***
Bert
Суббота 1:06 pm Взял билеты на матч. Ты любишь игру, не отрицай! После постараюсь до конца вечера не болтать о бейсболе. Суббота 5:14 pm Окей. Ты действительно это не любишь. Воскресенье 9:01 am В чём отличие немецких похорон от немецкой свадьбы? Воскресенье 9:15 am На одного бухого меньше. 😆 Кстати, могли бы зависнуть позже, что скажешь? Воскресенье 11:12 am Ладно, это было не так уж и смешно. Увидимся? Воскресенье 7:46 pm Роб? Воскресенье 10:03 pm Я сделал что-то не то? Понедельник 8:01 am У Уилла вопрос по поводу мексиканца, которого на прошлой неделе нашли в мусорном баке. Набери, если не занят. Он ещё у меня. Понедельник 8:09 am Не чел из мусорки, Уилл ещё у меня 😆 Понедельник 1:19 pm Главный спросил, откуда у нас с тобой такой интерес к глотателю болтов и почему мы носимся с этим мужиком как с собственным дитём. Хаха. Родитель один, родитель два. Понедельник 5:11 pm Роб, не делай этого. Вторник 9:33 pm Так и будем избегать друг друга? Это что-то новенькое. Просто мы переспали, и я теперь не понимаю, что происходит. Вторник 10:00 pm Перезванивать для слабаков? Среда 9:24 pm Мне не нравится. Четверг 7:59 pm Мне не нравится, что ты начал игнорить меня сразу после того, что я с тобой сделал. Только представь, как я теперь себя чувствую. Я мечтал о том, что произошло в прошлую пятницу, когда тебе подобное ещё и в голову не могло прийти. И возможно я так замечтался, что проебался в реальности. Это ничего, если всё вышло плохо. Такие вопросы решаются обсуждением, и не обязательно вести себя как мудак. Пятница 6:49 pm Ты ответишь ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ? Суббота 7:31 am Мудак.***
На всю следующую неделю Роб увяз в работе. Большую часть времени он занимался дознанием за пределами отделения. Посему шансы встретиться с Хаутдезертом лицом к лицу опустились на минимум. Пропасть с радаров в планах Роба не стояло. Обстоятельства лишь удачно подыграли ему. И всё же к концу месяца это случилось. Роб шёл по коридору между отделами, а ему навстречу двигалась знакомая фигура в докторском халате. Роб невольно приосанился. Сзади силуэт Берта подсвечивало солнце, проникающее сквозь мансардное окно. И весь этот свет шёл прямо на Роберта, слепя и дезориентируя. Берт напоминал журавля: красивый, важный, белоснежный. Рядом с ним шагала молодая улыбчивая практикантка из бюро. Берт улыбался ей в ответ, делаясь от того ещё ярче. Роба закоротило от злости. Перестань так светиться! Где-то посредине коридора они поравнялись. Берт коснулся плеча девушки, пропуская её вперёд. И она расцвела пуще прежнего. — Добрый день, — с вежливой отчуждённостью поприветствовал Роба Хаутдезерт и, не останавливаясь, продолжил путь. Словно и не узнал вовсе.***
Дело с болтоглотателем получило криминальный ход. Всё же законы не хуем писали, а Роб имел достаточно опыта, юридической хватки и профессионального рвения, чтобы система уголовного права начала работать на него. Каждый день перед службой Роб вливал в себя галлон кофе, чтобы проснуться в этот мир. В детективном бюрю департамента полиции гудело, как в пчелином улье. Шеф Гудман регулярно таскал на хуях сотрудников за каждый косяк. В общем, всё шло своим чередом. Именно так Роберт и считал, пока коллеги не обложили его, точно гипертревожные мамаши. Например Митча насторожила резкая смена имиджа Роба. Он настаивал, что объёмные свитеры, как имитация беззащитности, говорили о тяжёлом эмоциональном состоянии. Роб не без иронии отметил, что на улице вообще-то собачий дубак. На настроение коллеги обратил внимание и Мади. Утверждал, что у Роба синдром доктора Джекила и мистера Хайда. Роб решил погуглить, что это за херня, позже. Остальные тоже высказались по мелочи. «Чё киснешь?» «Приуныл?» «Штицхер уже не тот! Раздобрел, не огрызается больше, как бешеная немецкая овчарка». «Грузанутый какой-то. Случилось что?» Возможно, Роб действительно выражал теперь эмоции более прижимисто и сухо. Но он полагал, что надёжно покрыт налётом холодности, за которым никто ничего не обнаружит. В конце концов Роберт посоветовал сослуживцам засунуть в задницу свою кинетическую психологию. — Ты если решишь развеяться, только скажи, дружище, — предложил Стив. — Сходим выпьем пивка, съедим по бифштексу. Что тут решать? Весь секрет перемен Роба состоял в том, что он увяз по самые яйца в одном мудаковатом докторе. Ему не нужны пиво, бифштексы и трепотня с коллегами по душам. То, что развеяло бы его хандру, было до прозаичности простым решением. Срок давности обиды на Хаутдезерта истёк, и Робу хотелось всё вернуть на круги своя. Но Берт ему больше не писал и не звонил, а у Роба не находилось весомого повода начать с ним разговор. Он слабо понимал, в каких они теперь отношениях. А когда всё же сунулся проверить масштаб разрушений, то обнаружил полный пиздец. Теперь Хаутдезерт придерживался с ним вежливой профессиональности, как в первые месяцы знакомства. Он даже снова обращался к Робу по званию, обозначив тем самым дистанцию. Берт просто решил уничтожить Роба, пока Роб не уничтожил его. Ну не мудахер ли? Робу ничего не оставалось, как тоже вернуться к давно забытому обращению «док». Звучало, конечно, жалко и кастрировано. Особенно после того, что между ними было. Ну и пошёл на хуй, — старался думать Роберт. И всё же, когда в голове то и дело всплывал Берт, Роб не представлял, что с этим делать. Таких моментов становилось слишком много, а Робу не хотелось рефлексировать на этот счёт. Он пытался держаться на расстоянии от этих мыслей, но те как назло только больше липли к сознанию.***
Роб скачал «Grindr». Долбанное позорище! Гражданская смерть! 4 миллиарда лет эволюции псу под хвост! Чего уж там: он назначил свидание мужчине, судя по аватару, приятной наружности. Если бы год назад Штицхену кто-то сказал, что он начнёт снимать себе мужиков в гейском приложении, Роб наклацал бы в еблет этому сказочнику. Однако дело так и обстояло. Роберту горело проверить одну осенившую его теорию. Отчего-то стало казаться, что он жил словно в птичьей клетке. Обособленно и довольно отстранённо. Роб почти ничего не знал о людях и многообразии их нравов. Посему решил понаблюдать за другой жизнью. И, того и гляди — подумать, насколько бы он вписался в эту другую, новую и свежую жизнь. Он не гомосексуалист — когда-то Роб поднял эту идею на щит и последующие годы нёс её впереди себя. Но со временем в идее всё больше обнаруживалось белых пятен. А душа детектива требовала заполнить пробелы. Роберт уже переживал небольшой кризис ориентации. Но что поделать, ему снова приходится раскапывать эту стюардессу. Ну никак Робу не верилось, что его личность скрывает много слоёв. Не любил он усложнять простые по своей природе вещи. Если ему нравятся мужики, он это сразу поймёт, так ведь? Перед встречей Роб конкретно разнервничался. Безусловно, ему было на что цеплять людей. Он обладал харизмой и завидными внешними данными. Спортзал четыре раза в неделю, не считая пробежки по утрам и регулярную сдачу спортивных нормативов на службе — атлетичное тело было результатом ежедневных трудов Роберта, а не даром божьим. И всё же ему придётся идти на контакт с новым человеком и рассказывать о себе. А это всегда вызывало у Роба дискомфорт. Как выяснилось, мандражировал он зря. В основном Роб помалкивал и только думал: вот бывают же люди, которых лучше один раз увидеть, чем семь раз увидеть. «Мужчина приятной наружности» оказался натуральным павлином. Разоделся как на Met Gala или собственную коронацию, распизделся о себе, своём бизнесе, своих деньгах… Он никак не мог определиться, кем себя презентовать: альфа самцом или манерной дивой. Потому бросался из крайности в крайность. На безымянном пальце Павлина красовалось кольцо. Ну что за безнадёжный тупица? Девственный блеск указывал на новизну изделия, а значит, совсем недавно этот человек женился. Последнее, что хотелось Робу — быть причастным к чьей-то теневой жизни. И уж точно он не собирался стать объектом для экспериментов. Ко всему прочему, намётанный глаз детектива Штицхена выявил на лице мужчины факт увлечения ботоксом. Хотя природные данные Павлина были довольно неплохими. Думал, наверное, что уж ему-то ничего не повредит. Ну, Микки Рурк тоже так думал. В какой-то момент Павлин так приборзел, что обратился к Роберту «Роби»! Тот еле сдержался, чтобы не воспользоваться служебным положением и не уткнуть ушлёпка мордой в пол. Павлин быстро понял свою ошибку, и с его вякальника такой херни больше не поступило. Когда сексоцентричность вечера стала очевидной, Павлин принялся намекать на размеры своих мужских придактов. Совсем не те сведения, которые Робу хотелось бы так скоро узнать. Да и кто вообще поверит, что у этого жеманного петушары огромный хуй. Огромный хуй у такого может быть только в жопе. Ну допустим, это правда. Неужели кто-то до сих пор хвастается своей балындой? До тошноты же банально! В таких случаях обычно большой хер — единственное, что могут предложить. Откуда только у Роба такая информация? Он зачем-то представил, как чья-то висюлька дотронется до него. Роба чуть не вывернуло прямо под стол. Тотальных провалов с эрекцией у Роба ещё не случалось, однако Павлину удалось фактически казнить его либидо. Роб точно знал, настолько дохлым его член ещё не был никогда. Постепенно у Роберта возникало впечатление, что он на задании под прикрытием. Он так же сидел будто на иголках и всё пытался что-то выведать. В данном случае — выведать про себя. На интересы Павлина было как-то насрать. Одновременно с этим Роберт испытал облегчение, поняв, что ему не нравится происходящее. Как он вообще попал в это уравнение? Что, блядь, на него нашло? Скачал херово приложение для знакомств. Пришёл на свиданку. К мужику! Топ-10 дерьмовых идей сегодня официально пополнился новой строчкой. И проблема даже не в том, что всё это как-то уж очень по-гейски. Это было совершенно не по-штицхенски! Предки, небось, с позором смотрели на него с небес. Что ж, у Роба будет вся жизнь, чтобы прийти в себя и найти поступку хоть какое-то оправдание. Убожество! Сидит тут распивает дерьмовый виски с расфуфыренным педерастом! Сродни утопии! Это было так же естественно, как бензопила на детском празднике! И что ему теперь делать? Он даже уйти не мог, вот так просто, без объяснений. Хотя… Да какого, спрашивается, хрена? — Я ненавижу члены, — перебил Павлина Роб. Встал, снял со спинки стула пиджак. — Привет жене. Шедевротабло мистера Павлина с лихвой компенсировало Робу потраченный вечер.***
Пару дней спустя Роб засел после работы в баре. Он бродил взглядом по посетителям, всё пытаясь заткнуть голос разума и выслушать голос чувств. Объектом его изучения были исключительно мужчины. И сколько бы Роб ни смотрел, он не мог увидеть людей — лишь отдельные характеристики. Слишком большая пасть. Стоптанные задники. Пузо. Одутловатая рожа. Потливость. Нижняя треть лица квадратом, как у капибары. Опять пузо. Противный смех. Сутулый. Слишком блондинистый. Слишком слащавый. Роберт догадывался, академическая наблюдательность только мешала, да и химия между людьми возникает совсем по-другому. Никто не оценивает под микроскопом человека, который нравится. Но перестроиться не получалось. Мужчины вокруг действительно выглядели убого, если не сказать уродливо. Роб даже посочувствовал женщинам. Как они вообще выживают в этом мире? Он скорее бы подался в монахи, чем согласился бы иметь дело с одним из этих типов. Свиданка с Павлином не в счёт, Роберт обделался лёгким испугом. — Привет. — Я больше ничего не хочу, — вслух признался он. Опомнившись, быстро прибавил: — Счёт, пожалуйста. — Привет, Роб, — снова повторил скромный голосок. Роб перевёл взгляд на официантку у своего столика. — Мы знакомы? — Д-да, — вопросительно подтвердила девушка. — Я Кейт. Пару месяцев назад помогала тебе выбирать десерт к кофе. Ты тогда ещё взял коньяк в итоге, ха-ха. — А-а, — протянул Роб, так и не вспомнив её. — Думала, ты позвонишь. — Позвоню? — удивился он. — На что это я бы тебе позвонил? — О! Я же написала свой телефон на чеке. — Прости, Кейт, я никогда не разглядываю их. Девушка не расстроилась, быстро придумав, как исправить ситуацию: — Быть может, ты посмотришь его на этот раз, — распечатав счёт, она записала на нём заветные цифры и сунула чек Робу в руку. Роберт дал себе мысленный подзатыльник. Очнись, олух, хорошенькая девчонка откровенно клеит тебя! Но ум был настроен сегодня на исключительные эксперименты. Поэтому Роб попытался нащупать в себе отклик. И… не обнаружил ничего. Осознание этого стало порывом, который подорвал его задницу со стула.***
Опыт продолжился. На очереди был соответствующий раздел с PornoHub. Роб включил ролик. Другой. Следующий. Вглядывался внимательно, не хуже, чем в архивы с вещественными доказательствами. Вспомнил вдруг, что, если долго вглядываться в бездну, бездна начнёт вглядывается в тебя. Одёрнул себя, переключившись с визуального восприятия на ощущения. Ну окей! Что-то там заколыхалось. Да у кого угодно привстанет на позы, голые тела и сопутствующие процессу звуки. Но не сказать, что Роберту понравилось увиденное. Психологически это даже было тяжело смотреть, ведь Роб без конца подмечал какие-то несущественные детали, несовершенства, сюжетную притянутость и особенно — наигранность эмоций. Спустя полчаса он захлопнул лэптоп — ещё чуть-чуть, и у него бы случилась передозировка членами. Ой, какая же это всё хуйня! Какой смысл? Чем он, блядь, вообще занимается? Давно ведь уже сообразил, что ощущает громоздкое ничего! Ему и без этого есть чем заняться. Работы скопилось хоть жопой жуй. Не до терний сексуальных расстройств! С него хватит! Крыша быстрой езды не любит.***
Какой там хватит! Роб всё думал. И думал… И гонял, и гонял эту воспалённую мысль под черепной коробочкой. В результате пошёл на заключительную часть своего исследования. Какое-то время Роб простоял перед дверью, не решаясь постучать. Само собой, он заранее разведал, нет ли Хаутдезерта ночного дежурства. Но где гарантия, что тот не шароёбился где-нибудь ещё? Уж у него-то масса вариантов! Роб так распсиховался, что поколотил в дверь сильнее, чем следовало. Он вошёл в квартиру так, будто это место принадлежало ему. Не снял пальто. Чуть не вынес плечом косяк. Осмотрел Берта целиком, задержался на красивом лице. Бледная почти прозрачная кожа словно светилась изнутри. Никак не помогая Роберту, Берт молчал. Робу хотелось думать, что он просто пропустил какую-то часть разговора, а Берт лишь ждал его согласия. Ведь Роб совершенно не готовился говорить. Он привык к широкодушию этого человека. Обычно проблема решалась простым появлением Роба — дальше Берт всё делал сам. Роберту казалось, что это вечно, как восход солнца по утрам. Но, очевидно, ничто не вечно. Тоска и злость душили Роба, раздирая грудную клетку. В памяти отчего-то всплыли попытки убить мысли о Берте на стадии зарождения. Но Берт был везде. В каждом случайном воспоминании. В мире вокруг. Он пронизал каждую сферу жизни Роберта. Роб днями пропадал в отделе, заезжал после работы в супермаркет и на заправки, был на служебных выездах и даже за городом на выходных. Во всём этом было столько Берта, что Робу начало казаться: он по-настоящему сходит с ума. Он помнил, что Берт слушает. Что читает и смотрит. За какую бейсбольную команду болеет. Помнил наизусть фотографии на его странице фейсбука. Даже их порядок. Вот же срань! Он помнил долбанную тему его диссертации. Что-то о митохондриальной ДНК. На хрена ему эта информация? Роб находил Берта в улыбчивых прохожих. В любых упоминаниях медицины. В картинах современных художников. В утренних лучах света. В каждой яркой краске этого города. В каждом молодом мужчине с чёрными волосами. В предрождественской мишуре, заполонившей всё вокруг. Даже на работе, любимой и спасительной работе, тоже был он! Роб чувствовал, что уже не справляется с таким давлением. Это всё слишком для него одного. Берт застрял у него в голове, стал человеческой версией мигрени и помешательством. Роб был уверен, ему-то уж не грозит помешательство на человеке. Его же всегда только раздражали люди. И вдруг нашлось среди них неповторимое исключение. Роб никак не решался начать. Он хотел сказать, что ни в чём не виноват. А в чём и виноват — раскаивается. Он хотел наконец-таки признаться… В собственной ненависти. В ненависти за то, что ему пришлось испытать. За то, что Берт показал то, от чего Роб не мог теперь отказаться. За то, что позже лишил его этого. За то, что стал таким близким и незаменимым. За то, что выделялся среди серой массы. За то, что Роб впервые испытал одиночество и привязанность. За то, что все эти недели ощущал себя так, будто кто-то выключил солнце, погрузив его жизнь в дерьмовую безрадостную темноту. За то, что жизнь у Берта ни капли не изменилась, и он, как и прежде, живёт полной душой и всем улыбается. Ненависть жгла Робу кровь. А тишина росла и росла. Роб схватил Берта за руку. Прущий как на буксире, он протащил его в спальню и швырнул на кровать. Едва Берт приподнялся на локтях, как с него без церемоний сдёрнули фланелевые брюки вместе с бельём. От одного взгляда на оголённую кожу у Роба зашевелился член. — Чт… — Только рискни смеяться надо мной! — пригрозил Роб. Руки у него затряслись, а в теле предвкушённо загудело. Происходящее было как глоток свежего воздуха после долгих дней невыносимой духоты. Не допустив промедления, Роб опустился на пол. Ему хотелось немедленного телесного контакта. Он слишком долго пытался понять и найти себя в экспериментах, надеясь, что правда построится сама собой, а он лишь должен помочь ей проявиться. Роб с силой сжал чужие бёдра. Он не пытался словить полуоткрытыми губами вершинку члена. Не дразнил, не играл, не покрывал бессмысленными поцелуями. Он заглотил его одним уверенным жадным движением. Берт едва не задохнулся от ощущения внезапности и тесноты. Это буквально вышибло из него дух. От интенсивности он согнулся, почти сев прямо, но упал навзничь и глубоко задышал. Берт был неплохо оснащён для мужчины его телосложения, однако рот Штицхена обволакивал его почти полностью, чудом умещая в этой удушливой сладкой клоаке. Роб не почувствовал неловкости или сомнений. Ему нравилось то, что он делал. Было приятно — отдавать. Любая их с Бертом близость высвобождала его чувства. А Роб очень нуждался в этой свободе сегодня. Титанический стояк уже еле умещался в тесных брюках, а бёдра рвались вперёд — хотелось обо что-нибудь потереться. Слюны во рту скопилось столько, словно Роб был бульдогом. Выходило мокро, скользко и совершенно, судя по звукам, которые издавал Берт. Совсем скоро он предупреждающе запричитал: — Роб! Роб-Роб-РобРобРобРоб. Обхват губ стал только сильнее, а голова заработала чуть активнее. Пара секунд, и в рот Роба толкнулся выплеск. Когда пульсация ослабла, он отстранился, сев на пятки. Роб собирался сплюнуть Берту на живот, как время от времени делал тот, но почему-то растерялся и случайно сглотнул. Берт в сонной нежности потянулся к его волосам. Избегая протянутой руки, Роб отвёл её в сторону. Он медленно поднялся с затёкших колен. Тело ощущалось переваренной массой. Приятной слабости мешал лишь стояк. Роб вытер губы тыльной стороной ладони и наконец взглянул на Берта. Шокировано блаженное выражение его лица окончательно вставило Робу мозги на место. Он метнулся прямиком к выходу. Голова шла кругом. Что опять он ожидал почувствовать? Стыд за то, что стал членоглотом? Ну надо же, снизошёл открыть рот! Оркестр на полную! Поступок не внёс определённости. Напротив, встреча с Хаутдезертом только растравила душу. Секс взбодрил Робу тестостерон, а значит, он снова и окончательно запутался. Натягивая на ходу штаны, Берт догнал его только на лестнице. — Роб! Постой! Затормозив, Роберт поднял голову. Берт перегнулся через поворот поручня. Их разделял всего один лестничный пролёт, но никто из них так и не решился шелохнуться. — Куда ты? Ты что же, просто уходишь? Берт смотрел на него с затаённой радостью и тоской. Он не мог отрицать своего счастья от встречи, как и не мог отрицать разочарования от очередного бегства. Этого солнечного человека любил целый мир, а он влип в самого вредного и колючего типа во вселенной! Однако вредный колючий тип смотрел на него своими пронзительными голубыми глазами, и в такие моменты Берт забывал даже о целом мире. Он чувствовал, Роб недоговорил какие-то слова. Что-то настоящее, определённое, честное, что-то подходящее для них двоих. — Я буду полностью честным, — Берт чуть улыбнулся, но было заметно, что говорил он серьёзно. — Ты мне очень нравишься. Ты мужественно красив, горяч, умён и по всем позициям в моём вкусе. Я был не против наших свободных отношений. Мне было хорошо и весело. Я даже не возражал, когда ты отрицал то, что между нами есть. Это всё вообще неважно. Но чего я уж точно не хочу, так это чтобы ты жалел и винил себя за всё, что происходит. — Ты, — Роб наставил на него указательный палец, — не имеешь права говорить о том, чего не знаешь! — Но я знаю. Потому что проходил через подобное лет десять назад. Знаю, каково это — бороться с самим собой и с ненавистным желанием спрятать чувства. Ты сейчас бегаешь только от себя. Я понимаю, ты сидишь в шкафу, и это очень тяжело. Но я не смогу проходить через это ещё раз. Даже ради тебя. Какой бы сильной ни была моя к тебе симпатия, она не слепа и не безусловна. Я не сумею провести тебя через всё это принятие. Это только твой путь. Лишь надеюсь, ты поймёшь важность пройти его как можно раньше. Я слишком часто вижу мёртвых людей. И я говорю сейчас не о своей работе, а о тех несчастных, которые живут не своей жизнью. Тебе не подойдёт чужая жизнь, Роб, я это точно знаю. Ты не такой. Тебе это не понравится. Я могу объяснить это тебе, но не смогу понять это за тебя. Он звучал непоколебимо, как если бы зачитывал свою долбанную экспертизу. Вы мертвы, Роберт Штицхен. Причина смерти: окаменелости в сердце, удушение собственными принципами. Светлый человек оказался жестоким доктором, не предупредившим: «Приготовься, сейчас будет действительно больно».