***
Эдвард вовсе не хотел обидеть или оскорбить Дашу, когда начал выговаривать ей за слова по отношению к его матери. У него и в мыслях не было причинить боль самому родному, любимому человеку. Поэтому он даже не понял, как такие слова сорвались с языка. Вообще по жизни у него ни разу не было такого, чтобы он кого-то обидел, всегда очень тщательно взвешивал то, что говорил людям. Такое произошло лишь однажды в больнице, когда он потерял контроль, узнав об отношениях Натали с Оскаром до свадьбы с его отцом и, соответственно, что она мать Артура. В тот момент эмоции взыграли в душе, снося плотину привычного спокойствия и умения держать себя в руках. Эдвард много чего тогда высказал не к месту попавшейся под руку Анни, а после неё и Даше. О том, что отношения дворян с плебеями недопустимо. Только потом сразу же сообразил, что Даша вовсе не плебейка, а дворянка из не менее старинной династии, чем он сам. Правда, не чистокровная, а лишь на четверть по линии отца, но это не имело значения. Тем более даже важнее то, что она из расы сверхлюдей, а стало быть, он сам ниже по положению, ведь он всего лишь сверхчеловек, полукровка. Но когда опомнился, оказалось поздно, было вызвано второе сознание Даши, её альтер Дезира, и всё могло закончиться плохо, если бы способности Эдварда не проявились от сильного стресса. Он сам потом не понимал, как мог обидеть любимую, и сделал вывод, что как бы человек не был влюблён, а на эмоциях может порой нечаянно обидеть того, кто ему дороже всего, на эмоциях так, что потом будет очень больно из-за этого. Чем сильнее любишь, тем легче обидеть, ведь то, что простят другие, влюблённые будут помнить, потому что их это ранит сильнее. И помня об этом, Эдвард старался с тех пор держать все эмоции при себе больше, чем когда-либо до этого, чтобы даже нечаянно не вызвать обиду Даши. И вот сейчас сам не понял, что снова оскорбил её. Но настолько был обижен за мать, что даже не сообразил, что требования извиниться прозвучит для Даши оскорбительно. А его самого она сочтёт жестоким деспотом и тираном, помыкающим женой, как служанкой. Этого Эдвард никак не мог позволить в первую очередь потому, что любил Дашу, и от того, что они пережили с ней вместе, она стала ему ещё дороже и даже одна мысль о том, что она может его оставить, заставляла страдать на физическом уровне. У него в прямом и переносном смысле начинало болеть сердце, когда представлял себе, что Даша умирает, а Эдвард никак не может ей помочь. Много раз ему снилось, что она падает с высоты, горит заживо или умирает при родах, тогда он вскакивал в кровати посреди ночи в холодном поту, со сбившимся дыханием и бешеным сердцебиением. Даша тогда просыпалась от его крика и долго потом успокаивала его, обнимая и гладя по светлым волосам, кладя руку ему на сердце, отчего оно затихало и начинало биться нормально. И Эдвард вновь засыпал, на сей раз безо всяких кошмаров. Это началось тогда, когда Даша забеременела, и юноша стал бояться за неё ещё сильнее, чем боялся раньше, старался оберегать и контролировать каждое её движение, не позволял ничего делать по дому и поднимать что-то тяжелее чашки с чаем. Но при этом только сейчас. Только после того, как сорвался, Эдвард впервые подумал вдруг о том, что же она переживает на самом деле. Даша ведь такая юная, наивная, инфантильная, плюс физически слабая и болезненная, а тут ещё и беременность. И виноват в этом Эдвард, что в своём страстном желании иметь ребёнка попросту взял и заделал его Даше, не подумав о том, готова ли она сейчас к такой серьёзной ноше и ответственности и, главное, не обсудив предварительно с ней этот вопрос. Ей же только восемнадцать, на целых пять лет меньше, чем ему, вроде бы ненамного, но при разности их образа жизни и воспитания разница становится огромной. Он в двадцать три года уже глава целого государства, Даша же в восемнадцать ещё почти ребёнок, пускай умный и развитый не по годам, но совершенно инфантильный и наивный. И очень эгоистично было со стороны Эдварда взвалить на неё сейчас подобный груз, не считаясь с тем, какая она. Да и зная ещё о том, что, почитай жизнь в любой форме, Даша никогда не сделает аборт, даже забеременей она от Артура или, того хуже, от ненавистного им обоим Антона. Даже если будет риск умереть от родов, она всё равно сохранит ребёнка и не даст никому убить его. А это всё в сумме значило лишь одно — то, что во всём, что сейчас творится с Дашей, виноват только он один, Эдвард. Сделал ей ребёнка, зная её особенности, но не учтя их. Поэтому Даша сейчас такая, и не надо винить её. Во всём виноват он, и он же это исправит. И, развернувшись к дверям, Эдвард устремился следом за Дашей.***
Оттолкнув от себя Эдварда, Даша, не чуя под собой ног от злости и обиды, бросилась прочь из этого дома, где никому была не нужна, с твёрдым намерением никогда больше туда не возвращаться. Эдвард не любит её, ему наплевать на её чувства, утирает сопли своей мерзкой мамаше, а про неё забыл. Ну и пусть теперь живет без неё, раз ему так лучше. А ведь Даша носит его детей, которых он сам ей сделал, и даже не спросил, нужно ли ей это сейчас? Ей всего восемнадцать, она совсем ребёнок и так хочет ещё жить для себя. Но нет, захотел наследника и так расстарался, что заделал ей сразу двоих. Эгоист! Конечно, для него в этом нет никаких затрат, вставил, кончил и свободен, а ей вынашивать девять месяцев, мучиться слабостью и тошнотой, таскать тяжёлое пузо, терпеть разные ограничения и потом мучительно, с болью рожать, чтобы первый год жизни не принадлежать самой себе, превратившись в автомат по обслуживанию. Вставать ночью по пять раз, кормить грудью, бесконечно менять пелёнки и слышать неумолкающий детский крик в двойном размере. И за всё за это огромное спасибо мужу. Ну, Эдвард! Спасибо ему за такое счастье. А под конец вообще бросил. И Даша выскочила из дома, в чём была: в вечернем платье из шёлка цвета Шампань, с рукавом три четверти, без воротника и открытой спиной, с юбкой по колено и золотистых балетках. Не надев даже куртку и забыв прихватить сумочку. Стремглав пронёсшись по саду, девушка выскочила за ворота и тут же попалась в чьи-то крепкие и сильные руки.