Эрзац

      — Ты чего так странно улёгся?              Регис молча пожимает плечами. Он лежит на животе, ладони находятся под грудью, локти прижаты к телу, а ноги вытянуты и скрещены стопами, что заставляет чувствовать себя неловким и жалким неудачником. Лицо отвёрнуто в другую сторону от Геральта.              Матрац прогибается рядом с ним, а затем на поясницу опускается большая тёплая рука. Волна жара импульсом проходится по всему телу. Геральт трёт его поясницу в заботливой ласке и оглаживает ягодицу. Затем забирается на кровать и ложится рядом тоже на живот, немного придавив Региса собой. Обнимает за талию, просунув под него руку, и прижимается лицом к затылку. Ничего не говорит и, кажется, не собирается — просто обнимает и согревает. Геральт тёплый, даже горячий, и тело само по себе отзывается на эту близость учащённым сердцебиением и кульбитами внизу живота. Хотя самому Регису сейчас не хочется лишний раз и пальцем шевельнуть.              После тяжёлого разговора на кухне они поужинали в молчании. Очевидно, что каждому из них нужно было подумать о своём. Потом он отправился в душ, простоял под водой в прострации около сорока минут. Просто не мог понять, что творится с ним и его жизнью. Выцепил взглядом на полочке свой старый шампунь с запахом лемонграсса, который так и не использовал до конца. Вымыл волосы, вдыхая свежий цитрусовый аромат. Выйдя из душа, долго смотрел на своё отражение. Достал пену для бритья и новый станок, чтобы сбрить баки. А пока брился, решил, что завтра же позвонит парикмахеру и запишется на стрижку. С короткими волосами удобнее и привычнее.              Из ванной он направился в спальню и упал на кровать, не расстилая её. Сил на это не оказалось. Уснуть не выходило, поэтому он с пустотой в мыслях смотрел на кусок темнеющего неба за окном. Или, может, всё-таки он задремал ненадолго, потому что словно сквозь туман было слышно, как Геральт возился на кухне — хлопал холодильником, мыл посуду, снова кипятил чайник, говорил с кошкой, потом заглянул в спальню за одеждой и тоже пошёл в ванную.              Регис с некоторым страхом ожидал возвращения Геральта. Боялся, что тот начнёт спрашивать о самочувствии.              С одной стороны, вроде бы они уже всё обговорили и решили, и больше тут не о чем говорить. Теперь надо просто жить дальше, как жили раньше, но немного с обновлёнными условиями. Но с другой стороны, его никак не отпускают дурные мысли. Слишком ярко в памяти запечатлелся кричащий на него Геральт. Как он некрасиво обвинил Региса в том, что ему нужен только секс! Конечно, Регис хочет его поцелуев и касаний, но, боже, это же естественно! Он не только брал, но и многое, очень многое отдавал взамен. Очень обидно, что Геральт вообще имеет такие мысли в отношении него. Как будто он озабоченный только сексом человек. Как будто они не наслаждаются друг другом в равной степени. Как будто Регис что-то требовал или принуждал.              Эти мысли глупы, ведь он твёрдо знает, что Геральт не может так плохо о нём думать на самом деле. Но всё же неприятные слова были сказаны вслух, и их нужно просто пережить. Он не хотел бы говорить об этом, а потому с замиранием сердца боялся, что Геральт увидит его состояние и попытается залезть ему в душу.              Но вот Геральт пришёл и просто лёг рядом, прижался так плотно, так жарко. И говорить ни о чём не стал. Это почему-то тоже вызывает крохотную, иррациональную обиду. А всё-таки почему Геральт не спрашивает о самочувствии? Ему вообще всё равно, что Регис чувствует и о чём думает?              Поэтому он решает заговорить первым — чтобы показать, что молчанию он предпочитает сейчас слова.              — Я возьму отпуск.              Геральт одобрительно урчит ему в затылок.              — А тебя отпустят? Ты ещё даже год не отработал.              — Возьму за свой счёт. На недельку. Нет сил ходить на работу.              — Хочешь, я тоже возьму несколько выходных? Посидим дома вместе.              — Не нужно, — отвечает Регис, немного подумав, — я бы хотел побыть один.              Геральт напрягается и приподнимает голову. Осторожно спрашивает:              — А сейчас? Может, мне… оставить тебя? Я не обижусь. Могу даже поспать на диване, если хочешь.              Регис поворачивает голову, ложась на другую щёку, и теперь видит Геральта перед собой. Долго смотрит на него в молчании.              — Не хочу, чтобы ты спал на диване. — Вздохнув полной грудью и набравшись энергии, он наконец садится. Голова кажется такой тяжёлой. — Вообще, если честно, сейчас мне хочется…              Хочется заняться любовью, по-настоящему любовью, чтобы пропали все сомнения и обиды, чтобы увидеть, что он для Геральта не какой-нибудь навязчивый озабоченный сосед по комнате, а желанный любимый человек. Но язык не поворачивается попросить об этом, и Регис запинается.              — Чего хочется, Регис? — допытывается тот, присев следом за ним и заглядывая в лицо, которое обдаёт внезапным жаром от смущения.              — Хочется… ну… чтобы мы…              — Потрахались? — озвучивает Геральт свою догадку, приподняв брови от изумления, как будто не понимает, что помешало Регису сказать это сразу.              Регис, отбросив в сторону ноющее чувство под сердцем — какое мерзкое потрахались, — решительно кивает.              — Ты уверен, что тебе сейчас нужно именно это? После всего?              — Нет, не уверен. Но какая разница? Это единственное, чего я хочу сейчас. — Геральт смотрит на него испытывающе, словно ожидая, что Регис изменит своё решение. Но он не изменит. — Это правда, Геральт. Я бы очень этого хотел. Только если ты тоже хочешь.              Тот окидывает взглядом, чтобы убедиться, что Регис не лжёт и не лукавит.              — Ну, ладно, давай. Я тоже не против.              Геральт тянется к нему, чтобы положить руку на затылок и припасть губами к шее, но Регис останавливает его, несильно толкнув в грудь.              — Погоди.              — Что? Что такое? — тут же замерев и отодвинувшись, спрашивает тот, подумав, судя по его обеспокоенному виду, что сделал что-то не так.              — Когда мы были вместе впервые, ты тоже так сказал.              — Как?              — Что ты «не против». То есть, ты не хотел этого? Ты просто был не против того, чтобы переспать со мной, но сам не хотел меня?              Геральт удивлённо вскидывает брови.              — Холера, Регис. Ты предложил, а я ответил, что тоже не против. А как ещё я должен был ответить?              — Что тоже хочешь этого.              — Ну, конечно, я хочу этого. Если бы не хотел, не соглашался бы. Ты цепляешься к словам. Я часто говорю, что хочу тебя.              — Да, а иногда, что «не против».              — Ну, да. Если ты уже завёл меня, то я, конечно, скажу, что хочу тебя в этот момент. Но когда я не заведён заранее, когда я не ожидаю, что сейчас мы можем заняться сексом, а ты предлагаешь заняться им, я, ну, оцениваю свои желания и говорю, что не против, если я правда не против заняться сексом. Но также я не буду против, если мы продолжим просто лежать, смотреть телевизор или ещё что-то делать. Вот и всё. Сейчас тоже: я не против, но могу без проблем и обойтись.              — Господи, я идиот, — произносит Регис и закрывает глаза рукой. Но от сердца всё же отлегает.              — Если бы ты позвал меня трахаться, пока я, например, сижу на толчке, я бы точно отказал тебе во всех красках. — Регис прыскает со смеху и сразу чувствует себя чуть менее смущённым. — Но ты адекватный и выбираешь подходящие моменты, чтобы спросить меня об этом. Поэтому я обычно или уже вот прям очень хочу, или не против продолжить в постели. Вот сейчас я не ожидал, что ты захочешь секса. Я был готов к чему угодно, но только не к этому. Но раз ты хочешь, то я вообще-то тоже не против поразвлечься.              Регис смеётся с собственной глупости и наклоняется вперёд, приваливаясь головой к груди Геральта, который тут же оплетает руки вокруг него.              — Прости, Геральт, я зря накручивал себя всякой ерундой.              Он ощущает нежные поцелуи на щеке, а за ними жаркие слова, сказанные уже в шею.              — Действительно, накручиваешь себя всякой ерундой. — Прижимает к своему телу крепче и проводит языком под ухом, заставляя Региса ахнуть. — Я всё время хочу тебя. Но иногда я готов держать себя в руках, а иногда… — Рот Геральта присасывается к шее, оставляя засос, а потом продолжает дарить жаркие поцелуи. — …иногда я не готов выпускать тебя из рук, пока не заставлю стонать подо мной.              — Геральт… — Регис кладёт руки ему на бока, гладит и пробирается ими под футболку, вместе с этим подставляя шею для поцелуев.              — Хочешь сегодня стонать подо мной?              Голос Геральта такой глубокий, наполнившийся приятным рокотом, от которого у Региса краснеют щёки и сжимается горло.              — Очень хочу, — на выдохе говорит он, прикрывая глаза и с трудом сглатывая слюну, наполнившую рот.              После поцелуев в шею, заставивших разомлеть, Геральт кладёт руки на щёки Региса, гладит их, снова безукоризненно чистые и гладкие, большими пальцами. Но теперь это его ничуть не беспокоит, он смотрит в глаза и целует губы, щёки, подбородок, челюсть, как будто извиняется, а потом доверительно произносит:              — А я хочу загладить перед тобой вину за всю боль, которую ты испытал из-за меня. Ты не заслужил её. Кто угодно, но только не ты. — За этим следует нежный поцелуй в лоб. — Я буду делать это, пока ты не простишь меня.              — Я уже давно простил тебя за всё, — с нежной улыбкой отзывается Регис, тоже погладив его по щеке. — Я ни в чём тебя не виню.              Геральт больше ничего не говорит, только жадно целует, оглаживая бока и бёдра, раздевает. Выцеловывает дорожку, следуя своим любимым родинкам-указателям, опускаясь с шеи к паху, а потом внезапно вскидывает глаза вверх.              — Хочешь, покажу тебе что-то?              — Хочу, — Регис кивает.              Геральт ухватывается за правую ногу Региса и отводит её в сторону, вынуждая открыться. Мурашки бегут по коже на внутренней стороне бедра, когда Геральт проводит по ней пальцами, прямо к складке между ногой и промежностью.              — Смотри сюда.       Регис поднимается на локтях и смотрит туда, куда Геральт указывает пальцем — на укромное местечко на бедре, где виднеется совсем маленькая родинка.              — Ну? И что?              — Как что? Раньше её не было, — с торжествующим видом объявляет Геральт. Регис смотрит на него с вопросом. — Помнишь, я когда-то рассказывал, как раньше любил… — Геральт запинается, а после исправляется: — Ты же знаешь, как я люблю чёртову дюжину на твоём теле.              Регис кивает.              — Конечно, я знаю.              — Ну вот, теперь придётся внести коррективы. Потому что родинок, которые указывают путь для меня, теперь не тринадцать, а четырнадцать. Буду звать их «чёртова дюжина плюс один». — Геральт тихо смеётся и целует эту новую родинку. Кожа там очень чувствительная, и Регис не сдерживает дрожащего стона. Довольно улыбнувшись, Геральт своим рокочущим голосом говорит: — Твоё тело само ставит метки, где хочет почувствовать мои губы.              Потом эти самые губы накрывают головку члена, и Регис прикрывает глаза, судорожно задышав. И вспоминает, как однажды Геральт говорил, что не он, Регис, а его любовник должен знать наизусть каждую родинку на его теле. Почему-то трогает мысль, что это были не пустые слова и что Геральт в самом деле не просто знает его родинки, но и замечает новые, принимает их, уделяет им внимание. Ещё больше трогает понимание, что это что-то новое для Геральта, ведь у его Региса этой родинки не было. И Геральт с таким энтузиазмом принимает это новое, признаёт, что Регис другой, и с радостью использует это в своих интересах.              Через пару минут, когда он выпускает член изо рта, вдруг спрашивает:              — А ты знаешь, что у тебя есть и другие новые родинки?              Регис качает головой, и Геральт рассказывает. Вернее, показывает. Он просит Региса сесть и закрыть глаза. Сердце подрагивает в предвкушении, и первое, что Регис чувствует — как Геральт перемещается за его спину и, приподняв рукой волосы, касается губами шеи у самой линии роста волос.              — Здесь, — шёпотом говорит Геральт, опаляя кожу тёплым дыханием. — Я подумываю о том, чтобы её тоже включить в свой список любимых путеводных звёзд, но пока не решил. — Затем он мягко поднимает правую руку Региса и целует местечко повыше локтя. Два раза. — Здесь две, поменьше и побольше, — продолжает шёпотом. Потом же берёт в руки его ладонь и прижимается поцелуем к средней фаланге безымянного пальца. — И вот тут одна. Не знаю, замечал ты её или нет.              Боже, конечно, Регис её не замечал. Должно быть, она и правда появилась недавно.              — Как-то я слышал, — тихо говорит Геральт, продолжая держать его за руку и целуя теперь плечо, — что, мол, чем больше родинок на теле, тем дольше человек проживёт. Хорошо, если так. Я буду рад каждой твоей новой родинке.              Он переходит поцелуями к шее, за ухом, обнимает руками за живот. У Региса перехватывает дух от Геральта. Он подрагивает, а от каждого нежного касания тянет на жалкие всхлипы, хотя он не собирается сейчас плакать.              Не сразу понимает, что происходит — Геральт губами очерчивает линии на спине от родинки к родинке, которые, как он говорит, складываются в созвездие Семи Коз. Поцелуи опускаются ниже и ниже, а потом Геральт надавливает ему между лопаток. Много раз такое было, поэтому жест понятный и ожидаемый, но всё равно каждый раз заставляющий задыхаться от осознания того, зачем он встаёт в эту позу.              Наклонившись вперёд так, чтобы лечь грудью на кровать и встать на колени, он прячет лицо в сложенных перед собой руках. Геральт целует поясницу, затем ягодицы. Разводит их в стороны и ответственно целует тайную родинку между ними. А потом…              Потом Регис издаёт хнычущий стон. Мягкий, мокрый и тёплый язык прижимается к его входу и неспешно, с оттяжкой, с десяток раз лижет, так смущающе, так грязно, так невообразимо хорошо. Регис, наверное, никогда не перестанет гореть от стыда, удовольствия и стыда из-за испытываемого удовольствия, пока Геральт делает это. Слюна щекотной дорожкой стекает вниз по ложбинке, до самой промежности, прежде чем оборваться и упасть вниз, и это заставляет Региса поёжиться.              — Господи, Боже мой… Боже мой…              Он повторяет это шёпотом, когда Геральт ненадолго даёт ему передышку и вместо этого прихватывает губами кожу на ягодицах, чтобы втянуть в рот и облизать языком. Это приятно, но как будто недостаточно, хочется ещё, больше, сильнее.              — Укуси, Геральт, — просит, обернувшись назад. — Укуси меня, пожалуйста.              — Но я не хочу кусать тебя, — отзывается тот, поглаживая ягодицы ладонями.              — Почему?              — Потому что останутся синяки. Будут болеть.              Да, останутся. Да, будут. Но в этом же и суть. Это будет такая же боль, какой болят мышцы бёдер и пресса после того, как Геральт складывает его пополам во время секса. И такая, от которой ещё какое-то время ноет растянутое анальное отверстие. И ещё такая же, как та, из-за которой бывает больно глотать после глубокого минета. Вся эта боль не пугает и не отторгает. Но когда она даёт о себе знать, то напоминает Регису о том великолепном сексе, который у него был. Он уже представляет, как будут ныть синяки от укусов, когда он завтра сядет в своё кресло на работе. Эта боль вернёт его в сегодняшний вечер и напомнит о том, как Геральт вылизывал его зад и в процессе немного покусал. Скорее всего, завтра об этой ночи напоминать будет не только эта боль, но это и к лучшему. Регис хочет завтра весь день думать о Геральте и том, как любовно и вместе с тем властно он обращается с его телом, и теперь знать наверняка, что всё это — только для него, только с мыслями о нём.              Нестрашно, если Геральт будет иногда вспоминать своих бывших. Главное, что в моменты интима, как физического, так и духовного, все свои касания, поцелуи, шёпот и улыбки посвящает именно ему, настоящему Регису, существующему в реальном мире.              — Пусть болят, — произносит он, глядя на Геральта из-за плеча, — я хочу, чтобы ты пометил меня. Пожалуйста.              Геральт выглядит удивлённым. Нет, не так — изумлённым и как будто немножко смущённым. Геральт смаргивает, а потом с неловкой улыбкой спрашивает:              — Обязательно здесь, на чудесной попке?              На чудесной попке, боже. Хоть кто-то когда-то говорил Регису такое? Обычно его партнёры предпочитали слова пожёстче, считая, что они звучат более сексуально. О нет, они ничего не знают о сексуальности и тем более о Регисе.       — Я… — Его голос звучит так ужасно жалко и тонко, как будто он вот-вот взвоет. Он пытается прочистить горло, но это совершенно ничем не помогает. — Да, пожалуйста. Геральт…       Ему хочется быть помеченным везде. Отмеченным силой и властью Геральта, этого идеальнейшего из всех мужчин.       — Ладно. Я подумаю об этом, — тот поддразнивает хитренькой улыбкой и наклоняется, чтобы снова бесстыдно провести языком между ягодиц и заставить Региса со стоном выгнуться сильнее.              Иногда кажется, что Геральт до него очень много и разнообразно занимался сексом, поэтому сейчас стал если не мастером, то просто очень умелым в нём. Раньше Регис о такой яркой близости мог только мечтать, но с Геральтом каждое касание ощущается невероятно чувственным открытием и превращает в податливое и нуждающееся тело, не способное думать, а желающее только почувствовать на себе больше сильных рук, повсюду. И губы, и язык, и зубы. И, бо-о-оже, замечательный, твёрдый, горячий член. Его хочется больше всего, но до него сначала нужно пройти через все предыдущие этапы.              Тёплый язык раз за разом проходится по сжавшемуся анусу, иногда толкается кончиком внутрь, из-за чего бёдра судорожно поджимаются. Геральт так хорошо дразнит и изводит его, что Регис готов на всё, о чём его попросят, лишь бы ласки стали приносить настоящее удовлетворение, а не только больше заводили.              Вдруг язык напрягается и толкается настойчивее, проскальзывая внутрь с лёгкостью, несмотря на то, что Регис весь сжимается от этих движений. Большая ладонь оглаживает спину, давит на поясницу. Язык выходит наружу и снова лижет анус, а затем кончиком проводит линию наружу, как лучик, вдоль одной из морщинок, и ведёт по ягодице, подбирая местечко, чтобы присосаться губами и сжать нежную кожу зубами. Он начинает покусывать и посасывать, а Регис уже хнычет вслух, еле дыша.              Геральт гладит его тело руками, выдыхает горячий воздух на место укуса, зализывает и переходит к другому местечку. Успокаивающие ласки эффекта не имеют — только распаляют. Вместо них хочется ощутить, как руки крепко стискивают, присваивают, не позволяют даже шевельнуться.              Из глаз текут слёзы, когда Геральт принимается за четвёртый укус, но это не от боли. По крайней мере, не от той боли, которую хочется прекратить и от которой хочется уйти. Эта боль возбуждает до тёмных пятен перед глазами и хриплых стонов. Вот бы Геральт хоть раз сжал зубы посильнее, как следует, резко и безжалостно, чтобы Регис от неожиданности захлебнулся криком и сам попросил остановиться. Но нет, милый Геральт слишком заботлив, чтобы так поступить. Слишком опекает, а потому никогда не причинит больше боли и дискомфорта, чем Регис может перенести. Как же хорошо и тонко Геральт играет с его чувствами и желаниями! Подводит до грани, но не перешагивает её. Может быть, когда-нибудь…              — Регис, ты как? — Слышится позади него, и он проглатывает очередной всхлип, чтобы, заикаясь, кивнуть.              — Я… Но-нормально… Геральт…              На большее его не хватает, и Геральт приближается к его лицу, целует в щёку, допытывается. В голосе у него ясно слышится тревога.              — Что не так, мой хороший? Ну? Перестарался, да? Зря сделал это, да?              Мой хороший.              Регис невообразимо любит, когда Геральт нежен с ним в постели. Тогда хочется улыбаться и чтобы бережные касания не прекращались. Тогда Регис чувствует себя желанным, красивым, особенным. Чаще всего Геральт именно такой — улыбнётся, пошутит, пощекочет, подарит много чувственных ласк, сделает комплименты, расхвалит.              Но также Регис безумно любит, когда Геральт противоположно другой — когда смотрит, как хищник, хлопает ладонью по ягодице и сжимает, рычит, вбивается в его тело с дикой силой, суёт член в рот и держит за волосы. Тогда Регис ощущает себя порочным, возбуждённым до дрожи и по-правильному покорным. Тогда он может только скулить в подушку, пытаться всячески ублажить и надеяться, что потом за послушание Геральт вознаградит его крепкими любовными объятиями и ласковыми поцелуями.              Но что заставляет Региса чувствовать себя абсолютно раздавленным и бессильным, так это Геральт, старающийся угодить ему во всём и миллион раз задающий вопросы о его комфорте и самочувствии. Определённо, каждый человек хочет, чтобы его ласкали и о нём заботились, но, наверное, далеко не каждый нуждается в том, чтобы с ним обращались так, будто нянчат малыша. Регис относится именно к этому невеликому числу людей. Получать от Геральта такой запредельный уровень заботы просто невыносимо. Невыносимо приятно. Это заставляет чувствовать себя хрупким и драгоценным, важным и любимым. Как будто Геральт в самом деле рад и хочет холить и лелеять его. Неужели Регис заслуживает? Но если это происходит, значит, наверное, заслуживает. Невозможно быть настолько ласковым и опекающим не искренне. В Геральте это не присутствует всегда, но когда оно выходит наружу, Регису хочется просто жалко расплакаться. Не хныкать и всхлипывать от удовольствия, а по-настоящему надолго расплакаться от радости и неверия, от того, сколько чувств он испытывает к этому человеку, и от того, что они, кажется, даже взаимны. Прежде ему удавалось сдерживать этот порыв, чтобы не пугать Геральта и не показаться чересчур странным, но, наверное, теперь это будет делать сложнее. Геральт настолько окутывает его безопасностью и спокойной уверенностью, что постыдно и по-детски расплакаться перед ним уже не кажется чем-то таким уж постыдным и детским.              Геральт снова целует его в щёку, смазывая солёные дорожки, и Регис качает головой.              — Не зря. Не перестарался. Я просто…              …люблю тебя бесконечно всем сердцем.              Ему не хватает духу сказать вслух эти слова, но они вертятся на языке, и от того, насколько уже близки к тому, чтобы однажды вырваться на свободу, расплакаться тянет ещё сильнее.              Он медленно вдыхает ртом, удерживая рыдания, и пытается вернуться в настоящий момент. Они в постели, Регис в смущающе горячей позиции, а Геральт уже вылизал ему зад. Разве тут есть место слезам? Разве есть что-то более важное сейчас? Впору пригласить его приступить к подготовке перед проникновением чего-то повнушительнее языка.              Вспоминается, что Геральт использовал слова «чудесная попка», и это же так мило и забавно, правда? А потом сказал ещё другую милую вещь. Регис посмеивается и говорит:              — Я просто растрогался, потому что ты назвал меня «мой хороший». Зови так почаще.              Столько времени мечтать услышать нечто подобное и получить это вот так просто, не торжественно, без фанфар и объявления конферансье? Как ужасно.              — Ах, вот оно что, — у Геральта сразу отлегает, это видно по улыбке облегчения, — хорошо, буду звать почаще. Но тогда и ты зови меня как-нибудь миленько! — Наказывает он со смешком.              Регис только кивает, а Геральт возвращается к своему законному занятию. Сначала нежно целует оставленные синяки, затем снова подключает язык и рот, чтобы получше смазать. Палец начинает проталкиваться внутрь осторожно и бережно, и ощущается он как благословение. Регис выгибается сильнее и не стесняется в стонах. Каждый сантиметр, проходящий через сжатый анус, посылает новую и новую волну тонкого удовольствия, от которого тело непроизвольно натягивается, замирает в ожидании, что это чувство присутствия внутри кого-то другого будет становиться больше, больше и больше, пока от наслаждения сознание не канет в забытье. Однако нет, это чувство не нарастает, а напротив — сначала выворачивает эмоции наизнанку, пока палец движется обратно, а потом и вовсе исчезает, стоит пальцу выйти наружу.              Регис в обиде поджимает губы и зажмуривается. Ненавидит, какие чувствительные и трепетные для него бывают эти первые проникновения. Ненавидит, потому что это его слабость, а Геральт так бессовестно пользуется ей, снова и снова неспешно погружая палец внутрь, проворачивая его, изгибая, а затем вытаскивая наружу. И так сильно любит, потому что знает: Геральт делает это из заботы к нему. Гораздо приятнее, когда проникновение в тело от начала и до конца проходит гладко, когда каждый шаг только сильнее распаляет и заставляет хныкать в мольбах о большем.              Регис научен разным опытом, спасибо отношениям в юности, когда он был открыт ко всему и менее внимателен к себе. Он знает, как это бывает мучительно и раздражающе, когда чувствами хочется поскорее слиться со своим мужчиной, а тело ни в какую не поддаётся ни на поглаживания, ни на отвлекающие ласки и поцелуи, и тогда приходится перетерпеть дискомфорт, несмотря на хорошее количество смазки, пока мышцы не ослабнут благодаря растягиванию и, при лучшем раскладе, стимуляции простаты. Первое время её не находили, а сам он, по незнанию, не мог направить партнёра.              С Геральтом так не бывает. Роль сыграло то, что сам Регис уже опытнее и знает своё тело, но и то, что Геральт, без сомнений, прекрасный любовник, тоже сыграло свою роль. Он внимателен, он заботлив, он готов уделить много времени и терпения на подготовку, он по-настоящему наслаждается каждой минут этого процесса. Для Геральта тело как будто само открывается, приглашает, просит о большем, никогда не отторгает, всегда принимает и не хочет выпускать обратно. Руки Геральта, наверное, напитаны какой-то таинственной магией, на которую тело реагирует так отзывчиво и охотно.              И именно эта самая магия действует на тело и разум так ослепительно приятно, даже если когда-то где-то Геральт торопится. Конечно, Регис всегда может сам попросить притормозить, и Геральт обязательно прислушается. Либо же Регис может сознательно не попросить притормозить, и Геральт подарит ему невероятные острые ощущения. С Геральтом он чувствует себя в безопасности и в такие моменты тоже, потому что знает: рядом с ним никогда не случится ничего плохого, неприятного или нежеланного. Душа и тело всегда едины в желании быть податливыми для Геральта.              Тем временем Геральт медленно двигает пальцем, позволяя привыкнуть сначала к этому небольшому растяжению, и целует поясницу трогательными вдумчивыми поцелуями, второй рукой поглаживая вдоль позвоночника. Регис уже давно привык и желает заполучить второй палец тоже, но до того приятны эти мягкие скольжения внутри, что он не может переключиться с них на то, чтобы сформировать просьбу добавить палец. Но вот наконец Геральт вынимает его наружу и наносит побольше смазки теперь на два пальца. Кружит ими по входу, слегка надавливая на мышцы, каждый раз посильнее, пока с лёгкостью не вставляет оба в податливое отверстие. Они тоже продвигаются внутрь неспешно, постепенно увеличивая степень растяжения и просто сводя Региса с ума. Когда он наконец-то получит в себя идеальный крепкий член, он точно свихнётся от облегчения и ликования.              — Регис? — вдруг раздаётся в тишине, наполненной только тяжёлым дыханием Региса, звуками поцелуев на его плечах и влажными движениями пальцев.              — Мм? — отзывается он тут же, показывая, что слушает, но не поднимает глаз, спрятанных в сложенных перед собой руках.              Геральт проводит носом вдоль плеча и вверх по шее, тихо произносит:              — От тебя пахнет…              Он умолкает, вдыхая поглубже, и не договаривает, поэтому Регис, чувствуя смутные отголоски дежавю, решает подсказать. В прошлый раз после подобного разговора он решил, что должен стать кем-то другим.              — Лемонграссом, Геральт.              — Тобой, — в одно время с ним заканчивает Геральт и оставляет очередной поцелуй за ухом.              Регис сглатывает, не совсем понимая, как относиться к этим словам. И радуется, что не надо сейчас смотреть Геральту в глаза.              — Ты пах так же, когда мы были вместе впервые. Запах свежести, тепла и солнца. А ещё запах бодрости. Ты здорово взбодрил меня, если честно.              Пальцы продолжают входить, раздвигаться, растягивать, не сбиваясь с неторопливого ритма, а губы Геральта снова покрывают поцелуями плечи. Он, кажется, больше ничего не собирается говорить, но Регис задаёт один из тех вопросов, которые задавать не следует, но не задать их нет сил.              — А чем для тебя пах твой Регис?              С удивлением Регис обнаруживает, что не испытывает ревности или неприязни в этот момент. Ему просто любопытно.              — Он пах, как ходячая аптека, — отвечает тот со смешком, — поэтому, наверное, его запах всегда успокаивал и согревал. Я, помню, особенно принюхивался к полыни. Мне казалось, что за ней скрывается его настоящий запах, но так и не нашёл его. Слишком неуловим даже для моего нюха. Или, может, прогорклые оттенки и были его настоящими, не могу сказать.              — А у меня есть настоящий запах?              — Конечно, — Геральт мягко улыбается и целует поясницу, — это же аромат кожи. Лучше всего он ощущается, когда нет никаких отдушек от шампуня, геля, духов и прочего, но даже сквозь них я могу найти запах тебя.              Он вгоняет пальцы глубоко, гладит чувствительные стенки, а затем перебивает внимание Региса, когда тычется носом ему в шею, вдыхает, принюхивается и шепчет на ухо.              — Здесь. На шейке всегда есть твой запах. Он… возбуждает, — слова томные, и мурашками разносятся по телу Региса, вынуждая его даже задержать дыхание, прислушиваясь к голосу, — а ещё приносит успокоение. Мне спокойно, когда я вдыхаю тебя, потому что тогда знаю, что ты рядом и в безопасности. И себя я тоже чувствую в безопасности, потому что твой запах родной для меня.              Эти слова действуют на Региса даже сильнее, чем внезапно давящее растяжение от третьего пальца. Он сжимает челюсти, ощущая, как жалобно опускаются уголки губ. Кажется, что ещё немного — и он просто, бездумно заплачет.              Геральт замечает его дрожь или, может, слышит, как Регис сдавленно всхлипывает, а потому нежно гладит его по спине и мягко спрашивает:              — Регис, ты… тебе хочется плакать?              Регис делает вдох, затем выдыхает. Тяжело отвечать на это, но он пересиливает себя и кивает, согласно мычит в ответ. Такое бережное отношение Геральта томлением давит на грудь. Сопротивляться мягкому голосу и обезоруживающей ласке невозможно, даже если хотелось бы. Теперь и Геральт знает, что слёзы в его глазах — это не просто физиология, но ещё и сознательное желание.              — Но ты сдерживаешься? — Регис, помедлив, снова кивает. Пальцы проходятся по простате, принося вспышку удовольствия, из-за которой Регис вздрагивает и протяжно мычит в подушку. — Зачем ты сдерживаешь себя? Почему тебе не поплакать, если хочется?              Как он может плакать, пока Геральт массирует его простату тремя пальцами сразу? Он не говорит, только отрицательно елозит головой по подушке.              — Расскажи мне, мой хороший, — продолжает Геральт ласково, — я хочу, чтобы тебе стало легче. Тебе нужно расслабиться и отпустить себя.              — Ты что, читал мои книги по психологии? — Регис издаёт слабый смешок, и ему становится чуточку менее тоскливо. Тем более, это он может выговорить с лёгкостью.              — Читал, — ответ звучит с неприкрытой гордостью, — но и сам я не дурак, знаешь ли. Ты слишком напряжён. Тебе нужно… раскрепоститься.              Господи, до чего же Геральт бывает забавен. Регис стоит в коленно-локтевой абсолютно голый с пальцами в анусе и стояком, прижатым к животу. Куда ему раскрепощаться ещё больше?              — О, ты так думаешь? — фыркнув, отвечает он.              — Конечно, — Геральт нажимает на простату и настойчиво гладит круговыми движениями, из-за чего Регис резко задыхается и хватает ртом воздух, утопая в этой ласке. — Я замечаю больше, чем ты думаешь. Ты сдерживаешь эмоции, а это очень плохо. Мне хочется, чтобы ты не боялся быть настоящим со мной. Иначе что это за отношения?              Регис выгибается сильнее, вытягивается, как струна. Он оглушён удовольствием, и слова Геральта не имеют на него никакого воздействия. Ничего сейчас не важно так, как аккуратные, деликатные движения, массирующие его самую чувствительную точку в теле. Так мало усилий — и так много удовольствия. Регис пытается дышать, но получается только хныкать.              — Господи… Геральт! Я… я же… я сейчас… А-ах!              Всё его тело судорожно содрогается перед оргазмом, он зажмуривается, потому что вот-вот уже! Да, ему хотелось кончить с членом Геральта в себе, но удовольствие уже так близко, что ему становится всё равно, как это произойдёт.              — Ещё, ещё… ещё… Да, да, вот так! Да!              Очень ожидаемо, что Геральт вовремя останавливается и вынимает пальцы. Регис кричит, сжимается, но оргазм не приходит, и это кажется самой жестокой мукой. Сердце словно собирается разорваться в груди, а грохот отдаётся даже в ушах. Регис как будто оглох, потому что Геральт продолжает что-то говорить ему на ухо, но он ничего не слышит. Только понять не может: почему? Почему не настал оргазм? Его тело дрожит из-за растекающихся по нему волн неудовлетворённого желания, а жажда всё также покалывает внизу живота невыносимо сильно. Ему становится очень обидно. Бесконтрольно начинает дрожать нижняя губа, а глаза полнятся слезами.              Нежный поцелуй касается его виска, большие ладони Геральта растирают спину и поясницу, наполняя кожу теплом. На ухо ласковый шёпот велит:              — Ш-ш-ш, всё хорошо. Поплачь, Регис. Отпусти себя.              Регис отчаянно елозит лбом по кровати, отказываясь от этого действа. Геральт начинает покрывать поцелуями его ягодицы и поясницу.              — Давай, милый, пожалуйста, — шепчет он между поцелуями.              От всей этой ласки сдавливает грудь и глаза действительно ужасно слезятся.              — Не знал, — также шёпотом отвечает Регис, обернувшись через плечо, когда поцелуи достигают его лопаток, — что тебя возбуждают плачущие люди.              По коже вибрацией разливается рокот от низкого смешка.              — Всё зависит от причины слёз. Разве не будоражит вид близкого человека, который плачет оттого, что счастлив, что ты рядом с ним и касаешься его? Как по мне, то это очень возбуждает.              Конечно, тяжело не согласиться, когда Геральт так формулирует.              Поцелуи заканчиваются на плечах, а затем в самое ухо жаром даёт вопрос:              — Хочешь мой член?              Внутренности скручивает узлом сильнее прежнего, а захныкать теперь тянет почти что совсем неудержимо.              — Да, — он кивает, голос хриплый-хриплый, — да, пожалуйста, очень хочу. Пожалуйста, Геральт.              Как же стыдно чуть ли не умолять о таком, но сейчас он готов и на большее, лишь бы наконец слиться со своим прекрасным любовником.              Геральт кивает, успокаивающе целует в щёку, а затем отстраняется. Слышно, как он смазывает себя — от этих глухо хлюпающих звуков собственный член дёргается и пульсирует. Затем наносит ещё немного смазки на вход, и Регис замирает в предвкушении, едва дыша.              Сначала головка члена потирается о ягодицы, оставляя за собой влажный след, потом проходится между ними. Геральту просто нравится делать это — как можно дольше возить членом по заду Региса, раздразнивая сильнее и сильнее. Через минутку этого изнывательства тягучим и немного болезненным томлением отдаются похлопывания головкой по синякам от укусов.              — Готов, Регис? — Раздаётся наконец, и Регис ощущает прижатый к анусу член.              Хочется ехидно спросить: «А что, уже наигрался?», но, боже, прижатый к анусу член.              — Да, готов, — слетает с его губ, и Геральт надавливает на вход головкой.              Отверстие как следует растянуто — оно с лёгкостью расступается, принимая в себя член. Геральт совершает размеренные толчки туда и обратно, каждый раз проникая глубже, пока не входит полностью.              Когда он ощущает, как Геральт крепко вжимается в него бёдрами, внизу живота особенно приятно покалывает удовлетворение. Вот так хорошо, лучше всего на свете. Очень правильно.              Вспышка наслаждения от этой мысли судорогой сводит мышцы ануса, и Геральт отзывается на это тихим стоном. Боже, как же Регис любит каждый звук, вылетающий из его рта. Все эти стоны возникают благодаря ему, Регису, и только для него.              — Можно двигаться? Я уже очень хочу.              — Да, да, боже, — отвечает Геральту он, толкнувшись бёдрами назад. — Не спрашивай ни о чём, я уже не соображаю. Просто возьми меня, прошу.              — Ладно, я понял, — Геральт усмехается, а после удобнее сжимает бёдра Региса, фиксируя их в одном положении.              Всё начинается с неторопливых толчков во всю длину, но вскоре переходит к резкому долбящему темпу. Это почти что идеально для того, чтобы Регис мог кончить, но в такой позе быстро устают и разъезжаются ноги. Это сбивает концентрацию, а удерживать самого себя в такой позе тяжело, поэтому вскоре Регис уже лежит на животе, вытянув ноги. Тело Геральта полностью накрывает сверху, придавливая тяжестью, но каким-то образом даря этим только облегчение. Одной рукой он обнимает за шею, а другой упирается в матрац. К уху прижимается открытый рот, обжигая жарким дыханием и посылая мурашки по загривку. Регис чувствует, как по виску катится капелька пота. Геральт бесстыдно слизывает её языком, и Регису снова до ужаса сильно хочется захныкать.              Геральт берёт его так, будто совсем не заботится о его удобстве — не зажал ли шею чересчур; не тяжело ли ему лежать вот так, стараясь держать голову приподнятой, несмотря на распластанное состояние; не болит ли что-нибудь в таком стеснённом положении. Но это даже больше заводит. Как и было велено, Геральт ни о чём не спрашивает, всё делает по своему усмотрению. Правильно, так и надо, этого Регис и хотел сейчас.              — Блять, как же хорошо, — сдавленно под ухом произносит Геральт, и он только согласно подвывает в ответ, неспособный на большее. — Какой же ты узкий, х-холера, какой узкий…              У Региса дрожит нижняя губа, а глаза закатываются. Каждый удар бёдер Геральта передаёт по инерции толчок в бёдра Региса, вынуждая его толкаться членом в матрац. Этого недостаточно для оргазма, но достаточно, чтобы свести с ума и заставить постыдно скулить.       Ритм толчков нарастает, Геральт безжалостно вдалбливает его в кровать, и Регис только одними губами, пребывая в полном отчаянии, повторяет:              — Да… Да, Геральт! Сильнее! Пожалуйста, сильнее… Да, вот так, вот так! Геральт, Геральт, Геральт…              Ему нужно это, так сильно нужен Геральт, его сила и мощь. Нужен взрыв сознания, перезагрузка. Регис хочет экстаза.       Ничего не осталось, кроме горящей перед закрытыми веками мысли о том, как глубоко в него проникает Геральт и как крепко он держит тело Региса. Это приятно, так приятно, что рассудок расплывается. Кажется, он всю свою жизнь нуждался в ком-то сильном, способном взять и подчинить себе по-животному. Он никогда ничего не хотел так сильно, как отдаться Геральту в безраздельное властвование.              Когда Региса настигает сладостный оргазм, он восторженно вскрикивает, стискивая в руках подушку. Геральт даёт ему пару мгновений насладиться, а затем возобновляет движения. Регис с хнычущим мычанием роняет голову на подушку, стараясь выгнуться навстречу, чтобы помочь Геральту, но бёдра дрожат, и ему не хватает на это сил. Собственный член пульсирует, продолжая немного болезненно тереться о кровать и мокрое пятно, но Региса это мало заботит. Все его усилия направлены на то, чтобы посильнее сжать Геральта в себе, сделать ему хорошо. За старания эти Геральт вознаграждает его самым прекрасным в мире чувственным стоном, а потом кончает внутрь.              Какое-то время они лежат, пытаясь прийти в себя. Геральт всё ещё в нём, их тела потные, прилипшие друг к другу. Региса судорожно потряхивает, а сердце оглушительно стучит в ушах. Губы Геральта жмутся к шее.              В этот момент к Регису приходит хрупкая мысль о том, что он наконец-то целый. Целостный. Наверное, всю свою жизнь он хотел принадлежать кому-то по-настоящему, и вот наконец-то это сбылось. Теперь он чувствует, что они с Геральтом принадлежат друг другу. То ли этому помог разговор, то ли шквал нежности, каким его осыпал Геральт, но всё же что-то переменилось. В нём самом или между ними, неважно, главнее, что сейчас они в единении. Геральт прижимается к нему, и Регис как никогда ясно чувствует тепло его тела, согревающее и оберегающее, предназначенное ему одному.              Но вот Геральт отклеивается от него и выходит из его тела, отбирая и тепло, и единение.              — Нет, не уходи, пожалуйста, — обессиленный, Регис хнычет, пытаясь зацепиться за Геральта рукой.              — Я не ухожу, тише, — отвечает тот и помогает перевернуться на спину. — Хочу в тебя вот так.              Размещается между его ног, и Регис чувствует, как головка ещё твёрдого члена толкается во вход. Он раздвигает ноги шире, приглашая Геральта, и обнимает руками его торс, притянув к себе. Сейчас чувство наполненности приносит какую-то особенную пьянящую эйфорию, не похожую на оргазм, но дополняющую его. Удовольствие, которое он испытывает от того, что Геральт просто находится внутри него, растягивает и заполняет собой, не сравнимо ни с чем.              Регис даже немного гордится, что обладает привилегией иметь Геральта в себе, обнимать и гладить по голове, перебирая волосы. Он нашаривает комок одеяла и натягивает на них, укрывая плечи Геральта, чтобы он, взмокший после секса, не замёрз. Тот благодарно мычит, уткнувшись в его шею, и оставляет на коже поцелуй. До чего же тепло и приятно лежать вот так вместе в своём уютном гнёздышке. К тому же, так Региса очень греет чувство собственничества — он заграбастал Геральта, оплёл его собой, заключил в себе и никогда никуда не отпустит от себя, потому что Геральт принадлежит ему и ничего не посмеет сказать против.              В конце концов, они расстаются, чтобы привести в порядок себя и постель. Регис этому мало помогает, всё ещё не отошедший от занятия любовью. Он ложится в чистую кровать первым и молча смотрит в потолок, медленно моргая. Заевший в голове образ ругающегося Геральта испаряется и заменяется новыми яркими образами только что пережитой близости. А грязные, но такие волнующие слова по второму разу обжигают внутренности, стоит Регису воскресить их в памяти. И снова накатывают воспоминания о том, как Геральт в очередной раз прошёлся по его родинкам, как целовал, трогал, гладил, доводя до исступления, и уговаривал поплакать при нём во время секса; сколько приятных слов сказал, сколько любви подарил. Заставил почувствовать себя нужным и любимым. Удивительно, что Регис нашёл в себе силы удержаться от слёз.              Он прикрывает глаза и от всего сердца мысленно произносит: «Спасибо за Геральта». Не знает, кого конкретно благодарит, но понимает, что за такое принято благодарить. Бога, судьбу, провидение — Регису неважно. Его благодарность обязательно дойдёт до адресата, кем бы он ни был. Хоть бы и тем самым вампиром из параллельного мира, который в каком-то роде приучил Геральта к себе и, соответственно, к нему.              Регис по-настоящему, очень сильно благодарен за то, что Геральт есть в его жизни. От этого всеобъемлющего чувства в груди разрывается сердце и перехватывает дыхание.              Геральт ложится рядом с ним, целует лицо, затем отыскивает руку Региса и подносит её к своим губам. Касается невесомыми поцелуями тыльной стороны ладони, затем пальцев, потом запястья и наконец прижимается губами к раскрытой ладони, глядя в глаза. Есть в этом что-то поразительно чувственное, отчего в груди возникает невероятное стеснение. Будто давит изнутри, вынуждая проливать это стеснение вместе со всеми накопившимися слезами.              Никто никогда не целовал ему руки.              Губы Геральта покрывают поцелуями подушечки пальцев, приговаривая:              — Мой драгоценный. Ты самое дорогое, что у меня есть. Ты смысл моей жизни, Регис. Я тоже люблю тебя. И никогда тебя не оставлю.              После таких слов Регис не может больше сдерживаться. Это край, последняя капля. Свободной рукой он прикрывает глаза и всхлипывает, содрогаясь. И всё-таки Геральт добился своего: довёл его до слёз.              — Нет, неправда, — выговаривает он сквозь слёзы, качая головой. Это не может быть правдой              Геральт обнимает, позволяя прижаться лицом к его груди, целует макушку, перебирает волосы пальцами и успокаивающе шепчет:              — Правда, мой хороший, мой родной. Я не собираюсь бросать тебя. Не могу даже представить свою жизнь без тебя. — Регис пытается вдохнуть и остановиться, но каждое новое слово Геральта заставляет его расклеиваться ещё больше. — Ты моя сбывшаяся мечта. Как ты не поймёшь? Я не меньше твоего боюсь потерять тебя. Я готов что угодно сделать, лишь бы ты не расстраивался и был счастлив.              Очень хочется верить в это, но Регис не может, просто не может. Он понимает, что Геральт, скорее всего, говорит правду. Также он удивлён тем, как его уверенность в себе за время знакомства с Геральтом успела упасть, что называется, ниже плинтуса. Конечно, это в большей степени не вина Геральта. Виновато болезненное самовнушение Региса в том, что он никогда не будет достаточно хорош. Хотя, должно быть, он и правда достаточно хорош, раз Геральт говорит это так искренне и нежно, целуя ему руки и обнимая так, что Регис никак не может остановить слёзы. Понадобится некоторое время, чтобы он пришёл в себя. В прямом смысле — чтобы он снова стал самим собой, прежним уверенным в себе человеком, неуязвимым и безукоризненным. Ведь теперь у него есть дополнительная опора в лице Геральта, который умеет любить так тихо и так сильно, о чём можно только мечтать.              Геральт ещё долго бормочет свои утешающие глупости, заставляя Региса чувствовать тебя маленьким, глупым и жалким. Но зато он может выплакаться вдоволь. Потом Геральт нарочно смешит его, когда гладит по волосам, нараспев приговаривая детскую потешку, как будто Регис маленькая дитятка.              — Мой милый, не плачь, я куплю тебе калач. Не плачь, дорогой, я куплю тебе второй. Не плачь, слёзы утри, я куплю тебе три.              Это срабатывает, и сквозь слёзы Регис посмеивается. Так нелепо, но очень приятно, что Геральт делает это для него, причём без подколок и насмешек. Невероятно, как рядом с Геральтом можно терять и тут же снова обретать собственное достоинство. Геральт не насмехается над ним, не считает его жалким и глупым. Он всё понимает и утешает, как умеет. Для Региса это невероятно ценно.              Осипшим голосом, всё ещё прижимаясь к груди, скрытой футболкой, он со смешком спрашивает:              — Может, ты мне ещё и «Сороку-белобоку» сделаешь?              — Если ты хочешь, могу сделать, — с таким же смешком отвечает Геральт.              Регис смущённо неопределённо мычит в ответ, и тот с готовностью поднимается, вынуждая и Региса сесть. Он проводит по лицу, убирая налипшие волосы, и Геральт берёт его руку ладонью вверх, чтобы в самом деле сделать «Сороку-белобоку»! А в конце снова целует в раскрытую ладонь нежно и даже почтительно. Регис потом кладёт руки на щёки Геральта и притягивает его к себе для поцелуя в губы, полного невысказанной благодарности. Вообще за всё-всё.              Нет, и всё-таки каждому иногда нужно позволить сделать ему «Сороку-белобоку» или что-то похожее!              Есть ещё, например чудесная потешка о том, как ехали по кочкам, по кочкам, по ровненьким дорожкам и в ямку бух! Сначала Регис думает, что будет забавно, если Геральт усадит его на колени и проделает с ним всё это, но потом понимает, что впоследствии им точно придётся перейти к иного рода скаканью на коленях, а вряд ли Регис выдержит это сейчас. Слишком уж он вымотан после всего, что сегодня произошло. Да и вообще, мысль о таком вгоняет его в краску.              Геральт отправляет его умыться. Холодная вода приятно освежает опухшее лицо, но глаза остаются красными и заплаканными. С этим ничего не поделать.              В постели он снова прилипает к Геральту, желая, чтобы тот ещё немного пожалел и приласкал, и это действительно случается. Заботливые руки крепко обнимают и гладят спину и волосы, а любимые губы целуют в лоб и макушку. На самом деле, Регис должен признать, что пока всё это происходит глубокой тёмной ночью и под одеялом, то это всё как будто не считается. Днём он снова станет скучным и усталым доктором, которого уважают и слушаются, и никто никогда не узнает, насколько он позволяет себе быть хрупким и слабым глубокими тёмными ночами и под одеялом. Как будто в нём живёт два разных человека. Хотя пора завязывать с этим и становиться самим собой — единственно верным.              — Регис, а знаешь, что во всём этом самое смешное? — вдруг спрашивает Геральт.              — Мм? — Регис был уверен, что Геральт уже спит, да и сам почти успел наконец заснуть.              — Я объясню. Смотри. — Геральт в очередной раз целует его волосы и гладит спину между лопаток. — Ты до странного сильно ревнуешь меня к Регису, с которым я даже одного года не был знаком. Вместе мы были ещё меньше. Но забавно то, что ты ещё ничего толком не знаешь о Йеннифэр.              Геральт тихо посмеивается, а Регис пытается вспомнить всё, что знает о женщине с таким именем. О ней Геральт и правда много не рассказывал. Это его давняя знакомая, чародейка. Она обучала Цириллу пользоваться магией. Но контекст, в котором Геральт сейчас заговорил об этой Йеннифэр, настораживает. Значит, с ней у Геральта было что-то ещё более важное, чем с вампиром Регисом?              — С Йеннифэр я был знаком… — Геральт умолкает, точно припоминая. — Почти пятнадцать лет. Да, где-то так. Я её очень любил. Хотя отношения у нас были сложные. Мы расставались и сходились снова. Ссорились, обижались, злились. В этом был свой огонь, нужно отдать должное. Но со временем я, наверное, просто перегорел. Её колючий характер перестал заводить, скорее стал раздражать. Потом мне повстречался Регис… с ним тоже всё завертелось довольно быстро, но в отличие от Йен, рядом с ним я никогда не ощущал себя так, будто вот-вот он что-то выкинет: к чему-то придерётся во мне, из-за чего-то начнёт наезжать, чего-то требовать. С ним было очень спокойно. Только он любил затянуть длинную поучительную речь и раздавать мудрые советы, и это меня порядком раздражало, должен сказать. Но с этим стало проще мириться, когда появилась возможность затыкать его поцелуями. — Регис не сдерживает смешка, и Геральт, как будто обрывая нить приятной ностальгии, вздыхает, снова потирая спину Региса. — А потом, когда его не стало, я снова сошёлся с Йен. Но почувствовал себя предателем и пожалел о том, как поступил.              — Пожалел о том, что был со своим Регисом? — уточняет Регис, нахмурившись и кусая себя за большой палец.              — Нет, о том, что так легко предал память о нём. О нём и обо всём, что между нами было, обо всём, что мы пообещали друг другу.              — А что вы пообещали друг другу?              — Это были только призрачные мечты, но однажды я обмолвился о том, что хотел бы жить спокойной жизнью вместе с ним, не имея проблем и забот. Он сказал, что это осуществимо, но детали предложил обсудить, когда наше приключение завершится. Это, в общем-то, не было прямо обещаниями, но мы потом ещё пару раз вспоминали об этой договорённости, и мне казалось, что всё уже решено и обещано нами друг другу. Вопрос стоял только в том, когда мы сможем воплотить свои планы.              Геральт тяжело вздыхает. За эту печаль Регис винить его не может, о нет. Всё ведь так прозрачно.              Он осторожно водит пальцем по груди Геральта и решает как можно деликатнее попытаться объяснить.              — В этом же всё дело, Геральт.              — Мм?              — Именно поэтому я больше ревную тебя к твоему Регису. Ты сам для себя решил, кто важнее — Йеннифэр или Регис. Отношения с Йеннифэр ты посчитал утомительными для себя, можно даже сказать приевшимися и надоевшими. Очень вовремя подвернулся новый любовный интерес, который на фоне прошлого показался тебе в разы лучше. Ты, находясь в состоянии влюблённости, начал мечтать о счастливом тихом будущем, что вполне естественно. Хоть это были призрачные мечты, но всё же мечты очень желанные. И оборвались они уже не оттого, что ты сам решил от них отказаться, а из-за случайности, которая отняла у тебя шанс на лучшую жизнь. К сожалению, Геральт, ты навсегда останешься в неведении относительно того, какой могла бы быть твоя жизнь, если бы всё сложилось так, как ты хотел. С одной стороны, может показаться, что ты потерял жизнь своей мечты, идеальную и красивую, но с другой стороны, никто не даёт гарантии, что отношения сложились бы именно так, как ты придумал. Ну кто мог бы дать стопроцентную гарантию, что вы бы прожили вместе долго и счастливо? Может быть, тебе на этот раз наскучило бы спокойствие в отношениях? Ведь ты привык к, как ты говоришь, колючему характеру своей Йеннифэр. Пятнадцать лет — это немалый срок. Тут уже появляется привычка, знаешь ли. А что такое привычка? Это бессознательная модель поведения. То есть, неудивительно, что в трудной ситуации ты первым делом подался к Йеннифэр, и только потом…              Вдруг Геральт перебивает его хриплым смешком и выдаёт:              — Господи, это невероятно! Ты треплешься, прямо как он! Теперь я твёрдо убеждён, что это у всех Регисов в крови.              — У-у всех Регисов? — Регис изумляется и даже начинает заикаться. Да сколько их у Геральта вообще?!              — Ну да, наверняка же вас таких много, ведь вселенная бесконечна.              — А ты такой, как я понимаю, один на миллион, — Регис хмыкает, внезапно преисполнившись обидой за всех потенциальных Регисов. — Один на миллион одинаковых Регисов, да?              Геральт смеётся громче, и этот глубокий звук прокатывается по его грудной клетке вверх, к горлу и дёргающемуся кадыку.              — Хотелось бы, но сомневаюсь!              — Господи, что ты за человек такой… — Регис бормочет это себе под нос, а Геральт добродушно целует его в макушку.              — Какой есть, Регис, какой есть.              На мгновение в Регисе вспыхивает идея, что, может быть, в каждой вселенной и правда есть свой Регис и свой Геральт, которые обязаны быть вместе. И, ну чисто гипотетически, возможно, этот Геральт уже исчерпал свою попытку быть со своим Регисом. С тем, который вампир из параллельной вселенной. А он, настоящий Регис, из этой вселенной, на самом деле предназначен какому-то другому Геральту, который прямо сейчас бродит по миру и ищет его… Возможно, Регис, пребывая здесь и пытаясь удержать то, что по определению не принадлежит ему, в действительности безвозвратно упускает своё истинное счастье.              Эта мысль пронзает его так, что на миг падает сердце. На краткий миг пропадает чувство реальности — как будто всё кругом не настоящее, а просто чья-то шутка или детская игра. И всё не имеет значения, ни единая человеческая судьба, разрушенная или исковерканная странными поворотами и выпадающими случайностями. Вселенная просто играет с ними, со всеми ними. Проверяет на прочность и смекалку. А Регис всегда проигрывает.              Это чувство проходит мимолётно, и вот он снова живёт свою жизнь лучшим образом из возможных — он реализован в карьере, а с недавних пор ещё и обзавёлся прекрасным мужчиной. Конечно, это полная глупость. Не существует параллельных вселенных, и уж точно нигде больше нет такого Региса и такого Геральта. Оба они уникальны и неповторимы. Иного попросту не может быть.              Истинная правда такова, что он лежит в объятиях мужчины своей мечты и ни за что не собирается отказываться от него.              Кстати о мечте.              Он прочищает горло и мягко напоминает Геральту:              — Ты мне не дал договорить.              — Да-да, ты говорил о моей бессознательной привычке прибиваться раненым зверем к Йен, — по интонации Регис может сказать, что Геральт закатил глаза, но не из-за раздражения, а скорее снисходительно. Вроде как «ладно, ладно, продолжай, если хочешь, мне нетрудно подождать, пока ты наиграешься».              — Я просто хотел закончить свои пояснения. Всё дело в том, что по Йеннифэр ты не скучаешь, или, во всяком случае, не так сильно. Я не считаю её препятствием или соперником в моих чувствах к тебе. А с твоим Регисом у тебя осталась никак не завершённая история любви, и ты, конечно, ещё очень долго будешь вспоминать его и думать обо всём несбывшемся. Потому что разрыв был внезапным, болезненным и независящим от твоего или его желания, понимаешь? Нет у отношений логического и эмоционального завершения.              — Понимаю, — шепчет в ответ Геральт и как-то прерывисто вдыхает.              — Должно пройти больше времени, чтобы ты смог отпустить его без сожалений и по-настоящему порадоваться тому, что имеешь взамен всему утерянному. Нужно понимать, что прошлое уже не изменить, угрызениями совести себе не помочь, а настоящее и будущее в твоих руках, и они будут такими, как ты сам решишь. Можешь всю жизнь тосковать по тому, чего уже никогда не будет, а можешь попытаться найти радость в том, что имеешь сейчас.              — Вообще-то, я именно этим и занимаюсь сейчас, — урчит довольно Геральт, — радуюсь тому, что жив, здоров, люблю и любим. И даже мечта о спокойной жизни сбывается.              — Только не с тем, с кем планировалось, да? — горько усмехается Регис.              — Ну, прекращай, — журит его Геральт и целует. — Если так подумать, то, может, всё складывается как раз так, как должно? В своём мире мне, наверное, покоя было не видать, вот я и оказался здесь, в этом чудном мирке, где нет никаких монстров и где мне пришлось подыскать для себя совершенно иное занятие. И своего любимого Региса я тоже получил. Ты вот знаешь, например, что существует теория о том, что наши души могут проживать одновременно бесконечное количество жизней? — Регис об этом, конечно, ничего не знает и относится ко всем подобным темам со скепсисом. — Я склонен думать, что везде есть свой Регис, но душа у вас одна и та же, а это главнее всего. Вы одинаковы по своей сути, но каждый особенный по-своему в зависимости от полученного жизненного опыта. Так что, как ни крути, а всё жизнь устроила по справедливости.              Понять логику Геральта можно, но поверить в такое тяжело. Практически неосуществимо. Все эти разговоры о душах — только разговоры и всего. Нет ни одной весомой причины принимать на веру всю эту чушь. Особенно учитывая, что Геральт не так уж здоров, как считает. Иногда подобные углубления Геральта в пространственные темы даже немного пугают. Но справляться с таким легко — нужно всего лишь поддерживать его в размышлениях и не допускать волнений. А устраивать скандалы, как поступил Регис ещё недавно прошедшим вечером на кухне, отнюдь не стоит. Пользы от этого не будет, останутся только неприятный осадок на сердце и трудно исправимые трещинки в доверии друг к другу.              Может быть, когда-то он и правда сумеет принять тот факт, что Геральт живёт в другой реальности, где всё подчиняется каким-то своим законам и правилам, которые Регису никогда не постигнуть. Это не такая уж большая цена тому, чтобы Геральт был счастлив рядом с ним.              Он устраивается поудобнее в согревающих объятиях и с лёгким сердцем отвечает:              — Я не знаю, мой дорогой. Может статься, что так оно и есть.              Подбородок Геральта прижат к его макушке, а руки крепко придавливают к своему телу.              — Не сомневайся во мне, — просит Геральт, — я знаю, о чём говорю.              Регис чувствует себя невероятно уязвимым в этот момент, потому что вместо шуток и упрямства решает сказать именно то, что чувствует сердцем.              — О, Геральт. Как я могу сомневаться в тебе, своём мужчине?              — Брось, знаю ведь, что ты не кисейная барышня, — тихо усмехается тот, — тебя хрен переспоришь и убедишь в чём-то.              — Боюсь, это совсем не так, мой дорогой, — отзывается Регис. — Твоё слово всегда имеет для меня решающий вес.              Следует пауза, а затем Геральт отодвигается, чтобы заглянуть в лицо Регису. Замешательство сменяется изумлением.              — Ты… серьёзно?              Регис кивает и согласно угукает в ответ. Объятия, в которые Геральт заключает его после этого, самые чудесные, самые родные и принимающие. Он жмурится, крепко обнимая Геральта, и на ухо с искренним недоумением слышит:              — Как ты вообще жил без меня всё это время?              Стараясь сдержать вновь подступающие слёзы, Регис прижимается лицом к его груди в районе ключицы и в сокровенной тишине шёпотом признаётся:              — Я не жил без тебя.              Тихо вздохнув, Геральт целует его в макушку и гладит плечи.