воздух, которым невозможно дышать.

Скарамуш откидывается на спинку дивана и допивает шот. Он флиртует с кем-то таким же противным, каким был напиток в рюмке, но сейчас то, насколько мерзок будущий сексуальный партнёр, особо не волнует. Главное получить свои деньги и свалить куда подальше. Заплатить барыге, найти закладку и оставить новый синяк на прозрачном предплечье. Скарамуш думает только о секундном удовольствие от наркотиков. Ему всё равно, что он испытывает сейчас от секса с… мужчина выглядел относительно молодым, и его вполне можно было назвать красивым. Рыжие волосы, голубые глаза, подтянутая фигура и нахальная улыбка. Это лучше, чем предыдущий. Тот соответствовал этому месту. — Я отойду, хорошо? — мурлычет Скарамуш. Улыбка пропадает с его лица, как только он заходит в узкую кабинку туалета. Высыпает белый порошок на подоконник, дрожащими руками ровняет дорогу и снюхивает через купюру. Так проще. Проще смотреть прямо в глаза тому, кто тратит деньги на шлюх, проще стонать громко и красиво, проще врать и улыбаться. Скарамуш смотрит на себя в зеркало и пытается осознать в кого превратился. Худощавый, с огромными зрачками, кучей синяков и мешков под глазами. Парень наскоро подправляет нездоровый вид лица тональником и возвращается в клуб. Хочется блевать. От алкоголя, наркотиков, себя, этого рыжего уебка и одиночества. Скарамуш всё-таки сворачивается над унитазом, и из него выходит весь коктейль, а заодно и завтрак. Из-за наркотиков еда в организме долго не задерживается. Во рту неприятный привкус желчи, который придётся перебить очередной мерзкой смесью из алкоголя и апельсинового сока. Вообще-то, апельсиновый сок Скарамуш с детства обожал. Его партнёр не знал его имени, но явно принял во внимание любовь к цитрусовым. парень возвращается на диванчик и хлопает глазками. — Оплатишь ещё один коктейль? — просит. Знает, что не получит отказ. — Конечно, принцесса, — ухмыляется рыжий. Стакан опустошен, и приходится снова строить личико. Нужно быстрее покончить со всем этим, потрахаться и уехать в полную мусора квартиру, где Скарамуш свернется комочком, употребит из-за очередной ломки или проспит ближайшие несколько суток. В первом случае, придётся «работать» ещё несколько дней и потом ненавидеть себя неделями. — Может поедем к тебе? Чайльд, как представился спутник, не сможет отказать глядя в пустые, почти чёрные, глаза. Не сможет отказать и этой улыбке. Он поедет хотя бы из жалости, если увидит точки на венах. Он поедет. Они садятся в такси и почти не разговаривают молча едут по ночному городу. Чайльд изредка сжимает бедро Скарамуша. Квартира оказывается чистой и пустой, как будто в ней никто не живёт. Как будто она создана только для того, чтобы трахать мальчиков из клуба. Скарамуш знает, чем такие квартиры отличаются от жилых. В них нет признаков души. Но сейчас не о философии. — Хочешь выпить? — предлагает Чайльд, провожая Скарамуша в спальню. Тот отрицательно качает головой, на что получает ухмылку и лёгкое прикосновение к подбородку. Чайльд слегка приподнимает голову Скарамуша и целует. Влажно. Не так противно, но всё равно поцелуи не нравились Скарамушу. Дурные воспоминания. Триггеры. Ненависть. — Ну же, поцелуй меня, малыш, — шепчет Дотторе, опуская голову к чужим губам. Скарамуш не хотел. Он не хотел, чтоб его трогали сейчас, не хотел целоваться, не хотел секса. — …Дотторе, нет, — одними губами произносит Скарамуш. — Я, кажется, просил называть меня папочкой в такие моменты. Малыш, мне придётся сделать это без твоего согласия. Глаза Чайльда — они горят, пока Скарамуш торопливо расстёгивает свои до невозможности узкие скинни: в паху уже потяжелело, и ширинка неприятно давила на стояк, так что избавиться от них стало главной задачей, с которой Скарамуш справился на твёрдые сто баллов шариковой красной ручкой в уголке теста. Не зря так много практиковался. Неуместная усмешка прилипает на губы, но Чайльд этого не замечает, будучи слишком увлечённым пожаром в комнате. Может, они и не горят буквально, но, пожалуй, если бы прямо сейчас кто-нибудь сверху нажал тревожную кнопку с подписью «не трогать, ядерное оружие», Чайльд бы ничего не понял, желая довести начатое до конца; Скарамуш, в отличие от него, ориентируется получше, в конце концов, это его ебаная работа, правда? Но что-то в Чайльде натягивает внутренние струны, и Скарамушу становится _чуточку сложнее себя контролировать, поэтому пальцы подрагивают, а перед глазами стелется непривычная пелена. Обычно проще абстрагироваться — тогда и можно утонуть в наслаждении, но сейчас, торопливо стягивая с чужих плеч пиджак, Скарамуш осознаёт, что не собирается уходить в себя, нет, он будет здесь, рядом с этими горящими льдом (чёрт, как такое вообще возможно) глазами. Никто никогда не спрашивает о границах — Чайльд не исключение: он молча валит Скарамуша на кровать и разводит худые бёдра, сжимая кожу так сильно, что наутро обязательно проступят синяки, но какая разница, да? Скарамуш — шлюха. Шлюхам положено. Чайльд шепчет это ему в ухо, прикусывая мочку так сильно, что на глазах непременно выступили бы слёзы, если бы Скарамуш не проходил через вещи похуже; он стискивает зубы, когда Чайльд касается пальцами дырки, на секунду даже кажется, будто сейчас насухо войдёт: шлюхи ведь обязаны быть растянуты априори, — но он лишь недолго кружит по входу в попытках, наверное, раздразнить, чтобы затем в спехе отстраниться и нащупать где-то в складках постельного белья выпавший тюбик смазки и затерявшуюся здесь же ленту презервативов. Первое правило шлюх: никому не давать без защиты. Второе правило шлюх: никому не давать без защиты. Чайльд явно не жалеет: льёт смазку и на руку, и смазывает заранее колечко мышц, а затем начинает методично проталкивать сразу два пальца — Скарамушу не больно по той лишь причине, что каждый раз он обязательно готовится, так что да. «Шлюха всегда готова» — и плевать, что спустя время в любом случае всё внутри снова сожмётся, это не ебаный матрас люкс класса с эффектом памяти. Кажется, Чайльд понимает. На том спасибо, ха. — И каково же это, а, принцесса? — горячо шепчет Чайльд, сидя между разведенных бёдер, пока Скарамуш старательно кусал костяшки пальцев. Не то чтобы это обязательно, но забавная штука с его клиентами: им нравится, когда Скарамуш корчит из себя девственный цветочек. — Что в голове моей милой проститутки? Хочешь большего, потому что ты самая настоящая шлюха, или ненавидишь меня? Скарамуш выдыхает. Сложно соображать с чужими (да и со своими тоже) пальцами в заднице, а уж с учётом того, как быстро Чайльд находил простату и начинает методично касаться её, будто не растягивает Скарамуша, а пытается довести до оргазма раньше положенного, — ну вот, блять, он опять сбивается с мысли. Что же там бормотал рыжий уёбок?.. Ах… Извиваясь так, чтобы одновременных и уйти от касаний, и насадиться поглубже, Скарамуш честно отвечает, потому что не может врать сейчас — не в момент, когда его вот-вот выебут: — Мне нравится, — слоги сами тянутся, превращаясь в стоны, и Чайльд, довольный собой, вытаскивает скользкие пальцы с ужасающим хлюпом, чтобы оторвать один квадратик презерватива и наскоро раскрыть, раскатывая по члену. Тяжелый, большой. Скарамушу приходится чуть приподняться на локтях, чтобы иметь возможность наблюдать, но это мелочь, потому что смотреть на стояк Чайльда почти так же приятно, как ощущать внутри себя его длинные узловатые пальцы. — Нравится, когда ты называешь меня принцессой. Хочешь, стану для тебя умничкой? Самой старательной шлюхой в мире? Или ты по плохим мальчикам? Я буду кем пожелаешь. Смешок Чайльда утопает в хлопке кожи о кожу: он врывается быстро и без нежностей — яйца хлопают по бёдрам Скарамуша, а в простату попадает головка, и он тут же хватается за широкие плечи, замечая трогательную россыпь веснушек, но быстро забывая об этом, потому что Чайльд выходит и снова делает этот толчок. Резко, почти жестоко, без излишних чувств, которые иногда пытались навязывать Скарамушу и которые ужасно мешали получать наслаждение от процесса. — Знаешь, — язык Чайльда касается ушной раковины; Скарамуш почти сложен пополам, а чужой член так глубоко внутри, что, кажется, будто его можно ощутить в глотке, _блять, и теперь-то думать совсем невозможно, так что _нет, Скарамуш понятия не имеет, что бы там ни хотел спросить Чайльд, — кажется, это не последняя наша встреча. Эти слова заставляют немного захолодеть и выйти из приятной чувственно-бесчувственной прострации, в которую Скарамуш погружался, когда трахался: он ненавидел постоянных клиентов — часто такие надумывали себе, что они единственные у Скарамуша, проявляли нелепые попытки заботы, а потом съёбывались как можно раньше, потому что женадевушкадетиработа… Всё то, чего не могло быть у Скарамуша. Он давит в себе порыв побольнее укусить бледную шею и только слегка обнажает зубы в немой угрозе, потому что оставлять следы — одно из табу. Оставлять следы на клиенте, само собой. Зато шлюхи получают сполна. Чайльд не прекращает движения, умудряясь не уставать настолько, что у него хватает сил шептать какие-то глупости Скарамушу в ухо и в перерывах позволять себе вольность покусывать мочку или целовать где-то под подбородком. Пот скатывается с его виска на раскрасневшуюся щёку, Скарамуш с затуманенным взглядом следит за капелькой, а, когда она падает на и без того взмокшее плечо, чуть приподнимается, захватывая её языком. Соль на языке совсем не такая, как соль от спермы, хотя чем-то они похожи, и Скарамуш мычит в кожу Чайльда, когда тот резко останавливается, чтобы поменять их местами. Едва осознающий себя и реальность, Скарамуш осоловело моргает. — Говоришь, будешь для меня кем угодно? — спрашивает Чайльд, поглаживая выпирающие тазобедренные кости. — Ну так будь молодчинкой, принцесса, оседлай меня хорошенько. Секунды три уходит на то, чтобы разобрать слова, ещё две — на то, чтобы прийти в себя, а затем Скарамуш опирается одной рукой о плоский бледный живот, с удовольствием проводя пальцами по тянущимся от пупка до паха рыжим волосам, и приподнимает дрожащий бёдра, но, кажется, это не особо устраивает Чайльда: он ладонями заставляет снова насадиться ещё глубже. Скарамуш стонет — приходится идти на поводу и сразу брать быстрый темп, от которого по телу бегут мурашки. Он никогда не пытается просить подрочить: если клиент захочет — он сделает, но чаще всего приходится справляться в одиночку, а сегодня Скарамуш вдруг обнаруживает, что его собственные мышцы как-то особенно судорожно начинают сжимать член внутри. Он кончает с очередным попаданием в простату и становится слишком чувствительным внутри и снаружи, настолько чувствительным, что член теперь приносит не удовольствие, а мучительную боль, но деньги не пахнут, а шлюхи не жалуются, поэтому он не подаёт виду, насколько неприятно отзывается каждый новый толчок, и лишь работает бёдрами усерднее, чтобы заставить Чайльда кончить как можно быстрее. И он кончает. Кладёт Скарамуша рядом с собой, чтобы тот отдышался, проводит рукой по синими выкрашенными волосами, в попытке погладить на что получает, словно кошачье, шипение и лёгкий удар по предплечью. Скарамуш не любил противную заботу после секса. Ему не нужна ласка от подобных уебков. Исключительно деньги. А телячьи нежности пусть достаются их жёнамдевушкамдетям. Никак не проститутке. Скарамуш озвучивает сумму и, пока Чайльд бегает за кошельком, обратно натягивает джинсы и топ. Выглядит помято. Устало. Парень буквально выхватывает купюры и недовольно смотрит на клиента, который подозрительно долго разглядывал Скарамуша. — Хватит пялиться, — снова шипит. — Принцесса, точно доберёшься до дома? Можешь остаться у меня, или, хочешь, я вызову такси? Скарамуш закатывает глаза и поджимает губы. Не хватало ещё и проснуться чёрт знает где. Это небезопасно. А такси Скарамуш может вызвать и сам. — Отъебись. Я не просил заботиться обо мне. — Принцесса… Дверь хлопает.

***

В квартире холодно. Кажется, Скарамуш забыл закрыть окно. Прихожая встречает запахом сырости и злобной серостью. Парень снимает ботинки и пальто, аккуратно вешает и заходит на кухню. В холодильнике — мышь повесилась, но голод немного притуплен из-за наркотиков. Скарамуш смотрит на срок годности йогурта и с облегчением вздыхает, выясняя, что он свежий. В комнате всё ещё свалка. Зип-локи, из которых, если постараться, можно собрать дозу, одежда, пара шприцов и книги. Много книг. Когда энергия после употребления лилась через край, Скарамуш зарывался в книги, глотая одну за одной. Но сейчас этих сил не было. Скарамуш не снял джинсы и упал на кровать, сразу же погружаясь в яркий, психоделический сон.