Учебники по физике звездами пылятся в офисе

Храм знаний среди убийственных архивов. Он сидит, склонившись над толстыми книжками статуей, которую оплетают мхи. Старается не провалиться в сон. От света настольной лампы горят глаза. Он мельком смотрит на часы. Уже час ночи. С тяжелым вздохом Фред возвращается к учебе, устало крутит ручку в пальцах, не в первый раз допуская робкие сожаления о выборе профессии. — Ты все еще здесь? — Питер подходит к столу и опирается на него ладонями, рассматривая мелкие дрожащие параграфы, похрустывая электрической информацией. Мышцы красиво перекатываются под белоснежной рубашкой. Чендлер торопливо отводит взгляд. — Ты можешь оставить ключи. Я закрою, — бурчит Фред, потирая глаза. Он явно не был настроен слушать претензии сейчас. Даже если бы Чендлер нечаянно устроил конец света, он бы не перенес критики и порицания и, скорее всего, сам бы все исправил. Его тошнит от упреков и строгого взгляда, цоканья языком. Под грудой осуждения он выковыривал ошибки легко — они трескались, превращаясь в хлипкий, обклеенный изолентой идеал. — До скольки ты планируешь здесь быть? — спрашивает Паркер спокойно, но Чендлеру (может от сонливости) показалось, что он искренне беспокоится. — Не знаю. До утра, наверное… — задумчиво бубнит Фред, хмурясь в попытках сосредоточиться. — Ты засыпаешь на ходу, — коротко говорит Питер, а Фред только отмахивается. Он прячет лицо за книгой, кусая губы. Сосредоточиться. — Прекрати. Тебе нужен отдых, — упрямо говорит Паркер и тянет книгу назад, заставляя Чендлера посмотреть на себя. — И что ты предлагаешь? — он щурит глаза и еле заметно улыбается. Было понятно — ему нужна достойная альтернатива, и если Питер ее не даст, то Фред продолжит до изнеможения заниматься учебой. — Кино? Чендлер удивленно смотрит на него и пару секунд молчит. Взгляд снова падает на раскрытые книжки, и Фред тяжело вздыхает, потирая глаза. Он очень давно не был в кино. Его родители не считали такое времяпрепровождение хоть сколько-нибудь достойным. Для них это — пустая трата времени, которая пожирает драгоценное время и раскусывает блестящие монетки-центы. И тем не менее Фред зачарованно смотрел на роскошные кинотеатры, сияющие ярким светом вывески и мечтал. Ощупывал карманы и находил аж пару долларов, но все равно не решался идти туда. Тратить так время… Его родители работали не для этого. Поэтому он смотрит кино в отражении луж около кинотеатра, только чтобы торопящаяся куда-то дама разбила экран звонким каблуком. — Можно, — решительно произносит Чендлер и откладывает книгу в сторону, вкушая колючую эйфорию от предчувствия свободного вечера, от отброшенной работы. Он ничего не говорит Паркеру, торопливо идет к вешалке и надевает пальто с шарфом, будто бы торопится, будто бы забыл обо всем на свете, будто бы в любой момент чудесная возможность может испариться в выхлопных газах назойливых машин. Питер только еле-еле улыбается. Он редко показывает хоть капельку эмоций, но Фред научился по малейшему движению мышц определять самочувствие своего напарника. И сейчас — он вполне счастлив. Они идут по улице. Чендлер смотрит себе под ноги и думает о том, что собирается не только втайне разочаровать родителей, но и убежать в спокойную жизнь, остаться там на пару часов в окружении хорошего кино и хорошего друга. Декор кинотеатра… Фред не может перестать разглядывать. Он восхищенно открывает рот, рассматривая убранство. Не кинотеатр, а какой-то оперный театр! Все хочется потрогать, вглядеться в каждую деталь, даже не верится, что вход в такое место настолько дешево обходится! Чендлер чувствует себя влиятельным политиком или криминальным авторитетом. Кто еще может видеть такую роскошь? Питер куда более спокоен. Лениво обводит глазами богатство, и только странная внимательность дает понять — он бывает в таких местах далеко не каждый день. Двигающиеся черно-белые картинки размеренно пляшут перед глазами, вальсируют, убивают. Кажется, это какой-то детектив. Действительно, зачем им в свободное время отвлекаться от работы? Питер внимательно смотрит, будто бы просто завороженный действиями людей на экране, как коты сидят около окна, а Фред только усмехается и лениво моргает. Ему не так интересен фильм. Ему интересен декор, ему интересны перешептывания рядом, ему интересны мимолетные взгляды Питера, которые молчаливо кричали ему: «Посмотри на это!», ему интересны удобные сиденья и ему интересен покой. Погружающий в сон покой, такой, от которого хотелось положить голову на плечо Паркера и просто спать под холодно-безумные взгляды актеров в костюмах и шляпах, под совершающиеся на экране убийства. К счастью, им совсем не нужно их расследовать. Но, конечно, Фред не касается Питера. Он только вяло прикрывает глаза и запрокидывает голову назад, наслаждаясь теплотой и странным ощущением, что он снова ребенок. Что фильм закончится, и Паркер на руках понесет его в спальню, как делали родители, когда Чендлер засыпал в гостиной, что уложит его на кровать и накроет одеялом. Возможно, из-за этих молочных воспоминаний трепетное и будто бы нервное прикосновение к ладони кажется ему просто чересчур реалистичным сном. И именно поэтому у него совершенно нет сомнений, когда он в ответ сжимает ладонь и переплетает пальцы. У Питера из сна холодные руки, но Фреду это неважно — он согреет их своими. Паркер тем временем задумчиво смотрит на экран, отчаянно думая, что делать дальше. Это не злит? Наверное, действия Питера такие романтичные, что аж тошно. Кому это нужно? Точно не Фреду — не этому сосредоточенному на работе и учебе джентльмену. Но Паркер решается поддаться дурманному терпению напарника, поверить в черно-белую шипящую мечту. И поэтому он гладит ладонь в ответ. Неторопливо, иногда чуть резко. У Чендлера шероховатые и сухие руки с коротко подстриженными ногтями, еле ощутимыми бумажными царапинами. Они наверняка пахнут деревянными шахматами и крепким кофе, чернилами и сожженными газетами. Фред так и не отнимает руку, и кино-чудо продолжается до самого конца сеанса. Питер притворяется, что не сходил с ума от ослепленного прикосновения, что душило его, Фред — вспоминает сладкий-сладкий длинный-длинный сон, где он наконец имел возможность узнать: руки Паркера — холодный гранит, размягчающийся под ногтями, с мозолями и порезами, будто он вечно подставляет ладони кусачим ножам. И каждый из них выходит из кинотеатра со своей версией общей тайны.