───── ◉ ─────
До ближайшей железнодорожной станции остаётся несколько километров, когда Мукуро поднимается с пола. — Пора. Не дожидаясь реакции остальных, он использует захваченное тело Ланчии, чтобы вскрыть широкие двустворчатые двери резким движением. За мгновенье до того, как они ударяются об ограничители, Кен успевает подскочить и подставить руку, чтобы они не слетели с петель. Мукуро даже не смотрит в его сторону. Холодный утренний ветер бьёт ему в лицо. Впереди, в дверном проёме, стремительно мелькают деревья, сливаясь в одно аляповатое пятно. Солнце едва поднялось над горизонтом, и в глубину леса, где они проезжают, ещё не попадают прямые лучи. Он кивает в сторону улицы: — Выходите. На него уставляются семь взглядов. Шесть недоумевающих и один — безразличный, с четвёркой в правом глазу. — Чего застыли? Хотите засветиться на камерах на станции? На новичков в банде приказ мало влияет — инстинкт самосохранения все ещё превышает готовность подчиняться, а вот друзья детства согласно кивают, подступая ближе к краю. Кен хватается за дверь, высовываясь наружу и оценивая землю вокруг рельсов. Плавный склон, покрытый гравием, и толстые стволы деревьев прямо под ним пророчат не самое приятное приземление, но на их памяти бывало и хуже. Не медля больше ни секунды, Джошима прыгает с края, оборачивая свою голову руками и подтягивая ноги к груди. Оставшимся в вагоне остаётся только гадать, пережил ли он этот прыжок. Недолго думая, Чикуса следует за ним, пропадая за краем двери, после чего Мукуро посылает туда же Ланчию. Новички банды трепещут в ужасе, наблюдая за тем, как их число стремительно уменьшается. — Последний шанс, — с усмешкой сообщает Мукуро. Ужас на их лицах доставляет ему неимоверное удовольствие, но времени наслаждаться и правда не остаётся, поэтому следующим выпрыгивает он сам. Холодный ветер сопровождает чувство невесомости, обволакивая его. Чувство знакомое, приятное — и так же знакома боль, когда его тело врезается в гравий. Мелкие острые крупинки царапают кожу, едва не пробивая насквозь. Мир вокруг кружится, расплываясь многоцветными пятнами, и дикая боль не прекращается, пока он не скатывается на траву. Мукуро цепляется за холодную землю, собирая в кулаке влажную зелень, и его движение замедляется. Незадолго до полной остановки, его лицо искривляется в раздражении, когда он слышит глухой хруст сломанного пальца. Никто больше может услышать это в хаосе приземления, а когда он поднимается с земли, то все травмы скрыты туманом, и на нем нет ни единой царапины. Лишь в правом глазу горит Пятый Путь. Шелест деревьев перекрывает приевшийся монотонный шум, когда поезд стремительно удаляется в направлении городской станции. Впервые за месяц Мукуро оказывается в тишине и спокойствии. Совсем ненадолго, но это мгновенье, кажется, длится вечность. И это чувство — давно забытое, но такое приятное — провоцирует странное воодушевление в глубине его души. Столь длинный путь, но только сейчас он окончательно понимает, что это произошло. Он снова на свободе. И он сильнее, чем когда-либо прежде. Подъем духа холодком разливается под его диафрагмой, призывая вдохнуть полной грудью. Хвоя. Мокрая земля. Дождь. Запахи, так похожие на сырость тюремной камеры, ощущаются сегодня совсем по-другому. Как начало новой, лучшей жизни. — Все в норме? Громкий крик Кена обрывает его мысли, не позволяя достигнуть катарсиса. За спиной Мукуро уже собираются потрепанные сообщники. М.М. недовольно ворчит, расчесывая пальцами короткие волосы, Чикуса лениво наблюдает за остальными, а Джи-Джи поддерживает хромающего Птичника под плечо. Все в сборе. Никто не посмел пойти против приказа. Инстинкт самосохранения оказался успешно подавлен коллективизмом. Что и требовалось доказать. Мукуро наклоняется, чтобы отряхнуться. Украденная одежда сидит на нем несуразно, зауженные штаны собираются волнами у коленей и щиколоток, как у ребёнка, примеряющего вещи взрослых. — Проверь территорию вокруг, — кивает он Птичнику. Через несколько минут десяток пташек, жёлтыми пятнами выделяющихся на фоне густых крон деревьев, возвращаются к ним. — На станции кто-то вышел, но вокруг леса никого. — Разве это не продовольственный поезд? — удивляется М.М. — Иногда люди договариваются с водителями нелегально. В эту дыру ездит всего один пассажирский, только раз в день, — поясняет Чикуса, которому пришлось ранее организовывать их дорогу в Японии. — Некоторым время рейса не подходит. Мукуро поворачивается к Птичнику. — Насколько уверен, что это не за нами? — Выглядит слишком нормально для Виндиче. И среди мафии я его ещё не видел. — А-то ты её много видел, — снова возникает девушка. — Уж побольше всяких малолеток. — Всякая малолетка сейчас тебе кларнет засунет в… — Заткнитесь оба. Сколько можно спорить? — первым встречает Чикуса. — Верно, не стоит задерживаться. Разберёмся с попутчиком после, — соглашается Мукуро. Показав направление коротким жестом, он ждёт, когда остальные выдвинутся в путь, а сам завершает эту колону. Но стоит сделать пару шагов, и ухмылка вновь сползает с его лица, как плохо сидящий костюм. Он замедляется, отставая от банды. Знакомое чувство опасности сдавливает его сердце мощной хваткой. Каждый порыв ветра, каждый куст, задевший лодыжку, каждая скатившаяся по загривку капелька пота ощущаются в разы сильнее, чем прежде, словно чувствительность кожи усилилась многократно. Тревога сосёт под ложечкой, заставляя Мукуро обдумывать каждый шаг. Когда под его ботинком хрустит очередная ветка, он понимает: нет, это не похоже на предчувствие опасности. Дыхание смерти в затылок ему хорошо известно, и это не оно. Но что это тогда? Всю дорогу напряжённый Рокудо, неспособный разобраться со своими инстинктами, готовится в любой момент вступить в бой, но, к его недоумению, ничего не происходит, а ощущение преследования пропадает само по себе за пределами леса.───── ◉ ─────
Назойливое жужжание захватывает весь зал, когда Кен сбивает улей. Большая его часть падает на пол, разлетаясь на куски, но у самого потолка, на высоте четырёх с лишним метров сохраняется основание, вросшее в прогнившие деревянные балки, словно плесень. Игнорируя облако разъяренных насекомых, Кен продолжает сбивать остатки. Под его левым глазом красуется изображение обезьяньей морды. — Долго ещё? — стонет недовольно М.М. — Почему нельзя было дать эту работу близнецам? Они бы его, наверно, и сожрали… В руках она сжимает потрепанную жизнью метлу, но не рискует подходить ближе, чтобы убрать обломки. Чем больше она медлит, тем больше вязкого мёда стекает на пол. Он просачивается в широкие трещины плитки, заполняя чёрное пространство и подсыхая там. — Если повредят что-нибудь, мы уже не починим эту развалюху. М.М. недовольно уставляется вверх. Высокий потолок над ее головой отделан резными балками, которые когда-то выглядели хорошо, но теперь прогнили, грозя свалиться на голову следующему посетителю. — Ну и хорошо. Давно пора. Это место бы снести подчистую и построить что-то по-настоящему красивое. — Кто строить будет? Ты? — У Мукуро достаточно денег, чтобы построить город. — И недостаточно алиби, — звучит более грубым, низким голосом, из-за спины девушки. Она подскакивает, чуть было не роняя метлу. Позади неё стоит Ланчия, сверкая ярко-красным глазом и говоря словами совершенно другого человека. Она теряется под его взглядом. — Если на этом месте ни с того, ни с сего появится новый город, возникнут вопросы. И мы ещё недостаточно знаем об обстановке, чтобы сражаться с Вонголой. Нужно пользоваться тем, что есть. И заботиться об этом. Так что не тормозите. — Да, сэр. Её слова звучат в пустоту, ведь Мукуро уже оставляет захваченное тело и возвращается в своё. Пока подчинённые занимаются тяжёлой работой по разбору мусора и грязи в развалинах старого кинотеатра, он лениво прогуливается по разбитым гранитным дорожкам своих новых владений. В глазах Мукуро заброшенный парк Кокуе выглядит полем боя. Когда-то величественный и любимый всеми, он был забыт создателями и теперь воевал в одиночестве. Ржавчина, поедающая железные аттракционы, заключила союз с океанами сорняков, душа остатки цивилизации в этом месте. Коррозия доходила до центра механизмов, дожди размывали их, деревья прорастали насквозь, а затем в пустых «трупах» слились мелкие животные. Мукуро думает, что разгадал секрет этой жизни. Неважно насколько сложное и совершенное — всё умирает, когда сдаётся и прекращает борьбу. Кора молодой лиственницы не царапает его ладонь, когда он сжимает её. Совсем юное дерево еще такое тонкое, что кончики его пальцев легко касаются основания ладони, обхватив его целиком. Мукуро мерещится, что он чувствует мягкий пульс под своей рукой. Где-то в другом месте это дерево было бы прекрасно, но здесь, пробив трещину в старой прогнившей лавке, оно не что иное, как захватчик, решивший присвоить землю себе, словно ничейную. Он сжимает кулак сильнее. Когда настолько юное дерево ломается пополам, оно не может даже издать хруста — лишь тихий скрип. Липкий древесный сок стекает по ладони иллюзиониста. Он подносит её к лицу, разглядывая. Светло-жёлтая жидкость почти не видна на бледной коже. Странное ощущение сковывает Мукуро. Всё его нутро воспринимает это действие, как убийство, но руки остаются почти такими же белыми. Словно ничего не произошло. Никто не узнает, никто не обвинит. Вскоре это чувство перерастает в воодушевление. Мягкая улыбка расплывается на тонких губах, и ноги сами ускоряют шаг, пронося его вдоль развалин аттракционов. Бетонные дорожки сменяются потрескавшимися плитками, а затем и вовсе пропадают, выводя Мукуро к небольшому лесу позади парка. На земле, уже отвоеванной природой, когда-то ровные тропинки поросли громоздкими сорняками, перегораживающими путь. Стебли цепляются за потертые ботинки и широкие штанины, словно пытаясь задержать его, чтобы он не вздумал идти дальше. Наплевав на их предупреждения, Рокудо прорывается вперед. Ему не хочется потакать каким-то растениям, и он быстро об этом жалеет. Громкий щелчок застает его с высоко поднятой ногой. В мгновенье ока Мукуро спотыкается, цепляясь за ближайшее дерево, и прижимается к шершавой коре. Сердце отбивает набат в его ушах. Он думает: так быть не должно. Не должно быть так быстро. Рука ныряет за пояс. Пальцы обхватывают холодный серебряный револьвер. С оружием в руке ему легче выглянуть из-за ствола в поисках источника звука. Лес выглядит абсолютно нормально, но этот звук, этот проклятый звук не может быть ничем другим… Щелчок повторяется. Мукуро чувствует себя идиотом. Он прислушивается ещё раз, прижимаясь спиной к дереву, и, да, всё верно. Этот звук гораздо тише и мягче. Больше похож на пластик, чем на сталь. Курок спускается иначе — громче, стремительнее; его ни с чем не перепутать. Мукуро прячет револьвер под пиджак, не выпуская из рук, и покидает свое укрытие. Следуя по заросшей тропинке в лес, он внимательным взглядом оглядывается по сторонам и быстро замечает причину своей секундной паники. В заброшенном парке не должно быть людей, кроме их банды, и до ближайшего города почти час пути, но, без сомнений, он видит еще одного человека. На небольшой опушке с проржавевшими качелями спиной к нему на корточках сидит мужчина. Мукуро не может разглядеть, чем он занят, но делает свои выводы по движениям рук и звукам. Мукуро выпрямляется и медленно ступает ближе. Листья хрустят под его ботинками мягко, неразличимо для человека без особых навыков. Раздаются ещё пара щелчков. Мужчина неподалеку переминается в своём скорчившемся положении, опуская фотоаппарат, чтобы оценить получившиеся снимки. Даже подойдя ближе, Рокудо не может разглядеть его выражение лица, видя лишь спину и ворох длинных каштановых волос. Оказавшись на достаточном расстоянии, он подаёт голос первым, намеренно звуча громче и грубее. — Ты кто? С испуганным вдохом мужчина дёргается и падает назад, приземляясь светлыми джинсами на землю. Фотоаппарат выскальзывает из его пальцев. Он едва не разбивается, но мужчина успевает подцепить ремешок пальцами, предупреждая удар об землю. Он облегченно выдыхает и поднимает взгляд. Их глаза встречаются, и Мукуро кажется, что это его сейчас сбило с ног. «Мужчина» на деле оказывается довольно молодым парнем; просто крепко сложенное тело создало неправильное впечатление со спины, но мягкую кожу лица ничем не скрыть. Вокруг его глаз да между бровей собрались морщинки, но совсем неглубокие, вызванные скорее стрессом, а не возрастом. У этого молодого парня под ухом виднеется тонкий шрам. Он привлекает Мукуро, как только тот находит в себе силы оторваться от больших карих глаз, наполненных удивлением и лёгким испугом. Недостаточно ровный, чтобы быть от лезвия, но проходящий так безупречно параллельно сонной артерии, что сомнений быть не может: не несчастный случай. Прошлый опыт приказывает Рокудо атаковать первым или скрыться с помощью иллюзий, а он всё равно остаётся прикован к месту. В фигуре и чертах лица незнакомца находится так много знакомых — мафиозных — деталей, но по какой-то причине ни один его инстинкт не начинает бить тревогу. Даже вездесущая паранойя молчит, словно ничего не произошло. Незнакомец неловко потирает затылок, поднимаясь с земли. Его фигура угрожающе возвышается над подростком, но когда он открывает рот, раздается мягкий и спокойный голос; как у учителя младших классов, которого Мукуро видел, проникнув в семью Ланчии. — А ты кто? — Я первым спросил, — хмурится Мукуро, пытаясь разглядеть фальшь в чужом поведении. — Кто ты и что здесь делаешь? — Имя Ёши. Я живу тут, в городке неподалеку. Намимори. Ну, жил до окончания школы. Твоя очередь. — Ты не сказал, что тут делаешь. Ёши машет фотоаппаратом в воздухе. — Пришёл навестить парк, куда ходил в детстве. — От парка ничего не осталось. — Напротив, — противится парень, качая головой. — Многое пока цело. Вот ещё лет через пять, десять, двадцать — ничего не останется, а я без фотографий даже не вспомню, как оно выглядело. Его логика ускользает от Мукуро, не привыкшего иметь «материальные воспоминания». Он пытается понять, но все выводы упираются в практичность — чем больше у тебя вещей, тем труднее будет сорваться с места или замести следы. Если ты будешь создавать материальные воспоминания, то кто-то может увидеть их. Сплошные недостатки. — Может, если ты не можешь запомнить такие простые вещи, тебе оно и не нужно. — Или у меня просто паршивая память, — усмехается грустно Ёши. За этой улыбкой проскальзывает столько невысказанной скорби, что Мукуро на мгновенье оторопевает. Как бы он ни пытался найти обман, в этих словах нет ничего, кроме искренности. Странный парень выглядит, как чужеродное пятно в этом месте. Его чистые джинсы и толстовка никак не вписываются в мрачную картину, словно кто-то капнул яркой краски на холст. Ни один уважающий себя шпион или разведчик не выглядел и не вёл бы себя так нелепо. Тем не менее, Мукуро всё равно его осаждает: — Не ходи здесь больше. Кокуе Ленд теперь мой. Ёши пялится на него недоуменно. — Заброшенные территории обычно принадлежат государству. — Больше нет. Заброшенный — значит ничей. Значит, кто угодно может его присвоить. Теперь он мой. Не ходи здесь больше. — Не думаю, что это так работает… — У меня это работает так. В голосе Мукуро нет сомнения, ведь его системе координат подобные вещи — само собой разумеющееся. Он смотрит на нового знакомого, словно тот ворвался на задний двор его родового поместья. Разноцветные глаза сверкают уверенностью, хоть и вынуждены смотреть снизу вверх на превосходящего в размерах собеседника. Ёши неловко почесывает затылок и переминается с ноги на ногу. Он выглядит совсем как смущенный взрослый, которого ребёнок вытянул в ролевую игру с магией и драконами, заставляя носиться по улицам в картонных доспехах. — Хорошо, — сдаётся он, говоря чересчур формально. — Приношу свои извинения за вторжение без предупреждения. Снисходительный тон заставляет Мукуро закатить глаза. — Проваливай уже. Под чутким взглядом иллюзиониста молодой человек вынужден покинуть территорию парка. Наблюдая за тем, как он перелезает через дыру в железном заборе, Мукуро понимает, что это не место не такое спокойное, как ожидалось. Если какой-то местный житель завалился на его территорию, то что уж говорить о возможных вмешательствах Вонголы?───── ◉ ─────
Чикуса с удовольствием наблюдает за тем, как Кен спотыкается об торчащую из порога скобу. Тот смачно врезается ухом в дверь и ругается себе под нос. — Я предупреждал, — говорит Какимото, но его безэмоциональный голос не может обдурить друга. Он даже в тишине почувствовал бы это злорадное смакование собственной правоты. — Пошёл ты, четырехглазый. Потирая ухо, Джошима возвращается к прежнему занятию. Ещё ранним вечером, закончив с выполнением приказов, он начал свой патруль, и вот уже пятый час мерил шагами парадную кинотеатра Кокуе. Казалось, никто не мог оторвать его внимательный взгляд от пейзажа улицы. Но никто и не пытался. Чикуса присоединился к нему исключительно, чтобы обсмеять за собачье поведение, но в итоге простоял там несколько часов и сам, борясь со сном. Облачное небо залилось фиолетовым закатом, потухло в глубокую синеву, а затем и вовсе почернело, освещаемое лишь тусклой луной. В какой-то момент на два этажа выше раздались споры — должно быть, Птичник снова принялся раздражать М.М., — но и они затихли, разойдясь по разным углам. Благо, теперь у них было полно пространства, чтобы не вцепляться друг другу в глотки, как только остаются наедине. Тяжелое дыхание Кена заглушает все остальные звуки на далёком расстоянии, но даже за ним чуткий слух подростков быстро выхватывает новый — шорох чего-то большого, волочимого по гравию. Когда они смотрят вверх, то видят, как по главной дороге парка к ним идёт Мукуро с громоздким пакетом в руке. Вместо безразмерной одежды на нем безупречно сидящая школьная форма, а на лице нет ни капли удивления тому, что они дожидаются его возвращения на пороге. Кен сначала подскакивает ближе, но тут же делает шаг назад, стоит расстоянию между ними сократиться слишком сильно. Чикуса замечает это, но не подкалывает его, обращаясь вместо этого к иллюзионисту: — Что за одежда? — Наша новая форма, — довольно заявляет тот, проходя мимо них внутрь здания. Пакет волочится за ним вверх по ступенькам. — На всех ориентировках мы в старых вещах. Да и в Японии проще слиться с толпой, как школьники. — А если спросят? Это существующая школа? — Нет, это только для нас. Довольное выражение лица Мукуро сообщает, что все идёт в точности по его плану. Проходя по коридорам, он оценивает чистоту и успешно разобранные завалы: достаточно для первого дня, хотя всегда есть к чему стремиться. В главном зале кинотеатра стало свежее всего, и оттого там собралось больше всего людей. Когда троица входит в двери, дремлющие по углам преступники подскакивают, словно и не ожидали её прибытия. — Размечтались, что я вообще не вернусь? — смеётся Мукуро, шагая к потрепанному дивану на возвышении. Несмотря на то, что это единственная удобная мебель здесь, никто не посмел занять его на ночь. М.М. хихикает первой. Её взгляд падает на груз в руках парня, и она тут же оказывается рядом, даже не скрывая корыстного подхода. — Я бы не посмела. Просто показалось, что вы решите остаться на ночь в более… презентабельном месте. — А чем это плохо? Девушка морщит крошечный носик, презрительно оглядываясь по сторонам. — Неважно, сколько раз мы здесь уберемся, это все ещё развалюха на окраине деревни. — Намимори вполне себе город. Маленький, но город. — Не для меня. Её настойчивость заставляет Кена в очередной раз раздражённо закатить глаза, но ничуть не беспокоит Мукуро. Напротив, стоит ему рухнуть на скрипучий диван, он тут же хлопает по месту рядом с собой. Над его ладонью поднимается облачко пыли, но — обычно брезгливая — М.М. ничуть не медлит, присаживаясь рядом. Мукуро, не глядя, запускает руку в пакет и достает мягкий свёрток, который она тут же принимает. — Пора заменить эти тряпки. — Это уж точно… Постой, а откуда ты знаешь мой размер? Ответом ей служит таинственный смешок. Одной охапкой Мукуро вытаскивает все оставшиеся комплекты одежды и бросает на свободную половину дивана. Откинувшись на спинку, он машет остальным: — Разбирайте. От нынешней одежды нужно избавиться. Полностью, чтобы по запаху даже Кен не распознал. Сожгите завтра. Упомянутый Кен оказывается единственным, кто пытается выдавить хоть слово благодарности, когда все налетают на обновки, но даже он звучит как-то скомкано и нелепо. В итоге Мукуро только отмахивается — это же издержки безопасности — и посылает всех переодеваться перед ужином. Животы урчат слишком громко, чтобы спрашивать «какой ужин после полуночи?». Последними из зала выбираются близнецы, пользуясь широкой щелью под потолком. Рокудо недовольно фыркает на это. На потолке за ними остаются глубокие следы от когтей. Он думает, что воспитывать половозрелых — пусть и ненормальных — преступников совершенно не входит в его планы, но кто-то должен заняться их неумением осторожно обращаться с его собственностью. Размышления о том, кого лучше всего обречь этой обязанностью, прерываются, не начавшись, когда он замечает свёрток подле себя. Единственный, который никто не забрал. Мукуро оглядывается, тут же находя молчаливый силуэт, замерший в абсолютной темноте, как манекен. На тонких губах расцветает злорадная усмешка. Закинув руку на спинку кроваво-красного дивана, он манит силуэт пальцем. — Чего это ты там встал? Никто ещё не освобождался от коллективной деятельности, наставник. Но силуэт начинает двигаться только тогда, когда его глаз вспыхивает Четвёртым Путем.