Ghosttown

— ... и засосал! А я чего, я ему врезала, я че, проститутка? В первый раз увидела, а он сразу целоваться!.. — девушка, разговаривавшая по телефону, остановилась ненадолго, прикурила и странно посмотрела на высокого, сутулого мужчину, одиноко сидящего на лавочке Таврического сада. Миша поплотнее запахнулся в пальто и зажмурился. Он честно не хотел подслушивать, но его швырнуло не совсем туда, куда ему бы хотелось, а тут еще и спалился так некрасиво – залип на кудрявые волосы, шорты поверх сетчатых колгот и футболку с очень знакомым шутом. …В посмертии было что-то очень обреченное. В междумирье, куда он попал, ему толково объяснили, что на его счёт ещё никто ничего не решил - вроде бы, и рая не заслужил, но и на ад тоже недостаточно накосячил. Но ты, мол, не переживай, ждать придётся недолго, можешь пока помочь нам встречать чужие души. Ха-ха-ха. Ожидание затянулось, Миша исправно выполнял то, о чем его просили (делать все равно было нечего), а в перерывал слонялся без дела. Реальность, к счастью, была текучей и изменялась так, как ему хотелось, поэтому все свое время он проводил либо в поле, либо в квартире - своей и Андрюхиной - с гитарой в руках. Однажды он попробовал представить себе Там-Там, но среди пустынных расписных стен быстро стало неуютно. Во всех этих локациях Миша был один. Некоторые души быстро уходили по мере распределения в места отбывания посмертной судьбы (отец вообще пронесся как комета, и слава небу, потому что такого соседа Миша бы не выдержал), но даже те, кто задерживался, редко были такими, как он. Часто бывало так, что они залипали в пустоту, словно бы слыша чужие голоса, и тогда в их глазах можно было обозреть полный спектр эмоций - от горечи до нежности. Однажды Миша не выдержал, и спросил об этом напрямую у одного из задержавшихся – тот сидел, с тоской уставившись в землю. — Так ведь я внучку слышу, – ответил молодой мужчина, представившийся Юрой. — Скучает она, бедняжка, я слышу, как она плачет. Дочка – та держится, и сыновья тоже, а она... А ты не слышишь никого? Миша покачал головой. Он узнал вдруг в молодом и крепком мужчине популярного актера Юрия Яковлева и очень огорчился. Придумал себе зеркало, увидел себя - тридцатилетнего, черноволосого, без уродливых следов подшивок, без трасс и сеточки шрамов, сам себе кивнул и отправился скандалить к главному. — Не положено, – отбрил главный, почему-то подозрительно похожий на престарелого Дэвида Боуи. — Тебе – не положено. Не заслужил. Сколько ты крови из родных своих и любимых при жизни попил? Пока не решена твоя судьба, ты должен находиться в покое, без внешних раздражителей, – он внушительно потряс пухлой папкой с надписью «ДЕЛО». — Ну хоть скажи мне сам, – Миша сделал бровки домиком. — Ну я же беспокоюсь! Муся моя там одна совсем, и дочка, и жена, и... – имя застряло в горле, и Миша прокашлялся. — И остальные. Я очень переживаю, понимаешь, да? — Они все живы, здоровы, – главный поглядел из-под золоченых очков с жалостью. — Схожу к начальству, узнаю. Может, разрешат тебе слышать, все возможно. Жди. Видимо, начальство смилостивилось над ним. Или судьба повернулась лицом, а не задним местом – это было неизвестно, но Миша стал слышать голоса спустя какое-то время. Мусин голос чаще всех – она писала стихи, часто вспоминала о нем, и смазанные образы ее воспоминаний мелькали перед глазами как яркие вспышки. Жена думала с горечью, дочка почти не вспоминала, и Миша даже не обижался, она была слишком маленькой, и новые впечатления и люди постепенно вытесняли его образ из ее головы. Часто думал брат. Ребята из группы. А Андрей... Андрея слышно не было. Это было обидно. Время тянулось прилипшей жвачкой. Миша открыл в себе суперспособность ходить в чужие сны и теперь почти все свободное время, с молчаливого попустительства Боуи, проводил в них. Миша подозревал, что своим мельтешением успел надоесть главному до смерти, поэтому пользовался возможностью на полную катушку. Ходил к матери, к брату, иногда являлся во снах супруге – было слишком стыдно – изредка появлялся у дочки. Когда родные стали видеть его слишком часто, принялся захаживать к поклонникам и примерил на себя кучу разных ролей, в которые его ставила чужая, неподвластная ему фантазия (иногда эти фантазии были ужасно стыдными, и Миша, возвращаясь в междумирье, долго таращил глаза и трогал траву, пытаясь собрать себя в кучку после того, что с ним делало чужое подсознание). Впервые он пришел к Андрею спустя полтора года. Андрей принял его во снах с распростертыми объятиями, будто бы и не было между ними ничего неприятного и болезненного. Они снова были в его маленькой комнате в Купчино, играли на гитаре, смеялись, сидели, прижавшись плечом к плечу – но возвращаясь из снов, Миша не слышал его голоса. Андрей не думал о нем и не говорил, словно бы на этом стоял глухой заслон. Миша пытался снова и снова, и бился в пустоте, как муха в меду... а время шло, и он все еще висел в междумирье. X X X — Тебе положены двадцать четыре часа, – Боуи глядел немигающим взором. — Чтобы убраться отсюда? – пошутил Миша. Боуи шутки не оценил. — Какие? Вы о чем, е-мое? — Пять лет прошло, ты хорошо себя вел, помогал нам, – Боуи заговорил терпеливым, ласковым тоном, с которым разговаривали обычно только с детьми или мятущимися, беспокойными душами. – Ты имеешь право спуститься вниз, на Землю. Пройтись по местам, так сказать, боевой славы, почувствовать давно забытое. Явки, пароли, убежище, денежные знаки – все это тебе не потребуется, ты не будешь чувствовать ни голода, ни холода, но если захочешь, все у тебя будет. По желанию сможешь быть видимым и невидимым. Только правило есть – родных не беспокоить, на глаза им не попадаться, не заговаривать и ничего не передавать. Они уже потеряли тебя один раз, с них хватит, а ложные надежды – невыносимая ноша. Если нарушишь правило – тебя тут же вернет назад. Готов? — Я готов! ...Миша вернулся ровно через час, смурной и невеселый. — Телефон в руке был, – пояснил он заведующей личными делами неохотно. — Я с ним гулял, гулял... Ну, и набрал. Хотя бы просто голос услышать... Двоих послушал. На третьем не сдержался, сказал «алло», и меня сюда выбросило! — Бедовая твоя головушка, – заведующая сочувственно покачала головой. — Ну ничего, ты теперь ученый, больше так делать не станешь. Только и шанс у тебя будет еще только через пять лет, если будешь вести себя прилично. Ты постарайся, ладно? Миша старался. Снова стал встречать чужие души и провожать их. Играл на гитаре маленьким детям, сдерживал буйных, пытался утешить горюющих – получалось довольно неуклюже, но получалось же? Боуи одобрительно качал головой, заведующая угощала чаем. Время бежало, Миша работал, часто появлялся в чужих снах, и в какой-то момент заметил, что люди из снов стали гораздо моложе, да и забрасывать стало куда чаще. — Ай, не знаю, почему, – отмахивалась заведующая, но в ее глазах искрилось веселье. — Ты же популярен был, может, поэтому? — Так я когда популярен был, сто лет назад? – Миша пожал плечами. — Странно как-то. Обычно я сам приходил, а теперь я то менестрель, то монах, то вообще... вожатый в детском лагере... – он залился краской и махнул рукой. — Что там, когда мне снова будет можно на землю-то? — А я к главному завтра на отчет схожу и заодно спрошу его. Ты только дождись, ладно? И будь готов! Миша ждал, словно бы на иголках. Не смог даже глаз сомкнуть, так переживал – и когда увидел белое с золотом одеяние, не смог сбиться на шаг и побежал. Заведующая была непривычно взволнованной. — Обычно только на годовщину пускают, – услышал он ее взволнованный шепот. – Но я упросила, ты свой прошлый визит полностью не отгулял, поэтому тебя спустят сейчас. Ты готов? Помни только, что слушать можно, а разговаривать нельзя! Они заговорщически похихикали, Миша отошел, взволнованно кивнул... ...и очутился на лавочке Таврического сада. Мимо прошла девушка в плюшевом коротком пальтишке, шортах, гадах и в футболке со страшно знакомым шутом. — ... и засосал! А я чего, я ему врезала, я че, проститутка? В первый раз увидела, а он сразу целоваться!.. – девушка, разговаривавшая по телефону, остановилась ненадолго, достала небольшую овальную коробочку. Извлекла из нее что-то, похожее на мундштук, вставила в него маленькую сигаретку, нажала на кнопку. Чуточку подождала, прикурила и странно посмотрела на Мишу. — Подожди секундочку. Вам помочь? Все хорошо? Он помотал головой и запахнулся поплотнее в пальто, а девушка пошла дальше, обдав его облачком ужасно вонючего дыма. Воняло старыми ношеными носками, Миша скорчил рожицу и поплелся в сторону автобусной остановки – ему захотелось покататься. Вроде бы, все в этом городе было старым и привычным – Миша вскочил в одиннадцатый троллейбус, уселся в самом дальнем углу, миновав контролера и поручень с коробкой и экранчиком, который требовал приложить карточку. Мимо проплывали улицы и дома, вырисовался нарядный Невский с его вечными толпами людей, Казанский, Дом Зингера, потом Эрмитаж, мост... Воспоминания накатывали слабыми волнами, приятно щекотали под ложечкой, и Миша прикрыл глаза, чувствуя себя непозволительно живым. Впереди сидели подростки и шушукались, троллейбус мирно гудел, и Миша уплывал под эти успокаивающие, знакомые всю жизнь звуки. — ...я досмотрела последнюю серию, рыдала как не в себя, особенно под песню. Кстати, вот тебе спойлер: Горшок умер. — Вот ты сучка. Миша приоткрыл один глаз. — Но это так красиво сняли, без подробностей этих ужасных, очень бережно, надо сказать... — Дважды сучка. Остановись! — Князь, конечно, красавчик, что взялся за это дело. Хороший сериал получился! О, наша, побежали! Подростки выскочили из троллейбуса чертиками из табакерки, а Миша наткнулся взглядом на большой билборд. «Король и Шут, главное событие весны, смотрите на Кинопоиске!» – гласил билборд, и с него щерились две фигуры. Крайне знакомые фигуры. С этой самой минуты он стал слышать разговоры о сериале и о себе – будто бы что-то притягивало его магнитом к этим разговорам. Когда он неуклюже вывалился на Большом Проспекте, увидел молодых людей в футболках с названием группы. Девочка, проскочившая рядышком, щеголяла кучей значков на рюкзаке. Захотелось выпить горячего, Миша зашел в ближайшую булочную – ему налили кофе со странным названием «раф» в картонный стакан с крышечкой и дали в подарок эклер с мордочкой шута на нем. «Специальное предложение, мы партнеры промоушена!» – сказал ему бариста в ответ на «это че?». — Промоушена, хуеушена, что это за хрень вообще, – бормотал Миша, откусывая от эклера. — И как Андрюха допустил, чтобы о нас сняли сериал? Попса какая-то, ё-моё. Показуха. Голоса стало слышно отчетливее, и Мише казалось, что это не случайность. Что весь Петербург говорил о них уже не радовало, как в юности, до оглушительного успеха – это пугало и напрягало, и Миша невидимкой петлял по линиям Васильевского острова. Мысли путались. — ...и потом он такой в сериале говорит «хочу еще денек побыть его другом», так я чуть не заорала, в пять-то утра... — ...а Князь дерганый такой. Глазами бегает, руки трясутся, губы дрожат, несет откровенную чушь, и видно же, что чуть не плачет, нахрена у него вообще тогда комментарии брали... — ...он вообще сказал, что не скучает и не страдает, что постоянно общается, слышит... — Вот пиздабол, – не сдержался Миша в ответ на самую последнюю реплику. На него очень пристально посмотрели. Пришлось ссутулиться и смыться куда подальше. Он повернул на улицу Репина, проскользнул в неприметный дворик. Нащупал в кармане пачку сигарет, вспомнил, что во дворе когда-то существовал крохотный книжный, в котором он, бывало, долго торчал, споря с продавцом за литературу. Книжный все еще существовал, и Миша спустился вниз. Продавца Толяна сменила девушка, а у порога крутилась трехцветная кошка в ошейнике с ключиком. Увидев Мишу, она басовито мурлыкнула и побежала тереться об его ноги. — Я похожу посмотрю, можно? – спросил Миша у продавщицы. Та кивнула, уткнувшись в телефон с большим экраном. — ... И появление Горшка в моей жизни – это была абсолютно светлая вспышка, это было появление единомышленника, и для него это было так же... – бубнил ужасно знакомый голос из динамика. Миша пасмурно ссутулился и направился в соседний зал с книгами. Кошка увязалась за ним. Думать об этом было больно. Очень, очень больно. Если для Князя знакомство было светлой вспышкой, то почему Миша не слышал его голоса в своем посмертии? Почему Андрей не вспоминал о нем? В снах – да, ждал, был неизменно вежлив и приветлив, трепал по голове, приваливался шутливо, обнимал, будто и не было ничего, но то ведь сны?.. — И я понял, что я все эти годы, в общем-то, как бы... Все делал ради Михи, – донеслось из соседнего зала. — Поэтому я его... Я его люблю. Я все делаю, чтобы его не забыли. — Вот же бедолага блаженный, – пробормотала продавщица, качая головой. — Присмотрели что-нибудь? — Нет, я это самое, – Миша показал в экран. — Это вы чего смотрите? — А, это Князь, – девушка повернула экранчик к нему. — Издал свою вторую книгу с незавершенными историями и некоторыми иллюстрациями. У нас первая есть, хотите, покажу? — В другой раз, – Миша тяжело вздохнул. — Спасибо. Он вышел из магазина и побрел куда глаза глядят, донельзя расстроенный. Как долго он не думал об Андрюхе? Как долго обижался на него? А может, он так и не смог простить, что тот ушел, и именно это держало его в междумирье все эти годы? Может, поэтому не слышал его голос? Даже и не просил? Он и сам не заметил, как забрел во дворик неподалеку от помпезной Екатерининской церкви и сел на лавочку. Закурил, закашлялся. Мысли тянулись в его голове дешевой жвачкой, в груди было стыло и больно. Ужасно хотелось увидеть Андрея – хотя бы одним глазком – и даже все остальные отошли на второй план. — Ой, Аня, я хрен знает, где он там «не скучаю, не страдаю», – донеслось из ближайшей машины. В машине разговаривали две девушки, дымя в апрельское небо вонючими огрызками в мундштуках. — И скучает, и страдает. И себя не простил, что бы он там ни говорил. Ты посмотри, что сделал к десятой годовщине! — Даже не говори, Марина, – кивнула коротко стриженная блондинка. — Книги издал. Столько песен написал. На каждом концерте его вспоминает, клипы рисует. Постоянное вот это «Миха, Миха, Миха, Миха». Сериал снял! В голове, мол, у меня Горшок живет, никуда не уходил! Если это не любовь, то я даже и не знаю... — А прикинь, он место рядом с ним на кладбище выкупил?.. Там такая любовь, что капец какой-то. И дар, и проклятие, и лебединая песня. «Миха!» – послышался вдруг слабый-слабый голос вдалеке, и Миша вздрогнул. В голове вдруг сложились в стройный паззл все разговоры и все случайно услышанные песни сегодняшнего дня. Сериал. Книги. Клипы рисует. Охренеть не встать. Перед глазами вдруг очень живо предстал Андрей – в Духовом дворике, с бутылкой водки, пьяный вусмерть, с запавшими покрасневшими глазами, неровно выводящий маркером «любовь никогда не умирает» – и звезду анархии радом. Не Андрей молчал. Андрея замолчали для него – чтобы Миша и вправду обрел покой. Только сны и были лазейками в этом несмолкающем, отчаянном крике, и понадобилось целых десять лет, чтобы это понять. Впрочем, Миша и при жизни соображал с небольшим опозданием. — Андрюха! – прошептал он тихо. – Я тоже тебя люблю. Мир вокруг померк, но Миша уже этого не замечал.