Хищники

      — Отчего на твоей руке нет соколиной перчатки? — ухмыляется Доран, когда они остаются наедине в одном из кабинетов резиденции Басу и разливают на двоих вино в честь долгожданной встречи.       Камал давно не видел друга. Успел забыть, какими тихими могут быть его шаги и каким цепким — взгляд львиных жёлтых глаз, которыми сразу ловит суть, как истинный воин, обязанный беспрестанно оценивать ситуацию.       — К чему бы она мне? — он берёт свой кубок и лениво покачивает в руке, наблюдая переливы багровых волн.       — Куда же иначе садится госпожа Шарма? — не сразу поняв вопрос, Камал поднимает хмурый взгляд и Доран добавляет уже без улыбки, стуча указательным пальцем по своей шее: — Колье с леопардом, чтобы видели все. Права заявляешь?       — Почему нет? — пожимает плечами Камал, хотя в груди разливается неприятное вязкое чувство от догадки, куда заведёт их разговор.       — Потому что чужаку обещана, — Доран откидывается в кресле и широко расставляет ноги, но расслабленным не выглядит. Если Камала мирное время смягчило, а близость с Деви — особенно, то спина друга остаётся несгибаемой под выправкой воина, много лет пробывшего вдали от аристократического общества.       — Это решаемо.       Камалу нет нужды скрывать что-либо от человека, с которым они прошли огонь и воду, видели страшное и делали непростительное на пару. Мало что способно даже спустя десятки лет ослабить доверие между ними, однажды построенное на крови и борьбе за жизнь против общих врагов. Подозрительно прищурившись, Доран внимательно наблюдает, как Камал делает глоток вина.       — Если нет?       — Решаемо, — твёрже повторяет Камал, на мгновение хмурясь. — У Видии есть план.       — У Видии… — Доран хмыкает и замолкает. Они оба знают, что истинный план главной Басу неведом ни одной живой душе, что бы ни говорила.       Держа бокал пальцами сверху за края, Доран качает его, омывая стенки вином, но не пьёт. Его суровый взгляд соскальзывает с Камала и устремляется, размываясь, в книжные шкафы напротив.       — Не смог отпустить соколов, да? — роняет тихим хрипловатым голосом и, когда Камал вскидывает голову, чтобы посмотреть ему в глаза, добавляет бесстрастно: — Похожа на него.       — Она другая.       — Глаза те же. Взгляд, — Доран ухмыляется, в оскале обнажая зубы. — Хотя свирепости в ней больше, по-женски. Сильная соколица… Видится мне, ты, друг, держишься старых привычек. Ты да я, да едва оперившийся Шарма. Всё повторяется, да?       Камал стискивает челюсти, медля с ответом. Ему не хочется признавать очевидное, пусть и в конфиденциальном разговоре с боевым товарищем, хотя он поймёт его как никто другой. Доран поймёт его даже слишком хорошо. Зализывая волосы на виске пятернёй, Камал ловит взгляд друга и отвечает спокойно:       — Мне не за что оправдываться.       — О чём ты. Я поступил бы так же, — отпив вина, Доран отставляет бокал на столик между ними, сверкает жёлтыми глазами на друга, расположившегося в соседнем кресле: — Если бы не ссылка, делили бы с тобой Шарма, как в старые добрые.       В зазвеневшей тишине кабинета они смотрят друг на друга сквозь резко возникшую невидимую стену. У Камала не было сомнений, что Доран захочет вскрыть старые раны и набить их солью, но он не рассчитывал, что так скоро, прямо с дороги. Впрочем, Доран всегда был таким — всепожирающим огнём.       Его голос лезет Камалу под кожу, ядом проникая в вены:       — По глазам вижу — помнишь.       — Разве можно забыть, — Камал отводит свой взгляд первым, пьёт вино, не чувствуя вкуса, и задумчиво проводит рукой по бороде.       — Действительно, — сняв с пояса ножны, Доран кладёт их рядом со своим бокалом на столик, медленно вытаскивает с тихим лязгом подаренный Кайрасом кинжал и поднимает на уровень глаз, рассматривая начищенное лезвие. — В покое ли твоя душа, когда каждый день перед глазами его копия?       Он поднимает взгляд поверх лезвия, не хуже стали вспарывая им запечатанное общее прошлое. Они с ним, так повелось, два хищника семейства кошачьих — горделивый лев и дикий леопард, всю юность пытавшиеся обогнать друг друга, поочерёдно вырывая победу, пока над ними не пролетел ясный сокол, заставив побежать по своему пути в унисон. Две глупые большие молодые кошки, что у них было? Только жажда крови и недюжинная сила в натренированных телах, чтобы присваивать и защищать, защищать и присваивать. У хищной птицы было зоркое внимательное зрение — способность воспарить и увидеть больше.       Не просто так Шарма занимают третье место в дюжине: неуловимые соколы, порой способные обогнать леопарда и ударить сильнее льва, но лишь тогда, когда того требуют обстоятельства. Глядя на Дорана, Камал видит в его сведённых бровях тоску, а в изломе шрама, пересекающего левый глаз, — старую жажду мести. Доран страшно казнил чужих и теперь, когда стало окончательно ясно, что Кайрас погиб из-за предателя среди своих, он непременно найдёт виновника, из-под земли достанет и загрызёт с особой жестокостью, запятнав всё вокруг кровью, потому что своих бьют сильнее, в назидание.       А за Кайраса он будет не просто бить — будет мучить, пытать и терзать. С того света вернёт и продолжит. Камалу заранее жаль того, кому придётся отвечать перед Дораном за смерть господина Шарма.       Хотя и он не справился, не спас. Понимает ли Доран, обвиняющий между строк, что Камалу тоже тяжело жить, потеряв близкого… друга?       — Как я уже сказал, она не похожа, — ровным голосом отвечает Камал.       — Она Шарма, — отрезает Доран сухо и, провернув кинжал в пальцах, с силой вонзает его в деревянную поверхность столика, на что Камал лишь косит глаза. — За общие грехи меня сослали, тебе же достался Кай…       Поджатые губы Камала исчезают в густых усах. Были бы их грехи общими и по его голову пришли бы англичане, но гончие псины искали по всей Индии царя зверей. Палача.       — И он погиб, — вытащив кинжал из дерева, как из масла, Доран вертит его в руках и усаживается глубже в кресло. — А ты сразу перешёл на птенца.       Хочется возразить, остановить разрастающееся недопонимание, но Камал не может, потому что в глубине души знает — Доран прав. Виноват ли он в том, что после восстания Видия спасала брата, пряча от мести англичан вдали от Калькутты, а они с Кайрасом остались вдвоём, оберегая младших сестёр и пытаясь восстановить дела своих семей? Судя по искрам в жёлтых глазах, подобные доводы Доран весомыми не сочтёт.       Может, Камал и Кайрас действительно какое-то время после подавления восстания были всё ещё ближе, чем следовало; может, Камал обнаглел, однажды пожелав заполучить обоих Шарма; может, он не слишком заботился о чувствах Дорана, отосланного прочь. Может быть.       — После Гималаев я был вынужден, — осторожно заговаривает, нарушая тягучую тишину после последних слов Дорана. — Взять опеку над ней, научить всему, чтобы могла вести дела. Пришлось заменить ей Кайраса…       — Уж вряд ли он трахал свою сестру, — хмыкает Доран и Камал морщится от по-воински легко брошенной грубости. Он отвык так общаться, хотя когда-то их речь сплошь состояла из фривольностей. Страшно представить, какие выражения слышат слуги в Клифаграми из уст господина.       — В чём хочешь обвинить? — Камал накрывает губы бокалом вина, делает глоток, встречая взгляд Дорана, и добавляет серьёзно: — Скажи прямо.       Знакомый хищный блеск в жёлтых глазах напоминает молодость. Во времена восстания, семнадцать лет назад, их разница в возрасте не ощущалась вовсе: они были одинаково молоды, безрассудны, считали себя бессмертными и всесильными. Сейчас, после всего пережитого, Камала тяготит пришедшая с годами мудрость, но Доран, как бы ни возмужал, смотрит всё так же. Упрямство, гордость, самомнение — словно управление Клифаграми не изменило его, а только укрепило и заострило своевольные черты.       Доран моргает и в его взгляде рассеивается грозный туман, на губах играет беззлобная усмешка, а сам он подхватывает вновь свой бокал, салютуя Камалу.       — Прости, брат. Думал вывести тебя, да подраться в шутку по старой памяти из-за Шарма, — перегнувшись через подлокотник, он крепко треплет Камала за плечо. — Было время, да?       — Да, — вторит Камал с улыбкой, сохраняя спокойствие. — Давно. Драться из-за Дивии мы не будем.       Потирая запястьем глаз со шрамом, Доран скрывает ухмылку.       — Уверен? — взгляд Камала тяжелеет, на что Доран ухмыляется только шире. — Когда дерзила мне, то смотрела один в один как Кай в её годы.       — Как? — в голосе Камала звенит металл.       — Уверенно, смело. Пылко, — Доран бархатисто смеётся, наклонив голову, когда видит реакцию друга. — Что, не справляешься?       В его вопросе одно дружеское подтрунивание и Камал, несмотря на внутреннее непроизвольное раздражение, подыгрывает, усмехаясь в усы:       — Хочешь помощь предложить?       — О, — его насмешливый вопрос веселит Дорана ещё больше, — узнаю моего друга Камала. А то я начал думать, что Дивия совсем тебя изнежила.       — Говорит тот, из кого Кай верёвки вил, — роняет Камал, подливая им вина. По лицу напротив пробегает мрачная тень, быстро исчезает за ширмой ухмылки.       — Посмотрим, кто будет смеяться последним, когда ты будешь ползать в её ногах и подставлять брюхо под соколиные когти.       — В её ногах уже посажен тигр, подарок женишка, — Камалу хочется выпить свой бокал залпом на последнем слове.       — Неужели она крутила хвостом и перед Дубеями, что британцу пришлось делать такие непрозрачные намёки? Узнаю Шарма, — Доран кривит в улыбке рот. — Но пока они грызутся, её шею греет леопард, не так ли?       Он смеётся, Камал же качает головой с притворным недовольством. Что ему сказать? Любым словом только подтвердить, что он на всё готов, чтобы обойти соперников. Внезапно раздаётся стук в дверь, которая тут же открывается — на пороге, словно посланная богами, стоит Дивия. В позе напряжение, но на лице сияет подчёркнутая уверенность в своём праве прервать беседу мужчин. Подслушивала? Или только подошла?       — Простите, если помешала, — когда Доран со странной ухмылкой оборачивается на неё, Дивия задирает подбородок выше и переводит взгляд на Камала, терпеливо ожидающего пояснений. — Уже поздно, я искала тебя…       — Для чего? — Доран выгибает бровь, оглядывает Дивию снизу вверх и смотрит прямо в опасно сверкнувшие глаза. — Должно быть, причина очень важная, чтобы входить вот так.       — Да.       — Какая?       Камал мог бы прервать словесную пытку Дорана, но Дивии, нарушившей как всегда правила, надо уметь отвечать. Вторую причину — желание увидеть, как она будет смотреть на друга, — он старательно игнорирует.       — Это личное, господин Басу, — без раздумий отрезает Дивия, и на её прямолинейность Камал прикрывает глаза, чтобы было не так заметно, как они закатились.       Если бы они с Дораном не сидели в дружеской атмосфере, слегка разморенные вином, за такую дерзость он бы щелчком поставил её на место, но Доран только сильнее расслабляется в кресле — готовится к веселью.       — Госпожа Шарма, мы с Камалом братья по оружию, у нас нет секретов друг от друга. Говорите тут, — его хищный взгляд виляет к хмурящемуся Камалу, возвращается к Дивии, так и замершей в проёме. — Или вам есть что скрывать? Если это что-то о поджоге в Гималаях, где погиб ваш брат, то я всё равно узнаю.       От подобного упоминания брата Дивия округляет глаза и бледнеет, растеряв весь пыл. Она не знает о Кайрасе и Доране, Доране и Камале, Камале и Кайрасе, — младшее поколение дюжины росло со своими междоусобицами. В очередной раз Камал слишком остро чувствует свой возраст вдвое старше на фоне конкурентов за её сердце. Чем удержать юную Шарма подле себя? Он косится на усмехающегося Дорана. Если действительно похожа на брата…       Проклятая кровь Басу — своим грязным безумием они неизменно заражают всех вокруг.       Обернувшись, Доран ловит его взгляд и, словно прочитав мысли, передумывает издеваться над Дивией. Незачем злить соколицу.       — Выйдите, госпожа Шарма. Мы закончим нашу беседу, и я отдам вам Камала на растерзание, — Доран говорит серьёзно, без улыбки, давая понять, что возражения не принимаются.       — Иди, Деви, — вторит Камал, встречая её вспыхнувшие недовольством глаза.       И всё равно Дивия медлит, явно не желая подчиняться приказному тону, наконец сдаётся под грозным взглядом господина Басу и выходит, хлопнув дверью громче, чем следовало.       — А говоришь, что научил всему, — хмыкает Доран и нарочито медленно отпивает вино, смакуя кислый вкус. — Всему, кроме манер?       — Пугаешь её, вот и злится, — задумчиво отвечает Камал, всё ещё пребывая мыслями в своих сомнениях.       — Это не страх, Камал. Запертая энергия Шакти, требующая выхода. Чего ещё ожидать от юной девицы? Сам сказал — хочет всех.       — Я так не говорил, — цыкает Камал, кривясь.       — Я так понял, — ухмыляется Доран. — Женщину усмиряет только энергия Шивы. Дай ей желаемое и если сможешь удовлетворить её аппетит, то сэкономишь на побрякушках.       Погасив горящий взор под прикрытыми веками, он встаёт, чтобы оставить друга наедине с отравой, сорняками разросшейся в груди. Инкрустированные камнями ножны подаренного кинжала, который берёт в руку, ловят отблеск свечей, переливаясь.       — Не припоминаю, чтобы я просил совета, — Камал тоже поднимается и они равняются с ним, глядя друг другу в глаза. Аура Дорана тяжёлая, удушающая, хочет подчинить, но Камал отвечает тем же: — Свою энергию Шивы бережёшь для особой носительницы Шакти?       — Может, берёг для госпожи Шарма, — не разозлившись, Доран вешает кинжал обратно на пояс. — Подумай, друг. Вспомним былое. Лучше так, чем делить её потом с Дубеем или с англичанином. Какая мерзость…       Он хочет уйти к двери, но Камал железной хваткой вцепляется в предплечье, разворачивает к себе, и его глаза загораются совсем как в молодости. Чем-то животным, опасным. Доран с интересом выгибает полосованную шрамом бровь, когда слышит:       — Что было, то прошло. Дивия не Кайрас, пусть и Шарма. Давай не будем портить отношения, друг.       На несколько секунд их взгляды сцепляются с лязгом клинков, и в ушах звенит от неестественной тишины. Младший Басу всегда выводил Камала из равновесия: рядом с ним умирало в агонии спокойствие, подскакивал адреналин, появлялись нездоровые желания. Когда Доран оказался на расстоянии, у Камала словно прояснилось сознание, но вот он снова здесь и разум заволакивает ядовитый туман. Их дуэт страшен — в первую очередь для них самих.       — Не будем, конечно, — Доран крепко треплет плечо Камала свободной рукой, не убирает, сжимая, и улыбается одним уголком губ. — Для меня дружба всегда была важнее.       — Славно.       Они отпускают друг друга. Кивнув на прощание, Доран тормозит на пороге, когда открывает дверь, и подзывает Дивию, в отдалении выжидавшую конца их беседы. Камал привычно хмурится, стоит ей с озадаченным видом показаться в дверях, Доран же бесцеремонно поправляет локон её волос, закрывающий ожерелье с головой леопарда, и тот под его небрежным жестом соскальзывает с плеча за спину.       — Прошу, госпожа Шарма, — взгляд жёлтых глаз вполоборота обращён к Камалу, а тихий шёпот заставляет Дивию вздрогнуть: — Он весь ваш.       Сложив руки за спиной, Доран растворяется в темноте коридора, и Камал в несколько шагов оказывается рядом с Дивией, отрезает их двоих закрытой дверью от резиденции Басу. Она поднимает на него взгляд, хлопает ресницами, и Камал прикусывает язык, желая успокоить, потому как не видит в её глазах страха. Вместо него нечто другое, не сразу принявшее форму. Чтобы убедиться, он мягко касается её в том же месте, проводя по волосам, и Деви вздрагивает ещё раз под касанием пальцев к шее. В светлых радужках широко распахнутых глаз вспыхивают знакомые искры. Плотской жажды, вожделения. Проклятая кровь Басу…       Его мысли прерывает поцелуй — тонкие девичьи руки обвивают шею, и Камал немедленно прижимает к себе прильнувшую Дивию. Вспыхнула как сухая трава от спички, мгновенно, и разгорающийся огонь охватывает только сильнее, заставляя нежные руки осторожно касаться его волос, шеи, плеч. Ему хочется тоже. Хочется владеть ей безраздельно, перед всем миром объявить своей, потому что таковой он её считает. Принадлежащей ему. Если бы не Доран, не яд, залитый в душу…       Отстранившись, она смешно трёт под носом из-за пощекотавших усов Камала, он же не спешит размыкать объятия:       — Господин Басу сказал, ты ему дерзишь. Зачем?       — Не дерзила, — Деви задирает нос, пожимая плечами, — я просто увидела кинжал с камнями наших шахт, брошенный в коридоре. Как могла оставить? Это он схватил меня за лицо, взявшись сравнивать с братом.       Камал щурится на её слова, но Дивия изображает саму невинность, мол, до глубины души искренне возмущена его поведением. Не кажется, что обманывает, скорее будто недоговаривает. Понравилось, как повёл себя, хоть и не хочет признавать?       — У него ведь кинжал, который подарил Кайрас, да? Он и тебе дарил похожий, — её вопрос заставляет Камала отступить, повести шеей, отводя затуманенный воспоминаниями взгляд.       — Да, — как тяжело вдруг далось одно единственное слово.       — Можно… можно взглянуть?       Без задержки Камал снимает ножны с пояса и грубовато вкладывает в руки Дивии, которая замирает от его резких движений, словно чувствует, что зашла на опасную территорию. Её глаза, обращённые к кинжалу, поначалу смотрят сугубо профессионально, оценивая работу их мастера, а через несколько мгновений губы трогает грустная улыбка. Достав кинжал из ножен, Дивия оглядывает заточенное лезвие, украшенную рукоятку, переливы света на камнях, и Камал напряжённо ловит её загадочный взгляд.       — Должно быть, он очень вас любил, раз сделал такой подарок, — на его молчание Деви вздыхает, пряча кинжал: — Я скучаю по Каю…       Она стискивает ножны двумя руками, словно сможет тогда сильнее ощутить энергию Кайраса, заключённую в подарке. Безусловно, у неё много вещей, хранящих её личные воспоминания, связанные с братом, но парные кинжалы под чужой пояс кажутся ей нераскрытой тайной, к которой вдруг смогла прикоснуться. Что таит в себе блеск драгоценных камней? Камал мягко притягивает её к себе, заключает в сильные объятия, позволяя скрыть кривящееся слезами лицо в тканях шервани на плече. И пока гладит Дивию по волосам в ожидании, когда она овладеет собой, он думает, что тоже скучает. Безумно скучает по Кайрасу и по тому безумному прошлому, которое у них было.       Может быть, Доран прав? Может быть, он и прав…