Твои руки укрывают пламя

Бакуго рычит, обнажая зубы. К черту этого парня, честно. К черту его и его тупую полезную причуду. — Надо отдать должное, — говорит злодей, все еще слегка запыхавшись, — маска и нелепые перчатки хорошо делают свою работу. В них ты выглядишь гораздо более устрашающе. Гренадерские наручи с перчатками практически расплавились на нем от прикосновения пальцев этого ублюдка. Маска была сорвана во время их драки. Бакуго изначально полагал, что это было случайно, но теперь он не так уверен. Но несмотря на все это, Бакуго не сомневался в своей способности выиграть этот бой. Манипулирование металлом — удобная причуда и мощная, если злодей находится на правильном игровом поле (а он, безусловно, в выигрыше, сражаясь в центре старого фабричного склада), но это не было чем-то таким, с чем Бакуго не мог бы справиться самостоятельно. В конце концов, как и все остальное, взрывы могут пробить металл насквозь. К тому же, это не должно было быть трудным боем. Он все еще стажер, все еще ученик, пытающийся сделать себе имя, сражаясь со злодеями низкого уровня. Поступила информация о каком-то воре, скрывшемся в районе складов на 9-й улице, и Бакуго, не колеблясь, последовал за ним. Оглядываясь назад, он должен был вызвать подкрепление, как только бой затянулся после первых пяти минут. Он должен был осознать свою ошибку при первом же прикосновении кончиков пальцев к перчаткам. Бакуго не осознавал этого до тех пор, пока металлическая вставка, защищавшая его шею, внезапно не обвилась вокруг горла, удушая его. Он не осознавал этого, пока металлический жезл не опустился на его висок. Затем на затылок. Он не осознавал этого, пока злодей, воспользовавшись его оцепенением, не сумел сорвать металлическую вставку с его горла и использовать ее, чтобы прижать руки Бакуго над головой, сжав ладони вместе, сплавляя металл части его костюма с металлом пола. Есть что-то изначально неправильное и оскорбительное в том, что его собственный костюм был использован против него в захвате. Что-то расстраивающее на каком-то первобытном уровне. Бакуго кричал, ругался и пинался, изо всех сил стараясь оторвать руки от земли (не используя при этом взрывчатку и не взрывая свои чертовы руки). Но все, что он получил за свои усилия, — это вывихнутое плечо и сломанное колено, любезно предоставленное ухмыляющимся над ним ублюдком. — Я убью тебя на хрен, — рычит Бакуго, должно быть, уже в двадцатый раз. Ухмылка этого придурка выглядела бы почти дразнящей, если бы не скрытая злоба и почти маниакальный блеск в его серо-голубых глазах. — И как ты собираешься добраться до меня оттуда? — насмехается злодей, наклонив голову. — Пошел ты! — Бакуго снова бьет ногой, отчаянно пытаясь дотянуться до голеней противника. Злодей (черт возьми, Бакуго не может продолжать называть его так в своей голове, а «Гребаный уебок — Стальные руки» — чертовски длинно) снова смеется в ответ (Бакуго мысленно сокращает прозвище до «Сталь». Позже он придумает что-нибудь получше). — Ты точно такой, как они о тебе говорили, — произносит Сталь, и его нога наступает на ногу Бакуго, придавливая ее. К счастью, на этот раз ничего не ломается. — Бакуго Кацуки… знаешь, в кругу злодеев о тебе много болтают. — Кто бы мог подумать, что злодеи сплетники, — усмехается Бакуго. Однако это объясняет, откуда Сталь знал, как его сдержать. Эти подонки из лиги злодеев, должно быть, разнесли весть о том, как они забрали лучшего ученика Юэй и приковали цепями, как гребаного слабака. — Разве не все такие, если разобраться? — Сталь пожимает плечами. — Кроме того, эта твоя сила, твой темперамент, плюс скандал с похищением — тебя трудно не заметить, — злодей наклоняет голову, глядя сверху вниз на Бакуго. — Впрочем, возможно, ты этого и хотел. Так легче добиться популярности. Лучше для твоей гордости. В его голосе есть что-то такое, чего Бакуго не может определить. — Как будто мне есть дело до того, что вы, говнюки, говорите обо мне, — Бакуго снова пытается вырваться из своих пут, бесполезно размахивая сломанной ногой, пытаясь оттолкнуть от себя противника. — Это довольно увлекательно, — продолжает Сталь, как будто Бакуго вообще ничего не говорил, ему едва пришлось сдвинуться на дюйм, чтобы избежать ударов Бакуго. — Обычно люди говорят о гордости как о чьем-то высокомерии. Но ты превратил это в мотивацию. Это почти впечатляет. — Ты собираешься весь чертов день вести монолог? — Бакуго стискивает зубы, пытаясь продумать любой способ побега. Болтовня раздражает и предсказуема, но, возможно, ему следует ее позволить. Этот придурок мог бы проболтать весь чертов день. Это дало бы Бакуго больше времени, чтобы что-нибудь придумать. Или, по крайней мере, это дало бы больше времени кому-нибудь, чтобы найти его. Мысль о том, что Бакуго снова придется спасать, выворачивает желудок, слишком сильно напоминает ему о слабой, искалеченной форме Всемогущего, о том, насколько он чертовски слаб на самом деле перед лицом истинной, чудовищной силы. Он пытается… оставаться сосредоточенным, чтобы не позволить страху, который разливается по его венам, приказывая ему бежать, бежать, бежать, сделать все еще хуже, когда он физически не может этого осуществить (худшая подсказка его тела из всех, что могла бы быть), помешать ему ясно мыслить. Но этот ублюдок еще ничего не сделал. А это значит, что Бакуго понятия не имеет, чего он может хотеть, что только усиливает его беспокойство. Может быть, он здесь просто для того, чтобы произнести монолог, а потом сбежать. Может быть, он сам не знает, что делать. Паника сейчас ни к чему не приведет. Ему нужно оставаться сосредоточенным. Оружие в руке Стали — выброшенный кусок металла, который он видоизменял снова и снова на протяжении всего их боя — снова превращается в длинный жезл, и Бакуго оказывается прижатым спиной к полу, когда оружие прижимается к его шее. Губы Бакуго еще больше кривятся, но он не может выдавить ни звука. Самодовольная ухмылка Стали не исчезает. — Как жаль, — продолжает он, — что гордость все еще такая непостоянная вещь. Ты так не думаешь? Дышать становится труднее по мере того, как злодей все сильнее прижимает к нему оружие. Сталь ждет, не отрывая взгляда от Бакуго, пока юный герой задыхается. Затем, так же внезапно, как появилась, тяжесть на его шее исчезает, и Бакуго делает судорожный вдох. — Что… — ему удается прохрипеть осипшим голосом, — какого хрена… ты хочешь? Легкая ухмылка Стали сползает, на мгновение он выглядит искренне удивленным. — В самом деле? В моих руках один из самых выдающихся героев подрастающего поколения, и ты не можешь придумать ни одной вещи, которую я мог бы хотеть? — улыбка возвращается. — А я слышал, что ты умный. — Пошел ты, — выплевывает Бакуго практически на автопилоте. — Если ты здесь для того, чтобы снова предложить мне присоединиться к бойз-бэнду того тупого злодея, то даже не утруждайся. Сталь постукивает жезлом по полу, а затем опирается на него, нависая над Бакуго. — Да, я слышал об этом. Скажи мне, как прошла презентация Томуры? Этот ублюдок всегда был таким многословным… — Думаю, у вас есть что-то общее, — вставляет Бакуго, но Сталь игнорирует его. — Дай угадаю, это было что-то вроде «плата героям развращает общество» и «разве правила не раздражают», — его голос становится искаженным и насмешливым, когда он подражает Шигараки. — Я прав? — А что, у тебя есть предложение получше? — рычит Бакуго. Сталь пожимает плечами: — Не совсем. Я бы сказал так: если ты ненавидишь этих кусков дерьма, которые все время говорят тебе, что ты можешь, а чего нет, почему бы просто не стать тем, кто идет против правил — избивать плохих парней, если хочешь, но делать это по-своему. Как насчет такого? Бакуго усмехается: — Значит, самосуд. Это и есть твое отличное предложение? — Конечно, — Сталь выпрямляется, вертя жезл в руке, металл раскручивается вокруг его руки, как бездумная привычка. — Злодеи увидят, как подрывается система героев, а ты сможешь делать все, что тебе заблагорассудится. Лучшая сделка, которую я могу предложить. — Чего я хочу, — говорит Бакуго, приподнимаясь, насколько это возможно с зажатыми руками и вывихнутым плечом, — так это стать лучшим героем. Профессионалом. Чтобы доказать, что я могу надрать задницу, не совершая при этом глупостей, например, не выходя за рамки закона, — его ухмылка откровенно злобная. — Жаль тебя огорчать. — Что ж, — произносит Сталь, не выглядя удивленным, — я предполагал, что ты скажешь что-то подобное. Затем глаза злодея вспыхивают, он бросается вперед, металл становится размытым пятном, когда снова деформируется и смещается. Бакуго отбрасывает назад, и Сталь внезапно оказывается на нем сверху, его ноги обхватывают бедра героя, а новообразованное, зловеще изогнутое лезвие прижимается к его шее. — Я мог бы просто убить тебя, — говорит Сталь, наклоняясь, пока его рот не оказывается прямо возле уха Бакуго, голос едва ли громче шепота. Бакуго замирает, его грудь вздымается. Блять, блять, блять, блять… Холодный ужас пробегает по его спине. Холодный, как пол, к которому он прижат. Холодный, как изгиб стального ножа. — Перерезать тебе горло и смотреть, как ты захлебываешься собственной кровью, — Сталь закрывает глаза, делая глубокий вдох, словно представляя это и… Блять, это нехорошо. Бакуго начинает думать, что, возможно, он в самом деле имеет дело с настоящим психопатом. Конечно, он и раньше сталкивался с людьми, которые хотели его убить, у него уже было несколько случаев, когда он был близок к смерти. Но это не мешает панике распространять ужас по венам. Но он лишь смотрит на злодея, красные глаза горят неповиновением. Сталь тихо выдыхает, открывает глаза и снова смотрит на Бакуго сверху вниз. Его идиотская ухмылка возвращается. — Но нет, — говорит злодей, и Бакуго заставляет себя не выдохнуть с облегчением, — если я сделаю это, все, что я им дам, — это мученика. Символ, за которым можно сплотиться. Томуре повезло, что он слишком глуп, чтобы всерьез задуматься о том, чтобы убить тебя. Тогда бы мы, злодеи, действительно оказались в заднице. Нож убирается, и Бакуго пытается заставить свое сердцебиение замедлиться. — И что дальше? — спрашивает он. — Ты не переманишь меня на свою сторону и не собираешься убивать. С таким же успехом ты мог бы просто свалить, — его глаза сужаются, — пока вся гребаная школа не направилась прямиком за тобой. Сталь смеется, звуча устрашающе и истерично. Бакуго старается не вздрогнуть. — У тебя действительно нет творческого мышления, не так ли, малыш? — спрашивает Сталь. Бакуго прикусывает внутреннюю сторону щеки и чувствует вкус крови. — Я мог бы просто отпилить тебе руки, — предлагает Сталь почти небрежно. Сердце Бакуго замирает на этих словах. Его руки = его причуда. Его способность была для него всем с тех пор, как ему исполнилось четыре года, а может быть, даже раньше. Без рук, без причуды — все, ради чего он работал всю свою жизнь… Сталь гогочет: — О, разве это не отличная мысль? Но… — говорит он, и его смех быстро затихает, — я не могу знать, когда прибудет твоя маленькая глупая команда спасателей. Ты вполне можешь истечь кровью до этого, и тогда мы вернемся к варианту с мучеником. Сталь садится, постукивая ножом по левой ладони, размышляя, или, по крайней мере, делая вид, что задумался. — Интересно, — начинает он, когда металл снова деформируется вокруг его руки, — насколько быстро на самом деле прибудет спасательная команда? Полагаю, у тебя есть маячок, верно? Бакуго отказывается отвечать. Сталь все равно кивает, и металл превращается в блестящие, покрытые сталью когти. — Я так и думал. Не волнуйся, у меня не хватит терпения искать его. На сколько я знаю, они имплантировали его куда-то в твою поджелудочную железу, а это слишком грязно, чтобы возиться, — улыбка Стали становится шире. — Итак. Вопрос лишь только в том, сколько у меня времени. Пальцы со стальными наконечниками тянутся вверх и слегка проводят по щеке Бакуго. Тот отстраняется, щелкая зубами на руку врага. Сталь даже не вздрагивает. — Сколько времени пройдет, прежде чем они поймут, что тебя слишком долго нет? Сколько времени им потребуется на сбор? Чтобы добраться сюда? — пальцы перебирают волосы, и, черт возьми, Бакуго ненавидит это, ненавидит его. — Я бы сказал, что у нас еще есть возможность. По меньшей мере, почти час. Больше, если нам повезет. Тот же блеск, тот же нервирующий взгляд, который Бакуго не может точно понять, возвращается в глаза Стали. — Значит, у меня есть время. Рука, запутавшаяся в его волосах, сжимается в кулак, и Бакуго шипит от боли. Другая упирается ему в ключицу, металлические когти на мгновение впиваются в плоть, прежде чем медленно, болезненно потянуться вниз. Бакуго пресекает крик боли, выгибаясь дугой, брыкается и пытается отодвинуться от жгучего ощущения царапания груди. Три параллельные линии крови проступает, когда рука Стали останавливается на талии Бакуго. Его униформа порвана, но, несмотря на боль, Бакуго пытается убедить себя, что все не так уж плохо, это всего лишь несколько царапин. Это ничто по сравнению с тем, что он получал в прошлом. Сталь ухмыляется ему: — Давай немного повеселимся.

***

Изуку съеживается, когда окно, через которое они пробираются, со скрипом открывается. Они понятия не имеют, с чем имеют дело — сколько здесь противников, если таковые имеются, или в чем могут заключаться их причуды. Последнее, что им нужно, это потерять элемент неожиданности. Это может быть излишней осторожностью, ведь они даже не знают, действительно ли Каччан в беде. Но когда Киришима отправил групповое сообщение, спрашивая о Бакуго и выражая беспокойство по поводу невозможности связаться с ним, они не захотели рисковать. Технически, это может быть пустяком. Каччан написал Киришиме, что отправится на стажировку в патруль, но его руководителя сегодня нет с ним. Поэтому, когда Киришима не получил никакого ответа после того, как отправил ему сообщение, он не мог не забеспокоиться. Изуку не может винить его. Учитывая интерес лиги злодеев к Каччану, вероятно, будет лучше, если они проявят осторожность. Итак, те, кто оказались ближе всех, собрались в том месте, где находился Киришима. Момо прибыла первой, держа наготове приемник (теперь в каждом из их костюмов был маячок). Изуку и Токоями составляли остальную часть команды. — Может, нам стоит кому-нибудь рассказать? — спрашивает Момо. — Если Бакуго действительно в беде… — Но мы не знаем, так ли это, — отмечает Токоями. — Возможно, это просто затянувшаяся битва. Или он забыл ответить. — Мне все равно, — говорит Киришима, переполненный нетерпением. — Как бы там ни было, нам нужно поторопиться. Если что-то не так, нам нужно действовать быстро. Все трое посмотрели на Изуку, который задумчиво замычал, прижав руку к подбородку и нахмурив брови. — Токоями, дай Айзаве знать, что мы собираемся проверить Каччана, — наконец произнес Изуку. — Таким образом, если что-то пойдет не так, они будут готовы оперативно прибыть, если нам понадобятся. Токоями кивнул, и с этими словами они помчались в сторону складского района. Это находилось недалеко, но металлические здания немного мешали работе маячка, затрудняя определение точного местоположения. Они забрались на несколько крыш только для того, чтобы выяснить, что попали не в то здание. Наконец они остановились на одном из окраин района, и смогли составить что-то, похожее на план. В основном он сводился к следующему: внезапная атака, если есть нападавшие. Если их нет, отправить Киришиму и незаметно скрыться, отправив Айзаве сообщение с извинениями за ложную тревогу. Здание выглядит заброшенным, но Изуку не придает этому особого значения. Это большое сооружение — кто угодно может прятаться или просто находиться в другой части склада. После того, как им всем удалось пролезть через окно, найдя опору для ног на стропилах, проходящих через крышу здания, Изуку оглядывается на своих друзей и прижимает палец к губам. Остальные кивают, следуя за ним, когда он медленно начинает шаркать по конструкциям. Фактически никто из них не пострадает, если упадет (он и Момо, вероятно, подвергались наибольшей опасности), но рисковать все равно не хотелось. К тому же они собираются внезапно атаковать. Их шарканье тихим эхом разносится по большому открытому пространству, но Изуку больше не слышит других звуков. На мгновение он думает, что, возможно, они были неправы. Что это вообще не то здание, или что, может быть, Каччан просто каким-то образом потерял маячок. Затем он слышит… — В чем дело? Вопрос разносится по ранее безмолвному зданию, и Изуку прижимает руку к потолку, чтобы не упасть со стропил. Он резко оборачивается, чтобы посмотреть на друзей, выражение лиц которых отражает его собственное удивление и беспокойство. — Ты притих, — говорит голос (кто-то явно с кем-то разговаривает). — Только не говори, что тебе скучно. Голос мужской, более глубокий, чем у любого из его одноклассников. Скорее всего, принадлежит кому-то, кто старше, и, кажется, доносится с другой стороны фабрики, за поворотом. Изуку чувствует, как учащается его сердцебиение. Значит, здесь кто-то есть. Кто-то, кроме Каччана. Так вот с кем разговаривал этот человек? Или здесь есть кто-то еще? В конце концов, Каччан не из тех, кто любит молчать. Если и есть ответ на вопрос мужчины, они его не слышат. Изуку не нужно оглядываться на друзей, чтобы знать, что они следуют за ним, когда он меняет направление и начинает пробираться на голос быстрее, чем раньше. Такое ощущение, что стропила тянутся слишком далеко. Как будто здание слишком большое. Но когда он достигает поворота, огибая то, что когда-то, вероятно, было офисом, Изуку начинает слышать и другие вещи. Не голоса, а шумы. Одышку, тяжелое дыхание и сдавленное рычание. Изуку чувствует, как зуд ползет по его венам, когда он приближается к источнику, что-то необъяснимое кричит, что что-то не так, не так, не так… Когда он, наконец, сворачивает за поворот, Изуку понимает, что Каччан, должно быть, был здесь. Стена с этой стороны почти снесена, на полу видны следы гари. Но более впечатляющим является искореженный пол, поднимающийся вверх, проходящий поперек и закручивающийся спиралью от земли. Это выглядело бы почти как художественная выставка, если бы следы борьбы не были столь очевидны. Видимо злодей обладает какой-то причудой манипулирования металлом. Если это так, то им нужно быть осторожными. Изуку пригибается еще ниже, пытаясь спрятаться в тени крыши, и продвигается вперед. Звуки становятся громче, но с этого ракурса он не может разглядеть их источник, искривленный пол служит своего рода барьером. Наконец, в дальнем углу большого обширного склада, все еще частично затемненного, Изуку может разглядеть спину человека. Там… Изуку пытается вытянуть шею, чтобы лучше разглядеть происходящее. Мужчина слишком велик, чтобы быть Каччаном, и его движения, то немногое, что Изуку может разглядеть, выглядят напряженными и отрывистыми. Однако он, похоже, парит рядом или даже над кем-то другим. Изуку пока не может разглядеть, кто именно там находится. Затем на мгновение все замирает, становится тихо. Затылок мужчины полностью исчезает с их точки обзора, а потом… — Жаль, что у нас нет больше времени, — и когда до них снова доносится мужской голос, Изуку, наконец, получает более четкое представление о том, что происходит. Мужчина, кем бы он ни был, склоняется над кем-то, оседлав его. Изуку видит обрывки ткани на полу вокруг них и… ботинки? Дыхание Изуку застревает в горле. Ботинки Каччана. — Представь, что я мог бы сделать с тобой за неделю или две, — говорит человек, и в поле зрения появляются непослушные светлые волосы. — Держу пари, я мог бы заставить тебя так красиво умолять. Изуку застывает на месте, когда сцена перед ним предстает в полном объеме. Это Каччан под мужчиной, его волосы ни с чем не спутаешь, как и ярко-малиновые глаза, которые закрываются, когда Каччан отворачивает голову от незнакомца, и… Он… его костюм разорван, ноги обнажены, руки зажаты над головой, и… Мужчина протягивает руку, проводит по волосам Каччана, и тот вздрагивает… До Изуку внезапно доходит то, что он видит. Судя по тихому вздоху Момо у него за спиной, он не единственный. Изуку хотел бы сказать, что его кровь закипела, зрение затуманилось, что его поразил гнев или боль, которые подтолкнули его к действию. Но правда в том, что он движется еще до того, как все эти эмоции успевают нахлынуть. Изуку искренне удивлен тем, что наносит такой сильный удар, его кулак крепко врезается в скулу злодея, отправляя того в полет в сторону, как тряпичную куклу. Изуку вынужден перекатиться, когда приземляется, его ноги и руки дрожат от прыжка, но он способен использовать достаточное количество «Одного за всех», чтобы свести ущерб к минимуму. Каччан издает болезненный стон, вероятно, потрясенный ударом, и его глаза распахиваются. Однако у Изуку нет времени проверить его, не прямо сейчас, когда злодей все еще перед ним. И… вот оно — отвращение и ярость кипят в его крови, горячее, чем он когда-либо испытывал, когда он надвигается на злодея, поскольку вся тяжесть ситуации внезапно обрушивается на его плечи. Он… он… Изуку заставит его заплатить за это. Злодей стонет и начинает неуверенно подниматься на ноги. Он слегка ухмыляется, пол вокруг него деформируется. — Видимо, я потерял счет времени, — говорит злодей, выглядя почти застенчивым. — Возможно, я немного увлекся. И тогда Изуку действительно заполняет гнев, затуманивающий зрение. Киришима внезапно спрыгивает со стропил в полностью закаленной форме, со злобным ревом нанося сильный, сокрушительный удар в солнечное сплетение злодея. Движение металла тут же прекращается, но Киришима не дает злодею шанса перегруппироваться, вместо этого продолжая непрерывную атаку и шквал ударов кулаком. Изуку наблюдает, на мгновение выпрямляясь из своей боевой стойки, когда понимает, что его трясет. — Деку, — резко зовет Момо, и он поворачивается, чтобы увидеть, что она и Токоями уже стоят рядом с Бакуго (когда они успели до него добраться?). Она стоит на коленях возле зажатых рук Каччана, ее брови нахмурены, а Токоями отстегивает свой плащ и осторожно накрывает им Бакуго, пытаясь обеспечить ему хоть каплю укрытия. — Мы не можем избавиться от этих оков. Займись этим ты — освободи его. Мы позаботимся о злодее, — говорит Момо, вставая. Изуку не знает, правда ли это, или она просто не доверяет ему участвовать в схватке, но в любом случае благодарен. Он не думает, что смог бы контролировать себя в этом бою. Не сейчас. Он кивает, подбегая к Каччану. Момо без колебаний бежит к месту сражения, Токоями бросает на Бакуго последний прощальный взгляд, прежде чем последовать за ней. Изуку опускается на колени рядом с Каччаном, немедленно обращая свое внимание на искореженный металл вокруг его рук. Красные глаза скользят по нему, немного затуманенные и блестящие от непролитых слез. Он по-прежнему тяжело дышит, все еще хватая ртом воздух. Изуку не может сказать, от напряжения ли это, боли, паники или от сочетания всех трех факторов. Челюсть Каччана на мгновение дрожит, прежде чем он издает хриплое «Блять». Изуку морщится, пытаясь найти достаточно надежную опору, чтобы вырвать металл из рук Каччана, не раздавив конечности. — Блять, блять, блять, — продолжает бормотать Каччан. — Конечно, это блять ты, Деку. Конечно, черт возьми! Он звучит почти как обычно. Почти. — Киришима, остановись! Изуку вскидывает голову при звуке голоса Момо. Киришима прижимает злодея к полу, его закаленные кулаки безостановочно падают вниз. Изуку слышит жуткий треск с каждым ударом. — Киришима, хватит! — Момо подбегает к другу, пытаясь схватить его за руку. — Прекрати! Ты убьешь его! Но Киришима, кажется, не слышит ее и отталкивает с яростным рычанием, заставляя отступить. Еще один треск. Кулак Киришимы снова сжимается, и Изуку слышит сдавленный смех злодея, когда тот захлебывается кровью. Качан вздрагивает от этого звука, его тело напрягается, как натянутая резинка, которая вот-вот порвется. Киришиме удается нанести еще два удара, прежде чем смех полностью стихает, и Изуку понимает, что злодей, должно быть, потерял сознание. Однако Киришима не останавливается, продолжая наносить удары вслепую, прежде чем Темная тень Токоями, наконец, не оборачивается вокруг него и не оттаскивает от злодея. Киришима борется со сковывающими его путами, все еще рыча и вопя, практически с пеной у рта, пытаясь снова дотянуться до злодея. Изуку не думает, что когда-либо видел своего друга таким раньше, он даже не думал, что Киришима может так разозлиться. С другой стороны, Изуку даже не предполагал, что что-то подобное может случиться. Момо поднимается на ноги, вытягивает из спины большую замысловатую сеть и набрасывает ее на злодея. Отвращение и ужас искажают черты ее лица, когда она подходит к лежащему без сознания мужчине, губы кривятся в оскале Киришима наконец останавливается, на мгновение замирая в объятиях Темной тени, прежде чем рухнуть на колени, его затвердевание исчезает. Темная тень отпускает его, и Токоями отступает. Изуку чувствует, как собственное напряжение спадает с плеч, и ему наконец удается найти небольшую зацепку в металлических оковах Каччана. Он в последний раз оглядывает их, а затем ловкими пальцами отрывает металл. Тот представляет собой один большой искривленный кусок, и Изуку с трудом узнает в нем то, что когда-то было металлической вставкой Каччана. Как только Бакуго освобождается, он немедленно вырывает свои руки из хватки Изуку. Или, по крайней мере, пытается это сделать. Одна из его рук сгибается неправильно и неуклюже дергается вслед за другой. По всей вероятности, вывихнута, отмечает Изуку. — Черт возьми, не прикасайся ко мне, Деку! — рычит Каччан, отворачиваясь от Изуку, хотя и не в состоянии уйти далеко. Однако тот понимает намек и отступает на несколько шагов, поднимая руки, словно сдаваясь. — Хорошо, хорошо, — заверяет Изуку. — Я просто… Слова «Ты в порядке?» вертятся у него на кончике языка. Но это глупый вопрос. Конечно, Каччан не в порядке. Не после… не после такого. Никто не мог бы быть. Поэтому Изуку прикусывает язык и отводит взгляд, пытаясь мысленно немного успокоиться, стараясь понять, что делать дальше — как им быть? Как они вообще могут что-то сделать? Как кто-то должен справляться с чем-то подобным? А тем более они? Как… Изуку качает головой. Не сейчас. Они должны это сделать. Каччану нужна помощь. Со своими проблемами они разберутся позже. — Токоями, — зовет Изуку, глядя на одноклассников. Момо обматывает злодея сеткой, проверяя, надежно ли закреплены все петли, однако ее движения скованные и дерганые, а выражение обеспокоенное. Киришима все еще не поднялся и стоит на коленях, дрожа, прижав руку к лицу. Выражение лица Токоями мало что говорит, хотя в его глазах есть что-то суровое и встревоженное, к чему Изуку не привык. Странно видеть его в костюме героя без плаща. Он выглядит почти так, как будто стоит в своей спортивной форме. Но даже несмотря на это, он самый собранный из них всех. И Изуку достаточно сознателен, чтобы включить себя в этот список. (Он чувствует, что до гипервентиляции осталось меньше трех секунд.) Токоями поворачивается, опуская клюв в знак подтверждения. — Позвони в полицию, — говорит Изуку дрожащим голосом. — И… и в скорую. Отправь Айзаве сообщение. Мы… — Вы, блять, никому не звоните! — вставляет Каччан, резко оборачиваясь. Изуку знает, что он пытается казаться сердитым, пытается запугать их, чтобы добиться своего. Но его глаза слишком отчаянны, а голос слишком груб, и все это так, так неправильно. — Вы меня слышите?! — Каччан продолжает кричать. — Вы не… блять! Вы не будете звонить в полицию или… или Айзаве. Это… я не… — Этому злодею место в тюрьме, — быстро и лаконично вмешивается Изуку. — Если он очнется, у нас не будет возможности сдержать его, учитывая его причуду. Нам нужна помощь полиции как можно быстрее, чтобы они могли задержать его и привлечь к ответственности. Грудь Каччана вздымается, он долго смотрит на Изуку. Затем отводит взгляд, его челюсть дрожит. — Блять, делайте, что угодно. Какое мне нахрен дело, — наконец выплевывает Каччан. Когда Изуку снова оглядывается, Токоями уже разговаривает по телефону, а выражение лица Момо слегка прояснилось, оставив после себя только тихую, но глубокую боль, когда она идет к Каччану. — Держи, — тихо говорит она, останавливаясь в нескольких шагах от Бакуго и бросая ему маленькое полотенце. — Я могу… я могу создать тебе одежду. Если дашь мне минутку… Каччан ловит полотенце в воздухе и держит подальше от себя, словно ожидая, что вещь его укусит. — Ладно, — бормочет он через секунду, и это звучит более подавленно, измученно, чем Изуку мог когда-либо припомнить. — Делай, что хочешь. Они все отворачиваются, давая Каччану минутку уединения, чтобы немного привести себя в порядок, пока Момо работает над созданием одежды. Шум прекращается, и Момо поворачивается, чтобы вручить Бакуго простую черную футболку и черные брюки. Лицо Каччана кривится, когда он берет предложенную одежду. — И что, черт возьми, ты думаешь, я скажу, когда меня спросят о костюме? Им понадобится две секунды, чтобы понять, если я появлюсь в этом. В воздухе становится душно, поскольку никто не говорит очевидного — все и так все узнают. — Они уже в пути, — говорит Токоями, поворачиваясь к ним и убирая телефон в карман. — Приблизительное время прибытия — менее пяти минут. Он смотрит на все еще лежащего без сознания злодея. — Его следует вывести на улицу. По крайней мере, тогда, если он очнется до их прибытия, мы сможем удержать его от любого потенциального оружия. Изуку кивает. — Я пойду с тобой, — произносит Киришима, впервые заговорив, и медленно поднимается на ноги. Его голос тих, но решителен, эхом разносясь по зданию. Изуку чувствует, как Каччан замирает рядом с ним. Момо неуверенно смотрит на Киришиму. — Я не знаю, стоит ли… — Теперь я в порядке, — прерывает Киришима напряженным голосом. — Я… все нормально. Я не собираюсь совершать глупости. Изуку бросает взгляд на Токоями и Момо, мысленно размышляя, будет ли это к лучшему. В конце концов Токоями говорит: «Хорошо», и Киришима следует за ним, когда Темная тень подхватывает злодея, находившегося в сети, за один конец. Вдвоем они могут легко унести его с места преступления. Киришима бросает последний, полный боли взгляд через плечо в сторону Бакуго. Каччан не отрывает взгляд от одежды, его красные глаза широко раскрыты и словно затуманены. Он выглядит слишком напряженным, как будто может рухнуть от малейшего нажатия кончиками пальцев. Что, насколько Изуку известно, вполне может быть правдой. Киришима отводит взгляд, в его глазах есть что-то разочарованное и опустошенное. Изуку прикусывает губу и снова обращает все свое внимание на друга детства. — Тебе нужна помощь? — нерешительно спрашивает он. Это снова заводит Каччана, и он поворачивается к Изуку, оскалившись в ответ. — Я что, выгляжу так, будто мне нужна твоя гребаная помощь, ты, никчемный неудачник? — требует Каччан. Изуку не ведется на это. Давненько Каччан не называл его как-либо унизительно. Он знает, что это просто его реакция. — Вроде того, — честно отвечает Изуку. — У тебя сильно повреждено плечо. — Мне не нужна помощь, — выплевывает Каччан. — Отвали от меня нахрен. Момо стоит в стороне, наблюдая, слишком неуверенная в том, какие границы ей позволено переступить, чтобы попытаться сделать что-то еще. Изуку наблюдает, как Каччан расправляет футболку и пытается просунуть руки в рукава. Однако вывихнутое плечо ему тут же мешает, отчего он пошатывается и шипит от боли. Изуку протягивает руку, чтобы поддержать его, но Каччан резко отстраняется. — Не трогай меня, блять! Изуку опускает руки и пытается успокоиться, старается вести себя так, будто его сердце не сжимают тиски. Каччан никогда не любил, когда к нему прикасались, даже когда они были детьми. Но он никогда раньше так не смотрел на Изуку. Как будто он боится его. Каччан пробует снова, просовывая в отверстие сначала голову, а затем здоровую руку. Но он все равно останавливается, когда пытается просунуть другую руку в рукав. — Черт! Изуку и Момо вздрагивают от крика. — Давай… — говорит Изуку, осторожно протягивая руку. Но Каччан дергается, яростно откидываясь назад в попытке оказаться вне досягаемости Изуку. — Я сказал, не трогай меня, ты, гребаный… — Каччан, — огрызается Изуку, чувствуя, как гнев и разочарование нарастают, — ты травмирован, и ты должен это признать. Ты можешь либо позволить мне помочь тебе, либо подождать, пока скорая заберет тебя в одном одеяле. Это удар ниже пояса, и, вероятно, не то, что его другу детства нужно услышать прямо сейчас, но Изуку уже на пределе. Качан тяжело дышит и пристально смотрит на него, красные глаза практически сверлят его череп. Изуку с трудом сглатывает, но больше ничего не говорит. Наконец, Качкан рычит: «Отлично», — и протягивает второй рукав футболки. Изуку двигается быстро и эффективно, стараясь свести к минимуму количество контактов между ним и Каччаном. Но это не мешает ему замечать, как его бывший друг детства вздрагивает при каждом прикосновении его рук. Ему удается просунуть вывихнутую руку Каччана через футболку и помочь стянуть ее вниз. Он изо всех сил старается не обращать внимания на раны — порезы и выразительные синяки, которые он видит на спине и груди своего друга. Они не опасны для жизни. Сейчас они не важны. Но затем Каччан остается с черными штанами в руках, глядя на них с чем-то похожим на ужас. Его взгляд на короткое мгновение устремляется на Изуку. В горле у того пересохло. — Каччан… — начинает он, пытаясь подобрать правильные слова. — Обещаю, я не буду… — Мне, блять, плевать, — перебивает Каччан, выпрямляя спину. — Ты поможешь мне или нет? Изуку делает паузу, переваривая услышанное, а затем медленно кивает. — Да… да, конечно. Это намного сложнее — Каччан не может правильно согнуть одну из своих ног, поэтому Изуку вынужден снова устроиться возле него и засунуть ногу в штаны. А поскольку у Каччана в распоряжении только одна рука, Изуку вынужден помогать ему подтягивать материал вверх. Но самое… самое худшее — когда Каччан оказывается вынужден полностью стянуть плащ Токоями со своих колен и пытается натянуть брюки до талии. Ему приходится позволить Изуку поддерживать его одной рукой, а другой помогать тянуть. Но когда он поднимает бедра, чтобы натянуть штаны на талию, Каччан на мгновение замирает, почти теряя равновесие, и издает тихий стон боли. Это тихий, побежденный и жалкий звук, и он звучит неправильно, очень, очень неправильно, исходя из уст Каччана. Изуку спешит помочь ему закончить натягивать штаны до конца и осторожно опускает Каччана обратно на землю. Но даже это вызывает у того слабый стон. Идя наперекор всем инстинктам своего тела, Изуку отстраняется от Каччана, снова поднимая руки, чтобы дать тому пространство. На этот раз он не может удержаться от вопроса: — Ты в порядке? Пауза. Затем… — По-твоему, я выгляжу чертовски в порядке? — выплевывает Каччан, свирепо глядя на Изуку. — Не задавай глупых вопросов, чертов Деку. Изуку заставляет свои плечи опуститься и отводит взгляд. — Прости… Я просто имел в виду… Неважно, — он оборачивается, его зеленые глаза широко раскрыты, но проницательны. — Ты можешь стоять? — Конечно, я могу стоять, черт возьми, — говорит Каччан, а затем отталкивается здоровой рукой, морщась, когда начинает медленно подниматься на ноги. Как только он надавливает на свою больную ногу, то немедленно теряет равновесие и чуть не падает обратно. Изуку реагирует инстинктивно и ловит его прежде, чем он успевает болезненно приземлиться. Каччан замирает, и на секунду Изуку готовится к тому, что его поразит один из взрывов Бакуго. Вместо этого Каччан просто разочарованно фыркает и позволяет Изуку медленно поднять его на ноги. Каччан пошатывается, когда наконец-то может стоять, и продолжает смотреть в пол. Повисает напряженная пауза, и Изуку слегка убирает руку. Каччан остается стоять. — Мне… помочь тебе идти? — спрашивает Изуку. Дыхание Каччана учащается, и на мгновение Изуку боится, что у него может начаться гипервентиляция. Но вместо этого, резко выдохнув, Бакуго выдавливает: «Да». Изуку солгал бы, если бы сказал, что ему не стало немного легче. Он не знает, смог бы он смотреть, как Бакуго в одиночку хромает по складу. — Хорошо, — говорит Изуку, обнимая друга за спину и поддерживая его, как только может. — Я помогу. Так нормально? — Без разницы, — рычит Бакуго. Момо наконец повернулась и смотрит на них двоих, в ее глазах что-то нечитаемое, когда она смотрит на Каччана. Изуку предполагает, что она размышляет о том, чем может помочь — предложить свою помощь с другой стороны от Бакуго, или, возможно, создать какой-нибудь костыль, с которым тот мог бы передвигаться самостоятельно. Но, честно говоря, учитывая то, что произошло, Изуку предполагает, что прямо сейчас для Бакуго было бы почти невозможно идти одному. С костылем или без. Она, должно быть, думает о том же, потому что молчит. — Эй! И Изуку, и Каччан переключают свое внимание на дальний конец комнаты при звуке голоса Киришимы. Он выглядит… что ж, для большинства он, вероятно, выглядел бы нормально. Он не улыбается, но его форма не закалена, когда он бежит к ним через весь склад. Но Изуку видит, насколько это скованно. Как напряжены плечи Киришимы. Морщинки между его бровями. Блеск в глазах. Пятна крови все еще усеивают его лицо и шею. И все же он выглядит более собранным. — Вот, — говорит Киришима, останавливаясь в нескольких шагах от них и уже протягивая руку. — Я могу помочь тебе… Но Каччан отшатывается даже от намека на прикосновение. — Не. Трогай. Блять. Меня. Киришима тут же опускает руку, на лице на мгновение мелькает шок, сменяемый болью. Глаза мечутся между Изуку и Бакуго. Изуку морщится. Он действительно не хочет быть в этой ситуации. Он хотел бы, чтобы Каччан предпочел, чтобы Киришима помог ему. Он не знает, что делать с робким, неохотным доверием, которое Бакуго оказал ему. Но момент уходит так же быстро, как и появился, и Киришима выдает фальшивую, неубедительную улыбку. — Да, конечно, чувак. Тебе нужно, чтобы мы забрали что-нибудь отсюда до появления полиции? Взгляд Каччана на мгновение бросается через плечо туда, где все еще лежит его изорванная в клочья одежда. — Нет, — говорит он, его голос гулко звучит в большом складе. Затем он смотрит на Изуку. — Ты собираешься мне помочь или как? Изуку удивленно моргает. — О-о, да. Извини. Вдвоем с Каччаном им удается, прихрамывая, выбраться из склада. Последние угасающие лучи солнечного света бьют им в глаза, заставляя пригнуть головы. Злодей недалеко, все еще без сознания, все еще пойманный в сети Момо. Изуку осторожно пытается увести Каччана подальше от этого человека. Если тот и замечает это, то никак не комментирует. Вдалеке слышен вой сирен. Момо выходит следом за ними и немедленно приступает к тому, чтобы снова заковать злодея в более изощренные кандалы. Каччан стоит неподвижно, как камень, рядом с ним и отказывается от предложения Изуку позволить ему где-нибудь присесть и отдохнуть. — Ты уверен… — Моя задница адски горит, — огрызается Каччан, его челюсть сжимается. — Так что да. Я уверен. Изуку чувствует, как его лицо слегка краснеет, и отводит взгляд. — Да, извини. Токоями стоит на страже злодея вместе с Момо. Киришима стоит между обеими группами, топчась на месте, неловко и неуверенно. Так продолжается до тех пор, пока не прибудет помощь. И когда медики наконец забирают у него Каччана, Изуку снова обращает свой взгляд на злодея, которого теперь сковывают в прочные наручники несколько офицеров и заталкивают его бессознательное тело на заднее сиденье полицейского фургона. И второй раз в жизни, когда Изуку смотрит на насильника Кацуки, он испытывает ненависть. И самое худшее, что он знает, что это только начало кошмара. Не только для Кацуки, но и для всех них.