Учебники по физике звездами пылятся в офисе

Линза фотоаппарата блестит под ярким летним солнцем. Питер крутит камеру в ладонях и нервно дышит. Шум моря не успокаивает его, волны разбиваются о хрупкие ребра, соль забивается в кровоточащие раны откровенности и доверия. Морской бриз щекочет ноздри Фреда, отчего он улыбается и вдыхает жадно свежий лазурный воздух. Склонившись над корзиной, он, натянув на голову смешную панаму, задорно звенел бутылками. Старая шляпа чуть спадает с его головы, он то и дело поправляет ее. — Ты будешь? — Чендлер достает из корзины темные бутылки с яркой красно-белой этикеткой, и Паркеру на секунду кажется все происходящее ненастоящим. Ощущение, будто он живет в картонной коробке, всегда преследовало его. Он носит нейлоновые костюмы и ест пластмассовую еду, а преступники отчаянно пытаются свернуть его резиновую шею. Но он ничего не чувствует, сколько бы раз ни опалил спичками пальцы. И теперь эта широкая улыбка, яркое солнце, шумное море. Разве Фред не был когда-то просто его коллегой? Как они пришли к этому? — Питер? — Фред поправляет солнцезащитные очки. Фотоаппарат мягко ударяется об грудь, повешенным искусством болтаясь на сильной шее. Паркер тянет вперед руку. Прохладное стекло приятно ощущается в ладони. Чендлер мягко ударяет бутылкой об бутылку и открывает их. Они сидят рядом друг с другом напротив моря, неторопливо пьют содовую. Фред в какой-то момент ставит бутылку в песок, а сам вальяжно ложится на спину, заводя руки за голову. Выцветшая панама прикрывает его лицо вместе с солнцезащитными очками от яркого света. Питер завороженно наблюдает за тем, как вздымается грудь, мягкий живот, на котором блестело несколько капель случайно пролитой содовой. Паркер кладет голову себе на колени и наблюдает не то что за красотой, за самой жизнью. За чем-то чувственным, за чем-то реальным, за чем-то, в чем не бывает сомнений. Не прозрачное, но ярко окрашенное, не немое, но раздраженное, не пустое, но наполненное. Он наблюдает за чем-то лучше, чем он сам. Ему бы пошутить про британский акцент, чтобы разбавить обстановку, ему бы рассказать один из тех анекдотов, от которых Фред молчаливо закатит глаза, но он только медленно поедает Чендлера взглядом. Косточка за косточкой, литр крови за литром — он складывает пряди волос в кольца и подвески. Фред забавно двигает пальцами ног, точно ребенок. Фред нечитаемо на него смотрит, а потом тихо смеется. Фред остается с ним в офисе до позднего вечера, помогая распределять архивы в странной, но самой удобной, специально выработанной Питером последовательности. Палец скользит на кнопку. Вспышка. Паркер чуть ли не одержимо, но в сущности удушливо-нежно смотрит на фотоаппарат. Может, людям и нужна дневная порция трагедии, но ему… Любовь и красота. Его любовь. Его больная и сломанная любовь, в которой Фред мог только промочить пальцы. Но ему… было достаточно? Чендлер с ухмылкой приподнимает шляпу. — Решил вернуться к карьере фотографа вот так? — без тени осуждения, но с ласковым подтруниванием бурчит Фред. Лицо Питера не выражает никаких эмоций, кроме напряженного спокойствия — он держит камеру в руках, как трофей, который в любой момент могут отнять. — Мне приятно, Питер, — он мягко касается пальцами подбородка Паркера и медленно целует его. В пальцах колет от того, как Питер расслабляется и поддается его прикосновениям, точно хочет воском растечься по его телу. — Тебе стоило взять панаму, — шепчет в обветренные губы Чендлер. — Неважно… — отвлеченно бурчит Питер, поправляя свои солнцезащитные очки и затягивая Фреда в очередной поцелуй. Солнечные лучи протыкают его сердце, и из него, кажется, наконец-то выливаются чувства.