#9. Что-то старое, что-то новое
19 марта 2024 г. в 16:36
Примечания:
Продолжение предыдущего драббла. Недосказанность не давала мне покоя, именно так я вижу завершение этой истории. Немножко стекла, но ХЭ.
Отсылки к ДДЗ все еще присутствуют (и все еще согласованы). Иногда конец - это новая дверь (во всяком случае, мне очень хочется в это верить).
— Я теперь его слышу. Крик этот, он не замолкает. Десять лет он так кричал, внутри себя, по живому рвал, и живёт с этой раной все десять лет, — Миша ходил из стороны в сторону, качал головой и курил, и немногочисленные души в междумирье недоуменно оборачивались на запах. — Ему больно, я чувствую эту боль всем собой. Как вообще можно чувствовать боль, когда ты умер?
— Вот поэтому там наверху и решили, чтобы ты его не слышал, — заведующая личными делами покачала головой. — Тебе говорили, что человек жив столько, сколько жива память о нем? А тут он тебя просто не отпустил. Не может. Ты ушёл и часть его с собой забрал, пустоту оставил вместо сердца. А оно жжется, Миша, каждый день, каждую секунду. Как будто в межреберье дыру выгрызли, и в дыре ледяная пустыня. А в этой пустыне ветер так свистит издевательски и внутренности выворачивает. Горе пережить нужно и отпустить, а он не может. Вы ведь так и не помирились...
—Я простил его давно, и он меня, вроде бы, — Миша сглотнул. — Только вот... Не хочу я, чтобы он страдал. Понимаешь, да? Я его тоже люблю. Только чего толку? Мама так не плакала, жена не убивалась, а он...
— Маму твою брат бережёт, — заведующая нахмурилась. — Жена твоя в дочке вся, она очень похожа на тебя. А у него кто есть? Хотя бы отдалённо, но на тебя похожий?
— Мне так жаль! — Миша заломил пальцы, закусил губы. Вина жгла и душила так, что сердце колотилось где-то в горле. — Как мне жаль! Как бы я хотел быть рядом. Чтобы он никогда больше не был одинок, понимаешь, да?..
В тот самый момент, как он сказал эти слова, на стол заведующей медленно спикировало перо. Белоснежное перо с золотистым концом. Заведующая вытаращила глаза.
— По тебе... решение приняли, — севшим голосом сказала она и Миша непонимающе поднял взгляд. — Тебе пора идти.
— А что меня ждёт? - спросил Миша и взял перо. То оказалось совсем невесомым и очень мягким. — Ну, там?
— Я не знаю, — заведующая встала. — Пойдём, провожу тебя.
Все оказалось, конечно, не так, как он себе представлял - проход был похож на обычную тамбурную дверь, которая стояла в каждом подъезде. Деревянная и обшарпанная, и на ней была нацарапана звезда анархии. Рядом стоял Боуи, взволнованно мнущий в руках бумагу. Очки его прыгали на переносице.
— Я, в общем... — пробормотал он. — Удачи тебе. Мы будем скучать.
Заведующая порывисто обняла Мишу и похлопала по спине. Глаза её влажно блестели.
— Ничего не бойся. Сердце мне подсказывает, что все будет хорошо, — она сморгнула слезы. — Иди, иди. Ненавижу долгие прощания!
Миша ссутулился. Неловко махнул рукой, распахнул дверь, едва не заехав себе ею по лбу, и шагнул в пустоту.
Перед глазами его калейдоскопом пронеслась вся жизнь. Вот Андрей в Духовом дворике Васьки - давящийся алкоголем и слезами, выводит "любовь никогда не умирает", и маркер прыгает в его руке. Вот его собственный последний вздох, хриплый и рваный, вот кричит, елозя, его маленькая новорожденная дочка. Вот концерты, яростное чувство эйфории, музыка, вибрация, пронзающая все тело, ощущение струн под пальцами. Вот бесконечно печальные глаза Анфисы, мимолетная боль в локтевом сгибе от иглы, химический запах спирта. Вот гулкие коридоры шараги, эхом отдающийся в ушах звонкий голос "Я Андрей Князев!" и глухой рокот "Значит, Князем будешь!", в ответ, вот заливисто смеётся Лёшка, а вот Лешку приносят из роддома родители - сморщенного, недовольного, завернутого в пелёнки. Вот он сам, неуверенно делает первый шаг, цепляясь за палец отца, а вот он лежит и над ним лишь юное и расплывающееся лицо Муси, и её темные глаза, так похожие на его собственные сверкают как самые драгоценные агаты.
— Вот кто меня пинал все эти месяцы! — смеётся она устало и целует-целует-целует в щеки, в лоб, в кнопку носа. — Как же мы с папой тебя ждали, Мишенька! Ты же у меня Мишутка? Нравится тебе твоё имя?
Напоследок болью обожгло лёгкие - первым вдохом младенца - и темнота окутала Мишу уже окончательно.
×××
Андрей мялся на пороге. Заведения подобного рода он искренне ненавидел, хоть ничего плохого они и не несли сами по себе. Старое, полузабытое чувство, эхом отдающееся где-то в подреберье. Не в силах справиться с нервной дрожью, поймал такого же мятущегося, зелёного человека и попросил сигарету. Закурил и закашлялся - организм отвык.
— Пиздец, — сказал ему человек. — Страх какой!..
— И не говорите, — поддержал его Андрей. — Уже все?
— Нет, — человек вздохнул. — Сказали, придут за мной. А у вас?
— Андрей Сергеевич! - окликнули от входа. Андрей дернулся и уронил сигарету. — Пойдёмте. Вас ожидают!
Ноги заплетались, не слушались, он бесконечно долго натягивал бахилы и больничный халат. Медсестра терпеливо ждала, а когда он, наконец, закончил, открыла перед ним дверь.
— Вот кто меня пинал все эти месяцы! — услышал он голос Агаты. Жена тихо-тихо смеялась, и тут он, наконец, увидел ее - бледную, растрепанную, с горящими глазами. Из запястья торчала трубочка капельницы, под глазами синели круги, губы побледнели, но она победно улыбалась и наклонялась над туго спеленутым свертком. — Как же мы с папой тебя ждали! И я знаю, как мы тебя назовём, да и ты знаешь, правда?
Андрей неловко клюнул жену в щеку, приобнял порывисто за плечи. Агата потерлась макушкой о его подбородок, словно большая кошка.
— Познакомься, Андрюш. Это Мишенька! Ты же Мишутка, правда? Нравится тебе твоё имя?
Младенец издал несколько смешных, квакающих звуков и распахнул глаза, глядя на Андрея.
Глаза его были тёмными.