Дверь открывается, точнее, еще чуть не выламывают. Заходят три парня, крепкий, мощных, Фэнг вряд-ли справится с такими людьми в одиночку. Эд же стоял рядом с выходом и пытался хоть что-то придумать за эти жалкие миллисекунды безмятежности и внутреннего страха. На каратиста сразу набрасываются, ничего не говоря, небрежно кидают его к подоконнику и начинается. Фэнга лупят, как бродяжную собаку, про Эда тоже никто не забыл. Другой взрослый парень взял его за горло и начал буквально душить, приподнимая того к верху. У темного началась безумнейшая паника, а ограничение кислорода только добавляло масло в огонь. Последний же, и походу людей этой шайки, смотрел на обоих школьников, как на грушу для битья, как на мясо. Фэнг простил пару ударов по лицу, потом начал пытаться бить в ответ и у него неплохо получалось. Он вырвался из рук другого и начал наносить удары в ответ. Этот бой бесполезен, но попытаться никогда не поздно. Пока один пытался хоть как-то вырваться отсюда, Эдгар похожу уже смирился. Юноша лишь жалко брыкался в руках другого человека, иногда пытался жадно взять воздух, но горло с каждый разом давило все сильнее.
— Убьешь его! Прекрати, — сказал главарь компашки и человек ослабил хватку в разы. В глазах появились круги от такого резкого насыщения, Эд спустился к стене, облокачиваясь на нее.
Фэнг все еще не успокаивался, чуть ли не повалил одного, но никто из двух оставшихся парней и глазом не дернули на происходящее. Условно, добив, противника, каратист обратил внимание на то, кто еще есть здесь.
— Ты серьезно? — с усмешкой спросил высокий темноволосый парень, поглядывая то на Эда, то на этого юного бойца, — а ты драться все-таки умеешь.
Фэнг махнул рукой, хотел ударить, но не попал. Раздался легкий смех, злобный, чем-то знакомый.
— Бляя-ять, — не унимался незнакомец, — повезло, что вы живыми останетесь, — человек повернулся в сторону лежащего Эдгара, что уже будто умирал, хотя ему ничего такого и не сделали, — давай мы его заберем, а ты просто пойдешь своей дорогой? За происшествие как-нибудь договоримся.
Обычный человек бы согласился, но это Фэнг. Каратист лишь со всей силы ударил по лицу кулаком, от чего незнакомый урод чуть ли не упал от такой резкости. Он кашлянул кровью, пачкая пол из дешевой плитки. Другой парень испугался, уже хотел было помочь своему товарищу, но его остановили, закрыв проход рукой.
— Что ж, тогда мы просто уйдем без договорённости, — подняв голову ответил темноволосый, — нам в любом случае нужен этот нефор, — парень заострил внимание на словосочетании «в любом случае».
— Нет, свалите, пока я учителей не позвал, — злостно ответил светлый, поглядывая на своего друга, он ни живой ни мертвым. Напуганный до чертиков, вовсе не шевелится.
Но его никто не послушал, незнакомцы начали поднимать Эда, тот лишь что-то хныкал про себя, находясь уже в полу истеричном состоянии. Фэнг оттолкнул обоих парней, схватил друга, и, даже не поднимая его с пола, потащил по коридору. Это своеобразная попытка убежать помогла, эти двое правда оторвались от опасной компашки, но по всей видимости их не особо-то и поймать пытались. Потому что догнать двух полу инвалидом не составит особого труда, следует только постараться. Оторвавшись, ребята добежали до уже женского туалета. Эти идиоты вряд-ли сюда полезут, а если кто-то и придет — то это даже к лучшему.
В воздухе царилось напряжение, молчать было бы как-то глупо, ибо эту ситуацию хочется обговорить.
Эд шатался, дергаясь всякий раз, когда дверь издавала хоть какие-то звуки. Фэнг облокотился на очередной подоконник, (строение, что женского, что мужского туалета были одинаковы, разве что в женском нет окон) закуривая уже вторую сигарету. Из-за дыма, что шел с сигареты, вонь проникала в ноздри, что заставляет неприятно жмуриться от этого грубого, горького запаха.
— И кто это? — недовольным голосом спрашивает каратист, поворачиваясь к Эдгару, что то и дело всхлипывал.
— Я не знаю, — ответил нефор, стараясь держать голос ровно, но это бесполезно, — я же говорил, что нам надо сваливать, че теперь делать?
— Свалить сейчас?
— А смысл? — вскрикнув, сказал юноша, голос все дергается, он нестабилен, как линия сердцебиения на электрокардиографии, — если они, не дай бог, узнают где живу я или ты, то тогда нам будет еще хуже! Сейчас плюсом и темно, риск огромнейший. Ты точно никого не знаешь из них?
— Нет, откуда? Они даже на школьников то не похожи, — вдруг заметил Фэнг, затягиваясь снова.
— А, и правда, — Эд посмотрел на плитки в стене, что-то разглядывая в них, словно там есть какая-то подсказка. Но на них были просто написаны либо всякие непристойности, либо ванильные фразочки по типу: «люблю того-то, того-то», — но даже если они не отсюда, то как они пришли сюда? Через главный вход их бы не пропустили, потому что вахтерша бы сразу поняла, что чужие, да и на школьников плохо смахивают.
Эти люди правда не похожи даже на одиннадцатиклассников, намного старше. У одного из незнакомцев есть даже щетина, что как бы намекает, что ребятам больше 18 точно. Такие теории одновременно пугают, но в то же время любопытство берет вверх.
— Через черный вход сюда пройти легче легкого. Тут челы из соседних школ, поэтому и понятно как сюда попали эти бездари.
— Примерно мы поняли, кто есть кто, но че делать сейчас-то будем?
— Сваливать.
— Ты смеешься? — Эд нервно сглотнул, — а если нас поймают? Тогда ведь точно убьют.
— А ты что делать предлагаешь? Сейчас только начало дискотеки, нам надо по тихому уйти, через тот же черный вход и смыться, да побыстрее. Откуда они знают, что мы свалим сейчас?
— А наши? Они сейчас поднимут (если не уже) гул и начнут искать нас, а эти словят все и найдут. Ты думаешь. Я думаю, Коллет уже ищет нас с тобой. Было бы неплохо вернутся в зал, там слиться с толпой, да и ребятам все рассказать, они нам как-нибудь да помогут.
— А не подставят-то «наши»? — на последнем слове Фэнг задержался, намекая, что это все еще небезопаснее.
— Свалить в одиночку нельзя, шум поднимут, нам этого тем более не надо, — Эдгара уже начинало это раздражать, что его друг не может понять таких элементарных вещей.
— Ты понимаешь, что если мы сейчас выйдем на люди, то морду нам могут набить гораздо быстрее? А если уйдем по тихому, то возможно даже и не поймут. Коллет все равно, ей богу, — диалог медленно перерастал в конфликт, — я не хочу тащить тебя полудохлого, да и своя морда мне дороже.
— Ну спасибо, — ответил Эд, закатывая глаза, ему до жути обидно с последних слов, — значит я пойду к ребятам, а ты сваливай сам, раз уж так ты хочешь.
— Я то им не нужен, долб, — тон становится все грубее, уже не думаешь над словами, — они тебя прибить хотят, а ты щас как девка будешь бегать туда-сюда: «Ой, помогите, мне так плохо». Я твою жопу спасти пытаюсь, а ты возникаешь. Сам стоишь трясешься весь, как кленовый лист, я-то намного сильнее тебя сейчас.
— Ну ебать ты у нас герой. Я ж ебать сопля или росинка на листе, да нахуй? С чего ты решил, что самый умный здесь? Ты нихуя не знаешь, а строишь из себя не пойми кого. Я доношу тебе что-то, а ты только ругаться и можешь, потому что людей не научился слушать за 16-то лет.
— Так съебывай тогда нахуй, че стоишь ноешь?
— Ну и съебу.
Юноша разозлился в край, вышел из туалета, безумно сильно хлопнув дверью, аж штукатурка посыпалась немного. Фэнг тоже на взводе, но он хотя бы понимает, что к чему, и мыслит более рациональнее. Немного постояв, потупив, каратист тоже выходит из помещения и отправляется в зал. Помогать нефору не будет, он не нянька, и уж как Эд не скажет: «не герой».
В спортзале все так же играет громкая музыка, что бьет по ушам, все веселятся, никто не знает, что произошло пару минут назад. Некоторые уже выпили (скромненько, конечно) Народа все так же много, такая кучка будет еще минимум час. Но вся эта музыка, все эти веселые, довольные лица так раздражают, хочется все выключить, сломать, выкинуть, ударить других, нет, не ударить, убить. Но Фэнг не собака, что набрасывается на всех, держится по крайней мере. Вся эта шумная масса оседает в ушах, как сера, только ее вот не достать. Каратист сел на лавочку, тихо наблюдал за другими, глазами ища своего идиота и друзей. Но никого нет из знакомых лиц, все эти люди незнакомы, чужи и опасны. В животе странно вибрирует от басов, все мысли сливаются с капеллой из колонок, в горле комок чего-то, что отдаленно напоминает рвоту, что вот-вот выйдет наружу. Тогда все эти чужие, безликие лица повернутся в сторону Фэнга, будут палится, смеяться, снимать, а где-то в этой толпе будет Эдгар и с глазами, полными отвращения и ненависти, уйдет из этой группы, оставляя своего друга одного.
В конечном итоге все эти размышления не привели ни к чему полезному, лишь добавили тревогу, и теперь кленовым листом является как раз Фэнг, а не Эд.
К каратисту подошла Коллет, тоже вся встревоженная, Биби нет.
— А где Эдгар? — спросила девушка, смотря на того недоверяющим взглядом, — он сказал, что все плохо и ищет тебя, где ты был?
— Мы поругались просто, забей, — отрекнулся парень, заглатывая слезу, что отчаянно пыталась показаться.
— Поищи его, я волнуюсь.
— С чего я должен искать его?
— Он пропадет без тебя. Эд еще сказал, что за ним кто-то следит, не знаю бредить ли.
— Это правда.
Беловолосая посмотрела еще более недовольным взглядом, в ее глазах читался очень сильный вопрос, типа: «раз ты знаешь, почему ты ушел», но подруга промолчала, лишь тяжело вздохнув. Музыка уже не имела значения, и казалась даже тише, чем была.
— Господи, найди его! Эдгар сказал, что пойдет через черный вход. Я все говорила, мол, пусть тебя подождет или на-крайняк меня с Биби. Но тот отнекивался и походу уже свалил. Если с ним что-то случится или уже случилось я не знаю, что сделаю! С ума быстрей сойду с вами обоями! — ругаясь, твердила Коллет, Фэнг заметил тремор рук у подруги. Почему она вдруг так сильно волнуется? Как-то подозрительно, но возможно это просто базовая тревога за своего друга, подозревать в таких делах беловолосую странно, даже глупо.
Каратист ничего не ответил. Помотал головой и удалился с этого шумного помещения, в голове проклиная его и показывая тысячный средний палец. А еще себя плюсом обсирая с ног до головы, конечно, это не совсем этичное выражение, но сейчас подходит как никак лучше. В коридорах удивительно тихо, никто не додумался выйти за пределы зала, что удивляет. Фэнг думал, что хотя бы самые романтические парочки будут ходить по облезлому коридорчику, обниматься и лизаться, приговаривая, как любят друг друга. Ванильно, нежно, спокойно. Хотелось именно этого, такого простого, но одновременно и самого сложного. Жить в таком ванильном мире было бы невозможно, ибо людям достаточно быстро это надоедает, и они намеренно прорезают узоры в своем сердце, чтоб почувствовать страдания, чтоб почувствовать себя живым.
Фэнг вышел за пределы здания через черный вход, как и говорила Коллет, и увидел такую картину: Эда били ногами по голове, животу, всем частям тела. Хоть было и темно, и тут нет особо ярких фонарей, но отчетливо видно, что Эдгар буквально кашляет кровью, задыхается, вот-вот отключится или вовсе умрет. Два взрослых пацана стоят над юношей и насмехаются, еще один бьет, заливаясь смехом. Все таки каратист был прав, не стоило выходить из здания, слишком уж опасно, но кто его послушал? Но как они нашли Эда как быстро? точнее, как поняли, что нефор решится смытся домой? Вопросами задаваться не стоит по крайней мере сейчас. Нужно действовать, но Фэнг против них троих — никто.
Парень все стоял в ступоре, наблюдая, как за каждым ударом вырывается кровь из-зо рта или носа и страшный крик, который никто не услышит в школе. Стоило бы сбегать за помощью, но вдруг уже добьют?
Вдруг один из парней поднимает этого полуинвалида, закидывает за плечо, тот кричит, но у Эда уже связки вот-вот разорвутся или еще что похуже. Начинают уносить куда-то, рядом не видно ни машины, ничего, куда бы можно положить нефора. А нести его так по городу довольно рисковано. Фэнг решил хотя бы привлечь к себе внимание, крикнув хоть что-то, пока те не скрылись в темноте улиц. Бежать и бить бесполезно, еще себе болячек нанесет.
— Вы ебнутые! Вам пизда, мрази! — кричал каратист вслед, но те даже не обернулись, а один из незнакомцев даже прыснул, говоря что-то невнятное в ответ.
После этого светлый побежал в здание, чтобы сообщить о случившимся. Если будет нужно — Фэнг обыщит каждый лес в этом ебучей Питере, каждый сантиметр изучит, под каждый кустик загланет, куда только можно посмотрит и проверит. На сердце очень больно, страшно, оно сжимается, бьется с огромной силой, улетит будто в другую соту от такого огромного страха. Парень никогда не чувствовал таких сильных, яркий, до кругов в глазах эмоций, ни один эйфоретик или иной наркотик так не мажет, не вызывает таких чувств. Это нечто особенное, больше чем обычная тревога, что лишь на пару минут. Здесь дело и до приступа дойти может, если уж очень постараться.
Рассказал не только учителям, но чуть ли не всем, кто его спрашивал, почему он такой нервный. Так создалось облако обсуждения, в котором создавались и новые слухи на ближайший месяц, злобные голоса, которые хотели только драмы, да и побольше истерик с интересом наблюдало за театром одного актера — Фэнгом. Тот уже на срыве, сидит, колени к груди, руки туда же. Съежился, как еж, и ждет чего-то волшебного, мол, это все одна большая шутка и все в порядке, на крайняк это сон.
Но это реальность, и даже если ущипнуть себя, то не поможет.
АКТ 3. ПЕСЕНКА НОВОГОДНЯЯ
Хотя жить можно. Что херово —
курить подталкивает бес.
Не знаю, кто там Гончарова,
но сигарета — мой Дантес.
©Иосиф Александрович Бродский
Я медленно открываю глаза, в первые секунды я не понимаю, что происходит. Слышу шум машины, у которой явно плохой двигатель, что аж внутри слышно, как он работает, издавая неприятные, пердящие звуки. В скором времени понимаю, что сижу в чужой машине, ее запах проникает мне в ноздри, отчего мне становится тошно, прикрыв нос рукой я замечаю, что она вся в крови. Посмотрев на себя, понимаю, что все тряпье на мне порвано, как будто собаки все разгрызли. Я огляделся, хоть пространство было не очень то большим, но я долго вглядывался в узоры окон, лишь потом обратил внимание на водителя. Это был Мортис. От такой новости меня чуть не вырвало прямо в этой машине. Мне вдруг резко стало так страшно, конечности приросли к креслу на котором я сидел, дрожь напоминала стадо ползущих букашек, что ползали на мне. Удивительно, но я не связан, Мортис доверился мне, будто знал, что я все равно не выберусь и никуда не убегу. Все тело ныло, просило об отдыхе, просило, чтобы каждую открытую физическую и моральную рану залатали бинтом и детскими, родными и невинными объятьями. Вспоминая, что вообще произошло, я понял, что дико облажался. Мне не нужно было убегать от Фэнга, я тупо добровольно выкопал для себя могилу в прямом смысле.
— Что ты сделал? — спросил я тихо, мне до безумия страшно, в зеркале заднего вида я увидел его лицо, бледное, исхудавшее, сумасшедшее.
— Украл тебя, — сухо, без эмоций ответил он, неловко улыбаясь.
— Я понял, — я посмотрел на стекло, там быстро перемещались однотипные пейзажи, где есть только скудные деревца и сломанный, плохой асфальт, который никто не ремонтировал лет так 10, — ты меня убьешь?
— Само собой, милый, — спокойно сказал Мортис, и улыбка его разлилась по лицу, он явно получает наслаждения с всего этого цирка, что сам и устроил.
Я дернулся от такого открытого заявления и мне тут же поплохело еще больше, отчаяние пронзило меня, как иглой, даже больше как копьем. Мне всего 16, я хотел столько сделать в жизни, в моей головы были огромные и грандиозные планы, а теперь все так быстро закончится. О моей смерте поговорят недельку и все забудут, не вспоминая. А мама? Мама будет очень огорчена, конечно же, очень много слез прольет и будет лить всегда при упоминании меня. После пару секунд этого заявления я смирился, по моих щекам лились ручьи соли, но это не из-за страха, а из-за пустоты. Мортис проткнул меня им и вытащил, оставив только черную дыру, что разрастается с каждой секундой все больше. Я чувствую пульсацию рядом с виском, в глазах темнеет, я вот-вот откинусь самостоятельно.
— За что ты так со мной? — мой голос вовсе перешел на шепот.
— Потому что мы
обречены.
— Оставь меня, сука.
Гробовщик промолчал, проходясь рукой по лицу, я не знаю, слезы ли свои он там протирал, но похоже частичка человечности в нем все же осталась.
— Оставь меня, я хочу жить нормально, ты делаешь мне больно, разве ты не понимаешь? — всхлипывая, говорил я, шепча что-то про себя, то ли молитву, то ли проклятье всего живого.
— Я хочу быть с тобой, и мы будем, но не здесь.
— А я не хочу, пожалуйста, отпусти меня, я все отдам, — нормальные слова превратились в истеричные упрашивания, конечно, не нужно падать настолько низко, но, а что делать в такой ситуации?
— Уже поздно, уже слишком поздно, — Мортис, словно паранойик повторял эти слова, будто даже не слушая, что я ему твержу. Мне кажется, он явно под веществами.
— Что будет со мной потом? — я уже начинал думать будущим, точнее, что будет со мной после смерти, когда я уже не узнаю ничего.
— После того, как я расправлюсь с тобой, то уеду отсюда обратно к себе, тебя быстро найдут, будет дело скорее всего. Потом твое лицо будет светится во всех газетах и пабликах со строчками: «ох, боже, какая трагичная смерть у такого молодого юноши!». А через месяц про тебя забудут, — он вздохнул, — но не я.
— Зачем ты все это делаешь?
— Я решил, что если ты не мой, то значит ничей более. Меня блевать тянет от того, как ты трешься со своим Фэнгом, вы совершенно не сходитесь ни характерами, ни какими-то более другими чертами поведения. Я — лучший вариант для тебя, я хотел все вернуть, хотел как лучше! — он вскрикнул, позже так же понизил громкость голоса, — но ты не желаешь, поэтому все идет именно так, ты сам этого захотел.
— Ты больной, больной урод! Я тебя ненавижу, ты эгоист, что думаешь только о своем «я». Виноват не я, а как раз таки ты! — сматерившись, я стал осматривать все на что падал мой взгляд и то, что поможет мне сбежать отсюда.
— Успокойся, это в любом случае произошло бы.
— Ты буквально уничтожаешь мою жизнь сейчас! Ты можешь свалить отсюда к себе, а меня оставь, умоляю, я тебе буду благодарен до седьмого неба.
— Мне не нужны твои благодарства, я хочу лишь удовлетворить свой голод, и ты это знаешь, — под голодом Мортис имел ввиду свое животное желание убить меня и забрать себе.
— Ты монстр.
— Я знаю.
Так мы ехали в тишине пару минут, я ве так же отчаянно ревел, уже не стеснялся переходить на крики от отчаяния, гробовщик не возникал, все так же спокойно рулил, в нем будто ничего не скулит, он не чувствует базового чувства эмпатиии — настоящее животное.
— Знаешь, Эд, — начал Мортис, его голос дрожал, хотя убивать будут не его, — я тебя так люблю на самом деле, а ты не видишь этого, — что ж, теперь мы перешли к откровениям, очень они мне важны перед моей же смертью.
— Я тебя ненавижу.
— А я до безумия люблю, — прыснул он, это никак не помогало разбавить обстановку, мне по прежнему было до ужаса плохо, я хотел повесится прям в этой машине, а ее запах душил меня, — я как понял, ты любишь Фэнга?
— С чего ты решил? — помутненный я спросил, этот черт все-таки попал прямо в яблочко.
— Он спас тебе жизнь, и твой взгляд на него в тот момент… Я бы отдал миллионы, чтобы ты так же смотрел на меня.
— Был бы ты адекватным для начала.
— Так все-таки ты любишь его?
— Да.
Мортис замолчал, ничего больше не говорил. Видимо мои слова сильно ранили его эго, хотя так ему и надо. Пусть будет рыдать также как и я, пусть страдает так же, как и я. Пусть в аду вообще сгорит, даже когда я сдохну, то буду приходить к нему ночью в самых ублюдских образах, демонах и тому подобное. Я явно убью ему жизнь. С такими мыслями я улыбнулся, да, я не лучше Мортиса, но какая уже разница-то? Мне осталось жить максимум час. Я трясусь и не могу остановить это, но я спокоен, абсолютно.
— Ты сам себе могилу капаешь, — тихо сказал гробовщик. Мои слова явно тронули его самолюбие.
— Мне нечего терять, — ответил я с такой же тональностью.
Никто не возразил моим словам. Продолжать спорить, молить о чем-то его не хотелось. Ничего не хотелось. Я начал вспоминать все хорошее, что было со мной когда-то. Я нырял в недра своей памяти последний раз с надеждой, чтобы там, где-то в раю (или в аду) я не забыл все это. Мы ехали так еще пару минут молча, я вовсе не следил за временем. А одна минута перерастала в часы, а то и сутки. Молчание лишь создавало чувство недоговоренности, и это облако висело с больший восклицательным знаком, но внимание на него никто не обращал.
— Как быстро меня найдут?
— Думаю, спустя минут 5 после убийства. Я не везу тебя куда-то в окраины города, это слишком невыгодно. Мы едем в лес, который около твоего дома, буквально метров 100 пройдем и там уже, — он притих.
— Скажи Фэнгу, где я буду, пожалуйста.
— Зачем?
— Пожалуйста. Я хочу чтобы он меня увидел. Мы поссорились просто.
— Ладно.
Мортис взял телефон, открыл мессенжер и начал что-то печатать моему другу. На дорогу он не смотрел и мне стало не по себе, мол, щас врежимся куда-нибудь и оба подохнем (хотя так даже лучше). Гробовщик написал все, что можно и нельзя.
— Я сказал, чтобы пусть ехал в лес сзади твоего дома, несколько метров пройдет и там увидит тебя. Про себя же ничего не сказал, мне еще на свободе быть хочется.
— Спасибо, — кротко ответил я, смотря в окно, ища последние рычажки надежды, но однотипный пейзаж так и не поменялся, — а почему мы так долго?
— Прошло всего минут 20, осталось ну плюс-минус 5.
Я не ответил. Опять погрузился в мысли и чуть ли не уснул. Моего тело ужасно болит, поэтому сомкнуть глаза я кое-как смог, и то раз через раз пялился в лобовое стекло, когда судороги проходили по телу. Мортису было все равно по виду, не знаю, что у него в голове. Я начал думать о Фэнге, тоже наверняка сильно расстроится, все-таки он любит меня, наверное. Я его тоже люблю, за столь короткое время я привязался к нему, одел поводок и дал ему разрешение обращаться со мной, как с собакой, причем все это было добровольно, по моей воле. Все чего мне хочется сейчас — это обнять его, прижаться к нему, быть защищенным. Фэнг обещал, что всегда поможет мне, он правда пытался, но сейчас мы оба надурили, а возможно только я.
«Мы даже не целовались» — подумал я и прыснул. Жалко конечно, что этого уже никогда не будет. Ну и ладно.
Я вот-вот уже должен погрузится в сон, из мира грез меня вытащил Мортис, что тряс меня за плечи.
— Я не выйду, — страх опять въелся в мою голову и не собирался уходить, отчаянно прижавшись к сиденью, я просил Бога о милостыни передо мной.
Гробовщик, не вытерпев, взял меня за ноги и потащил. Я начал кричать, брыкаться, просить о пощаде и тому подобное. Мы шли все дальше и дальше, машина с каждым шагом переставала быть ко мне близкой. Я начал вдыхать запах хвойных деревьев, который вроде как лечит, но в данный момент только калечит. Огромные ветки с хвоей пугали меня, они страшны, обезнадеживают. Я ненавидел все в этот момент.
Я хочу домой.
Пожалуйста.
Я кричал эти слова все громче и громче, я надеялся, что вот-вот все кончится, это все шутка, сон или еще что-то. Но нет, меня все так же несли куда-то в неизвестное направление.
Все мои крики закончились, когда меня бросили на сырую землю. Я оцепенел, замолчал и ждал своего конца. Мои эмоции менялись каждую секунду, плелись с одного острова на другой.
Знаете, я уже ничего не хочу говорить. Не хочу вставлять красочные выражения в свои речи, чтобы вам было лучше и интереснее читать. Знаешь, что я чувствую сейчас, читатель? Нихуя. Во мне пустота. Во мне нет тех красочных и банальных эмоций по типу страха или смирения. Ничего нет. Ебучая пустота меня прожгла насквозь и говорить тут больше нечего.
Я лежал на снегу, молчал и просто ждал. Мы пялились друг на друга еще пару секунд, потом Мортис пошел к какому-то кустику и достал откуда что-то типа топора. Увидев его, я встал и попытался хотя бы ползти, гробовщик лишь медленно подходил ко мне, пристально наблюдая за моими действиями. Видимо, в такой по истине особенный момент в нем проснулась жалость. Он все тянул этот момент, но не из-за наслаждения. Все таки первое убийство, особенно своей первой любви, действительно сложно.
— Блять, ты серьезно сделаешь это? — спросил я голосом полного разочарования и внутреннего страха за свою, пусть и короткую, жизнь.
Он кивнул головой, направил топор к моему плечу.
— Пойми, ты же будешь жалеть об этом, зачем нам обоим такой исход? — мне попрежнему не отвечали, я до конца старался держать спокойную нить диалога.
Я почувствовал металл около предплечья, тремор стал еще сильнее.
— Мортис, сука, будь человеком хотя бы раз.
Я может бы еще что-нибудь сказал. Но когда я почувствовал, что топор в моем плече, то я перестал думать. Я пронзительным криком заорал от боли. Удивительно, но меня не хуярили топором несколько раз, видимо жалость его была сильнее. Но мне и этой радости хватило, чтобы полностью прочувствовать вкус смерти. Я посмотрел на свою рану, она была огромнейшей, кровь текла ручьем, пачкая одежду и белый чистейший снег. Контраст моей крови и белоснежной пелены красиво сочетались, создавая больно красивую и эстетически-привлекательную картину. В глазах были то разноцветные круги от боли, то черные провалины. Гробовщик же просто смотрел на меня молча, ни говоря ни слова.
— Сука, сука, сука, за что ты так, мразь ебанная, — кричал я, по моим щекам текли горячие слезы, которые хоть как-то согревали меня. Куртки на мне нет, я не ебу куда дели. Я был в одной толстовке (и то не своей) и в штанах.
Гробовщик еще немного полюбовался этой картиной, а потом увидел, что я начинаю терять сознание от болевого шока, и присел ко мне.
— Я люблю тебя, Эд-ди, — сказал он и, вытаскивая топор, поцеловал меня.
Глаза мои закрылись, и я видел лишь сплошную темноту.
Мне уже не больно, мне не страшно, теперь я буду в более лучшем месте за свои мучения.
Море уходит вспять.
Море уходит спать.
