Проклятье фараона

Раскаленный ветер пустыни, подобно дыханию могущественного Апопа, обжигал лицо и застилал глаза струями горячего песка. В шатре из грубой верблюжьей шерсти было душно и сумрачно, но именно здесь, вдали от мраморных чертогов своего дворца, принц Чонгук ощущал благодатную прохладу свободы. Хаммон, чьи морщинистые ладони исхудали от трудов на благо своего Хасни, бережно обрабатывал глубокие раны принца, что не излечил источник. Перемешанные с рассолом из сока алоэ и молочаем травы обладали большой целительной силой, однако при соприкосновении с рассеченной плотью жгли подобно языкам пламени. Хасни морщился, стиснув зубы, но лишь глубже вдыхал сухой воздух шатра, наполненный ароматами пряных масел и специй, в то время как Хаммон причитал: — Мой Хасни, но вы не учились бою на мечах, зачем же вы согласились? — он подул на руку Чонгука, осторожно накладывая мазь на очередной порез. — Моя жизнь не стоит того. Чонгук промолчал, позволяя старику продолжать свое дело. Он откинулся на покрытое узорчатым ковром ложе и прикрыл глаза, ощущая, как усталость спадает с его плеч, а пульсирующая боль в ранах постепенно стихает. Из распахнутого полога шатра виднелось безбрежное море раскаленных барханов, уходящих к самому горизонту, где вечернее небо сливалось с белоснежными песками. — Твоя жизнь, Хаммон, единственное, что чего-то стоит, — едва слышно произнес принц, и в его голосе чувствовалось тепло. Для Чонгука мир сошелся в этой точке — крошечном островке беспечного существования, ведь вся остальная его жизнь была окутана бесчисленными цепями долга и обязанностей. Смешно было думать, что лишь в застенках храма Апедемака в Мэроэ, среди теней замученных жертв и ежедневных избиений, он мог вздохнуть полной грудью глубже чем в своем дворце. А здесь, в нубийской пустыне, среди песков, что вздымались волнами под палящим солнцем, Чонгук полной грудью вдыхал непонятное новое чувство. Свобода окутывала его подобно бархатному плащу, пропитанному терпкими ароматами кизила и гвоздики. А короткий взгляд карих, словно раскаленный песок, глаз карийского принца заставляли его душу замирать в сладостном трепете. — Карийский принц Тэхён — прекрасный воин, — мягко произнес Хаммон, перехватив задумчивый взгляд господина. — Его отряд не зря был призван спасти вас и доставить невредимым домой. Они теперь у вас в услужении. Чонгук нахмурился, заметив, как старик нервно сглотнул, произнося последние слова. В глубине его мудрых глаз пряталась тревога, но принц был не в силах объяснить ее причину. — Я не буду приказывать людям выполнить мой обет, — резко бросил он, сам удивляясь жесткости собственного тона. Хаммон озадаченно поджал губы, словно желая что-то возразить, но лишь покачал головой. — Но они здесь, чтобы защитить вас… — Я видел, как владеет мечом омега, — резко перебил его Чонгук, на его скулах заиграли желваки. — Уверен он может обучить этому меня. Морщины на лбу старика собрались в глубокие складки, выдавая его крайнее недоумение. — Хасни… вы хотите, чтобы он обучал вас мастерству боя? Омега? — На сколько я понял, он командир отряда альф. Это ли не показатель его навыков? — Хасни… На сей раз Чонгук промолчал, не желая вступать в пустые пререкания. Его тело вновь пронзила резкая боль в том месте, где зияла самая глубокая из ран. Старый слуга лишь вздохнул, признав безнадежность своих увещеваний, и вновь принялся обрабатывать рану. — Я хочу говорить с ним, — внезапно произнес принц, глядя на закатные лучи, что пробивались сквозь полог. Хаммон настороженно обернулся через плечо, ожидая продолжения. — С ним? — С омегой, — медленно проговорил Чонгук, слегка прищурившись от яркого света. — Я хочу говорить с карийским принцем Тэхёном. На миг шатер погрузился в гробовую тишину, нарушаемую лишь шорохом ветра, что бесцеремонно играл с пологом, закидывая во внутрь горсти песка. — Хорошо, Хасни. Я позову его. — спустя мгновение произнес Хаммон, поспешно собирая лечебные мази и одежды. — Сейчас… Казалось, он невольно вздрогнул от неожиданного приказа повелителя. — Нет, — окликнул он старика, вновь опустив свою тяжелую ладонь на его запястье. — я не это имел в виду, Хаммон. Научи меня общему языку. Я хочу понимать слова, что произносит этот омега, когда его глаза переполнены грустью. Хочу понимать, что шепчут его губы, когда он склоняет покорно голову. Он говорил размеренно и тихо, словно раскрывал какую-то тайну. Хаммон прищурился, обдумывая столь странную просьбу, однако явно не посмел озвучить свои сомнения. Лишь что-то неразборчиво пробормотал одними губами, прежде чем сел на подушку у ложа Хасни. — Ох, Хасни. У вас сотни омег… — Я люблю тебя, Хаммон, но лучше не продолжай. — строго произнес Чонгук снова ложась на подушки. — и давай приступим к обучению. Времени у меня мало. Он посмотрел на раны, которые были единственным, что не позволяло им двигаться дальше к такому ненавистному ему Мемфису. Как только края их стянутся — время выйдет, и он должен за это время успеть подготовиться к тому, что он уйдёт один. Уйдёт искать глаз. Уйдёт побеждать Змея. **** — Мы не видим их, госпожа, — неровным голосом произнес воин, пав ниц и касаясь лбом раскаленного песка. — Только бесконечные дюны да бархан за барханом, насколько хватает взор под безжалостным солнцем. Но они там… я чую их присутствие. Он судорожно сглотнул, ощущая, как соленый пот ручейками стекает по взмокшей спине. — Я слышал голоса, ловил их дразнящие запахи на ветру. Их следы чудесным образом исчезали в просторах бескрайней пустыни, будто по волшебству. Нет и есть одновременно… как это возможно? Воин робко поднял голову, не смея встретиться взглядом с Бахирой. Ее облик был столь же непроницаем, как гладь ночного озера — ни единая эмоция не трепетала на благородных чертах. Прямая спина с горделивой осанкой напоминала тонкий стебель молодого ракитника. Вдруг ее темные, глубокие как ночной омут, глаза сверкнули. Жрица легким жестом указала воину подняться с колен, а своему сыну подойти ближе. — Ты верно думаешь, что это древняя магия пустыни? — она ждала, когда воин кивнет. — Вы столкнулись с простыми чарами, которые решают, достойны ли вы лицезреть тех, кого ищете или нет. Ее голос звучал подобно зачарованному ручью средь безбрежных песков — журчащий и звонкий, как ясный ключ, но сокрытый от солнечных лучей, он казался холодным ковром тени. — И, как я вижу, вам страшно? — она подошла к Змею и положила ладошку на его предплечье укутанное в широкие нарукавники из мягкой кожи. — Не нужно страшится… не нужно сомневаться. Вы уже убедились в присутствии тех, кого преследуете. Продолжайте стоять рядом с тем местом. Вы укажете путь Великому Змею в назначенный час. Воин опустил голову в почтительном поклоне, скомкано пробормотав: «Слушаюсь», и, не мешкая, вышел из покоев Бахиры. Проводив его взглядом, женщина перевела очи на массивную, чешуйчатую фигуру Змея. — Сын мой, ты видишь? — с едва уловимой ноткой горечи обратилась она к исполинскому человекозмею. — Твою мать окружают трусы и невежды! Бахира закатила глаза, демонстрируя беспомощное раздражение, и тяжело опустилась на низкий топчан, устланный шкурами диких зверей. — Как сложно… Как страшно… Они в любой момент могут оставить меня, предав и бросив на произвол судьбы. Ее речь была исполнена муки — однако во взоре жрицы полыхало пламя безудержной силы и решимости. Змей низко опустился на колени возле нее, ловя взгляд матери. Затем он бережно взял ее узкие ладони в свои громадные руки и, ни на миг не прерывая зрительного контакта, припал к ним жадными устами змеиной пасти. — Я рядом с тобой, — прошипел он, и его голос, сочащийся, тягучий, ядовитым эхом разнесся по комнате, заставив стены содрогнуться. — Я ни за что не оставлю тебя одну, не позволю разрушить твой мир этим трусливым ничтожеством. Жрица ответила ему долгим, изучающим взглядом, словно оценивая искренность его клятвы. Казалось, легкая грустная улыбка трепетала в уголках ее гордых уст. — Ох, я на это только и надеюсь, милый мой Змей, — нараспев протянула Бахира, высвобождая одну руку и легонько поглаживая змеиную чешую ладонью. — Но ведь только отец твой, могучий Апедемак, рано или поздно заберёт тебя, чтобы ты принял свое предназначение. Ее пальцы скользили по капюшону, заставляя его распускаться, а затем стремительно стягиваться вновь. — Твой отец — великий Бог. Мы не можем противиться его воле. Полог молчания накрыл их обоих подобно густой дымке благовоний. Змей застыл, будто окаменев, позабыв даже дышать. Лишь его змеиные зрачки сверкали от нахлынувших эмоций — он словно бы весь превратился в слух, жадно впитывая речь матери-жрицы. — Да, Апедемак мой отец и бог, — после продолжительного молчания прошипел он, будто уговаривая самого себя. — Но ты — моя мать, моя святыня. В его словах звучал нескрываемый трепет — и взгляд Бахиры преисполнился торжества от столь откровенного признания. Ее глаза сверкнули, будто она услышала желанное. — Твою святыню… оскверняют, — с искусной горечью и скорбью произнесла вдруг жрица, ловко разжигая пламя в душе сына. Змей встрепенулся, молниеносно подскочив на ноги. Его мощная рука тут же легла на рукоять увесистого меча, что покоился у его бедра в затейливых ножнах. — Кто? — прозвучал его грозный вопрос, от которого воздух сгустился, будто перед истинным сражением. Однако Бахира лишь покачала головой и досадливо щелкнула языком: — Ох, нет-нет… Мой милый, мощный сын, я все разберу сама. Это лишь наши омежьи дела, мелочи, не стоящие внимания твоего. Она ласково погладила его по чешуйчатой руке, невинно улыбаясь. Но, видя, что Змей не удовлетворен ее ответом, жрица вздохнула словно решаясь на откровение: — Я не могу винить твоего грозного отца Апедемака, разумеется. В конце концов, он бог, и к его ногам падут многие — омеги, мужчины и женщины. Как и к твоим стопам тоже в скором времени падет немало влюбленных душ, мой прекрасный ребенок. При этих словах Бахира поднялась с топчана, сделала пару шагов вперед и развела руки в стороны, будто распахивая их для долгожданных объятий. Змей, всецело подчиняясь её зовут, опустился перед нею на колени и припал к материнской груди, робко изогнув огромное тело. — Альфы слабы перед нежностью омег, а перед их хитростями и вовсе бессильны, — бормотала жрица, с любовью обвивая ладонями голову сына. — А такие, как я, кто отдают своему альфе все без остатка, от этого часто страдают. Она всхлипнула, будто едва сдерживала слезы, а Змей крепче прижался к ее телу, стремясь излить всю свою страсть в бесконечной преданности. — Но не волнуйся. Ни одна омега не сравнится с тобой и не отнимет у тебя место в моем сердце. Ты — моя мать. Даже стая гарпий не сможет оторвать меня от тебя… — Сын мой! Я найду достойную омегу, которая будет прекрасна и чиста, — решительно заявила Бахира, но тут же прервалась, словно что-то вспомнив. Ее темные очи сверкнули хитрым огоньком. — Ты знаешь, а ведь есть такой омега! И как же я сразу о нем не подумала! — с деланным смущением воскликнула жрица. Змей застыл, повинуясь движению ее руки. Его шипение стало мягче, мелодичнее — столь бессильны были змеиные чары перед лукавством матери. — О…нем? — осторожно пробормотал исполинский змей, словно боясь что мать остановит свой рассказ. На устах Бахиры расцвела мечтательная улыбка. Она с удовольствием закатила глаза, точно кошка, предвкушающая вкуснейший деликатес. — Да, мой милый, о нем. Он — юный прислужник в храме твоего отца Апедемака. Он прекрасен, будто свежий бутон лотоса! Его светлая кожа и белые кудри напоминают клубы тумана над водами Нила. А стройное тело — изящно, как молодой стебель папируса. Змей замер, очарованный яркими красками материнского описания. Он буквально проглотил каждое слово, жадно впитывая образ потаенного сокровища. — Ты будешь покорен им, мой сын, — промурлыкала Бахира, кокетливо прищурившись. — А он?.. — робкое шипение Змея внезапно оборвалось, и он застенчиво отвел взгляд. Жрица едва слышно рассмеялась, ласково погладив сына по острой щеке. — Кто не будет покорен тобой, мое великолепное дитя? Ты — истинное совершенство, твоя сила и величие не знают равных! Змей молча впитывал теплые слова похвалы. Материнская ласка обвивала его подобно ароматному кадильному дыму. — Хочешь взглянуть на этого прелестного юношу? — вдруг игриво предложила Бахира, постепенно затягивая сына в сети из слов. — Пойдем к источникам в саду. Послушники-жрецы как раз заняты там омовением и очищением. При этих словах она сделала манящий жест изящной рукой — бесспорно, Змей должен был повиноваться. — Я уверена, ты сможешь украдкой разглядеть его во всей божественной наготе. И тогда сам решишь, достоин ли он стать твоим хашемитом . Жрица победно вскинула бровь, видя алчный блеск в глазах сына. Змей ощутил, как его чешуйчатое тело сотрясает возбужденная дрожь, а во рту пересохло от нахлынувшего вожделения. — Матушка… — ядовито прошипел он, заранее смиряясь с безропотным повиновением. Бахира сумела найти его слабость и, как истинная жрица, безжалостно накинула на нее узду…

***

Благоговейная тишина священной рощи была нарушена лишь всплесками воды да шелестом ивовых ветвей на ласковом ветру. У самой кромки поросших камышом источников с теплой родниковой водой юные послушники, готовящиеся стать жрецами, совершали ритуал очищения. Среди стройных, как тростник, обнаженных тел мелькали русые и черные головы. Их смех и беззаботный щебет сливались воедино с журчанием струй и пением птиц. Казалось, сама природа внимала их безмятежному веселью, внушая сладостную истому. Змей и Бахира осторожно наблюдали за происходящим из-за зарослей мимозы, затаив дыхание. Жрица поманила сына жестом, указывая взглядом на юного омегу, что покинул воды и теперь сушил свои белокурые кудри на солнце, изящно извиваясь всем телом. Его кожа, столь юная и безупречно-светлая, казалась сотканной из самого солнечного сияния. Длинные стройные ноги, осиная талия и крепкая спина мерцали от блестящих капель воды, словно усыпанные драгоценными каплями росы. А бархатный шелк волос ниспадал на хрупкие плечи, лаская их золотистым сиянием. Змей онемел, забыв как дышать. Все его чешуйчатое тело содрогалось от разбуженного вожделения, а горячий язык то и дело высовывался из пасти, облизывая губы. Он впился взглядом в прекрасное тело юноши, не в силах оторваться. Каждое его движение, каждый изгиб стана юного омеги отпечатывался в памяти Змея навечно. Бахира не преминула заметить эту жадную, нездоровую страсть в глазах сына. Ее губы тронула едва уловимая, победная усмешка. Она ловко подлила масла в огонь, притворно ахнув: — Ах, разве он не восхитителен? Это Сенби, служитель-послушник из храма твоего отца. Смотри, как ловко и изящно он стряхивает капли со своих белых волос… Змей издал протяжный, клокочущий стон, услышав имя омеги. По его чешуйчатой шкуре пробежала судорога возбуждения, а губы обильно увлажнились ядовитой слюной. — Матушка… Позвольте мне приблизиться, — неожиданно прошипел он осипшим, полным вожделения голосом. Бахира изобразила крайнюю степень изумления: — Что? Нет, дитя мое! Даже не думай об этом! Ты не посмеешь осквернить своим присутствием священное омовение послушников Апедемака? Змей ничего не ответил, лишь облизнул губы раздвоенным жалом языка, не сводя безумных глаз с стройной фигурки Сенби. Жрица проследила за его алчным взглядом и низко усмехнулась в предвкушении… — Отец хочет, чтобы я отправился за беглецами. — он сверкнул глазами. — Мне нужно пометить мои владения… исполнив волю отца я вернусь и заберу себе омегу. — Конечно. А я подготовлю его для тебя. Она подтолкнула сына к ступеням ведущим к её комнатам, говоря, что им пора идти. «Надеюсь, что твой отец не сильно привязался к этому омеге». Её сердце ликовало.

***

Часы сменяли друг друга в бесконечном водовороте песчинок и знойного марева. Чонгук изнывал от нетерпения, дожидаясь, когда пройдёт Тэхён. При одной лишь мысли о том, чтобы вновь увидеть эти глаза, подобные мёду в лучах заходящего солнца, его сердце затрепетало. Наконец, в шатер ступила высокая фигура в просторной походной одежде из грубой ткани. Солнечные лучи золотили смуглую кожу Тэхёна, когда он с поклоном вошел внутрь. Чонгук впился взглядом в его лицо, жадно изучая каждую черту. – Хасни, — Тэхён не глубоко поклонился. Его голос, мягкий как шелк, породил внутри Чонгука рой возбужденных мурашек. — Хаммон просил меня зайти к вам. Что-то случилось? По мнению альфы, представший перед ним омега вообще был похож на гордого пустынного сокола — его осанка сочетала в себе природную грацию и скрытую мощь. В бронзовых омутах его глаз столь ярко пылал огонь воинственного духа, что на миг Чонгук подумал, что перед ним не омега, а исполненный доблести альфа. Принц сглотнул, стараясь собраться с мыслями. В присутствии омеги он вдруг позабыл все слова на общем языке, выученные с таким трудом. - Да, я хотел… обучаться владению мечом… как ты, — после недолгой заминки выдавил он, старательно выговаривая каждое слово. Тэхён растерянно вскинул бровь, но тут же одарил Чонгука ободряющей улыбкой. — Вы хорошо справляетесь с общим языком, Хасни, — произнес он размеренно, давая принцу время осмыслить свои слова. Чонгук почувствовал, что краснеет от этой мягкой похвалы и тут же сцепил руки за спиной, чтобы омега не заметил дрожи, что пробивает его тело. — Этот все, что я выучил. Меня Хаммон научил. — произнес он уже на египетском языке, но все так же скомкано. — Хотел попросить вас заниматься со мной сам. Я, наверное, смешон… В этот момент старик Хаммон появился будто из ниоткуда, словно соткавшись из самого воздуха, что замер внутри шатра, и встал рядом с робко улыбающимся омегой. — Он выучил только одну фразу, юный принц Тэхён. — тихо произнес старик. — Хасни хочет, чтобы именно вы учили его владению мечом. Надеюсь вы не против? Он смотрел на Тэхёна с надеждой… нет с мольбой, будто ожидая, что омега откажется. Словно читая мысли наставника, Тэхён перевел взгляд на Чонгука, и в его янтарных глазах промелькнуло сомнение. — Я помогу принцу Хасни, — все же кивнул он после недолгого молчания. — Но вы были тяжело ранены не так давно. Это может быть опасно для вашего здоровья. Заметив озадаченный взгляд принца, старик перевел слова Тэхёна. Чонгук рассеянно кивнул, отметая опасения омеги резким взмахом руки. — Скажи ему, что мои раны больше не имеют значения. Они не помешают мне овладеть мечом под его руководством, — отрывисто бросил он, устремив на Тэхёна пылающий взор. Тэхён смотрел на взволнованного Чонгука, и собственное сердце заходилось от чувств к альфе. Он старался не выдать своего смятения, но дыхание выдавало его с головой — грудь вздымалась нервными толчками. Рука омеги суетливо мяла рукоять меча, словно он силился удержаться от искушения прикоснуться к принцу. — Юный принц, позвольте ему потешиться, — заговорил вдруг Хаммон, склонившись к самому уху Тэхёна. — У него, конечно же, есть на то причина, но… — голос старика упал до едва слышного шепота. — Потерпите день-два, и он прекратит вам надоедать. Хасни никогда не отличался постоянством. Повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь шелестом ветра, что играл с полотнами шатра. Принц Чонгук едва заметно затаил дыхание, ожидая ответа омеги. Тэхён метнул в сторону альфы быстрый, изучающий взгляд и после недолгой паузы произнес: — Будь по-вашему, Хасни. Я займусь вашим обучением, — он склонил голову в почтительном поклоне. — Мы подготовим площадку и пригласим вас. Развернувшись стремительным движением, Тэхён вышел из шатра, оставив после себя едва уловимый аромат специй и солнца. Чонгук рухнул на ближайшую лежанку и выдохнул с шумом, словно все это время он задерживал дыхание. Его взгляд прикипел к пологу шатра, в который только что вышел омега. — Я хочу, чтобы он был рядом… постоянно, — едва слышно пробормотал принц, не отрывая глаз от трепещущего полотна. — Что вы сказали, мой принц? — встрепенулся Хаммон, резко обернувшись на его голос. Чонгук вздрогнул, будто пробудившись от забытья. — Я… ничего. Ничего, Хаммон, — он покачал головой, безуспешно пытаясь сбросить пелену сладостных грез. Сердце гулко стучало в груди, разгоняя жаркую альфью кровь. Для Чонгука уже не оставалось сомнений — он желал этого омегу, желал так пылко, что ни меч, ни битва не могли уже отвлечь его мысли от Тэхёна.

***

— Гилас, прошу тебя, помоги мне, — произнес Тэхён, и его лицо озарилось смятением. Альфа шумно фыркнул, бросив на омегу исполненный раздражения взгляд. — Друг мой, неужели ты сам ему это предложил? — с неприкрытой издевкой спросил Гилас. Тэхён растерянно нахмурился: — Что ты имеешь в виду? — Тренироваться с ним на мечах, — альфа скривился, словно ему в рот попала горькая желчь. — Обучать этого никчемного принца! Тэхён молча устанавливал опору для мечей, подпирая ее валуном. Взгляд его рассеянно скользил по импровизированной площадке для тренировок. — Мы сидим в этом пекле из-за него! — не унимался Гилас, сплюнув под ноги. — Мы ждем, когда его раны позволят нам двинуться дальше! Ярость клокотала в его голосе, заставляя омегу поежиться. Гилас ненавидел Чонгука всей своей сутью. Для альфы этот принц не стоил и гроша, не то что риска ради спасения. После нападения Теней два карийских война серьезно пострадали, лишь целительный источник выдернул их из цепких лап смерти. Но раны… — Сарпедон и Клеонт тоже не готовы отправиться в путь. Ты забыл? — с болью произнес Тэхён, горестно качая головой. — А ты забыл, почему они в таком состоянии?! — взревел Гилас, рыча от бессильной ярости. — Это все из-за него! Тэхён медленно обернулся, с удивлением глядя на альфу. Его глаза сузились в щелки, а черты лица обострились. — Что ты несешь, Гилас? — возмущенно произнес Тэхён, его щеки запылали от гнева. — Хасни не виноват в участи Сарпедона и Клеонта! — Ах да, конечно! — Гилас издал горький смешок. — Мы рисковали жизнями ради этого высокомерного щенка лишь потому, что ты так пожелал! Он оскалился, ухмыляясь с нездоровым блеском в глазах. — Может, ты еще и невинность свою отдашь ему, мой принц?! Повисла гробовая тишина. Тэхён побледнел как полотно, сжимая кулаки до хруста костей. Его ресницы затрепетали, но омега не произнес ни слова, лишь судорожно сглотнул ком обиды. Гилас прекрасно понимал, что перешел черту. Он видел, как исказилось лицо Тэхёна от унижения, как вспыхнули его глаза яростным огнем. — Тэхён, я… — начал было альфа, внезапно осознав весь ужас своих слов. Но омега резко отвернулся, сжав зубы с такой силой, что желваки заиграли на скулах. С минуту они недвижно стояли в звенящей тишине. — Принц Тэхён, — раздался вдруг негромкий голос Хаммона, разрезая воздух подобно острому клинку. Омега вздрогнул и резко обернулся на зов старого наставника. Недалеко от них замерли две фигуры — сам Хаммон и за его спиной, стоял Чонгук. — Хасни пожелал видеть, как готовится площадка, — произнес старик, исподлобья окидывая их с Гиласом внимательным взглядом. Тэхён почувствовал, как ледяной ужас сковывает его тело. Сколько именно успели услышать принц с его наставником? Опустив взгляд, омега нервно сглотнул, борясь с волнением. — О… Все готово, Хаммон, — несколько резче, чем следовало, ответил он после короткой паузы. Попытавшись изобразить на лице беззаботную улыбку, Тэхён обернулся к Гиласу. — Гилас будет вашим партнером, Хасни. А я помогу с освоением работы с мечом и техникой корпуса. Гилас молча кивнул, недобро блеснув глазами в сторону альфы, и отошел в сторону, прихватив два деревянных тренировочных меча. Хаммон придирчиво оглядел площадку, кивнул сам себе и пропустил Чонгука вперед. Принц шагнул к Тэхёну, обжигая его пристальным взглядом. — Благодарю вас, принц, — негромко произнес он, чуть поклонившись. — Я весь внимание. Его голос звучал ровно и невозмутимо, но что-то в глубине его томных раскосых глаз намекало на скрытую бурю эмоций. Тэхён внезапно ощутил странную смесь волнения и восторга, грозящую поглотить его целиком.

***

Тренировочная площадка была расчищена прямо посреди шатров, на единственном относительно ровном участке лагеря. Со всех сторон ее окружали бревенчатые навесы, под которыми ютились воины, слуги и припасы. Палящее солнце безжалостно хлестало по оголенным головам и плечам, но никто не смел роптать или искать тени. Тэхён встал посередине площадки, подперев бедро рукой и окинув взглядом приготовления. Две одинаковые грубо обтесанные палки из твердого тутового дерева служили подобием легких тренировочных мечей. Гилас, на которого была возложена роль спарринг-партнера принца, уже вертел в руках одну из них, привыкая к балансу и весу оружия. Хаммон вывел Чонгука на середину площадки, жестом велев Тэхёну приступить. Принц был облачен в свободные шаровары из выцветшего льна и никак не прикрывал смуглый торс, влажно блестевший от пота. Его гибкое мускулистое тело содрогалось от возбуждения предстоящей схватки. Тэхён заставил себя оторвать взгляд от этого соблазнительного зрелища. Подняв одну из палок и сжимая ее обеими руками, омега принялся объяснять основные стойки и защитные положения тела. Чонгук жадно следил за каждым его словом и движением, то и дело шумно сглатывая от волнения. Наконец настала пора практики. Хаммон отвел принца в сторону, беседуя с ним вполголоса, а Тэхён обратился к Гиласу: — Не усердствуй, он — будущий фараон. Гилас молча кивнул, печально опустив взгляд. Он до сих пор метался между стыдом за свои жестокие слова и затаенной ревностью к Чонгуку. Наставления Тэхёна были недолгими. Вскоре принц выступил на середину площадки, держа палку обеими руками и чуть согнув колени, как учил омега, тот отсалютовал ему оружием, и Хасни ответил тем же.

***

Альфы сошлись. Гилас и Чонгук, один в простой греческой экзомиде, другой — в легкой тунике из белого льна. Один уверенно вертел в руках грубый тренировочный меч, второй пока неуверенно сжимал рукоять, его пальцы пересохли от волнения и двигались словно они из бумаги. Тэхён окинул их внимательным взглядом, придирчиво оценивая стойки и хват. Кивнув самому себе, он отступил на несколько шагов и взмахом ладони дал знак начинать. Гилас был опытным воином и сразу обрушил на Чонгука шквал молниеносных ударов, ставя неофиту подножки и напирая со всех сторон. Принц был вынужден обороняться, лишь изредка ответно контратакуя робкими выпадами. Постепенно, восстанавливая в голове напутствия Тэхёна, Чонгук осмелел и начал более решительно парировать атаки альфы. Его меч вращался все быстрее и увереннее, отбивая удары Гиласа с резким глухим звуком древесины. — Держи корпус ровно и следи за балансом! — донесся со стороны отрывистый оклик Тэхёна. Забыв об осторожности, Чонгук бросил быстрый взгляд в его сторону — и тут же пропустил рубящий удар Гиласа по предплечью. От неожиданной вспышки боли Хасни вскрикнул и попятился, выронив меч. Тэхён шагнул было к ним, но Хаммон придержал его за локоть, ворчливо бурча что-то себе под нос. Гилас не упустил своего преимущества и обрушил на Чонгука новую серию ударов, вынуждая того пятиться и уворачиваться. Мускулистый торс принца заблестел от пота, капли влаги сбегали по смуглой коже, очерчивая рельефный живот и прессованные мышцы груди. Вихрь беспорядочных выпадов захлестывал Чонгука одна волна за другой. Он еле успевал парировать безжалостный напор Гиласа, уворачиваясь юркими движениями. Деревянный меч то взмывал вверх, принимая очередной рубящий удар, то опускался вниз, отбивая подсечку. Тэхён следил за ними, устремив неотрывный взгляд на две сцепившиеся фигуры. Недолгое превосходство Чонгука исчезло так же быстро, как и появилось. Теперь принц едва сдерживал натиск карийского война. Внезапно меч Гиласа просвистел совсем рядом, в опасной близости от виска Чонгука. Тэхён вздрогнул и рванулся было вперед, позабыв об осторожности, но, стоящий рядом, старик успел перехватить его запястье в железной хватке. — Пусть учится, юный принц, — раздался его скрипучий голос. — Он должен опытом познать горечь поражения. Гилас методично теснил Чонгука, вынуждая пятиться по жаркому песку тренировочной арены. Альфа беспощадно обрушивал на принца одну атаку за другой, вгоняя того в оборонительную скорлупу. Чонгук отбивался лихорадочно, но силы его явно иссякали после предыдущего неожиданного успеха. Когда меч вновь выпал у него из ладони, Тэхён едва не зарычал от досады. Гилас замер, готовясь нанести завершающий удар. Но вместо этого он внезапно опустил руку и высоко вскинул подбородок, глядя прямо перед собой. Обессиленный Чонгук рухнул на колени, тяжело переводя дыхание. Его плечи резко поднимались от бурных вдохов и выдохов. Принц запрокинул лицо к палящему солнцу, жадно хватая ртом сухой воздух пустыни. Тэхён с трудом оторвал взгляд от этой картины. Он отогнал прочь непрошенные мысли, грозившие захлестнуть его с головой. Медленным шагом омега приблизился к принцу и опустился рядом на горячий песок, сохраняя дистанцию. Он старался не смотреть на обнаженный торс Чонгука, на который небрежно стекали капли пота. Тэхён изо всех сил пытался отвлечься от искушения пробежаться взглядом по очертаниям рельефных мышц, следя только за тем, чтобы альфа восстановил дыхание. Чонгук же будто и не замечал присутствия омеги рядом с собой. Он все также судорожно хватал ртом воздух, отчаянно борясь с пылающими легкими. Солнце нещадно палило им в спины, заставляя песок под ними раскаляться добела. Наконец, тяжелое дыхание начало приходить в норму, он поднял голову, бросив быстрый взгляд на Тэхёна. Их глаза встретились, но оба тут же отвели взгляды в стороны. Повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь сухим шипением ветра в причудливых изваяниях из палаток. Внутри них обоих клокотали вулканы эмоций, что норовили вырваться наружу неистовым потоком. Но столь же сильным было и отчаянное желание сдержать, скрыть эти чувства в самых потаенных глубинах души. Тэхён не выдержал гнетущей тишины. — Неплохо для первого раза, — негромко произнес он, по-прежнему изучая свою руку. — Потребуется еще много практики, чтобы победить Гиласа. Чонгук слабо кивнул, украдкой бросив взгляд на омегу. На его губах заиграла легкая усмешка — ему определенно понравились эти слова. — Я буду усердно тренироваться, Тэхён, — ответил принц, чуть подняв глаза и погрузившись в ясные тягучие омуты перед собой. Однако оба постарались вложить в свои взгляды не больше того, что позволяют правила приличия между учеником и наставником. Лишь крошечные искорки, промелькнувшие на дне радужной глубины, выдавали тщательно скрываемую бурю, грозящую поглотить их целиком. — Ваши раны раскрылись, Хасни, — мягко произнес Тэхён, окинув принца придирчивым взглядом. — Их нужно обработать. Он повернулся к покачивающемуся на ветру старцу. — Хаммон… Древний наставник тут же шагнул вперед, преодолев разделяющее их расстояние. — Мой принц, — Хаммон потянул Чонгука вверх, заставляя подняться на ноги. — Пойдемте. Смотрите, рана на руке снова кровоточит. И вправду, на предплечье альфы расплылось пятно свежей крови, размазанной по коже во время схватки с Гиласом. Чонгук едва заметно поморщился — боль от ушиба в предплечье начала пульсировать с новой силой. — Нужно обработать и перевязать, — кивнул старик, уже ведя принца прочь с тренировочной площадки. Тэхён проследил за ними рассеянным взглядом, а затем повернулся к Гиласу. Тот стоял с непроницаемым выражением лица, сжимая в руке тренировочный меч. Усталость после жаркой схватки еще не остыла, но альфа не позволял себе показывать слабость перед омегой. — Что ж, неплохое начало, — произнес Тэхён, отбрасывая влажные пряди с лица. — Продолжим завтра на рассвете, когда спадет жара. Гилас кивнул, сохраняя молчание. Его острый взгляд следил за каждым движением омеги, словно пытаясь проникнуть под кожу и разгадать тайны, что там скрывались. Тэхён резко развернулся и зашагал прочь, давая выход переполнявшим его чувствам. Сегодняшние тренировки явно дались ему нелегко. И причиной тому была вовсе не усталость от жары и возни с тренировочными мечами.

***

Гилас следил за тем, как Хаммон уводит принца Хасни с тренировочной площадки. Его переполняла всепоглощающая, выжигающая изнутри ревность — ярость полыхала в венах подобно палящей лаве. Он видел, как Тэхён смотрел на поверженного альфу — в этом мимолетном взгляде сквозила затаенная, дрожащая нежность, которую омега безуспешно пытался скрыть за маской безразличия. Альфа до хруста стиснул зубы, вспомнив то единственное короткое прикосновение, когда Тэхён убрал выбившуюся прядь со лба Хасни. Это мимолетное, ничего не значащее касание обожгло Гиласа ядовитой, сводящей с ума ревностью. Как он желал в это мгновение оказаться на месте этого ничтожества, вторгшегося в их жизни! Гиласа разрывали запредельные, постыдные чувства к Тэхёну — восторженное безумное обожание смешивалось с исступленной похотью и одновременно звериной, ненавистью к самому себе. Он любил этого омегу нездоровой, всепожирающей, болезненной страстью. Его измученный разум упивался видениями обнаженного тела Тэхёна в самых сладострастных позах. Эти жгучие греховные фантазии сводили альфу с ума, терзали его душу, заставляя корчиться от невыносимого неутолимого вожделения. Но в то же время Гилас ненавидел саму суть своих постыдных желаний. Он считал себя последним альфой, недостойным даже прикасаться к сандалиям Тэхёна. Гилас жаждал его с такой неистовой силой, что готов был ползать у его ног, вымаливая хотя бы единственный взгляд или прикосновение. Но эта нечестивая, погубившая его страсть также вгоняла альфу в пучины самоотвращения и раскаяния. И теперь к его нескончаемым мукам присоединилась ревность к Хасни. Этот высокомерный царственный альфа посмел добиваться милостей Тэхёна, которого Гилас возвел в ранг самого совершенного божества, достойного лишь бессловесного поклонения. Одной лишь мысли, что омега может отвечать на притязания Хасни, было достаточно, чтобы альфа впадал в гневное затмение, утрачивая рассудок. Он не мог оторвать горящего безумной страстью взгляда от стройной фигуры Тэхёна, удаляющейся с площадки. И в эту минуту Гилас возненавидел себя с новой невиданной силой — за свою постыдную слабость, за неспособность совладать с низменными похотливыми порывами, жгущими его плоть. Он жаждал причинить себе боль в наказание, рвать на себе тело, испытывая при этом сладостное умиротворение. Внутри себя альфа корчился от невыносимой агонии и самобичевания… Нет! Он должен рискнуть. Должен поговорить с Тэхёном. Только как… альфа с рыком опустился на землю.