***
— Нехо, прекрати противиться этому, — с лучезарной улыбкой произнесла Нейтикрет. — В Египте ты — единственный омега, имеющий собственный гарем. Твое семя плодовито, у тебя даже были дети от наложниц. Нехо глубоко вздохнул, его грудь волновалась под тонким полотном белоснежного калазириса. — Причем здесь это? Нейти — всего лишь дитя. — Нейти? — сестра мягко рассмеялась, ее смех звенел подобно переливам ручья. — Она твоя омега, благословенная самими богами! Нехо тяжело вздохнул, упав лицом в ладони. Нейтикрет наклонилась к нему и ласково погладила по плечу. — О великий Амон, я так счастлива! Оба моих брата встретили свои истинные пары. Разве это не чудо? — Нейтикрет! — взорвался Нехо, вскинув голову. Его глаза сверкали от переполнявших его эмоций. Он был готов подавить сестру своим феромонами. — Чему ты радуешься? Хасни, чтобы быть со своим истинным, должен добраться сюда, под защиту жриц Амона… Думаешь, отец не попытается помешать? А мы с Хедебнейтирбинет… Жрица лишь махнула рукой, словно совсем не была впечатлена словами брата. — А вы уже здесь… Нехо судорожно сглотнул, его пальцы сжались в кулаки. — И ее чуть не убили, ты забыла? Ты уверена, что это не был приказ нашего отца, фараона? Нейтикрет едва заметно поморщилась, но ее взгляд оставался непоколебимым. — Нехо, признайте перед ликом Амона вашу истинную связь, и никто более не сможет вас разлучить. Почему ты сомневаешься? Ты же сам согласился, что Тэхён и Хасни будут в безопасности здесь. Почему же не веришь, что ты и Хедебнейтирбинет также окажетесь под его защитой? Нехо замолчал, слушая слова сестры, исполненные веры и убежденности. Но в его душе по-прежнему жил страх. Страх не за себя, а за юную омегу, волею судьбы вовлеченную в эти опасные перипетии. — У моих братьев есть истинные пары! — продолжала настаивать Нейтикрет. — И фараон, каким бы могущественным он ни был, не посмеет этому противостоять… — Для нашего отца главное — сохранить власть рода, — перебил ее Нехо, его голос стал резким. — Он избавлялся от каждого ребенка, рожденного в моем гареме. Он хотел сделать меня своим мужем после смерти матери. Омега скривился, вспоминая эти ужасные события. Его сердце сжалось от боли воспоминаний. Нейтикрет с сочувствием смотрела на страдания брата. — Ты думаешь, он не знает о нас с Хедебнейтирбинет и о Хасни с Тэхёном? Думаешь, он не предпримет что-нибудь, чтобы изменить предначертанное судьбой? Жрица положила ладонь на сжатые в замок пальцы Нехо и с печалью посмотрела на него. — Почему же ты не сомневался и поддержал наш план его спасения? Почему сомневаешься сейчас? — Потому что я тогда не понимал, что значит встретить истинную пару, — тихо ответил Нехо, его взгляд затуманился грустью. — В моей жизни не было Нейти. Жрица смотрела на брата, не мигая, словно пытаясь прочесть его мысли. — Я так боюсь за нее, Нейтикрет. Так боюсь… — За кого? — сестра снова улыбнулась ему. Нехо повернулся к ней, в его глазах отразились трепет и нежность. — За Нейти… Она такая хрупкая, божественно прекрасная…идеальная.***
Апхалик, маленький нубийский наложник, затаился в густых зарослях алых роз, окружавших мраморную скамью, на которой сидели Нехо и его сестра Нейтикрет. Мальчик едва дышал, вслушиваясь в их разговор и стараясь не пропустить ни единого слова. Он должен был запомнить все, чтобы потом слово в слово передать своим хозяевам из нубийской знати. Чуть поодаль склонялись ветви фиников, отбрасывая причудливые тени на выложенные плиткой дорожки сада. Птицы щебетали в кронах деревьев, а тонкий аромат жасмина витал в воздухе. Но Апхалик не обращал внимания на это великолепие, всецело сосредоточившись на беседе брата и сестры. Когда заунывный голос часового стражи возвестил о наступлении часа смены караула, собеседники поднялись и удалились, а мальчик осторожно выполз из укрытия и хамелеоном проскользнул между кустами, петляя по извилистым тропинкам к выходу из храмового сада. Оказавшись за его стенами, мальчик безликой змейкой скользнул по узким улочкам квартала, где жили влиятельные нубийские семьи. Его целью был дом вельможи Канахтена, которому он и должен был передать каждое слово, упавшее с уст Нехо и Нейтикрет.***
Тренировки продолжались ежедневно на утренней заре и в часы ближе к закату, когда палящий зной немного ослабевал. Раны Чонгука почти затянулись, а познания в общем языке позволяли ему более уверенно общаться с карийским принцем. Каждое новое занятие проходило всё более остервенело — альфы бросались друг на друга, забывая об осторожности. Глухой стук деревянных клинков, пыхтение и и рёв яростных воплей сливались в дикую какофонию схватки. Тэхён, наблюдая за ними со стороны, то и дело вынужден был вмешиваться, разнимая разгорячённых бойцов. Тренировки становились для него сущим испытанием. Пылкие взгляды исподлобья, которыми Гилас то и дело осыпал омегу, жалили его изнутри. Но ещё мучительнее были внезапные столкновения со взглядами Чонгука, что вызывали непрошеную дрожь и жар Всякий раз, когда их тела случайно соприкасались, броня безразличия Тэхёна дрогнула и начинала осыпаться. Пусть лишь на миг, но омега поддавался дурману, исходящему от принца — запаху пота, смешанному с мускусом разгоряченной кожи. В такие мгновения взор Тэхёна омрачался желанием, а дыхание сбивалось на рваный ритм. И ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы не выдать своего смятения. Чонгук, в свою очередь, жадно ловил каждый взгляд, каждый вздох омеги, впитывая их словно жизненно необходимую влагу. Его ладони покрывались мозолями, но руки уже тверже сжимали рукоять меча при каждом новом выпаде и замахе. Поединок для него становился чем-то большим, нежели способ совершенствовать боевые навыки. Это была возможность заставить Тэхёна взглянуть на себя с восхищением. Гилас же лишь сжимал зубы и смолкал, сносил удары, не издавая ни звука. Он не ждал от омеги ни единого взгляда, ни капли восхищения, но каждый раз надеялся увидеть их вопреки здравому смыслу. Боль от синяков и ушибов служила для альфы своеобразным самобичеванием. Внутри него все больше разгоралось пламя неистовой страсти и одновременно самоуничижения. Он исступленно жаждал Тэхёна, но также полагал себя недостойным даже мечтать о том, чтобы принадлежать ему. Дни сменялись днями, а жара не спадала. Занятия на площадке превращались в пыточную экзекуцию для всех их участников, но никто не смел даже пикнуть о желании прервать тренировки. Воля и амбиции подстёгивали их сильнее любых природных капризов и мучений плоти. И лишь Тэхёну, оставаясь наедине с собой, становилось страшно… Тренировка подошла к концу, и они с Чонгуком расположились прямо на горячем песке арены, наблюдая за тем, как солнце медленно скатывается за горизонт. Закатные лучи заливали лагерь кровавыми бликами, окрашивая все вокруг в огненные тона. Тэхён бросил взгляд на меч, что лежал между ними — грубо откованный клинок с замысловатыми рунами на лезвии. — Это очень интересный меч, — произнес он, нарушая затянувшееся молчание. Чонгук чуть повернул голову, встретившись с ним взглядом. — После нападения Теней… — начал он, с трудом подбирая слова на общем языке. — Я звать Амона. — Звали бога? — переспросил Тэхён, едва заметно нахмурившись. — Да, — альфа кивнул. — Бог пришёл. Он дать источник… — Чонгук умолк и повел рукой в сторону лагеря. — И шатёр. Тэхён посмотрел на небо вновь увидев тонкое марево, что слегка размывало небо. — Ах, я понял. Купол защиты? — Да, — еще один кивок. — Я просить Амона… верни Хаммон. Омега окинул старика, ворчливо расхаживающего неподалеку, долгим изучающим взглядом. — И как я вижу он внял вашей просьбе, ведь Хаммон жив. Чонгук откинулся назад, упираясь ладонями в песок. — Хаммон жив. — отозвался он эхом. — Теперь я должен богу, — произнес принц глухо. — Должен? — заинтересованно переспросил Тэхён. — Что именно? Принц помедлил, взвешивая стоит ли говорить и подбирая нужные слова. — Хасни обещать убить Великий Змей, — наконец ответил он, кивнув на меч. — Этот меч… убивать его. Тэхён не мог скрыть изумления. Он поднял руку, указывая на клинок: — Он может убить сына бога? Чонгук нахмурился, с трудом подбирая слова. — Глаз бога… нужно, — выдавил он наконец. — Искать… Великий Глаз. Так сказал Амон. — Око бога? — помрачнел омега. Он тревожно окинул взглядом лицо принца. — Но это наверняка опасный путь, Хасни. Неужели Амон действительно этого хочет? Чонгук лишь упрямо кивнул, сохраняя молчание. Тэхён присмотрелся к нему внимательнее. Перед ним был не просто наследник трона — это был альфа, готовый шагнуть в самое пекло ради спасения жизни близкого ему человека и исполнения заветной клятвы. И нечто в глубине этих непреклонных очей заставило сердце омеги смутиться. — Я помогу вам, Хасни. — тихо произнес Тэхён.***
В душных покоях вельможи Канахтена висел сладковатый аромат опиума и благовоний. Аромалампы едва горели, выпуская молочно-белый дым, что сливался с полуденным солнцем, отбрасывая замысловатые тени на резные колонны и великолепную отделку стен с затейливыми узорами. Канахтен, как всегда, возлежал на любимой тахте, покрытой дорогими шелками и расшитыми подушками. Его высохшее морщинистое тело неподвижно покоилось, подобно наполовину развалившейся мумии. Хрупкая бледная омега с нежной, будто выточенной из слоновой кости кожей, склонилась перед ним, разминая узловатые, испещренные венами стопы вельможи. Ее черные локоны, подобно шелковым шторам, ниспадали, почти полностью прикрывая обнаженное тело девушки. Канахтен жадно впитывал эту картину полуприкрытыми глазами, забыв даже об опиумной трубке — неизменной спутнице его праздного существования. В этот миг в комнату, низко склонив голову, вошла служанка и замерла у входа: — Владыка, пришел Апхалик, — известила она робким голосом. Канахтен лениво повел рукой, и омега ссутулилась, испуганная этим жестом. — Накорми его, а после проводи ко мне. И отправь за Хармахисом, — приказал альфа. Когда служанка ушла, он отогнал ногой юную красавицу, разминавшую ему ступни. Затем вельможа медленно приподнялся и, потянувшись, зашагал к аркообразному проему, ведущему в сад, бормоча себе под нос: — Если малец прибежал, значит узнал что-то интересное… Снаружи не было и ветерка, воздух наполняли терпкие ароматы дневного Египта. Высокое солнце ясно светило на безоблачном небе, заливая золотым сиянием изваяния божеств, расставленные между экзотических растений. Канахтен замер на пороге, вдыхая ноздрями знакомые успокаивающие запахи. В такие дни он обычно предавался размышлениям о своем могуществе, богатстве и влиянии. Но сегодня явление змейки Апхалика, не являющимся привычным, наполняло его любопытством. Что же смог подсмотреть и подслушать этот юркий мальчишка? Канахтен нетерпеливо потер ладони, готовясь узнать сведения, которые, возможно, развеселят его или же помогут совершить новый ход в большой игре, разыгрывающейся при дворе фараона… Хармахис прибыл не скоро, и это несмотря на то, что жилища вельмож располагались в одном квартале. Даже если бы он шел из соседних покоев, то при его весе и нелюбви к изнуряющей жаре все равно добирался бы никак не меньше часа. А ведь в этот раз ему пришлось преодолеть гораздо большее расстояние по запутанным переулкам. — Ты стал еще медлительнее, — насмешливо прошептал Канахтен, когда толстяк наконец переступил порог сада. Он сделал знак рукой, и стройная наложница поспешно подошла с кувшином розовой воды, чтобы утолить жажду запыхавшегося гостя. — Приведи Апхалика, — велел Канахтен, и девушка умчалась выполнять приказание. Хармахис грузно опустился на подушки и шумно вздохнул, обмахиваясь опахалом. — Что же срочного заставило тебя вытащить меня из купален? Эта проклятая жара убивает! — проворчал он, погрузив руки в принесенную рабыней розовую воду. Канахтен приподнялся на локте, его глаза блеснули. — Змейка принесла новости из Дома Счастья, — многозначительно произнес он. Хармахис расплылся в масляной улыбке: — Так наконец-то! Кого-то из жриц убили? — Я ждал тебя, чтобы узнать, — ухмыльнулся Канахтен. — Разве Апхалик пришел бы с пустыми руками? В этот миг мальчик-слуга выскользнул из сада через арочный проем и остановился перед господами. Канахтен подозвал его ближе нетерпеливым жестом. — Говори же, что случилось? Что видели твои глаза и слышали уши? Не смей утаивать ни слова! Апхалик встал на колени, опустив голову так низко, что его подбородок уперся в грудь. — Господин, я не пропустил ни слова из разговора царственных омег Нехо и Нейтикрет в храмовом саду…***
— Это же совершенно меняет расклад! — взвизгнул Хармахис, его круглое лицо залилось пунцовым румянцем от волнения. — Канахтен, они же выступают против воли собственного отца! Им нет нужды бороться за власть. Мы можем встретиться с ними и создать союз против фараона. Разве это не наш шанс? Он взирал на старца масляным сверкающим взглядом, однако тот лишь помотал головой, ничуть не разделяя его энтузиазма. Канахтен сидел совершенно неподвижно, задумчиво поглаживая жесткую седую бороду. — Нет, Хармахис, — наконец произнес он бархатистым голосом. — У них не недостаточно мотивации для подобного союза. — Но почему? — нубиец всплеснул пухлыми руками. — Не ходи вокруг да около! Что за мотивация тебе еще нужна? Все лежит прямо перед нами. Чего ты опять выжидаешь?! Канахтен позволил себе едва заметную усмешку. Его крохотные глазки сощурились, словно разглядывая далекий горизонт. — Наш шанс наладить диалог с детьми Псамметиха — это смерть Хедебнейтирбинет, — наконец произнес он. Толстяк уставился на него, вытаращив глаза. Канахтен мановением руки подозвал одну из наложниц и взял у нее опиумную трубку. Глубоко затянувшись, он выпустил струйку дыма и кивнул Апхалику, давая знак удалиться. — Смерть истинной пары Нехо — вот что отравит его разум и заставит решить, что это дело рук его отца, фараона. Вот тогда они обратятся к нам за помощью и поддержкой… Хармахис сидел застывший, только хлопая ресницами, пока до него доходил замысел друга. Канахтен же между тем уже строил в уме новые коварные планы.***
Полуденное солнце безжалостно палило камни священного участка в Милете, принадлежавшего храму Зевса Лабрандского. Дафнис, карийский воин и правитель, стоял у входа в святилище, с тяжестью во взгляде взирая на натянутую шерстяную нить, преграждавшую путь внутрь. — Владыка, прошу, дай мне знак, что сын мой Тэхён цел и невредим, что его дело увенчалось успехом, и он спас Хасни. Пусть их путь домой будет долгим, но светлым, — взмолился Дафнис. В глубине храма вдруг послышалось какое-то движение, и воздух вокруг карийца наполнился ароматами роз и грозовых туч. Альфа упал на одно колено и опустил голову, не осмеливаясь поднять взор. — Что же ты, воин, скрываешь глаза от своего бога? Боишься воззреть на меня? — раздался ласковый, словно звучавший прямо в голове Дафниса голос. — Подними взгляд. Встань. И зайди в мой храм. — Я знаю, что ждет того, кто осмелится войти, разрезав священную нить, — хрипло отозвался альфа, вспоминая легенду о царе Эпите, ослепшем по воле бога. — Мои глаза и жизнь дороги мне. Раздался заливистый девичий смех, и Дафнис, охваченный смятением, поднял голову. Прямо перед ним, по ту сторону нити, стоял юноша с лицом и телом безупречной красоты, облаченный в странный головной убор, какие карииц видел лишь на женщинах Микен. На изящной шее божества извивалось белое ожерелье из нескольких рядов, а под тонким белоснежным хитоном четко вырисовывались четыре ряда аккуратных женских грудей. Стройные мускулистые ноги стягивали сетчатые одеяния, а в руках бог держал лабрис и скипетр. Божество улыбнулось, а Дафнис отпрянул, прищурившись. — О, вижу удивление в твоих глазах, Дафнис, — промолвило божество, и его полные губы изогнулись в усмешке. — Что же тревожит тебя? Дафнис тяжело сглотнул, в голове его вихрем кружились мысли и чувства… — Геракл в своих трудах тебя иначе описывал, — выдавил, наконец, Дафнис, не скрывая изумления. — Ох, милый, милый Геракл… — божество рассмеялось небрежным смехом юноши и легко покачало в руке двулезвийный топор. — Он подарил мне этот ларбис, выбитый им из рук Ипполиты. Но ты, должно быть, знаешь это… коль и сам назван именем ее дома? — он усмехнулся. — Геракл, друг мой, имел весьма ограниченное представление о моей сущности, как и большинство смертных. Меня нельзя описать одним обличьем или полом. Я вездесущ, могуществен и великолепен во всех своих формах. Не так ли? С этими словами божество беспрепятственно прошло сквозь священную нить, становясь рядом с карийским царем. В Его облике в это мгновение начались удивительные метаморфозы… божество вдруг стало меняться на глазах у Дафниса, который замер в почтительном трепете. Голос юноши сделался низким и хрипловатым, на голове проступили седины, а на лице — морщины и окладистая борода. Прекрасное бесполое существо возвысилось над Дафнисом, обретя мощное крепкое телосложение, смуглую кожу и слегка обвисшие груди, очертания которых уже не так явственно проступали под одеждой. Ожерелье стало кроваво-красным, а вместо скипетра божество сжимало копье. — Ты хотел узнать о сыне, верно? — раздался глубокий голос, в котором уже не было и следа прежней женственности. Дафнис молча кивнул, до глубины души поражённый этим чудесным превращением. — Хасни, сын египетского фараона Псамметиха, заключил договор с Амоном и обещал сразить Змея — отпрыска Апедемака, нечестивца и богохульника. А твой сын Тэхён вызвался помочь ему в этом деле, — произнес бог со значительным видом. — Ох… я вижу ты не уверен… Божество сделало широкий жест рукой, и воздух вокруг них словно наэлектризовался. Перед внутренним взором Дафниса промелькнули видения: он увидел Хасни, говорящего с богом Амоном, обещая убить чудовищного Змея — сына Апедемака. Затем Хасни сидит рядом с сыном Тэхёном, и тот четко произносит: «Я помогу вам, Хасни». Вихрь песка поглотил их образы, и перед Дафнисом предстало новое видение — огромная, исполинских размеров фигура с змеиной головой, увенчанной раскрывающимся капюшоном. Из ее распахнутой пасти вырывалось шипение, а налитые кровавым огнем глаза полыхали яростью. Существо сжимало в руке гигантское копье, и мышцы рельефно перекатывались под чешуйчатой кожей, когда эта тварь двигалась. Дафнис ахнул, ошеломленный увиденным. Он с ужасом взирал на бога, понимая, какой смертельной опасности подвергнется его сын. — Змея можно поразить только божественным оружием, — низко произнес бог, и его голос прокатился подобно грому. — Никакие человеческие мечи и копья не причинят ему вреда. Они обречены… — хихикнул бог. — Где же найти это оружие? — выдохнул Дафнис, сжимая кулаки в бессильной ярости. — Я готов отправиться за ним на край света, лишь бы спасти своего сына! Божество усмехнулось и покрутило в руке свой двулезвийный топор, ларбос. — Далеко ходить не нужно. Я с радостью одолжу его тебе, на время, мой воин. Пусть он послужит защите Тэхёна. Дафнис склонился в глубоком поклоне, собираясь возблагодарить бога, но тот властно осадил его жестом. — Однако, не думай, что это даром. Все в этом мире имеет свою цену. Карийский правитель резко вскинул голову, его лицо исказила решимость. — Я отдам все, что пожелаешь, лишь бы спасти моего старшего сына! Бог приблизился к нему и склонился, почти касаясь губами уха Дафниса. Его дыхание опалило жаром. — Мне не нужно всего. Мне нужен твой младший сын — Ноэль. Дафнис отпрянул, точно ошпаренный, его глаза расширились от ужаса. — Что? Нет! Ты не можешь… Божество безжалостно рассмеялось. — Я могу все, жалкий смертный! Таковы законы бытия. Я забираю одного сына в обмен на жизнь другого. У Дафниса закружилась голова. Он со стоном рухнул на колени, содрогаясь всем телом. Какой выбор? Какой страшный выбор ему предстояло сделать? Спасти одного сына ценой жизни другого? Разве может отец принять подобное решение? Божество терпеливо ждало, кружа топором и глядя на карийца сверху вниз бесстрастным взором. Время словно застыло, лишь звенящая тишина окружала Дафниса, погруженного в самые мучительные раздумья в своей жизни… — Не принимай решение, впопыхах. Поговори с мужем. Александр готовился стать жрецом, он сможет оценить мое предложение. — божество коснулось волос Дафниса. — Ты забрал когда-то у бога прекрасного омегу в свою кровать. Теперь отдашь омегу в мою. — он засмеялся и вернулся в храм. — Подумай. Время еще есть!***
Александр бережно и с любовью проводил мягкой влажной тканью по обнаженному торсу своего возлюбленного мужа, омывая его. Каждое прикосновение омеги было нежным и трепетным, словно легкая ласка ветерка, целомудренно играющего с кожей альфы и дарящего томную истому. Струи теплой ароматной воды в купели, наполненной эфирными маслами, обволакивали его тело, но не могли унять вихрь мыслей, что бушевал в голове альфы после слов божества. Ловкая рука Александра скользнула ниже, легко и соблазнительно поглаживая мужской орган своего супруга. Тот жарко рыкнул, грубо притягивая омегу к себе в воду, одежды Александра тотчас намокли, облепили его гибкое тело. — Ты ненасытен, муж мой, — глухо прошептал альфа, впиваясь страстным взглядом в прекрасное лицо своего мужа. Его рука скользнула по округлому животу Александра, на котором уже отчетливо проступал плод их любви — будущий третий ребёнок. — Разве мы не помешаем нашему дитя? Омега ласково коснулся щеки своего альфы, заглядывая ему в глаза. — Я лишь хочу, чтобы мой любимый супруг смог на время расслабиться и отогнать прочь терзающие его тревоги. Ты слишком расстроен после возвращения. Не понимаю почему, ведь бог дал тебе знак того, что наш сын жив и у него в пути все хорошо… Альфа вновь рыкнул, резко усаживая Александра на свои бедра, так что их тела соприкоснулись. — Отвлекаешь меня беседой, лишь бы не признавать свою ненасытность, омега? Александр улыбнулся, удобнее устраиваясь в объятиях мужа и ловко поднимая края своих мокрых одежд. — Ох, я всего лишь слаб перед твоей силой, мой повелитель, мой альфа. Он бережно убрал влажные пряди со лба супруга. — Так что же волнует тебя, любовь моя? — Сейчас меня волнует только твое удовольствие. - рыкнул альфа и жадно припал к устам своего омеги, вовлекая его в страстный, глубокий поцелуй. Его мощные руки крепко обхватили бедра Александра, прижимая его к себе, когда он вошел в горячее, влажное лоно своего возлюбленного супруга. — Ахх… — сладостный стон сорвался с губ омеги, когда он ощутил внутри себя твердую плоть альфы, что наполняя, растягивая его изнутри. Александр обвил руками шею мужа, отвечая на поцелуй с не меньшей страстью. В купели вспенилась вода, волны разбегались по краям, когда двое влюбленных сливались воедино в древнем ритуале любви. Александр задвигался на члене альфы, принимая его глубже, каждая клеточка его тела ликовала от упоения единением. Их стоны и хриплые вздохи сливались в единую симфонию сладострастия. Альфа рычал, нежно входя в жаркие недра своего омеги, ловя губами его влажные от пара и страсти губы. Каждый раз, когда их языки сплетались, он ощущал вихрь первобытных инстинктов, побуждающих брать, покорять, овладевать этим дивным созданием целиком и полностью. Александр извивался в объятиях супруга подобно морской змее, его руки то изучали мощные мышцы альфы, то зарывались в его волосы, снова притягивая для жаркого, бесстыдного поцелуя. Он был совсем близок к пику блаженства… Альфа покорялся его нежности, забывая обо всех печалях, откладывая все решения на утро.***
Лучи раннего солнца пробивались сквозь тонкие шелковые занавеси, освещая богато убранную залу. Стены были украшены расписными фресками, изображающими мифические сцены из жизни богов и героев. В воздухе витал аромат благовоний, смешанный с ароматом специй и цветов из царского сада. Дафнис, могущественный карийский царь, сидел в кресле, опираясь на подушки из дорогих тканей, что лежали за его спиной. Его смуглая кожа переливалась золотистыми бликами в утреннем свете. Кубок с благородным вином замер у его губ, пока он погрузился в глубокие раздумья. — Мой царь, — Александр склонил голову, глядя на мужа с нежностью и тревогой. Его медовые локоны рассыпались по обнаженным плечам, а изумрудные глаза сияли любовью. — Ты вновь задумчив. Даже утро не рассеяло твоих дум. Дафнис перевел взгляд на своего возлюбленного и слегка улыбнулся. В этот момент он походил на величественную статую, высеченную из благородного мрамора. — Ты хотел стать жрецом? — спросил альфа, прервав молчание. Александр опустил ресницы, его пальцы нервно теребили шелковую ткань своей накидки. — Ты же знаешь, что меня готовили к этому с детства, — ответил он тихо. — Но не думаю, что это было моим истинным желанием. Я любил богов, но не настолько, чтобы посвятить им всю свою жизнь. — Он поднял глаза и нежно коснулся щеки Дафниса. — Если бы было иначе, то я не подарил бы тебе себя и не признал бы бога в моем муже. Дафнис улыбнулся шире и перехватил руку возлюбленного, целуя его запястье с благоговением. — Это ты — моё божество, — пророкотал альфа, отчего у Александра по спине пробежали мурашки наслаждения. Некоторое время они просто смотрели друг на друга, погруженные в теплые объятия любви. Затем омега прервал молчание: — Так почему же тебя интересует этот вопрос? Дафнис вздохнул, внезапно став серьезным. Он долго смотрел на супруга, прежде чем ответить, видимо, обдумывая, стоит ли рассказать ему нечто важное. В конце концов, доверие между ними было безгранично — Александр был его опорой, его якорем в этом мире. Он никогда не скрывал от него ничего… но в этот раз… Царь сделал глоток вина и глубоко вздохнул. — Ко мне не просто явился сам Зевс Лабрандейский, — сказал он наконец, глядя в широко распахнутые глаза мужа. Омега побледнел и прижал руку к груди в волнении. Он не мог вымолвить ни слова, лишь молча умоляя мужа продолжить рассказ. Дафнис кивнул и начал повествовать о его походе в храм и о том, что вчера утаил от своего мужа, о том, что предложил ему величественный бог за топор… Когда он закончил, в обеденной повисла тяжелая тишина. Александр все еще не мог обрести дар речи, погрузившись в пучину своих мыслей. Наконец он заговорил хриплым от волнения голосом: — И что попросил он за свой топор? Дафнис посмотрел на него с болью и сожалением. — Нашего Ноэля, — с горечью произнес он. Эхо его слов повисло в воздухе, словно дым благовоний. И тут раздался звонкий голос, подобный звону серебряного колокольчика: — Я согласен! В тот миг беспомощность и ужас сковали сердца царственных родителей при словах младшего сына. Александр побледнел, словно увидев приведение, а на лбу Дафниса проступили капли холодного пота. — Ноэль, дитя моё, — вздохнул Александр дрожащим голосом и протянул к сыну свою тонкую смуглую руку, унизанную золотыми браслетами. Мальчик подбежал к отцу и бережно прильнул к его округлившемуся животику, положив ладошку на выпуклость. Его кудрявые каштановые локоны рассыпались по плечам, а в глазах цвета молодого винограда читалась яростная решимость, совсем не свойственная его юному возрасту. — Папа, ты не должен бояться за меня, — мягко произнес Ноэль, заглядывая в обеспокоенное лицо Александра. — Если бы Тэхёну пришлось принести жертву ради меня, разве не пошел бы он на это? Александр кивнул, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Его плечи судорожно вздрагивали. — Да я обычный омега, но я брат омеги-воина Тэхёна, что прославит наш род в веках так же, как наш царь и отец Дафнис, — с гордостью продолжал Ноэль. — Но ты так мал… ты совсем дитя, — Александр крепче обнял сына, утыкаясь лицом в его кудри и вдыхая успокаивающий аромат детства. — Не думаю, что бог навредит мне. Он покровитель этих земель, а значит и нас, — умудренно изрек мальчик и погладил отца по щеке, вытирая солоноватые капли. — Отец, — обратился он к Дафнису, что наблюдал за ними, хмуря свои царственные брови. — Скажи папе, что это не самая ужасная жертва — быть послушником и жрецом бога. — Почему наши сыновья столь сильны духом… — задумчиво произнес альфа, качая головой. — Ты рождаешь мне омег, что достойны зваться альфами, муж мой. Они сильнее, чем мы с тобой. Они любят сильнее, чем мы с тобой, они верны друг другу… — Этому научили нас наши родители, мой повелитель, — с теплой улыбкой ответил Ноэль, и морщинки собрались в уголках его глаз. Дафнис вздохнул и сдался, протягивая руки к сыну в безмолвном зове. Мальчик поцеловал Александра в щеку и, обежав высокий стол, бросился в объятия своего царственного отца. — Вам нужно думать о новой жизни, что еще не явлена на свет, — уткнувшись носом в плечо Дафниса, глухо произнес Ноэль. — А мы с Тэхёном уже сами способны избрать свой путь. — Видно было, что этот сильный духом омежка еле сдерживает слезы. — Сообщи богу о своем согласии, отец. И Дафнис молча кивнул, прижимая к себе младшего сына. В его глазах стояла такая же решимость, как и в глазах Ноэля. Бог обрел свою жертву…***
Нехо взирал на альфу, лежащего у него в ногах в позе зародыша — таким сильным было давление феромонов доминантного омеги. Солнце Фив безжалостно палило камни, отбрасывая тени обелисков на величественный храмовый комплекс. — Что ты делаешь здесь, Тарик? — шипел Нехо, глядя на воина принадлежавшего к стражи при дворе своего отца Псамметиха в Мемфисе. — Позвольте мне лишь испить воды, мой принц, и умоляю, не давите на меня своим ароматом, — простонал альфа, с трудом приподнимая голову от раскаленной земли. В его взгляде читалась покорность и обожание. — Вы же знаете, я предан только вам. Нехо знал это — Тарик всегда был беззаветно предан ему с юных лет. Но присутствие одного из царских стражников в Фивах настораживало омегу. Он чуть ослабил напор своих феромонов, и Тарик, хрипло давясь воздухом, выпрямился во весь рост. — Знал бы ваш отец, насколько вы сильны, он прислал бы целую армию карийских наемников, — просипел альфа, опуская взгляд. Нехо фыркнул. Его отец Псамметих был осведомлен о том, что его старший сын-омега был необычным, но никогда не вдавался в подробности — его интересовали лишь сохранение власти и упрочение положения своего рода. — Я повторю свой вопрос, Тарик, — голос Нехо стал жестким. — Что ты здесь делаешь? Альфа застыл, пристыженно опустив голову. — Ваш отец… отправил меня убить Хедебнейтирбинет. — Почему именно тебя? — Нехо не выказал удивления, только его губы плотно сжались. — Я просто оказался в тот день в составе дворцовой стражи. Это была случайность, что фараон указал именно на меня… «Случайность ли?» — пронеслось в голове царственного омеги. — Он велел мне уничтожить омегу — глухо произнес Тарик. — он сказал: «Ты знаешь, что делать». Нехо замер, сжимая кулаки. Он ожидал подобного от своего отца, но все же тайно лелеял надежду, что Псамметих не опустится до убийства. — А Тэхён? — спросил он сдавленно. — К сыну карийского царя посланы лидийские наемники, — Тарик смотрел в сторону, не решаясь встретиться взглядом с принцем. Нехо побледнел и прижал ладонь ко лбу, борясь с накатившим головокружением. — Отец окончательно обезумел… Боюсь, что теперь уже ничто не остановит… Тарик, ссутулившись под гнетом снова надавимшими омежьими феромонами, хрипло продолжал: — Все началось с того, что карийский царь Дафнис отправил за своим сыном корабль. Но владыка Карии не знает, что в отряде Тэхёна затесался предатель. Ваш отец хочет заполучить его себе и принял меры для похищения карийского омеги. Нехо поморщился. — Тогда нам необходимо опередить его. Ты пойдешь со мной, Тарик, и расскажешь обо всем жрицам Аменердис и Нейтикрет. Альфа стремительно опустился на одно колено, покорно склонив голову. — Я выполню любой ваш приказ, мой принц, до последнего вздоха. — Тогда поднимайся и следуй за мной, — спокойно произнес Нехо, разворачиваясь лицом к величественному храмовому комплексу. Тарик неотступно шагал за царственным омегой, исполненный благоговейного трепета. Сколько он себя помнил, его жизнь была отдана служению Нехо — светлому воплощению истинного величия, за чьи благородство и безупречность альфа был готов пожертвовать собой в любой момент. И сегодня он вновь готов был бросить свою жизнь к ногам этого божественного существа, не задумываясь…***
Тэхён сидел в своем походном шатре, разглядывая карту местности при тусклом свете масляной лампы. Запах дыма и верблюжьей шерсти витал в воздухе, напоминая о долгих переходах через пустыни. На фоне ночного безмолвия снаружи раздавались лишь редкие окрики часовых да поскрипывание кожаных ремней. Внезапно пламя лампы взметнулось ввысь, осветив шатер языками огня. Тэхён вскочил на ноги, выхватывая изогнутый меч из ножен. Однако замер, ошарашенно глядя на странного юношу, что явился посреди пляшущего пламени. Светлые локоны незнакомца развевались, словно от невидимого ветра. Он был облачен в белый прозрачный хитон, демонстрирующий все его прелести, но это будто нисколько его не смущало. Фигура его была совершенна, как у античной статуи, а глаза сияли, будто два куска янтаря в солнечных лучах. — Карийский принц-воин… — задумчиво произнес он непринужденно, приближаясь к Тэхёну. Тот лишь крепче сжал рукоять меча, однако не предпринял попыток напасть. Юноша протянул руку и провел пальцами по смуглому плечу омеги, заставив того вздрогнуть. — Ты все краше и краше с каждым днем, омега, но не так нежен, как твой младший брат… — усмехнулся он. — Кто ты? К чему эти слова о Ноэле? — воскликнул Тэхён, приходя в себя. Незваный гость лишь ухмыльнулся шире, ничуть не смущаясь его воинственного вида. — Не буду отрицать, мне бы хотелось все рассказать тебе… Но куда сильнее мне хочется, чтобы ты вернулся в отчий дом и узнал все сам, — промолвил он с лукавой хитринкой в глазах. А затем резко взмахнул рукой, и в ней появился массивный обоюдоострый медный топор — лабрис. — Это тебе, — хихикнул юноша. — Топор Ипполиты… Но не думай это не просто оружие. Сам топор — гром, что ты сможешь обрушить на головы врагов, Тэхён. Омега невольно дернулся в памяти вновь всплыли слова Хасни, о мече Амона, способном сразить любого противника. — Что я должен за это отдать? — осипшим голосом спросил Тэхён, сжимая рукоять меча так, что костяшки пальцев побелели. — Ничего. Все уже оплачено, — снова захихикал незнакомец. Он обошел омегу и направился в сторону огня и прежде, чем сделать шаг навстречу пламени, он бросил последний долгий взгляд на омегу, — Сыновья Дафниса и Александра… Омеги, что услаждают взгляд и земных царей, и богов… Вы настоящий яд для наших сердец.- от его слов языки огня взметнулись еще выше. И также внезапно, как и появился, юноша исчез, оставив после себя лишь топор, который Тэхён крепко сжимал в ладони. Принц карийцев стоял в остолбенении, разглядывая дар странного божества и силясь осмыслить происходящее. Вдруг полы шатра распахнулись и в него вбежал Гилас, увидевший странный свет в шатре омеги. — Что произошло здесь, Тэхён? Я видел яркий свет. Думал это пожар. Омега молча посмотрел на него, заводя руку с топором за спину. С минуту они недвижно стояли друг напротив друга в звенящей тишине. Затем Тэхён отрывисто бросил: — Готовь людей к выступлению на рассвете. Мы уходим отсюда. И, прежде чем Гилас успел вымолвить хоть слово, Тэхен быстрым шагом направился прочь из своего шатра в сторону, где был устроен шатёр Хасни. Альфа несмело потянулся было за ним, но так и замер с протянутой рукой, провожая взглядом стройную фигуру омеги. — Ты никуда не пойдешь… — прошипел он ему в спину сжимая в руках склянку, что ему вручил фараон Псамметих.