Шелкопряды

                    Сатору пропадает на два дня, а возвращается внезапно — Сёко вызывают в техникум, к Мегуми. Парень сильно избит, переломаны рёбра, одно проткнуло лёгкое. Один глаз почти полностью заплыл. Сатору нигде не видно, и Сёко не знает, у кого спросить, куда пропал. Яга ловит в коридоре, когда она нервно пытается набрать его номер, но постоянно тычет пальцем не туда.       — Сатору опять с мигренью лежит. Сходишь?       — Куда? — выдыхает Сёко с видимым облегчением. Яга провожает её взглядом и задумчиво качает головой: между ними всегда было много всего, но кажется, что сейчас появилось нечто большее. В любом случае, его это не касается.       Сатору лежит в своей комнате в общежитии. Шторы опущены, на глазах влажное полотенце.       — Ты пришла меня спасти, Сёко-чан? — говорит со слабой улыбкой. И голос слабый, болезненный.       — Что там у вас случилось? Что с Мегуми? — Она садится на край кровати, убирает полотенце, нежно касается висков.       — А, это, — вяло улыбается он, не открывая глаза. — Не поверишь, но я нашёл сосуд.       — Сосуд? — Сёко хмурится, снимая воспаление. Зачем так перенапрягать глаза?! Хочет когда-нибудь ослепнуть?!       — Сосуд Сукуны. Приятный парнишка. Хочу дать ему шанс.       — На что? — скептично спрашивает Сёко. — Если он сосуд — надо уничтожить, к чему усложнять?       — И ты туда же. — Он открывает глаза, смотрит укоризненно. — Во-первых, он ещё ребёнок, ты готова убить ребёнка? Во-вторых, если он сможет удержать в себе силу Сукуны… Я хочу его учить.       Она молчит. Сатору снова прикрывает глаза, с облегчением выдыхает. Его желание изменить мир, не разрушая, а подтачивая изнутри, всегда вызывало восхищение, хотя долгое время Сёко не могла понять, к чему вообще что-то менять. Они живут так, как живут: кто-то умирает раньше, кто-то позже, но в конце концов в морге окажутся все. Сатору с этим мириться не желает. В его мире шаманы могут выбирать: жить или умереть. И никто не бросит на убой низкоранговых магов, потому что высокоранговые слишком ценны. Он уже собрал сильную команду молодых магов. А дальше будет больше. Сёко пробирает дрожь, когда она задумывается над тем, как масштабно он мыслит. И это Сатору, которого многие считают поверхностным и недалёким.       Он тянет её на себя и укладывает рядом. Ворочается, подминает под бок, сгибает колени. Шумно сопит за спиной, водит носом по волосам.       — Если он не справится, его жизнь станет ценой моей ошибки, — бормочет, грея дыханием. — Но если я прав…       Затихает, почти сразу проваливаясь в сон. Сёко накрывает ладонь, лежащую на её животе, и постепенно тоже засыпает. Сон отступает нехотя, и сперва не понятно, почему вообще надо просыпаться. Горячие пальцы выписывают круги на животе и рёбрах, больше убаюкивая, чем пробуждая. Но когда шеи касаются губы, Сёко моментально выныривает из сладкой неги.       — Сатору! — шипит она возмущённо. Стало гораздо темнее, солнце уже садится.       — М? — Он разворачивает её на спину, нависает сверху. — Крепко же ты спишь.       Его ладони поднимаются выше, задирают водолазку и обнажают лифчик. Глаза жадно впиваются в него, простой, бесхитростный. Он склоняется к груди, когда она тянет за волосы, заставляя посмотреть на себя.       — Мы в техникуме! Тут детей полно! И дверь не заперта! — выговаривает Сёко, а Сатору только блаженно улыбается и кивает.       — Только не говори, что никогда не занималась сексом в этих священных стенах. Ни за что не поверю.       Он пытается потянуться к губам, но она не даёт — держит крепко.       — Ты уже не студент! Что будет, если твои ученики увидят нас?!       Сёко говорит тихо, с присвистом, прекрасно понимая, что если Сатору что-то втемяшится в голову, вразумить будет слишком сложно, не сказать — невозможно.       — Ладно, — внезапно соглашается он и мотает головой. — Ну же, отпусти, я сдаюсь.       Выглянув в коридор, они выходят из комнаты и принимают самый непринуждённый вид. Солнце правда садится, косыми лучами падает на пол.       — Мне надо проверить Мегуми. — Сатору останавливается у перил. — Ему ведь лучше? — скашивает глаза на Сёко. Она достаёт сигарету, разминает между пальцами.       — Ты во мне сомневаешься? — спрашивает с лёгким высокомерием.       — Как я могу, Сёко-чан? — ужасается он.       Усталость никуда не делась. Сёко видит, как покрывается мелкими, едва заметными глазу трещинами фасад его беззаботности. Помимо усталости есть ещё что-то: знакомый болезненный азарт на грани лихорадочного жара. Сатору что-то задумал, но делиться не собирается. Есть вещи, которые он всю жизнь будет проживать один, и даже самым близким не узнать, что на самом деле творится на его душе.       — Мегуми скоро поправится, но пока пусть отлежится.       — Спасибо, — просто говорит Сатору и уходит, не попрощавшись. С ним и такое бывает: когда захватывает мысль, от которой забывает обо всём на свете. Глупо на это обижаться.       Их следующая встреча происходит спустя две недели, во время которых он заваливает её множеством сообщений с фотографиями новых учеников. Сёко невольно улыбается, глядя на его широкую улыбку. Видно, как Сатору наслаждается временем, проведённым с ними.       А потом сидит в морге, смотрит на свои руки, и воздух гудит от ненависти.       На столе под простынёй и правда вчерашний мальчик, только-только ставший взрослым. Сёко давно привыкла видеть мёртвых детей, но отчаяние Сатору трогает до глубины души. Она знает — он не столько переживает за гибель Юджи, сколько прямо сейчас ненавидит обстоятельства, приведшие к его смерти.       — Ну, что, мальчики, будете наблюдать за вскрытием?       Сёко натягивает перчатки, чувствует движение за спиной и закатывает глаза. Работа откладывается — парень оказался живее всех живых. Сатору не скрывает радости, и в груди привычно уже расцветает тепло. Даже когда он просит подделать отчёт и сохранить втайне ото всех, что Юджи жив, Сёко не находит аргументов для возражения. Смотрит на Сатору, идущего рядом, и в который раз видит в нём новое.       — Не хочешь отпраздновать воскрешение Юджи? — спрашивает он небрежно, когда выходят за пределы техникума.       Вопрос задан впроброс, так спрашивают: не хочешь выпить кофе в перерыве. Но Сёко чувствует за ним глубокое дно, которого не достать, просто нырнув. Они уже дошли до точки невозврата, оба перешагнули рубеж, но до сих пор топчутся на месте, боясь сделать следующий шаг. Как дети, честное слово. Она смотрит на него с лёгкой улыбкой, чувствуя нетерпение, скрытое под тёмной повязкой и в глубоко засунутых в карманы руках.       — Хочу. Сейчас?       — Сейчас? — Кадык прокатывается по шее, дёргается, привлекая внимание. Сатору склоняет голову набок, Сёко чувствует пристальный взгляд и готова поклясться, что он — с хитринкой. Следующие слова это подтверждают: — Я вечно забываю, что ты нетерпеливая, Сёко-чан. Кто бы знал, что за этой отстранённой внешностью скрывается столько огня, м?       — Тебя удивляет желание вкусно поесть и хорошо выпить? — наиграно удивляется Сёко, забавляясь от вида полоски, в которую сжались губы.       Секунда, и лицо Сатору светлеет. Улыбка вспыхивает лукавством, от него по позвоночнику проходит сладкая дрожь. Резко склонившись к уху, он почти касается его губами:       — Рядом с тобой я чувствую зверский голод. Сёко.       Два слога, произнесённые с особой интонацией, и сердце падает в желудок и ниже. Бьётся там, пульсирует. Она шутливо отпихивает его от себя, но пальцы подрагивают на его груди.       — Так что, ко мне, или к тебе? — спрашивает, пошатнувшись от несильного толчка так, будто получил удар тараном.       — К тебе, — говорит Сёко, и вдруг робеет. Смотрит, как он медленно и как-то торжественно сплетает их пальцы, и невольно сглатывает. Сатору не облегчает задачу, потому что тоже становится слишком серьёзным. Они стоят в его спальне, перед кроватью, в разгар яркого солнечного дня, и не сводят друг с друга глаз: повязка первой оказалась на полу.       Не порыв страсти, не жест отчаяния — осознанное решение двух взрослых людей, отлично осознающих последствия. Сатору тянет её водолазку вверх, и Сёко поднимает руки, помогая снять. Расстёгивает его форменную куртку, снимает с широких плеч. Руки одновременно сталкиваются, когда оба тянутся к ремням. Лёгкий смешок Сатору слегка ослабляет натянутые струны общего напряжения.       Он снимает с себя футболку, пока Сёко быстро стаскивает брюки, переступает через них. В тишине нарастает звук общего дыхания, постепенно сбивающегося. Кожа зудит, воздух становится вязким. Когда ладонь Сатору ложится на талию и тянет на себя, Сёко порывисто выдыхает.       Сатору не целует: водит дыханием по губам. Кожу печёт, его грудь — настоящая раскалённая жаровня. Жарко, сердце отчаянно бьётся. Подтолкнув к кровати, Сатору заставляет лечь. Сёко отползает к изголовью, смотрит на него сквозь полуприкрытые веки: отчего-то прямо в глаза сейчас не может. Он слишком сосредоточен и кажется незнакомцем, который вдруг оказался в её постели. Взгляд другой, новый. Губы прихватывают кожу на груди, кончик языка ведёт вдоль кромки лифчика. Сатору хмыкает, собирая губами выступившие мурашки. Перетекает выше, опираясь о кровать ладонью. Вторую пропускает под лопатки, приподнимает к себе.       — Посмотри на меня, — просит, часто дыша. Сёко распахивает глаза и падает, падает, падает, захлёбываясь в бирюзе бесконечности. Касается горячей шеи, привстаёт на локте и целует, опуская ресницы, понимая, что ослепла. Движения его губ сходу властные, жаждущие, словно только этого и ждал. Щелчок пальцев за спиной, лифчик расстёгивается. Сатору снимает его с плеч, отбрасывает в сторону и приходит в движение. Из статики, почти невидных глазу касаний, к динамике, когда руки везде и сразу: по спине, бёдрам, груди.       Язык то глубоко внутри, то исчезает, и только губы сталкиваются снова и снова. Сёко горячо дышит, широко распахивая рот, когда он целует соски, нежно прикусывает, несдержанно всасывает с силой. Она мычит, выгибая спину, царапает шейные позвонки, тянет за волосы и сплетает их ноги, закидывая одну на ягодицу. Сатору волнообразно толкается, трётся о складки, давит на клитор. Ткань трусов уже насквозь промокла, Сёко тихо хныкает, приподнимая бёдра.       Жар внутри невыносим, он лишает рассудка, затмевает все мысли, кроме одной: почувствовать его в себе. Сатору смотрит с безумием, непрерывно толкаясь. Водит губами по шее, оставляя влажные дорожки. Его дыхание грохочет над ухом.       Сёко ведёт по спине короткими ногтями, очерчивая выступающие мышцы — по Сатору можно изучать анатомию. Он окутывает своим запахом, своей силой. Вдавливает в матрас, ловя губы, подчиняя, не давая перевести дыхание. Он везде и сразу, как необузданная стихия, в эпицентр которой попала Сёко. Когда стаскивает с неё трусы, она нетерпеливо вскидывает бёдра, помогая. Жадно дышит, глядя, как он раздевается и раскатывает презерватив по члену. Подтягивает за ноги к себе, заставляет согнуть колени.       Удерживает взгляд, не давая отвести, когда начинает входить. Сёко всхлипывает, блаженно выдыхает, когда он оказывается внутри.       Сатору смотрит на смену эмоций на сперва застывшем лице, и начинает двигаться. Она приятно узкая, горячая внутри. Выпускает с тихими звуками, но хочется громче и чаще. Слышать стоны удовольствия, знать, что он их причина. Он вонзается в неё, не давая передышки, и когда с губ слетает первое прерывистое: «Да!», окончательно срывается. Сёко в его руках дрожит, соски царапают грудь, между тел ни малейшего зазора. Влажные от пота, они скользят друг по другу, как и губы, которые Сатору оттягивает, присасывает, кусает, срываясь на стоны.       В животе печёт, каждое движение разжигает угли в пламя. Он с такой силой вбивается в неё, что кровать ходит ходуном.       — Не останавливайся! — выдыхает Сёко, сцепляя ноги на пояснице. Чувствует — он на пределе. — Не сейчас… пожалуйста… не сейчас!..       — Ксо! — вырывается невольно. Сатору жмурится, пытаясь вспомнить хоть одну смерть, хоть одно растерзанно тело. Вжимается в её рот своим, замедляется. Толчки становятся короткими, резкими, и её стоны проникают в него, приглушённые подобием поцелуя. Сёко замирает под ним, и, когда первый спазм прошивает её тело, Сатору прижимается виском к виску, лихорадочно стонет:       — Да, Сёко, да! Так, да!..       Сам уже не может остановиться, почти плачет от захлестнувшего наслаждения. Двигается в нём, с ней, и рассыпается на атомы, застывая на самом пике. Падает на подушку, неверным движением снимает презерватив, бросает на пол и протяжно выдыхает. Поворачивает голову. Сёко тяжело дышит, кожа блестит от пота, волосы облепили виски и лоб. Она смотрит на него, пытается что-то сказать, но губы пересохли. Сглатывает, хрипло тянет:       — Комментарии излишни.       — Неужели я не заслужил хоть чуточку похвалы? — Сатору тоже говорит с трудом, голос сбитый.       Сёко молча закатывает глаза. Садится, откидывает волосы назад и с наслаждением жмурится на солнце. Он запоминает каждую деталь, зная, что не раз будет к ним возвращаться. Тянется и проводит указательным пальцем вдоль позвоночника, собирая пот. Рисует круги на ямочках над ягодицами.       — В душ? — спрашивает и тоже садится. — Иди первая.       Когда начинает шуметь вода, Сатору сладко потягивается и ведёт шеей. Смотрит на разворошённую постель, хмыкает. Странное чувство после секса. Непривычное. Когда всё наконец встало на свои места. Недостающая деталь головоломки под названием: моё отношение к Сёко. Оно всегда было глубже, непохожим ни на что, но чего-то не хватало. Это что-то лежало на поверхности — стать одним целым. Сатору никогда не придавал значения этой фразе, а теперь понял со всей чёткостью. Когда был внутри, когда дышал ею, а на губах был её вкус, они стали одним целым, неделимым.       Задумчиво улыбаясь, Сатору отправляется в ванную, решив, что Сёко уже успела помыться. Он входит, когда она выключает воду. Обернулась, выбирается из кабинки, давая место. Шумит фен.       — Всё ещё не находишь слов для восторга? — говорит Сатору, когда фен стихает. Слышит — она фыркает. Выключив воду, он трёт волосы, разбрасывая капли. Поворачивается и тянет обиженно: — Ну же, Сёко-чан, неужели ни одного доброго словечка для того, кто доставил такое удовольствие?       Она стоит перед зеркалом, и взгляд проходит по обнажённому телу от кончиков пальцев на ногах до родинки на щеке. Сатору вытирается и подходит, с каждым шагом сильнее надувая губы.       — Ты всегда просишь похвалу после секса? Так сильно не уверен в себе? — хмыкает Сёко, откровенно им любуясь. Запрокидывает голову, когда он подходит слишком близко, и кладёт ладонь на грудь. Тянет томным голосом, подражая Мэй Мэй: — М, Сатору-кун, ты был неподражаем.       Он бесцеремонно сжимает ягодицу, притягивая к себе, так близко, что её локоть сгибается.       — Так не пойдёт, — говорит бархатисто, раскатисто. — Хочу услышать тебя.       — У Сильнейшего комплексы? Вот уж никогда бы не подумала.       — Сёко!.. — Это на самом деле важно — слышать, что было хорошо. Сатору не знает, почему так, но именно от неё должен это услышать. В груди мелочное желание, чтобы она опровергла собственные слова.       — Ладно, — смиряется она, и он победно улыбается. — Это был потрясающий секс. И, если хочешь, я всем расскажу, как хорош в постели Годжо Сатору.       — Всем не обязательно, — хмыкает он весело. — Достаточно, что это знаешь ты.       Он вдруг подхватывает её и забрасывает на плечо.       — Эй! — возмущается Сёко и звонко шлёпает.       — О, тебе тоже нравится лёгкий БДСМ? — задорно спрашивает он, подкидывая её и выходя из ванной. — Тогда сейчас мы начнём прощупывать границы дозволенного.