Отныне

Логика Люциуса была проста: если шанс есть, то все сработает как надо, если нет, обстоятельства его уберегут от необратимой фатальности. Золотая жидкость неторопливо переливалась лучами в свете заходящего солнца, обещая сделать все возможное. Он не может позволить ему снова сбежать. Даже если он не испытывает подобного интереса Малфой переживет, он взрослый мальчик, но пусть будет рядом как друг и соратник, пусть не исчезает снова. Люциус устал быть один, постоянно находясь в толпе, в самом ее эпицентре. Мерлин, как же он боится что-то сделать не так! Ни для кого другого он так бы не морочился и принял бы отказ как прощание, и забыл бы на следующий день, но он… Он ему нужен. В любом качестве, только лишь рядом. Он метался всю неделю, но решил попробовать. Невнятная мысль с каждым часом становилась устойчивее и жарче, подбирала воспоминания, рисовала картинки. Он просто хотел понимать наличие возможности, иначе он просто сожжет себя словом «если», изведет себя поиском намеков и проявлений благосклонности, а мысли будут только крепчать. Если же от тронулся, пусть Фелицис затушит его фантазию дурацкими совпадениями. И никто ничего не заметит. Субботние вечера стали традицией. «Он всегда приходит в разное время.» — твердил себе Люциус, проглатывая пол флакона зелья махом, и садясь за разбор почты. Действие ощутилось тогда, когда в руки попало письмо от Росфора о неплохой прибыли. Дверь непоропливо открылась и послышалась тяжесть знакомых шагов. Хозяин встал поприветствовать драгого гостя; коньяк уже вылетел из шкафчика стола. — Северус, ты сегодня рано, чем я заслужил подобное? — спрашивает мужчина, подходя слишком близко, будто провожая друга до своего обычного места. — Выиграл в лоте… Фраза остается недосказанной. Северус утыкается носом одного из своих неизменных черных оксфордов прямо в длинный ворс ковра и ритм походки сбивается. «Какая глупость.» — думает он, балансируя между падением и равновесием, пока Малфой не скользит рукой под его, и прихватывает за талию, удерживая на месте. Северус переносит вес на вторую ногу, и может уже справится сам, он вообще мог справится в этой ситуации сам, но почему Люциус не убирает руку? Он поднимает глаза уничтожить холодностью голубые ратушки, но едва ощутимая разница в росте и еще слегка наклоненный, после едва не падения, стан наталкивают взгляд на губы. Тонкие, вечно изогнутые, и с хитринкой в уголках. Северус резко отворачивается. Малфой торжествует, отпуская. — В какой же, интересно, лотерее я выиграл твое появление? Присаживаясь, аристократ передает бутылку собеседнику; он может вечно смотреть на то, как зельеварские руки расправляются с ней. Обхватывая и удерживая пробку большим и указательным пальцами, он проворачивает сосуд вокруг своей оси, в тоже время чуть потягивая вниз, отчего толстое горлышко скользит под тремя положенными на него незадействованными перстами. Влажный хлопок почти не слышен, жидкость почти не дрогнула. Он передает пробку Люциусу. Тот польщен, ему приятно, что зная его эстетизм Северус сделал этот жест, открывая новую бутылку. Он принимает ее, медленно поднося к носу, продолжая наблюдать. — В маловероятной. Была чудовищная неделя, я не хотел портить тебе вечер своим настроением. Каплевидные бокалы по одному обхватываются длинными пальцами по обе стороны от ножки и подносятся к горлышку, наполняясь перегоненным жидким виноградом. Ровно по тридцать грамм. — Не стоит беспокоится, ты просто не способен это сделать, в каком бы настроении не пребывал. — Сомневаешься в моих силах? — коньяк был подан Люциусу. — Знаю себя. — серые зрачки взметнулись и Малфою почудилась какая-то эмоция, это было что-то подобное на… Страх? — Я сказал что-то не то? — резко опомнился мужчина, решив, что все опять себе надумал, решив, что Фелицис неправильно сваренный или просроченый, и что все стало на опасный край. — Нет, ты сказал именно то, что нужно. — он резко глотнул налитое и потянулся обновить. Блондин обхватил чужую кисть на горлышке своей, протестуя. Они были слишком близко, оба оперевшись на быльца кресел, вместе удерживая бутылку. Люциус впивался взглядом в Снейпа, а тому некуда было деть глаза. — Это ощущение не пропало. — тягуче говорил Малфой, почти мурчаще, доверительно, — Пей сколько хочешь, но прошу тебя говори со мной. Даже если считаешь, что мне это каким-то образом не понравится, даже если сам хочешь утопить эти мысли в коньяке. Я пойму, я просто не могу тебя не понять. В секунду Северус понял что он сам вызывает осторожность в свою сторону, которая так раздражает, врезается лезвием во все органы чувств. Своим чертовым молчанием. Люциус не знает, почему он молчит и ищет причину в себе. Это принуждает его к контролю над произносимым, усиленной фильтрации вербальностей, отсутствие которых раньше были основой их общения. Вина на периферии брызнула новым оттенком и заставляла упасть с грани на плоскость доверия. Упасть больно, удариться и проскользить по плоскости инерцией. Хватка платиноволосого на бутылке ослабла и пальцы соскользнули с чужой руки. Он услышал шумное сглатывание и осознал, что подобрал нужные слова, но сколько времени понадобиться на их переваривание он не знал. Немного отстранившись, все равно не спускал глаз с Северуса. — Давай заново: я сказал что-то не то? — Меня смущает твое отношение ко мне. — через силу сказали бескровные губы. Малфой вдохнул во всю силу легких и чуть блаженно не засмеялся. Он заговорил, перестал скрываться, сумел довериться. Люциус хотел вскочить, танцевать, приказать бить торжественные фанфары, но не мог себе позволить даже шелохнуться, чтобы ничего не нарушить. Момент был слишком хрупок. — Хорошо, в чем? — Я не привык. Я… — слова стали комом, мысли клубком, и о Мерлин, как банальны эти сравнения, так же и точны, — Ты слишком… — он никогда не формулировал эти строки даже в одиночестве, ему нужно время, — Сложно. — резко выдыхает он. Но Люциус не торопит, он смакует коньяк, не спуская взгляда, упивается профилем и молит лишь о том, чтобы он продолжал говорить. — Я не привык к такому интересу ко мне. — он срывал с себя кожу наживо, полосуя мышцы десятками ножей и дробя кости, но продолжал, зная что если остановится, то останется только бежать, а бежать это последнее чего он хотел, да, именно хотел, — Внимание мне чуждо, я не знаю как его принимать. — Раньше ты спокойно принимал его. — Раньше мы просто напивались у камина и забывали друг о друге на неделю. — Что изменилось сейчас? — даже с перерывом на подумать, тишина была слишком долгой, он понимал, что изменилось, но он не позволит, выжжет, выкинет, затопчет, лишь бы не снова бежать. Ох, Люциус, не провоцируй, но он провоцирует, — Что изменилось сейчас, Северус? — Некоторые твои жесты, они… Выводят меня из равновесия. — Если тебе они неприятны, конечно. — В том то и дело что приятны, но как мне на них реагировать? Как? — Он перестает контролировать речь, выражения вылетают из рта быстрее, чем успевают пройти через мозг, сердце начинает пропускать удары, у него почти паника. Малфой точно это примет как претензию, как холодность и просьбу держаться подальше, как повод для очередной чертовой осторожности! Остается только: — Если я отреагирую, мы больше не увидимся, я уверен в этом. — А я нет. Мы всегда можем обсудить твою реакцию, даже если ты устроишь мне скандал или что-то подобное, это обычное дело, мы просто… Северус хватает Малфоя за рубашку, притягивая, и почти слепо ударяется в губы одним движением. К черту. Спровоцировал своей треклятой игрой в доверие и разговоры. Не дал времени вырвать это из сознания, так вырви теперь себя из моей скучной учительской жизни. Не дал мне бежать, беги теперь сам! Я устал искать золотую середину в нашей с тобой дистанции. Чем больнее урок, тем лучше он запоминается. Урок закончен, звенит звонок. Мужчина сразу же отстраняется, не дав, ничего предпринять, вскакивает с места, разворачиваясь в сторону выхода. — Ну что, готов обсуждать или я пойду? Люциус, еще немного оторопелый, поднимается со своего кресла и одним шагом приближается к Снейпу, оборачивает его в свою сторону. Смотрит в серые зрачки и начинает видеть его так отчетливо, как собственное отражение в зеркале. Страх. — Готов. — он берет ладонями резкое, будто рубленое, но такое прекрасное для него, лицо в теплые ладони, — Обсуждение начинается. Люциус целует неспеша, и без напора, позволяя осознать происходящее. Мажет губами по губам, в наслаждении воплощенных иллюзий, в истинном блаженстве мечтателя. Проводит руками к затылку и к шее, чувствует волны напряжения и расслабления чужого тела, накатывающих с молниеносной быстротой попеременно. Северус отмирает, это становится понятно, по его рукам на спине, еще неуверенных и неверящих, но проходит мгновение, и они уже прижимают Малфоя ближе, жадно и крепко. Язык скользит по губе, спрашивая разрешения, но Люциус сам углубляет поцелуй. Вкус коньяка сплетается с еще одним, который Северусу призрачно знаком, но он не может его разобрать. Только когда их языки скользят друг по другу он понимает, что это за нотки. Отчаянно противясь самому себе, он прерывает поцелуй, но не отпускает мужчину. — Серьезно? Феликс Фелицис? Меня моим же оружием? — Больше так не буду. — улыбаясь, Люциус целует его в угол челюсти короткими касаниями, но чертов ворот не позволяет спуститься ниже. — Это просто уму непостижимо! — Северус почти задыхался, но когда чужие пальцы проскользили к пуговицам ворота, он понял, что это не предел. Три пуговицы расстегнулись легко, но вот четвертая упрямо не поддавалась. Снейп понимал, что если Люциус пойдет дальше, то он просто не сможет стоять на ногах. Мужчина не смел себе даже представлять подобное, никогда не заходил так далеко в размышлениях, но вот, Малфой старается расстегнуть его одежду, и злится из-за собственной медлительности. Жарко. По телу бегут горящие мурашки, сгоняемые в расплывчатые полосы. Зельевар готов быть раздетым полностью, лишь бы наблюдать за чужой досадой ожидания, жаждой прикоснуться, но Люциус остановился на четвертой, открыв себе к вниманию, возможно, самую желанную полоску кожи всего тела. Он смотрел на шею хищно облизываясь, касался пальцами белой кожи, прошелся большим по кадыку. Северус, с открытыми створками воротника, запрокинутой от ласк головой, был почти нагим перед ним. Кончик носа проходится от ключиц к уху. Снейп пахнет горько: можжевельником и туманом. Блондину нравится, он почти мурчит. Когда пришло время первого поцелуя, влажного, неторопливого, мужчина ощутил дрожь под губами и языком, ощутил судорожный удар трахеи. Он принимает руку в волосы комплиментом, оставляя короткие ласки. Придерживая ткань, наровящуюю скрыть такое сокровище, Люциус припал к сонной артерии, ощущая с какой скоростью кровь меняет место назначения. Главное он оставил, конечно, на сладкое. При каждом сглатывании Северуса, он хотел пуще вылизывать его шею, осознавая насколько же обильна его слюна сейчас. Он обводит его языком, слышит оглушительный выдох, и обводит против часовой стрелки. Кадык еще раз подскакивает и опускается, он обхватывает его губами и сжимает. Как же он давно этого хотел, и с каким же упоением он проделывает это! Его губы смыкаются, соскальзывая с характерным влажным звуком, теряя контроль над выступом, и вот уже вся ширина языка скользит по желанному бугорку, еще раз, и еще, он подымается к челюсти. Люциус заглядывает в глаза, но они закрыты; опускает большим пальцем подбородок и скользит им ниже вновь задевая кадык. Губы смыкаются уже пошло похлюпывая и языки жадно трутся друг об друга, быстро и напоминая о выпитом ими алкоголе, и конечно, о Феликсе чертовом Фелицисе. Едва получается хватать воздух. — Либо мы останавливаемся сейчас, либо я разложу тебя прямо на этом ковре, или на кресле, если захочешь. — Ты прав. — сипит Северус, немного ослабляя хватку рук, но не отпуская полностью. — Но я обязательно это сделаю в более удобном месте. Короткий поцелуй и Люциус отходит обратно к креслам, взять бутылку и бокалы. Снейп практически выхватывает ее из чужих рук, повторяя зрелищный вираж с пробкой. Разливает прямо в бокалы в руках Малфоя. — Теперь мне искренне страшно с тобой напиваться. — до сих пор сипит мужчина, но все же прочищает горло. — Рад, что ты начал говорить со мной о своих страхах.