Будем ли мы праздновать дни рождения после смерти?

      Человек паук был монстром отвратительным, являющимся людям и всем остальным существам только во снах. Так он охотился и питался. Страхи, души, крики, всем этим и мятными леденцами, вымоченными в детских слезах. Десятки его противных маленьких глазенок пристально смотрели сквозь тонкое стекло окна, и он вот вот готов был проникнуть в дом через зачем-то открытую на ночь форточку. Острые, как у кошек, когти, царапали, стучали, гремели. Кружевная тюль слабо дрожала от тяжелого дыхания монстра, плотные занавески, порученные защищать от чужих взглядов, были открыты, никто никогда не закрывал их на ночь. Его ножки — восемь полосатых, как самые вкусные конфеты, мохнатых лап, — просачивались сквозь темноту. Он прятался в углу. Затем на пололке. Джерард дрожал, натягивая пуховое одеяло как можно сильнее себе на голову, сейчас он меньше всего боялся задохнуться от нехватки воздуха, страшнее было умереть от лап этого…существа. Он знал одно правило: «умираешь во сне — умираешь и наяву», кто-то очень давно сказал об этом. И как бы оно было не иронично, да, они все уже давно (или не очень, как в ситуации с Фрэнком, Питом и Гейбом) были мертвыми, но в таком случае ты перестаешь существовать. Тебя забывают, тебя никогда не было. Конец. Ты вычеркнут из чужих жизней насовсем.       На общих фотографиях дома часто можно было заметить одного парня, он подписал себя как «незабываемый Брэндон». Брэндон оставил после себя пустую комнату и смешную чашку с единорогом, его забыли. Никто не мог вспомнить ничего об этом человеке. Чем он занимался, какие сладости любил? Читал ли он так же муми троллей в дождливую погоду? Каким человеком он был? Все забыли «незабываемого Брендона». И Джерард был на сто процентов уверен, что его забрало это существо, человек паук, лицо человека, мохнатое противное тело, восемь конфетных ног и десятки паучьих глаз. Оно забрало «незабываемого Брендона», точно так же как хочет забрать и Джерарда, от которого останутся только засушенные цветы под потолком, спрятанная бутылка джина, которая на самом деле вообще принадлежала Фрэнку, и эхо громкого смеха, преследующее каждого жильца дома. Это было очень жутко, на самом деле. На фотографиях Брэндон улыбался, обнимал Райана, пил чай вместе с Рэем, собирал ягоды в саду с Майки, а потом просто…исчез. Растворился из воспоминаний других людей.       Монстр смеётся, тихо и скрипуче, подбираясь на своих тонких, как спички, лапках. Джерард чувствует его присутствие совсем рядом. — Все в порядке, — раскатывается громкое с эхом по комнате, — разве мы не играли с тобой так раньше? Тише, мой милый мальчик. Всё хорошо.       Почему никто не слышит?       Страшно, очень страшно, Джерард не может дышать, а язык отказывается говорить. Он все больше вжимается в кровать, зажмуриваясь так сильно, что вокруг начинают танцевать разноцветные огоньки. Он в ужасе. Человек паук доберется до него, съест его душу и все воспоминания о нем. Две человеческие руки, появившиеся из ниоткуда, скидывают одеяло, монстр очень близко, обнимает руками и мохнатыми лапами, на удивление, как шерсть котёнка, очень мягкими. — Ты понравишься мне еще больше, если будешь сопротивляться. Драгоценный мальчик. Прекрасный. Ты такой совсем юный.       Он снова скрипуче смеётся, его длинный язык обхватывает лицо, дотрагивается до глаз, оставляя за собой повсюду противно пахнущую слизь. Джерард отчаянно пытается закричать, ничего не выходит. Ему кажется, что его съели тысячи маленьких паучков, больно и страшно.       И он просыпается, дрожащий, в холодном поту, за окном все так же темно, одеяло вместе с подушкой валяется на полу, простыня сбита. Окно кем-то заботливо закрыто, задвинуты шторы. Джерард не умер.       Он поднимается и на ватных ногах идет к человеку, чья улыбка исцеляет, чьи объятия заставляют хотеть жить, приходит и плачет очень долго и громко. Раскрасневшиеся от слез щеки болят, а в ушах все еще стоит скрипучий смех существа. Фрэнк знает, что Джерарда преследует человек паук уже очень давно, поэтому молча гладит по голове, ничего не спрашивает и целует в лоб так часто, как только может, места поцелуев больно обжигает. Ситуация Джерарду кажется вторым сном, как будто сон во сне, когда вы просыпаетесь в первый раз, но просыпаетесь во сне, и только проснувшись второй раз, оказываетесь в реальности. Вся пижама Фрэнка и руки — мокрые от слез, но это не особо волнует. Главное — под боком, прижалось, живое и тёплое, бормочет, просит внимания и утешения. И, может быть, немного спасения для души. — Что, если ты меня забудешь? Я исчезну, ты перестанешь знать кто я… Что ты будешь делать, Фрэнк?! — Джерард едва ли выдавливает слова, все еще трудно говорить. — Ты не исчезнешь, я тебе обещаю. Ты — самая большая звездочка и самый яркий человек этого места, как мы можем тебя забыть? — Фрэнк берет лицо Джерарда в свои ладони, глаза в глаза смотрит, такой… красивый. — Ты — фейерверк, пятничный тыквенный пирог, ты — смех, ты первый летний дождь. Ты самый незабываемый человек этого дома. Таких больше не делают ни на одном заводе или фабрике кукол, понимаешь? — А что… Что, если они так же говорили про Брэндона? Но теперь его никто не помнит, даже Райан, Рэй, ребята… — Джерард задыхался от слез. Ему было страшно, так страшно, как никогда до этого, его трясло. Он знал, что Брэндона любили, Райан точно. Интересно, что он чувствовал, глядя на все эти фотографии их вместе? Правда ли он его забыл или всего лишь притворялся, каждый раз задумчиво глядя в общий альбом? — Я никогда не позволю этому случиться с тобой, я клянусь, я сделаю все, что смогу, для тебя. — Фрэнк крепче прижимает к груди, перебирая сухие пряди волос, сильно отрасли. — Обещаешь? — Обещаю, клянусь.       Джерард выпутывается из теплых объятий, спустя время он уже перестал плакать. Глаза красные, опухшие щёки, он выглядел таким вымученным, проспит точно до вечера, а может и до наступления зимы, как получится. Летняя спячка? Фрэнк смеётся и целует его везде, щеки, нос, лоб, глаза, губы, быстро, коротко и нежно. За окном начинает светать, поэтому он расцепляет их руки, как будто не замечает вспотевшие ладони, и накидывает одеяло сверху. На узкой кровати довольно тяжело спать вдвоем, и чужие руки довольно скоро оказываются под его футболкой, обвивая талию и крепко прижимая к себе, ноги переплетены. Джерард, как ребенок, спит в носках. Ему больше не снится монстр, ему не снится ничего. Одна тоскливая песня вертится у него в голове всё время.       Он просыпается ближе к вечеру, Фрэнк как раз занимался своими делами в комнате, из-за спины не было видно ничего. Но, кажется, было что-то важное. Аура такая, вроде как, серьезная. Джерард засмеялся от собственных мыслей, заставляя Фрэнка обернуться. — О, проснулся? Все в порядке? — он слез со скрипучего стула и сел на пол рядом с кроватью, скрестив ноги. Носки были разными, оба бережливо связаны Рэем еще пол жизни назад. — Я принес тебе тёплого молока с печеньем, но оно уже остыло, я думаю, эээ, я принес его часа два назад. Да, надеюсь оно все такое же вкусное. И я добавил туда мёд. — Спасибо. — выдавливает из себя Джерард, забирая из рук Фрэнка кружку, на ней единороги, как иронично, и печенье, его голос кажется более хриплым чем обычно. Конечно, несколько часов в истерике, это ли удивительно? Уэй все еще удивлен, как он может говорить, если еще ночью его язык отказывался воспроизводить какие либо звуки. — Всё хорошо. Мне кажется, я отоспался за все те бессонные ночи, в любом случае, не важно, что ты там делал? Выглядел как профессор или, я не знаю, как ребенок, который делает что-то для школьной научной выставки? — Я рад, что ты спросил, — просиял Фрэнк, тут же подскакивая к столу. В его руках образовался блокнот, обложка расписана непонятными каракулями и облеплена наклейками с фруктов. Настоящее сокровище. — Здесь я храню все воспоминания о тебе. — Обо мне? — зачем-то глупо переспросил Джерард. — О тебе. Здесь есть всё, смотри.       Фрэнк открыл блокнот сам, показывая. На одной из страниц любезно сделанная фотография позднего ужина, Джерард, в его руке чашка с кофе, а в тарелке макароны с сыром и фиалками. В тот вечер они оба, не сговариваясь, встретились на кухне около трех часов ночи и просидели вдвоем так около часа. Фрэнк выкурил три сигареты в окно.       На другой кривым почерком выведено: «Погода противная, облака больше не плачут, но лужи по колено. Джерард в своем огромном свитере повел меня знакомиться с Энди и остальными. Вручил мне зонт «на всякий случай». Лисы, целая, черт возьми, компания говорящих лис. Они живут у озера или реки или что-то в этом духе в своих причудливых норах, в которых — огромные пространства, дома, такие же как наш, только под землей. Потрясающе. Джерард говорит, все в доме думают, будто это души умерших детей. Не знаю. Думать это не мой конёк». — Здесь всё! — Джерард выглядел потрясенным. — Ты проделал столько работы, это потрясающе, Фрэнк. Всё обо мне? Здесь буквально всё обо мне! Блокнот восхищал, это как держать всю их жизнь в руках, что-то настолько великое смогло уместиться здесь, в его ладонях. Поражало. — Я люблю тебя, Фрэнк. — Он обнимается, мягкий, тёплый и больше не колючий, как этой ночью. За окном розовый закат, в душе любовь и губы к губам. Джерард не почистил зубы, но кого это волновало? Разве что, его щётка с диснеевской принцессой, могла обидеться.       Фрэнк не говорил, но он любил тоже.        В дверь негромко постучали, но, не дождавшись ответа и не церемонясь, открыли сразу. — Боже, я знаю, чем вы, два извращенца, тут занимаетесь, но сейчас есть дела поважнее. — макушка с коричневой копной волос просунулась в дверь. — Избавьте мой взгляд, окей?       Гейб, мать вашу, Саппорта. Человек, вечно где-то пропадающий, его было трудно застать дома, а застать дома вне компании Пита так вообще нереально. Между собой ребята прозвали его домовой легендой, все о нем говорят, но практически никто не видит. Даже придумали забавную примету: тех, кто сможет увидеть Гейба в первой половине дня, ожидает двадцать четыре часа удачи. И сейчас наверняка стряслось что-то невероятно серьезное, если он почтил из своим визитом.       Фрэнк расцепил руки, уставившись в сторону двери: — Ну? Что случилось? — Майки, он просил передать. В доме исчезли все вилки. — Гейб улыбался, очень странно, потому что вилки — дело серьезное. — Да брось. — встрял Джерард. — Над этим не шутят! — Я не шучу, клянусь, — он сел на кровать рядом, поднимая руки вверх в качестве доказательства своей серьезности, — клянусь всеми своими пустыми бутылками пива. Правда. На самом деле, Майки сначала решил, что это, Джерард, ты, забрал их как в прошлый раз, просил меня проверить, но я вижу вы тут, чуваки, совсем не вилками заняты. — Не вилками, — тихо пробубнил себе под нос Фрэнк, наблюдая за реакцией Джерарда. А она была эмоциональной.       Он тут же подскочил с кровати, едва ли не запутавшись в одеяле, готовый тут же рвануть на поиски вилок. — В прошлый раз я забрал не все, там оставалась одна, ага, но сейчас у нас их нет, но тут, вероятно, дело для детективов Уэев. Очень серьезное.       Секунда, исчез, неугомонный, шустрый как ребенок, коим он и являлся уже бессчетное количество лет, его тут же можно было услышать, голос доносился с первого этажа, но единственное, что успел уловить Фрэнк, было многообещающее: — Дело о таинственном исчезновении вилок.       И громкий смех окружающих