— Could you harbor me in paradise? Could you carry me into a better life?
Джисок проснулся поздно, комнату заливал солнечный свет. Он еле отскрёб непослушное тело от кровати, кривясь от любого движения. Настенные часы на кухне показывали двенадцать часов дня. Хорошо, что было воскресенье. На холодильнике он обнаружил записку от матери. Джисок, мы с отцом ушли на службу. Мы задержимся, так как останемся помогать в храме к подготовке празднования Вербного Воскресенья.еда в холодильнике, люблю, мама.
Останутся помогать в церкви? Но отец же с ночи. Впрочем, для них это не было проблемой. Они, как обычно, проторчат там весь день, а он, как обычно, потеряет это время дома один. Только теперь здесь не было Джесси, и некем было заполнить своё одиночество. Он мог бы поиграть на гитаре, если бы снова не порвал несчастную шестую струну. Гитара, музыка, одиночество, Джесси: всё это навевало мысли о Гониле и вчерашнем походе на индейское кладбище. Безумное действо, казавшееся лишь сейчас реалистичным сновидением. Действительно опасное и странное. Джисок принял душ, опустошил холодильник и вспомнил о лопате, что всё ещё стояла в его комнате. Когда он вернулся, даже не заботился о том, чтобы быть тихим: скинул вещи в угол и упал на кровать, провалившись в забвение. Этой ночью он спал как убитый. Либо родители не заметили ничего странного из-за спешки к своим религиозным сборищам, либо он не оставил следов. Но проверить всё-таки стоило. Джисок вернул лопату в гараж, соскоблил с неё остатки засохшей земли, вымыл ботинки, протёр пол и закинул всю вчерашнюю одежду в корзину для грязного белья, будто стараясь отчиститься от совершённого преступления. Тревожное чувство почему-то усиливалось с каждой минутой. И в половину второго Джесси вернулась. Странный скрежет застал Джисока в коридоре перед входной дверью. Звук был такой, будто кто-то скрёбся длинными когтями в деревянную поверхность так, как это делают собаки, роя ямки в земле. Джесси любила так делать. Его сердце на мгновение остановилось. Задержав дыхание, он потянулся к дверной ручке и отпер замок. Дверь отворилась и под собственным весом открылась в половину. Джисок отвернулся и даже не хотел смотреть в появившуюся щель, что впустила в дом полуденный ветерок. Воздух принес с собой зловоние гниения и сырой земли. По паркету неритмично зацокали собачьи когти. Он выдохнул, и тяжесть в грудной клетке сменилась помутнением в голове. Джесси зашла в дом, слегка виляя опущенным хвостом. За её лапами тянулась дорожка грязных следов. Джисок не испугался. Он не кричал, не хотел убежать, он просто не мог дышать. Ноги подкосились, и он сполз вниз по стене, задевая крючки с зонтиками и кепками. Один из них, не выдерживая, отвалился и попрыгунчиком заскакал по полу, привлекая внимание животного. Джесси медленно обернулась, и Джисок увидел её тёмные глаза, окутанные мутью. Дымкой смерти. Ветер продолжал гулять по дому, становилось прохладно. Парень не понимал, сколько минут прошло, время будто остановилось в момент его соприкосновения со взглядом собаки. В этом вязком состоянии оцепенения он подумал, что в глубине души чего-то подобного и ожидал. Он проснулся сегодня только ради того, чтобы встретить свою собаку с той стороны. Будто подсознательно он догадался об этом ещё вчера, на вершине валежника. — Джесс.. — он протянул дрожащую руку, подзывая собаку к себе. Животное повело ухом, но не сдвинулось с места. На узкой морде лежал отпечаток непонимания. Она умерла. — Джесси, иди ко мне, — его голос стал твёрже. Лапы дернулись, и она подбежала уже более резво. Хвост двигался, отросшая шерсть на ушах трепыхалась на ветру, только белая грива и очёсы на лапах приобрели пыльно землистый оттенок. Она умерла. Умерла. УМЕРЛА. Джисок протянул руку и осторожно коснулся холки, запачкав руку в земляных крошках и гнилых лиственных осколках. Собака принюхалась, будто вспоминая его запах, повернула голову и ткнулась носом в ладонь. От холода по телу парня пробежали мурашки. Волнительная абсурдная радость перемешалась в груди с отвращением.«Умерло, значит умерло»
Он с трудом поднялся, закрыл входную дверь, прошёл в кухню и отсыпал в ещё неубранную собачью миску корма из полупустой упаковки, которую мать не успела выкинуть. Джесси пришла на знакомый звук и с упоением опустошила миску. Она странно жевала, странно прихрюкивала и сидела в несвойственной ей позе. Она была другой. Затем он наполнил водой большой железный таз и принялся отмывать собаку от могильной земли. Джисок вымыл её несколько раз, но запах смерти никуда не ушёл, не перекрываясь даже шампунем с ароматизатором. Животное стояло тихо и покорно, ни разу не отряхнувшись от капающей с шерсти воды. Она никогда себя так не вела, принимая ванну. Это было неприятно. Обычно Джисок и сам промокал насквозь после таких водных процедур. Пару раз на него накатывала волна подступающих слёз, но он сдерживался, не позволяя эмоциям взять над собой верх. Он высушил животное и в два пятнадцать вышел из дома, примеряя на собаку намордник, к которому они с родителями так и не удосужились её приучить. Этот аксессуар больше был нужен встревоженным старушкам на улице, чем безобидной Джесси. Она хоть и была буйной собакой, но за свою недолгую жизнь ни разу никого не укусила. Но сейчас Джисок не знал, чего можно от неё ожидать. Когда он разрешил себе, наконец, подумать о Гониле, ему стало по-настоящему страшно. Турмалин во внутреннем кармане ветровки обжигал его. Джисок почти бежал по расцветающим весенним улицам, полуденное солнце пригревало спину. Он чувствовал влагу, наполняющую глаза. Ветер больно скользил по ним, осушая иголками. Гониля в магазине не оказалось. Сынмин недовольно взглянул на Джесси, напоминая Джисоку, что это запрещено. — Дай мне адрес Гониля, и я уйду, — нетерпеливо выпалил парень, отстукивая сумбурный ритм по тумбе прилавка. — С чего ты взял, что я знаю его адрес? — Потому что вы друзья. Сынмин хмуро глянул на разваленного перед ним подростка, и в его недовольство примешалась капля жалости. Его усталый встревоженный вид и красные глаза явно свидетельствовали о каком-то происшествии. Сынмин никогда до этого не видел его таким уязвимым. — Ты знаешь, что ты мне не нравишься, — начал он, открывая рабочий ежедневник, — но Гониль почему-то за тобой бегает, чего я искренне не понимаю. — Тебе не кажется, что это не твоё дело? — сбивчивый ритм пальцев перешёл в тревожный тремор. Джисок спрятал руки в карманы куртки, до боли сжимая в ладони поводок. — Верно. Не моё, — продавец опустил голову, вертя в руках сложенный листок. — Он просил передать это, если ты зайдёшь. Парень выхватил листок из тонких пальцев и развернул. — Спасибо, — бросил он и поспешил вон из магазина. Сынмин проследил за его силуэтом через стёкла витрин, вздохнул и вернулся к работе. Ку Гониль жил через пару улиц от магазина, чем несказанно обрадовал Джисока и его замученные мышцы. После вчерашнего ему следовало весь день проваляться в кровати с кружками горячего чая, а не бегать по городским тротуарам. Вскоре он был на месте. Из последних сил он вбежал на крыльцо неказистого старенького дома и, оглушённый колотившимся в груди сердцем, позвонил в звонок. Потребовалось сделать это ещё раза три, прежде чем услышать в стенах хоть какое-то шевеление. Гониль что-то неразборчиво пробубнил изнутри и открыл дверь. На Джисока тут же навалились плотные ароматы благовоний и духов, смешанные с застарелым запахом сигарет. Мистицист сонно облокотился о дверной косяк, завязывая пояс на красном халате, наброшенном на голое тело. На его шее висело множество бисерных украшений, перекрывающих руническую татуировку на солнечном сплетении. — Я же просил не приходить ко мне слишком рано, — он зевнул, прикрывая рот рукой. — Сейчас полдень, — нервно произнёс парень, притягивая Джесси к себе за поводок. — Входи, — Гониль мимолётом взглянул на собаку, отстраняясь. Они прошли внутрь, и тьма мистической пещеры проглотила их. — Держи, вытри ей лапы, — в руку опустилась заранее подготовленная мокрая тряпка, и Джисок действовал наощупь, пока Гониль не включил свет. — Ты её мыл? — Да, — ответил он, снимая верхнюю одежду. — Это хорошо, тогда следуй за мной, — он зашаркал тапочками вглубь дома. Ни в одной из комнат не было раскрытых штор, но Гониль просто включал свет там, где они проходили. Снаружи дом показался парню маленьким, но странная планировка комнат создавала ощущение широкого лабиринта. Джисок держал Джесси на коротком поводке, оглядываясь вокруг. Индийские и индейские мотивы на стенах сплетались воедино, образуя странную комбинацию. Повсюду были понатыканы свечи и расставлены палочки благовоний. В нескольких углах висели тканевые панно с изображениями из азиатской мифологии. Разобрать, корейские ли это картинки, Джисок не смог, но удивлён не был: было бы странно, если бы Гониль не разбирался в культуре своего народа, с его-то интересом к многонациональной магии. А вот Джисок мало что про это знал. Гониль остановился в дальней комнате, похожей на небольшую гостевую: тут стояли кресла из старой мятой кожи с накинутыми на них вязаными этническими полотнами и низкий стол с некоторыми кухонными принадлежностями. Мистицист открыл шторы, в складках которых затрепыхались колокольчики. Затем распахнул форточку и, плюхнувшись в кресло, включил в розетку медный расписной чайник. Джисок сконфуженно опустился на соседнее кресло и усадил собаку подле себя на полу. В носу зудело от концентрированного запаха ладана, стоявшего в комнате. — Итак, спрашивай, — перевязанная рука ловко открыла сигаретную пачку. — Это сделал ты? — медлительно произнёс Джисок, тут же испугавшись предстоящего ответа. — Как я уже говорил, это был микмакский могильник, — тихо ответил Гониль, поджигая сигарету. — И индейцы верили, что это священная земля. Она таковой и являлась до определённого момента. До того, пока Вендиго не испортил это место. — Вендиго? — перебил его Джисок, скрывая страх за неуместной ухмылкой. — Я не поверю в такие сказки, Гониль. Я не верю в магию! Он знал про легенды о Вендиго. Знал, как их трактуют современные исследователи индейцев — всего-навсего мистическая попытка объяснить такое страшное явление, как каннибализм. Зимой, в этих холодных местах, такие вещи не были чем-то удивительным. — Не верь, — произнёс мистицист ровным голосом. И на его спокойное лицо в сигаретном кружеве лёг отпечаток непоколебимой уверенности. — Только она от этого работать не перестанет. Скажи мне, твоя собака умерла? — Я этого не видел, — он упрямился. — Но ты же её похоронил. А сегодня она вернулась к тебе, и от неё пахло землёй. И сейчас пахнет, я чувствую этот шлейф смерти около тебя. Джисок закрыл лицо ладонями, не желая признавать очевидного. Он не мог поверить в какую-то старую индейскую магию, он ведь не сошёл с ума! Хотя присутствие Джесси рядом с ним говорило об обратном. Он опустил внимательный взгляд на собаку, свернувшуюся на полу. Она ни разу не попыталась снять намордник, а за время похода сюда не нюхала землю и не тянула поводок. У неё словно исчезла воля. Это было страшно. — Мои предки, — через несколько мгновений начал говорить Гониль, разливая заварку по кружкам, — прибыли в Америку ещё в конце прошлого века. Это был год подписания дипломатических соглашений между странами году так в восемьдесят четвёртом. Тогда, в Корее, наш род был известен своими лекарскими навыками, а ещё мы много путешествовали по стране, собирая местный фольклор разных её частей. И в то непростое время, отягощённое сложными отношениями с Японией, нам посчастливилось получить возможность уехать. Гониль рассказывал о событиях девятнадцатого века так, словно это было на прошлой неделе. Он выключил чайник и залил в кружки кипятка, пододвинув одну поближе к Джисоку. — Мой прапрадед увлёкся жизнью оклахомских индейцев. Он вёл с ними торговлю и постепенно пробирался всё восточнее по побережью, пока не осел в Мэне. Ходили слухи, что индейцы даже посвятили его в свои тайные знания и открыли возможность общаться с миром духов. Их отношения были построены на взаимопомощи. Прапрадед был видным целителем, и какое-то время отлично зарабатывал, работая траппером. А вот мой дед увлёкся тёмной южной магией, из-за чего кровь моего рода запятналась. Такое клеймо даётся на десяток поколений вперёд. Но я его не виню, эта магия не раз спасала меня в самых сложных ситуациях. Отец родился в Луизиане, но после учёбы переехал в Ладлоу. Гониль затих, погружённый в свои мысли. Джисоку хотелось спросить, где теперь его отец и мать, но решил, что не имеет право требовать такую личную информацию только лишь в целях утоления собственного любопытства. Они ведь даже не друзья. Чашки дымились горячим настоем из трав, Джесси сопела на ворсистом желтом ковре внизу. Джисоку было интересно слушать, он любил истории, хоть и не мог отделаться от мелочной мысли о том, что Ку Гониль — просто обманщик и выдумщик. Он звучал убедительно и выглядел, как человек, говорящий правду, по крайней мере, ту, в которую сам свято верил. Джисок тоже бы очень хотел ему поверить. — Докажи мне, что ты говоришь правду, — он твёрдо посмотрел на собеседника, встречаясь с его потерянным взглядом. — А ожившей собаки тебе недостаточно? — в глазах напротив вспыхнул странный холодный огонёк. — Недостаточно, — упёрся Джисок. Гониль серьёзно посмотрел на него, вертя маленькую серьгу в ухе, будто решаясь на важный шаг. Затем встал и принялся рыться в ящике комода у окна. Он быстро нашёл, что искал. — Протяни сюда руку, — попросил мистицист, присев около Джисока на угол стола. Тот послушно повиновался. Ощущение чужого могущества, возникшего в момент колдовства на кладбище, вернулось. Не говори, только, что нарочно спланировал эту ситуацию. Гониль обхватил чужую ладонь. Острая игла уколола мозолистый палец, и на коже выступила капля крови. — Ай! — Джисок поморщился от неприятной пульсации, когда Гониль выдавил несколько капель в свою кружку. Затем он накрыл чужой палец смоченным в спирте кусочком ваты, вернулся в своё кресло и залпом осушил кружку кровавого чая. Джисока передёрнуло, и утренняя мамина еда отозвалась в желудке. Гониль на него не смотрел. Неизвестные слова тихо слетели с его губ, волосы скрыли колючие ледяные глаза. — Ты готов? — хрипло спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил. Да, я нарочно спланировал эту ситуацию, позволяя ему взять надо мной контроль. И какая из его масок теперь более истинна? В глазах потемнело. Голова налилась кровью, что было похоже на скорый обморок. Джисок инстинктивно схватился за волосы, пытаясь прогнать наваждение, но оно лишь сильнее застилало видимый мир. Мозг заныл, извергая из недр воспоминаний самые отвратительные: ранняя школьная жизнь, непонимание окружающих и насмешки; серый, гнилой и уродливый мир, в котором он живёт; домашние вечера равнодушного одиночества и борьбы с собой, искажённое отражение в зеркале и предплечья в пластырях; болезнь Джесси, вечные споры с родителями, слёзы и мечты о смерти. Болело нестерпимо. Он тихо захныкал, не в силах произнести ни слова и попросить закончить эту пытку. Он всё понял, он был не прав. Пожалуйста. — Пожалуйста, прости меня. В следующую секунду зрение вернулось, а щека упёрлась во что-то мягкое. Боль прошла также резко, как и началась. Красный халатный ворс пах кондиционером для белья с цветочным ароматом. На уставшей голове покоилась перебинтованная рука. Джисок повернулся и скользнул мокрым от слёз носом по груди Гониля. Неосознанно втянул носом воздух, ощущая ореховые нотки, и отпрянул. — Я тебе верю. — Прости, — Гониль сконфуженно отстранился и вернулся на своё место. — Мне бывает сложно сдерживать эту силу. Обычно я лишь прибегаю к помощи карт или рун и рассказываю людям их возможное будущее. — Предсказания по кофейной гущи — не лучшая самопрезентация, знаешь ли. — Ты это помнишь? — Гониль удивился, наливая себе ещё одну кружку травяного настоя. Джисок прыснул, вспоминая их первую встречу два года назад в музыкальном магазине. Тогда он скопил немного денег на Рождество и в свой день рождения планировал купить новых пластинок. Он редко бывал в этом магазине, предпочитая ездить на окраину Бангора в комиссионку к двоюродному дяде. Но в тот раз он решил раскошелиться, чувствуя необъяснимую потребность в новой музыке. Гониль тогда только устроился на работу, поэтому старался всячески рекламировать свои эзотерические услуги. Он помог Джисоку определиться с выбором струн, порекомендовал несколько пластинок новых групп и, когда тот уже собирался уходить, предложил ему погадать. «На чём?» «Да я хоть на кофе могу, ты любишь кофе? Я тебе сейчас сделаю!» И, когда Гониль вернулся из подсобки с дымящейся чашкой, от Джисока остались лишь несколько мятых купюр в монетнице. — Тогда я подумал, что ты сумасшедший. Но твои музыкальные рекомендации мне понравились, поэтому я вернулся снова, — парень улыбнулся, пробуя остывший чай. — Мне это приятно. — Но всё-таки, — вдумчивость в его голосе вернулась, — моя собака воскресла из-за того места или твоих фокусов? — Даже если бы я очень захотел, не смог бы провернуть нечто подобное. Там обитает огромная старая сила. Ты знаешь, есть такие мистические места. Ты приходишь туда, подпитываешься, что-то отдаёшь, а что-то получаешь взамен. Микмакский могильник может дать тебе очень многое, но потом за это обязательно придётся расплачиваться, — Гониль закурил вторую сигарету, Джисок поморщился от едкого запаха. — Что ты имеешь в виду? — Не ходи туда больше. Как бы тебе не хотелось и как бы не тянуло. А тянуть тебя будет, уж поверь, — он потёр переносицу. Его руки слегка дрожали. — Тебе будет хотеться спасти кого-нибудь от горя, как я спас тебя. Потому что кладбище — тайное место, и тебе хочется поделиться этой тайной. Можно придумать для этого сотни причин, но основная состоит в том, что тебе просто хочется это сделать. Но это нехорошее место. Не для кошек и собак, но животные там меняются. Ты же заметил? Джисок только кивнул. — Мой хомяк тоже умер два раза. После этого он стал менее активным и более агрессивным. Укусил меня пару раз, но это было не критично. Бывали случаи и похуже, но обычно животные не злобятся, просто становятся более своенравными. Я любил хомяка после этого также сильно. Но, признаюсь, мне стало легче, когда он снова умер. Гониль затушил недокуренную сигарету в пепельнице и поднялся, чтобы зажечь палочки благовоний. Джисок молчал и глядел на Джесси, спящую на полу. Она выглядела обычно, как раньше. Парень опустился перед ней на колени и погладил загривок. Тут же проснулись её тёмные глаза с подслеповатым взглядом. Он источал усталость. Джисоку стало жаль свою собаку. — Я не могу привести её домой. Родители ничего не знают о кладбище, да и, если бы знали, никогда не разрешили бы мне сделать это. Они жутко верующие. — Ты просишь меня о помощи? — Наверное, — он закусил щёку изнутри, понимая, что сам этими действиями связывает себя с Гонилем. Теперь ему этого даже хотелось. Было немного страшно общаться с ним после всего, что произошло за последние сутки, но Джисока все эти странности, на самом деле, увлекали. Смерть всегда его интересовала, а теперь он чувствовал себя причастным к важной сакральной тайне. Тайне смерти. И тайне жизни, потому что магия — и была самой жизнью. Вдруг появилось что-то, вышедшее за рамки его привычного жалкого существования. — Тогда с тебя уже два свидания, — улыбающийся голос за спиной. — И все? — Джисок обернулся. Мятый дымный воздух клубился. Гониль в своём красном восточном халате довольным драконом скалил пасть. С его зубов могла капать кровь, но изо рта шёл лишь дым, а полуденное солнце подсвечивало крылья за спиной. — Корм приносишь ты.