***
От Дома Правосудия до станции рукой подать, особенно на машине. Гарри никогда раньше не ездил на ней. На повозках, и то редко. В Шлаке все ходят пешком. Хорошо, что он всё же не дал волю слезам. Вся платформа кишила репортерами, их похожие на насекомых камеры направлены прямо ему в лицо. Впрочем, он привык скрывать свои чувства. И сейчас ему это тоже удается. Взгляд Гарри падает на экран, где в прямом эфире показывают их отъезд, и он с удовольствием отмечает, что вид у него почти скучающий. Несколько минут они стоят в дверях вагона под жадными объективами телекамер, потом им разрешают пройти внутрь, и двери милостиво закрываются. Поезд трогается. Они несутся так быстро, что у парня дух захватывает. Он ведь никогда раньше не ездил на поезде. Перемещения между дистриктами запрещены, кроме особо оговоренных случаев. Для его дистрикта особый случай — транспортировка угля и товаров. Но что такое обычный товарняк по сравнению с Капитолийским экспрессом, у которого скорость — двести пятьдесят миль в час? До Капитолия они доберутся меньше чем за сутки. Гарри помнил, как им рассказывали в школе, что Капитолий построен в горах, когда-то называвшихся Скалистыми. А Дистрикт-12 находится в местности, прежде известной как Аппалачи. Уже тогда, сотни лет назад, тут добывали уголь. Вот почему теперь шахты прорубают так. Гарри поглаживает брошь на своей груди. Внезапно он узнает ее — это ведь сойка-пересмешница! Забавные птицы — сойки-пересмешницы, зато Капитолию они точно бельмо на глазу. Когда восстали дистрикты, для борьбы с ними в Капитолии вывели генетически измененных животных. Их называют перерождениями или просто переродками. Одним из видов были сойки-говоруны, обладавшие способностью запоминать и воспроизводить человеческую речь. Птиц доставляли в места, где скрывались враги Капитолия, там они слушали разговоры, а потом, повинуясь инстинкту, возвращались в специальные центры, оснащенные звукозаписывающей аппаратурой. Сначала повстанцы недоумевали, как в Капитолии становится известным то, о чем они тайно говорили между собою, ну а когда поняли, такие басни стали сочинять, что в конце концов капитолийцы сами в дураках и остались. Центры позакрывались, а птицы должны были сами постепенно исчезнуть — все говоруны были самцами. Должны были, однако не исчезли. Вместо этого они спарились с самками пересмешников, и так получился новый вид птиц. Потомство не может четко выговаривать слова, зато прекрасно подражает другим птицам и голосам людей — от детского писка до могучего баса. А главное, сойки-пересмешницы умеют петь, как люди. И не какие-нибудь простенькие мелодии, а целые песни от начала до конца со многими куплетами — надо только не полениться вначале спеть самому, и птицам должен понравиться твой голос. Амбридж приходит, чтобы отвести его на ужин. Гарри идет вслед за ней по узкому качающемуся коридору в столовую, отделанную полированными панелями. Посуда не из пластика — изящная и хрупкая. Реддл уже ждет их за столом, рядом с ним — пустой стул. — Где Грозный Глаз? — бодро осведомляется женщина. — В последний раз, когда я его видел, он собирался пойти вздремнуть, — отвечает Реддл, смотря в свою тарелку. — Да, сегодня был утомительный день, — говорит женщина. Он думает, она рада, что мужчины нет. Гарри понял её хотя бы в этом. Ужин состоит из нескольких блюд, и подают их не все сразу, а по очереди. Густой морковный суп, салат, бараньи котлеты с картофельным пюре, сыр, фрукты, шоколадный торт. Женщина постоянно напоминает им, чтобы они не слишком наедались, потому что дальше будет еще что-то. Гарри не обращает на нее внимания — никогда он еще не видел столько хорошей еды сразу. К тому же, самая лучшая подготовка к Играм, на какую он сейчас способен, — это набрать пару килограмм. Он смотрит на Реддла. Его бесстрастное выражение лица начинает нервировать парня. — По крайней мере, у вас приличные манеры, — говорит миссис, когда они заканчивают главное блюдо. — Прошлогодняя пара ела все руками, как дикари. У меня от этого совершенно пропадал аппетит. Те двое с прошлого года были детьми из Шлака, и они никогда за всю свою жизнь не наедались досыта. Неудивительно, что правила поведения за столом не сильно их заботили. Они — другое дело. Реддл — помощник местного пекаря Слизерина; их с Гермионой и Роном учила миссис Уизли. В груди предательски заныло. Он ведь даже не смог с ними попрощаться… Что ж, пользоваться вилкой и ножом он умел. Тем не менее, замечание задевает его за живое, и до конца ужина он ест исключительно пальцами. Потом вытирает руки о скатерть, заставляя Амбридж поджать губы еще сильнее. Наелся он до отвала, теперь главное — удержать все это в себе. Реддл тоже выглядит довольно бледно (хотя его кожа и до этого была слишком бледной). К таким пирам их желудки не привыкли. Но раз уж Гарри выдерживал мышиное мясо с поросячьими кишками — стряпню его соседки, а зимой и древесной корой не брезговал, то и тут как-нибудь справится. Они переходят в другое купе смотреть по телевизору обзор Жатвы в Панеме. В разных дистриктах ее проводят в разное время, чтобы всё можно было увидеть в прямом эфире, но это, конечно, только для жителей Капитолия, которым не приходится самим выходить на площадь. Одну за другой показывают все церемонии, называют имена; иногда выходят добровольцы. Гарри внимательно разглядывает будущих соперников. Некоторые сразу врезаются в память. Здоровенный парень из Дистрикта-2 чуть из кожи не выпрыгнул, когда спросили добровольцев. Девочка с острым лисьим лицом и пушистыми белыми волосами из Пятого Дистрикта. Хромоногий мальчишка из Десятого. Но более всех запоминается девочка из Дистрикта-11, бледная, голубоглазая и все же очень похожая на ребенка ростом, манерами. По виду ей лет тринадцать-четырнадцать. Вот только, когда она поднимается на сцену и ведущий задает вопрос о добровольцах, слышен лишь вой ветра среди ветхих построек за ее спиной. Нет никого, кто бы встал на ее место. Последним показывают Дистрикт-12. Вот называют имя Джинни, вот он выбегает и отталкивает ее назад. В его крике отчаяние, словно он боится, что его не услышат и все равно заберут Джинни. Он видит, как Рон с испуганным выражением лица оттаскивает свою сестру, и Гарри взбирается на сцену. Потом — молчание. Тихий прощальный жест. Комментаторы, похоже, в затруднении. Один из них замечает, что Дистрикт-12 всегда был чересчур консервативен, но в местных традициях есть свой шарм. Их с Реддлом рукопожатие. Потом играет гимн, и программа заканчивается. В этот момент в купе, пошатываясь на одной ноге и в протезе на другой, входит мистер Грюм. Его брови нахмурены, а лицо переполнено различными шрамами. Но что больше всего бросается — это отсутствие одного глаза. Гарри устало вздыхает и, не говоря ни слова, встаёт со своего места, собираясь пойти к себе. Краем глаза он улавливает взгляд Реддла, но не придаёт этому значение. Когда он приходит в купе, поезд останавливается у платформы для заправки. В выдвижных ящиках, наверное, полно ночной одежды, но он просто стягивает штаны и рубашку и ложится в кровать. Шелковые простыни ласкают кожу, а легкое пуховое одеяло сразу окутывает теплом. Гарри понял, что, если он собирается выплакаться, то сейчас самое время. Утром умоется. Но слезы не приходят. Внутри все перегорело, и он чувствует только усталость и желание вернуться домой. Под мерное покачивание поезда он забывается.***
Гарри будит стук в дверь, сквозь оконные занавески уже просачивается серый свет. Парень слышит голос Амбридж: «Подъем, подъем! Нас ждет важный-преважный день!» Интересно, что творится в голове у этой женщины? Какие мысли занимают ее днем? Что ей снится по ночам? Трудно себе представить. Гарри надевает вчерашнюю одежду, она еще чистая, только немного измялась, провалявшись ночь на полу. Парень обводит пальцем маленькую золотую сойку-пересмешницу и думает о лесе, об Уизли, о том, что сейчас делали Гермиона и Рон этим утром. Справятся ли они без него? Волосы не расчёсывались из-за тяжёлой ночи и привычно торчали во все стороны. Прическа выглядит не так уж плохо. Все равно уже ненадолго. Скоро они прибудут в Капитолий, и там над его образом для церемонии открытия Игр займется стилист. Гарри надеется, не из тех, кто считает высшим писком моды наготу. При мысли о себе в полуоткрытом наряде парень скривился. Когда он входит в вагон-ресторан, мимо него, бормоча под нос ругательства, проскальзывает Амбридж с чашкой кофе. Грюм в своей привычной манере хмурится. Реддл с булочкой в руке сидит рядом. Выглядит он совершенно безразличным. — Давай, садись уже, — говорит мужчина, властным движением руки показывая на стул. Едва Гарри опускается на него, перед ним из воздуха возникает большой поднос. Ветчина, яйца, гора жареной картошки. На льду стоит ваза с фруктами. Булочек в корзинке хватило бы семье Уизли на пару дней. В изящном стакане апельсиновый сок. Гарри думает, что апельсиновый. Апельсин он пробовал всего один раз, когда его угостил добродушный сосед, которого, к сожалению, уже нет в живых. Чашка кофе. Гермиона обожает кофе, хотя они редко могли его купить, а Гарри не понимает, что в нем хорошего, только горечь во рту. И в завершение — красивая чашка с чем-то коричневым, чего он никогда не пробовал. — Это горячий шоколад, — объясняет Реддл, искоса наблюдая за ним. — Он вкусный. Гарри пробует горячую густую жидкость на вкус, и по спине пробегают мурашки. Какими бы аппетитными ни выглядели другие кушанья, он забывает о них, пока не выпивает все до капли. Потом Поттер запихивает в себя все, что можно, стараясь не налегать на жирное. И без того еды навалом. Когда его живот уже чуть не лопается, он откидывается назад и молча смотрит на сотрапезников. Реддл, не обращая ни на кого внимания, откуда-то достав книжку, сейчас не отрывал от неё внимания. Грюм почти ничего не взял со своего подноса, зато регулярно опрокидывал стаканы с красным соком, разбавленным какой-то прозрачной жидкостью из бутылки. Пахнет спиртным. Гарри не был раньше знаком с Грюмом, однако часто встречал его в «Котле», видел, как он горстями швырял деньги на прилавок, как осматривал всех находящихся в здании, будто ожидая удара в спину. — Думаю, вы не очень-то понравились Поттеру, наставник, — заявил Реддл с фальшиво озабоченным выражением на своем обычно бесстрастном лице. Парень бросил на него уничижительный взгляд, но, к удивлению, Грюм сам приструнил брюнета. — Заткнись, Реддл. Парень же повернулся к Гарри, одарив его тонкой улыбкой, на которую тот едва ли мог ответить. Конечно, тишина не могла длиться вечно, и очередное тыканье Реддла было лишь вопросом времени. — Я так понимаю, у тебя нет родственников, да? — достаточно невинный вопрос, но по тому, как он смотрел, Гарри почувствовал, что в нем снова просыпается паранойя. — Нет, никаких родственников, — ответил он, сузив глаза. Он был так занят наблюдением за брюнетом, просто пожавшим плечами и вернувшимся к супу, что с опозданием заметил пристальное внимание остальных. Амбридж первая ухватилась за эту возможность, будучи слишком любопытной и жадной до чужих историй. — А кто есть? Мисс Грейнджер однажды сказала мне, что ты живешь один, это правда? Гарри невольно застыл. — Вы разговаривали с ней? Долорес Амбридж лишь прищурилась. Конечно. Гермиона и Амбридж болтали друг с другом. Ведь парень наотрез отказался говорить что-либо про себя. Гарри не нравилось, что о нем вообще заходил разговор. Он должен был быть достаточно непримечательным, чтобы люди не только не говорили, но и не думали о нем. Лучше покончить с этим как можно быстрее. Он положил ложку и отодвинул от себя полупустую миску. — Да, живу один, — неохотно согласился он. Сейчас сама мысль про Дурслей загоняла его в тоску. — Мои опекуны, которые живут в Восьмом Дистрикте, выпнули меня из дома. — Что? Ты из Восьмого Дистрикта? Дистрикта текстильного производства? — Взгляд Гарри метнулся к Амбридж, но она только рассмеялась, указывая на него наманикюренным пальцем. — Ты одеваешься хуже, чем люди на прошлых Играх. Вероятно, они вышвырнули тебя, потому что твоя одежда не соответствовала даже стандартам Одиннадцатого. Почему-то это разозлило парня. Он ведь на самом деле жил в Восьмом. Видел хорошую одежду, шившуюся для Капитолия, видел униформу миротворцев. Возможно, и сами жители носили одежду более яркую и качественную, нежели отдаленные Дистрикты, но только в том случае, если они могли заплатить за нее, а это примерно пять процентов населения. Невежество женщины приводило в ярость. — Жаль, что у меня не было возможности соответствовать стандартам Восьмого Дистрикта. Пожалуй, я был слишком занят чисткой промышленных резервуаров, чтобы чертово белье, которое вы носите, было окрашено надлежащим образом. Ядовитые пары затуманили мой разум, раз я забыл, что модно, а что нет. Надеюсь, это пройдет до того, как я встречусь с Капитолийским высочеством. Он сказал это со всей желчностью, что скопилась в нем, глядя исподлобья. На мгновение воцарилась тишина, но секунду спустя Реддл усмехнулся за своей книгой. Гарри метнул в него пронзительный взгляд. — Ведите себя вежливо, молодой человек, — сквозь стиснутые зубы проговорила Амбридж. — Советую вам не выражаться такими словами при мне. Гарри захватило такое отвращение, что ему пришлось сжать под столом собственную рубашку, лишь бы не сболтнуть ничего лишнего. Вместо этого парень лишь улыбнулся со всей желчью. Долорес скривилась. Когда принесли десерт, Гарри был так сыт, что даже не притронулся к торту. В любом случае, он не слишком любил сладкое, поэтому не переживал о наличии еды, которой придется быть несъеденной. Однако он не смог устоять перед свежими фруктами и взял маленькую миску клубники. Ее свежий вкус заставил почти застонать, но он сдержался, чтобы не показаться странным перед остальными, и только закрыл глаза в молчаливом удовольствии. Когда он снова открыл их, тарелки с тортом уже не было, а за его спиной Амбридж отчитывала Реддла. Повернувшись, Гарри увидел, как Реддл ест его торт, глядя прямо в глаза женщине. Та сверкнула своими глазами и ткнула вилкой в молчаливом предупреждении, прежде чем вернуться к собственному десерту. Гарри наблюдал за брюнетом, пока тот не устал и не спросил невозмутимым голосом: — Что? — Ничего, — ответил он, но не отвернулся. — Тогда перестань пялиться и вытри рот, выглядишь как отсталый ребенок. Уголок рта Реддла тоже был перепачкан шоколадом, на что и указал раздраженный парень, после того как вытер тыльной стороной ладони свой, запачкавшись липким клубничным соком. Реддл проигнорировал его. На этом так называемый обед был закончен. Мистер Грюм поднялся. — Вы увидели других трибутов. А теперь забудьте их. Они станут важными только тогда, когда вы выйдете на арену, но даже тогда они будут второстепенны. — Он бросил на своих подопечных суровый взгляд, те ответили одинаково пустым. Мужчина повысил голос: «Знаете, что важнее всего для победы в Играх?» — Убить как можно больше? — предположил Реддл после некоторого молчания и лишь небрежно пожал плечами на взгляд Гарри. — Это… может быть полезно, но нет. — Скрестив руки на груди, Грюм подождал еще мгновение, прежде чем сдаться. — Спонсоры. Подарки от спонсоров. Большинство из вас умрут естественной смертью или от неизлечимых травм. Будьте обаятельными, располагающими. Станьте тем, кого богатенькие спонсоры захотят спасти, понимаете? После минутной тишины Гарри громко фыркнул, прежде чем успел взять себя в руки. — Вы же знаете, что говорите о Реддле, верно? А Я-Капитолий-эксплуатирую-мой-родной-Дистрикт-Восемь-Поттер? Единственное, что в нас может нравиться — это лицо Реддла. Демонстрация упрямства Реддла по отношению к Амбридж на Жатве была лишь одним из проявлений его обаятельности. Гарри находил его абсолютно неприятным и, как спонсор, с удовольствием смотрел бы, как тот умирает. В муках, желательно. К сожалению, то же самое обстояло и с ним. Он был груб, слишком прямолинеен для большинства людей, его называли невежливым и болтливым. Тетя не раз била его за это. Как бы он ни старался не взболтнуть ничего лишнего, вспыльчивость текла по его венам, словно яд. Глубоко вздохнув, Грюм закрыл глаза, хмуря брови. — Не могу поверить, что получил двух трибутов, которые, вероятно, имеют шансы на победу, но умрут от чертового заражения крови при порезе туалетной бумагой, потому что у них не будет спонсоров для гребаного пластыря или мази. Да что уж там, даже для самой туалетной бумаги. Слова мужчины не задержались у Гарри в голове, он был слишком ошеломлен верой этого сурового и жестокого человека в то, что он может сражаться на арене и даже выжить. Однако громкий стук вернул его с небес на землю, когда Амбридж начала маршировать перед ними из стороны в сторону, как армейский офицер. — Тогда будем работать с тем, что есть. Она остановилась перед Гарри, который смотрел в стену за головой Грюма. — Мы воспользуемся тем, что он доброволец, спас свою подругу. Сделаем жалкую слезливую историю. Да, они будут есть из его рук, потому что люди любят плакать над трагедиями. Пока не приходится слишком долго об этом думать, конечно. Грюм колебался. Он повернулся к парню, и тот ответил ему пустым взглядом, но ничего не сказал. — После того, как стилисты закончат работу, Капитолий его полюбит. Грубых идиотов можно ненавидеть, но грубых идиотов-красавцев обожают. Вы только посмотрите на Малфоя, он самый большой придурок, которого я когда-либо встречала, но его лицо открывает все двери. Они захотят съесть нашего Гарри, когда мы с ним закончим. Парень сомкнул губы. Вся ненависть к женщине мгновенно вспыхнула в нем. Если она думает, что он будет плясать под их дудку, то глупо ошибается. Его затошнило. Он резко встал, глаза расфокусировались, а во рту пересохло, будто он только что проглотил песок. — Думаю, меня сейчас стошнит, — сказал он, даже не утруждая себя ложью для разнообразия. Он проигнорировал взгляд Реддла, просто выйдя из комнаты. Ванная оказалась его личным спасением. Гарри оперся о раковину и заглянул в большое зеркало. На него смотрело собственное отражение с торчащими волосами, с шрамом на лбу в виде молнии, с зелёными глазами, которые были скрыты под стёклами стареньких очков, с бледным лицом и слегка подрагивающей нижней губой. Гарри прикрыл глаза и позволил себе минутную слабость. Он активно игнорировал лёгкое жжение на лбу возле шрама, скрытое чёрными прядками его волос. Пальцы начали немного подрагивать, настукивая неизвестный ритм о белоснежную раковину.