Прошла любовь, завяли помидоры

— Сегодня я принес нечто интересное, — улыбнувшись, парень устроился на диван, — Я ни в коем случае тебя ни на что не подбиваю, но, раз уж тебе сейчас намного лучше, да и повод отпраздновать есть, то мы могли бы немного… повеселиться. Достав из складки привычной шапки небольшой пакетик, парень положил его на стол перед собой. Голубые глаза перед ним были округлены в удивлении до предела. — Это… — ошарашенно спросила Маринетт, — Что? Так и знал, что это плохая идея. Он лишь вспомнил обиду в ее глазах, когда оказалось, что подобный «опыт» обошел ее стороной и поспешно решил исправить ситуацию, так и не пытаясь вызнать ее мнение по этому поводу. — Трава, — немногословно ответил он. Тонкие пальцы боязливо взялись за предмет и начали его крутить туда-сюда, позволяя их хозяйке разглядеть небольшую шишку со всех сторон. — Но если ты не хочешь, — посчитал необходимым произнести Люка, — Мы не будем. — Хочу! — с энтузиазмом выкрикнула Маринетт, сжав кулаки. Но все же немного поумерив свой пыл, она все-таки спросила. — А как это делается? Смешная. — Ты, как главная крутильщица, крутишь нам джойнт, мы его курим, а потом делаем все, что хотим, — просто ответил парень, но его спокойствие ей не передалось — она начала искрометно задавать всевозможные вопросы: — А снэки? Я слышала, когда… таким занимаешься, тебе очень хочется есть? — она начала перебирать пальцы обеих рук. — Да и пить тоже! А еще ты меня знаешь, нужно убрать все колющие и рубящие предметы, а еще все стеклянное и бьющееся! Но как тогда мы будем пить воду, если не будет стаканов? Мне придется набирать воду руками из-под крана? А если я стукнусь глазом о кран, мы даже не сможем обратиться в скорую, потому что они решат, что мы наркоманы! — на одном дыхании выдала обеспокоенная брюнетка. От души посмеявшись, Люка уверил ее: — Хочешь пользоваться стаканами, пользуйся, не хочешь — возьмем бутылки. На кухне предостаточно всякого, чтобы перекусить, а на крайняк я могу что-нибудь приготовить, если тебе захочется, а если не захочется, мы просто можем поболтать или посмотреть фильм. Все в ее маленьком мире было так многосложно, закручено, заверчено, непонятно. Такая сложная Маринетт Дюпен-Чен с таким большим количеством проблем. — Все будет в порядке, — коснувшись ее головы рукой, он погладил девушку, — Маринетт. — он затем тепло улыбнулся. — Просто успокойся и насладись. Гигантские васильковые глаза вперили в него свой взгляд, пока чужие щечки постепенно краснели. Такое солнце. Даже просто дружить с ней было лучшим подарком для него. — Что будем смотреть? — задал вопрос Люка, взяв в одну руку пульт, а во вторую зажженный джоинт. — Я предлагаю смешные видео с квебекским акцентом. Состояние легкого аффекта слегка раскручивало сознание, но для набора текста координации хватит. — Агась, — а вот Маринетт координации не хватит уже ни на что, даже на то, чтобы удержаться прямо: легкая как пушинка, чужая головка приземлилась на плечо Куффена. Выбрав нужную иконку в приложении, парень сделал последнюю затяжку, затем отложив сильно покоротевшую сигарету в сторону. Маринетт пробило на истеричный смех уже после приветствий блогера. Она заразительно хохотала, пока канадец раскрывал посылку, доставал из нее японские сладости и описывал их, страшно коверкая привычные слова. Так арбуз стал водной дыней, зубная паста пастой для зуб, а вместо того, чтобы кому-то доверять, блогер им «трастил». Они говорили на одном языке, но понять его было попросту невозможно. И вот спустя один очень выразительный «Tabernak» безудержно засмеялся и Люка. Он не мог остановиться, когда с телевизора скорчили недовольную рожицу, когда блогер по традиции сумел сократить предложение из двадцати слов до трех, и не стал, когда ощутил чужую ладошку совсем рядом со своей. Играя пальчиками, Маринетт легонько поглаживала тыльную сторону его ладони костяшкой пальца. Ее нежная кожа оказалась ледяной, отчего парень, лишь чтобы ее разогреть, не подумайте, решил позволить себе сегодня чуть больше, чем обычно: неловким движением он придвинул руку еще ближе к ее и, спустя пару очень длинных секунд мешканья, их пальцы переплелись. По нутру прокатились волны тепла, те самые бабочки, что вызывали зависимость похуже любых наркотиков, хотелось еще, и еще, и еще. Смотреть на нее, оглядывать чертовски милое и красивое лицо, очаровательный белый топ, так идеально подчеркивающий миловидную фигуру, легкую, слегка задернутую юбочку, едва доходящую до середины бедра, касаться ее, теперь беспардонно поглаживая чужое плечико и все так же держа ее руку. А как же сильно хотелось ее поцеловать. Прильнуть губами сначала к правой щеке, затем левой, ко лбу, на десерт оставив ее уста. Какие страшные мысли пробегали в голове, пока Люка с религиозным вожделение рассматривал пятнышки в голубых глазах, обращенных к нему. Он хочет ее во всех возможных смыслах и состояниях: одетую, раздетую, здоровую, больную, трезвую, пьяную, обкурившуюсь, ловкую, неуклюжую, смелую, храбрую, трусишку… но нельзя. Они же «друзья». Поэтому он ничего не сделает, даже если она так близко, даже если она сама приближается, даже если до ее губ остался сантиметр, а на коже ощущается чужое горячее дыхание. Слукавил, сделает: последний сантиметр преодолел он сам, затащив ее в страстный поцелуй. Как бы сложна от этого не становилась и так непростая ситуация, Люка отпрянуть не мог просто физически. Его тянул тончайший аромат ванили, нежнейшие губы, легкий вкус вишневой конфетки, что Маринетт съела минут 5 назад, приоткрытый рот, ее неожиданно напористый язык, то, как она к нему льнет. Голова закружилась во все стороны с еще большей силой, когда он ее обнял, ощутив, что между ними лишь тонкая ткань его рубашки и ее топа. Она пьянит, пленяет, хочется еще и еще, так что он совсем не против, когда она разрывает поцелуй и усаживается прямо на него, возвращаясь к его губам. Черт, он сходит с ума. Его рука касается тонкой талии. Чужая кожа так мягка и горяча, что не касаться ее кажется просто невозможным, так что и правая рука ложится на оголенный бок. Маринетт морщится от холода металлического кольца, так что Люка заботливо убирает свою руку, но та, поймав ее в воздухе, укладывает ее обратно на свою талию. Сейчас единственное, что скрывает ее теплое и влажное лоно — тонкая ткань намокших трусиков, и об этом невозможно не думать. Возбуждение гудит в ушах и Люка попросту ничего не слышит, каким бы исключительным его слух ни был. Поддев большим пальцем тонкую ткань, он проводит своей левой рукой по чужим ребрам, медленно, но упорно приближаясь к мягкой груди. Черт, так ведь нельзя, они ведь оба не в состоянии думать, что же они делают? Но все остатки мыслей улетучиваются, как только пальцы ощущают небольшую складку под грудью девушки. Потеряв голову, парень берется за левую грудь и начинает ее массировать, будто ненароком касаясь твердого соска. Блять, она уже стонет: стерпеть такое напряжение просто нереально. Бедра девушки начинают движение: проклятье — она не только заметила, насколько он сейчас тверд, но и трется о него. Так хочется в срочном порядке избавиться от всей этой лишней ткани. А Маринетт, будто мысли читая, расстегивает одна за одной пуговицы его рубашки, порой ненароком касаясь рельефного торса. Куффен слегка приподнимает ткань топа, намереваясь осыпать поцелуями плоский живот, затем поднявшись выше, но девушка улавливает намек и моментально стягивает с себя ненужную одежду. Энтузиазма у нее не занимать. Перед тем, как перейти к делу, он оглядывает ее: высокий хвост разлохматился окончательно, пухлые щечки красны как две маленькие редиски, нижняя губа прикушена в предвкушении, сексуальная грудь вздымается в отдышке, а голубые глаза словно скрыты за пеленой возбуждения и аффекта. Как и он, она сейчас не в состоянии думать… Стоп. Как и он, она сейчас не в состоянии думать. Она обкурена. Она не может принимать решений в таком состоянии. Выходит, он берет верх над ее положением, а это то, чего позволить себе он не мог, особенно, с ней. Резко отпрянув, Люка схватил Маринетт за плечи. — Нам нельзя, — процедил он самые сложные в его жизни слова. — Можно, — возразила она, начав целовать его в шею. — Нет, нельзя! — уже чуть более напористо оттолкнул он ее. — Ты сейчас не можешь за себя думать! — Могу! И вот что я сейчас надумала! — воскликнула она, вернувшись к чужой шее. От каждого маленького поцелуя бежали мурашки по телу. Вот она: та, в кого он был до беспамятства влюблен последние 8 лет, хочет его здесь и сейчас, а он должен «принимать правильные решения». Как же порой бесит этот комплекс хорошего мальчика, так хочется прекратить весь этот цирк, вернувшись к вкуснейшему лакомству, но… — Маринетт, нет! — он вновь отталкивает ее, на этот раз не отпуская хватку. — Ты обещал мне, что мы будем делать то, что я захочу! — пожаловалась она, словно маленький ребенок. — А хочу я сейчас этого! С тобой! Но Люка уже не слушал: прислушайся он к ее словам, он бы не смог сейчас взять ее в охапку, упорно пытаясь игнорировать чужую оголенную грудь, и понести в постель, в которую уложит ее сегодня одну. — Ты ведь должен мне желание! Так вот оно мое желание! Люка! Накрыв отбивающуюся девушку одеялом, он тепло поцеловал ее в лоб, произнеся: — Если завтра твое желание окажется неизменным, я его исполню. А закрыв за собой дверь спальни, он направился в ванную. И что это сейчас было?! Как он мог?! Вот она, была в его руках, такого же шанса не выдастся больше никогда! Он будто специально избивал себя. Что за нелепый способ самобичевания?! «Делай правильные вещи, принимай правильные решения!» Ебаные правильные решения! То, что они бы сейчас делали, не притворись он рыцарем на белом коне, вскружало голову. Ее вкус потихоньку таял на языке, а ощущение ее прикосновений по чуть-чуть улетучивалось. Но вот что само собой точно не уйдет — так это возбуждение, сконцентрированное в вожделеющей плоти. Прости, братишка, мы сегодня с тобой одни. После чистки зубов и других не столь приличных занятий в ванной, он отправился к уже ставшему привычнее собственной постели в его маленькой квартирке дивану, на котором, положив ногу на ногу, сидела одетая в одну лишь его футболку Маринетт. Да-да, та самая футболка с крокодилами. Она, должно быть, издевается. — Люка, — позвала она его, встав. Под чрезмерно большой для нее футболкой едва виднелись шортики бирюзового цвета. Ну хотя бы они тут были, — Ты не мог бы хотя бы поспать сегодня со мной? Я не буду к тебе приставать, честное слово! Ну кто он, чтобы отказывать ее желаниям? Сердце колотилось как бешеное при одной только мысли о близости не совсем одетой девушки. Да нет же, не просто девушки, а Маринетт. В темноте спальни разглядеть нельзя было практически ничего, но он знал, как выглядят ее подергивающиеся во сне ресницы, ее слегка задернутый носик, что она изредка морщит по привычке, ее раскрытые губы. Подумать только, что за ночка, какие только вещи не успели за сегодня произойти. Тяжелая усталость утягивала, но сердце, бьющее чечетку, и не думало успокаиваться, когда он думал о том, что вот такая она, сладкая и беспомощная, сейчас лежит в паре сантиметров от него, мягко посапывая. Придурок. Неожиданно Маринетт перевернулась на живот, а затем и на другой бок, прижавшись к нему всем телом. Такая теплая и мягкая, она была прямо перед ним, даже ее вкусно пахнущие волосы, так и лезшие в лицо, сильно не беспокоили, было просто приятно ощущать ее рядом. Приставать она действительно не стала, а жаль. Отказать и в этот раз он точно не сумел бы. Но было нечто, что он мог бы сделать, чтобы, вероятнее всего, успокоить нервы. Совсем чуть-чуть попаясничать, не переходя границы дозволенного. Да и Дюпен-Чен навряд ли увидит в этом большую проблему, а если увидит, то в любом случае сказать после своего сегодняшнего поведения не сможет ничего. Приподняв дрожащую руку, парень заключил подругу в теплое объятие. Сквозь сон она накрыла его кисть своей. Кажется, она не против. Отдохнул парень за ночь, как и ожидалось, откровенно так себе. Успокоенные наконец нервы и приятнейшее объятие позволили тому проспать часа три-четыре от силы, а дальше суровая реальность в лице незадернутой шторы решила, что незачем молодым спать, пора просыпаться и гнусно гундосить в попытках петь. Освободив руку из тисков Маринетт, он приземлил на ее затылке непозволительную роскошь — малюсенький поцелуйчик — после которого тихо встал, задернул штору и отправился в гостиную. Это прекрасное мгновение, когда отправляешь в рот очередную ложку мюслей, а в голове лишь мрак, вызванный беспорядком, оставленным вечером ранее. Он отложил чашку в сторону и принялся крутить свою утреннюю сигарету, священный ритуал, как, шоркая ногами, из спальни вышла сонная Маринетт. — Надеюсь, я тебя не разбудил, — вместо приветствия сказал он ей, улыбнувшись. — Неа, — зевнув, она уселась на диван рядом с ним, уже привычно схватив оставленный на столе Куффеном фильтр, чтобы заняться его никотиновой палочкой самостоятельно, — Солнце, — лаконично пояснила Дюпен-Чен. Она достала и листочек из упаковки, открыв пачку табака. Пока пальцы орудовали неожиданно ловко для кого-то, кто только что проснулся, она приступила к нелегкому обсуждению: — Прости за мое поведение вчера, — извинилась она, — Я действительно перешла черту и потеряла голову. Ну, конечно, что еще могло ей двигать кроме как психоактивные вещества, всего-то небольшое помешательство, которым Люка по-джентельменски не воспользовался. В конце концов он был рад, что во всей этой ситуации остановил свой выбор именно на этом решении: она была важнее любых грязных фантазий. А в обратном случае, пожалей Маринетт о том, что могло бы случиться, он бы себя не простил попросту никогда. — Но благодарить тебя за то, что ты сделал, я тоже не буду, — слегка высунув язык, девушка облизнула листок, затем окончательно его завернув и протянув Куффену готовую сигарету, — Ведь я этого действительно хотела. Он не верил своим ушам. Не помешательство он вовсе никакое для нее, а полноценное, испытываемое и в здравом уме, желание. Улыбка сама собой вырастала на лице, когда он, приняв дар, отложил его на стол, наклонившись ближе к девушке: — И хочешь ты этого и сейчас, выходит? Маринетт медленно, но верно краснела едва ли не всем лицом. Широко распахнутые голубые глаза смешно забегали по всему вокруг, но, когда она наконец сумела взять себя в руки, уже намного более решительный взгляд уставился на парня. Словно зверь на охоте, Люка приготовился, ожидая лишь своего «Фас». И он произошел: Дюпен-Чен кивнула. А ведь он ожидал, что она привычно залепечет какую-нибудь белиберду, отложив свое «желание» в долгий ящик, когда ситуация будет более подходящей, но Куффен подобному стечению обстоятельств был только рад: сдерживать себя после подобного было бы подобно каторге. Прильнув к ее губам, он коснулся ее лица рукой. Так тепло и сладко он провел ладонью по ее шее, углубляя поцелуй и ликуя так, как не ликовал днем ранее. Как малолетняя девчонка, он прокручивал в голове ее слова, так и визжа про себя «Я ей тоже нравлюсь!», хоть, впрочем, сейчас были дела и поважнее. Как, например, притянуть к себе тонкий стан за талию, расцеловать все раскрасневшееся личико, затем спрятав на секунду нос в чужой шее и внимая ее аромат полными легкими, зарыться пальцами в чужие волосы, вернувшись в уже намного более страстный поцелуй. — Эй, я ведь даже зубы еще не почистила! — завозмущалась Маринетт, отпрянув. — А мне все равно! — просто ответил Куффен, вновь притягивая ее. Все тело проняло легкой дрожью, пока парень играл с чужими губами, углубляя поцелуй. Еще и еще! Такая нежная и милая, Маринетт стеснительно отвечала, очевидно слегка сдерживаясь. Тогда парень решил, что лучшим способом ее раскрепостить будет небольшое рукоблудие в прямом смысле этого слова: рука, лежавшая до этого на чужом боку, слегка опустилась, коснувшись нежного бедра, но все это лишь для того, чтобы затем мягким движением Люка мог пустить руку под свободную ткань гигантской футболки, коснувшись оголенной спины. — Ты безумно сексуальна, — озвучил он очевидное. — У меня изо рта воняет и волосы растрепаны, а сама я не накрашена и одета как рэперша из двухтысячных! — возразила Маринетт. — И что с того? Но отвечать девушка не спешила: наверняка это было чертовски сложно, когда твою шею осыпают миллионом поцелуев. Настолько сложно, что из приоткрытого рта вырывается первый полустон, явно страшно смутивший брюнетку. Улыбнувшись в один из поцелуев, Люка пошел ва-банк, теперь слегка присасывая и прикусывая белесую кожу. Недостаточно, чтобы оставить какие-либо следы, но самое то, чтобы каждый из них отдавался спазмом в поглаживаемой им спине. Дышать Маринетт начала намного чаще и тяжелее. Едва не на ощупь найдя правую ключицу, Люка неспешно провел узкую дорожку до мочки чужого уха языком, разок остановившись на небольшой укус в середине шеи. Прикусив ушко, он затем поинтересовался: — Тебе нравится? — Угу, — сдавленно пробурчала Дюпен-Чен в перерыве между тяжелыми вдохами. — Просто «угу»? — игриво спросил Куффен, вернув правую руку, орудовавшую под футболкой, на ее талию, слегка царапая спину. — Очень, — на стоне выдала девушка. Хищно улыбнувшись, парень выстроил языком узорный маршрут до хрящика все того же уха, не стесняясь его прикусить и выпустить выдох-другой, резонирующий, должно быть, в сознании волнами возбуждения. Техника простая, но действенная. Люка никогда не торопился, особенно, когда речь заходила о подобном времяпрепровождении. Он исправно желал каждый раз насладиться мелодией двух сердец, бьющих чечетку в унисон. Так и здесь, прекрасная как арфа, Маринетт звучала просто божественно. И как он не смог услышать ее звучания днем ранее? Его живота коснулось нечто холодное: нетерпеливая брюнетка решила самостоятельно запустить тонкие пальцы под его футболку. Ну, раз уж мы тут для того, чтобы исполнять желания, то и такой маленький каприз исполнить нам ничего не стоит. Стянув абсолютно лишний предмет одежды, парень вернул обе руки на ее талию, затянув девушку в очередной протяжный поцелуй. Он гладил ее живот, бока, ребра, медленно поднимаясь все выше и выше, но, стоило ему оказаться на расстоянии ощущающимся как километры, но на самом деле являющимся, наверное, сантиметрами двумя, от той самой умопомрачительной впадинки под грудью, как он отвел обе руки назад, уложив их на чужих лопатках. Маринетт возмущенно промычала сквозь напористый поцелуй, возмущенно поцарапав чужой пресс, что моментом ранее нежно поглаживала. Сжалившись над недовольной, Люка-таки накрыл одной из ладоней мягкую грудь, взявшись второй рукой за затылок девушки. Он чертовски хотел видеть ее лицо, пока его рука сжимает упругую грудь, легонько заигрывает с твердым как камень соском, ненароком прищипывая его. Он смотрит ей в глаза, а та в кои-то веки их не отводит. Какая храбрая Маринетт, она заслужила то, что произойдет дальше. Остановившись, Люка схватил подол футболки с крокодилами и возмущенно потянул его верх: — А это мое! Откинув «свое» куда-то далеко на пол, парень насладился видом. Совсем как вчера абсолютно красные щечки, тугая и упругая грудь вздымается в рваных вдохах, волосы растрепаны, а перед глазами пелена. Пелена исключительно возбуждения, мерцающая как зеленый свет перед носом. Хищно улыбнувшись, он опрокинул Маринетт на поверхность дивана. Начиная расцеловывает ранее скрытые предметом одежды ключицы и плечи. «Хочу, хочу, хочу, хочу!» — капризничало сознание, пока он покусывал боковую поверхность ее правой груди. Резко накрыв правый сосок губами, парень схватил левый в руку и начал совсем легонько посасывать один и сдавливать другой. Маринетт взбушевалась. На его удачу она из тех, кто крайне чувствителен в этой зоне, а значит, сегодня мы отлично повеселимся. Он продолжал со все большим и большим напором чуть-чуть покусывать один сосочек и теребить пальцами второй, но, стоило ему поменять их местами, взяв в рот левый ее сосок, как он ощутил в женском теле дрожь. Маринетт с силой вдавила его голову в себя требуя еще и еще, а спустя еще лишь минуту хватка ослабела. Люка немного опешил: — Ты что, только что кончила? Девушка смущенно отвела взгляд и начала как обычно тараторить: — Ну, просто, я давно уже… не того! А тут еще и… ну… это не моя вина! Широко улыбнувшись, Люка приземлил поцелуй на ее губах, затем сказав: — Хочу еще. Зардев еще сильнее, что казалось ранее попросту невозможным, она стыдливо закрыла лицо руками. Вновь прильнув к ее уху, он опять надкусил хрящик уха, прошептав: — А еще я хочу видеть твое лицо. Она покачала головой. — Ну, пожалуйста. Боязливо раздвигая пальцы рук, скрывавшие ее взгляд от мира и нависшего над ней парня, она тихонько пробурчала: — Зачем? — Потому что я его обожаю и смотреть на него — мое любимое занятие. Испугавшись столь громких слов, девушка вновь спряталась за тоненькими пальчиками, но, спустя мгновение она все же убрала руки, тихо, едва не про себя, произнеся: — А мне нравится твое. Нет, ну так продолжаться дела уже не могут: ее хочется здесь и сейчас. Наконец оставив вздымающуюся в рваных вдохах грудь, он опустился ниже, осыпая поцелуями ее ребра, плоский живот, неприкрытые шортиками кости таза. Из уст девушки вырывались уже жалобные ноющие звуки предвкушения. Отпрянув, он вновь оглядел еще не до конца раздетую брюнетку, упорно поддевающую пальцами ткань в намерении наконец от нее избавиться. Тонкие линии, прекрасные изгибы, в ней умопомрачительно было абсолютно все, особенно, пухлая губа, прикушенная в неотпускающем возбуждении. — Я сам, — пояснил он, мягко коснувшись чужих рук своими. Маринетт послушно убрала их в стороны. Она оперлась о диван, поднявшись, и подарила ему нежнейший поцелуй. Нет, ну это уже безумие какое-то. Спустя пару мгновений он оттолкнул ее, дав той приземлиться на мягкую поверхность. Положив свою руку на заветное место, все так же прикрытое этой проклятой тканью, он поцеловал ее оголенное колено. Слегка надавив, парень услышал чертовски непристойное «ой», вырвавшееся из чужих уст. Вкусно, давай еще. Продолжив целовать, кусать и посасывать внутреннюю часть ее бедра, он опускался все ниже, не забывая придавливать ее явно сильно намокшую киску. Решив сыграть с ней немного злую шутку, он пропустил один из нажимов в ожидании, что Дюпен-Чен сама к нему прильнет, но, взглянув в ее васильковые глаза, он не нашел там ничего, кроме бушующего страха. Моментально бросив свое развлечение, он поднялся к ее лицу, обеспокоенно спросив: — Что такое? Удивленный взгляд голубых глаз не хотел успокаиваться. Наконец, собрав всю волю в кулак, Маринетт спросила: — Ты собирался там… того? — Отлизать тебе? — посмеялся он над ее скромностью. Люка был на все сто уверен, что в этот момент она взглянула на пирсинг в его языке — Типа того. Она вновь стыдливо прикрыла лицо руками: — Не говори это так так просто. И вот до его затуманенного разума все-таки дошло, в чем дело: — Эй, Адриан что, никогда тебе такого не делал? Произносить имя этого подонка в подобном контексте было чертовски неприятно, но мерой это было вынужденной. В ответ девушка лишь покачала головой. — Если ты не хочешь, я не стану. Боязливо опустив руки, она тихонечко прошептала: — Хочу. Чмокнув ее в красную скулу, он вернулся на свое место. Улыбаться перестать не выйдет даже если захочется, благо, такого желания в нем вовсе нет. И вновь небольшой поцелуй прилетает в ее колено, а руки гладят чужие ягодицы, слегка их приподнимая. Послушно удерживаясь на ногах, Маринетт нетерпеливо ждала, пока Люка неспешно стянет с нее последнюю одежду. Избавившись наконец от давно уже ненужных шорт и трусиков, он прильнул к самому основанию ее бедер. Едва заметная щетина наверняка жутко щекотала нежную кожу, так что девушка начала тихонько хихикать. Так мило. Но вот стоило его устам коснуться ее половых губ, как смущенные смешки были прерваны удивленным вскриком. Всегда ли она так чувствительна, или только сегодня, было неизвестно, но так чертовски хотелось это выяснить методом проб и ошибок. Ну, скорее исключительно проб. Идеально выбритая нежная кожа была покрыта склизкой смазкой в достатке, что значило, что намокла она вдоволь. Интересно, когда она успела побриться, если происшествие это абсолютно спонтанное? Шаловливо проведя языком по внешней стороне половых губ, Люка нашел совсем рядом со входом точки выводов нервов, о которых читал в интернете когда-то очень давно. Полезное знание, ведь, стоило коснуться одного из них языком, на другой нажав пальцем, как чужие раздвинутые ноги дернулись в спазме, а задержавшая дыхание Маринетт громко выдохнула. Ну, это уже какой-то новый уровень чувствительности. Немного поцеловав, облизнув и прикусив наружние губы, он поддел складку языком, явив себе набухший клитор, отчего Дюпен-Чен вновь нервно дернулась. Смешная. Обогнув дугой складку кожи и тем самым коснувшись чувствительной внутренней зоны, он прихватил так и норовившую помешать наружную губу пальцем, проведя языком сверху вниз по твердому клитору. Она уже извивается, особенно подметив момент, когда органа касается металл. Так вот, что нам по душе, Маринетт Дюпен-Чен. Ехидно ухмыльнувшись, он повторил действие вновь и вновь. Но, стоило брюнетке свыкнуться с новыми ощущениями, как паттерн изменился и она вновь встрепенулась. Теперь Люка совершал круговые движения, едва касаясь намокшего клитора. Чертовски вкусные стоны выходили из ее уст, пока придерживавший половые губы указательный палец не придвинулся чуть ближе ко входу. Его палец начал играть с влажной дырочкой под скулящие стоны Маринетт. Нежно и медленно он вставил один палец, которым начал двигать, неустанно вылизывая набухший клитор теперь движениями снизу вверх. В бой пошел и второй палец и девушка уже не стеснялась выдавать непристойные вскрики. Давай еще. — Люка, — сквозь тяжелые вздохи позвала его девушка. Нехотя он отвлекся от своего развлечения, не переставая двигать пальцами, — Трахни меня уже, пожалуйста, — неожиданно четко произнесла она, прикрыв рот тыльной стороной ладошки. — Твое «желание», — чмокнув чужое бедро, он отпрянул от девушки, — для меня закон. Он отправился в спальню на поиски презервативов. Благо, мать его была слишком безответственна, чтобы учить сына не лазить по чужим вещам, так что без лишних зазрений совести он заглянул в комод. Кое-какие средства по уходу за кожей, волосами, ватные диски и большая черная обувная коробка. Нет, когда находишь у кого-то в спальне большую черную обувную коробку, туда лучше не лезть, как бы ни хотелось взглянуть, даже если одним глазком. В любом случае, тут заветной упаковки не нашлось. Пришлось идти дальше. В тумбочке, некогда отделенной Адриану, было и вовсе пусто. Остается лишь тумба Маринетт. Открыв выдвижной ящик, парень нашел-таки заветную упаковку на пару с тюбиком смазки, некоторыми мелочами и еще одной черной коробочкой поменьше. В тихом омуте все-таки черти водятся. «Никогда не открывай черные коробки, что находишь в чужих спальнях» — вторила в голове мантра, когда он прихватил один из небольших герметических пакетиков и тюбик и закрыл выдвигашку. Он мимолетом кинул взгляд на отражение в зеркале, чтобы удостовериться, что все с ним в порядке, взъерошил копну хаотично лежащих волос и уже в нетерпении собирался вернуться в гостиную, как на пороге комнаты его встретила завернутая в плед Маринетт. — Ну и куда ты пропал? В ответ лишь ехидно приподняв левую руку с тюбиком и пакетиком, он схватил ее правой за талию и затянул в очередной поцелуй. Нет, с ней поцелуи очередными быть не могли по определению. Уронив Дюпен-Чен на кровать, парень снял с себя спортивные штаны, в которых спал какой-то час, наверное, назад. Он поцеловал уже тянущуюся к нему Маринетт и стянул с той несчастный плед. Схватив лежащую рядом подушку, он протянул ее ей, сам взявшись за пакетик презерватива. Нетерпение проявлялось тремором в неловких руках, которые все-таки сумели справиться с задачей. Вернув взгляд к своему очарованию, он увидел брюнетку, послушно держащую протянутую ей подушку, с полными непонимания глазами. — Положи ее себе под попу, — пояснил он, легонько усмехнувшись. Сомнений это объяснение в ее голубых глазах не рассеяло, но этого было предостаточно, чтобы директивы она исполнила. Нависнув над Маринетт, Люка вновь взглянул в ее прекрасное лицо. Счастью своему верить Куффен был попросту не в состоянии, но вот она, раздетая и возбужденная, ждет только его. Черт, просто умопомрачительно. Не без помощи рук он приставил свой член к горячему лону. Кажется, зря он запарился с поиском тюбика, ведь натуральной смазки хватит с лихвой. Стоит позже похвалить девушку, пьющую так много воды, что сейчас вновь прикусила нижнюю губу в предвкушении. — До безумия сексуальна, — повторил он, входя. По коже прошли мурашки, во рту пересохло, а Маринетт слегка вскрикнула, только… что-то здесь было не так. Немного прислушавшись к ощущениям, Люка наконец понял, в чем была проблема — узко. Слишком узко. Так насладиться моментом не сможет ни она, ни он. — Эй, ты что, нервничаешь? — спросил он ее в попытке успокоить. Ошарашенная Дюпен-Чен округлила глаза в шоке, так и не ответив. — Что такое, скажи мне, Маринетт, — пытался он вызнать причину чужого беспокойства. Сглотнув, девушка наконец сумела вытащить из себя пару слов: — Как ты узнал? — спросила она. — Я… чувствую? — произнес очевидное для него Люка. — Как? — искренне не понимала брюнетка. — Ты зажата, — пережевал он объяснение. От этого встрепенулась Маринетт лишь сильнее, отчего давление на его член только усилилось. — Нет-нет, не переживай! — поторопился он ее успокоить. — Но если ты мне не скажешь, помочь я не смогу, а значит, ты останешься зажатой и тебе самой будет больно. Немного помешкав, Дюпен-Чен, наконец выдала: — Я так ждала этого, — начала она, — Но прошло так много времени с тех пор как… — Сколько? — он упорно пытался не замечать первую часть фразы, ведь иначе голова определенно улетит куда подальше. Перебрав пальцы в попытке посчитать, Маринетт наконец произнесла догадку: — Пять месяцев? Полгода? Впервые Люка занимался математикой в подобный момент, но, осознав, что горе-муженек пропал лишь три луны тому назад, ощутил такой страшный наплыв нежности и жалости к девушке. Этого хватило, чтобы понять все: то, как она чувствовала себя в браке, то, как изголодалась по ласке, то, как была оставлена самой себе, несмотря на то, что совсем рядом находился кто-то, чьей прямой обязанностью было не дать ей чувствовать себя так. Обняв Маринетт, Куффен начал нашептывать ей на ухо приятности, которые по его мнению должны были помочь: — В этом нет ничего страшного. В любом случае все будет в порядке и ты этим насладишься. А если ты хочешь, мы можем и на этом остановиться. Слова теплые, но вот сам хотел он этого определенно в последнюю очередь. — А как же ты? Худые руки обвили его шею, пока тонкие пальчики перебирали волосы на его затылке. Как кто-то физически может быть столь очарователен? — А я уже наслаждаюсь каждой минутой, проведенной с тобой, одетые мы или нет, — прошептал он. Как по волшебству, давление потихоньку спало, что значило, что Марлезонский балет увидит свое продолжение. Выжидая от девушки сигнал, что он может продолжить, Люка с теплой улыбкой на губах взглянул в голубые глаза. Она кивнула. Такими темпами это станет любимым жестом Куффена, ведь каждый раз ведет он к чему-то умопомрачительному. Начав нежно и любвеобильно, парень не мог сдержаться, когда послышались нежные стоны и сдавленные выкрики. Голова кружилась от сладкого запаха витающей в воздухе любви, о которой так хотелось шептать на оголенное ушко, но он не станет ставить Маринетт в неловкое положение, особенно сейчас, когда она в экстазе высовывает миленький язычок, ее тело извивается, дышит она рвано, щечки ее красны до предела, а голубые глаза она не сводит с него. Черт, в ней было так приятно. Он утопает и это ему нравится, ой как нравится. Словно по расписанию в его плечо впиваются аккуратные ноготки, но от этого вовсе не больно. Ошибка сознания, выброс адреналина, говорите, что хотите, но так приятно было видеть, как в экстазе наплывающего оргазма она хватается за него всеми силами, жмется к оголенному торсу, прижимается своей щечкой к его и… неожиданно отпускает. «Второй» — ухмыльнулся он про себя, замедлив темп, чтобы она могла отдышаться. — Пада… жди. — выдавила она из себя, чему Люка повиновался беспрекословно. — А теперь… сядь. Вау, такого стечения обстоятельств не ожидал он уж точно. Послушно выйдя из девушки и всячески пытаясь игнорировать неприятный холодок, он сел. Собрав мысли воедино, Дюпен-Чен поднялась и села на его колени. Упругая грудь находилась в сантиметрах от его лица, отчего парень просто не мог не взять один из все так же твердых сосочков в рот. Она была так чертовски близко, что не заключить ее в объятия, обвив тонкий стан сильными руками, было бы попросту непростительно. Вот она, такая милая и сексуальная, сидит сейчас на нем, решив взять бразду правления в свои руки. Ну, правь, принцесса. Медленным и слегка неловким движением Маринетт вставила его твердый член в себя. Неспешно приземлившись она тихонько ойкнула. Просто очаровательно. Она аккуратно приподнималась, затем не менее аккуратно опускаясь, пока Куффен сосредоточился на ее божественной груди. Нет, лучше слова тут просто не подобрать. Слегка приноровившись, девушка ускорила темп и тут уже не выдержать рисковал Люка. Он гладил мягкие ягодицы, водил пальцами по нежным бедрам, прижимал к себе тонкий стан, целовал чужую грудь. Нет, психика такого просто уже не выдерживает. И не выдерживает она этого именно тогда, когда лоно слегка сжимается, а Маринетт приостанавливается при собственном оргазме. Затянув ее в страстный поцелуй, он последовал ее примеру, кончив.