твоим морем

В тишине горячего дыхания щелкают лишь часы. Отбивая минуты-секунды-века. Нёвиллету кажется, что прошли уже целые столетия, а они оба замерли в этом нелепом положении. От которого дыхание срывало и волосы из хвоста выбились неуёмными локонами. Герцог во всем виноват. В том, что Нёвиллет нестерпимо болен. Что он впал в определенный жар, румянцем расползающийся по щекам, вынуждая дрожащими пальцами расстегивать ворот рубашки. — У вас очень высокие сапоги, юдекс, — Ризли едва ли не мурлычет, стоит этим самым сапогом надавить на его плечо. Вдавить в пол, молчаливо приказывая сесть еще ниже. Преклонить колени перед высшим существом и помочь ему. Ведь помощь — почти как благословение. Ты должен думать, что это — пик твое карьеры. Только вот даже сам Нёвиллет так не думает. Молчит только, позволяя перехватить у лодыжки, удерживая, будто, от попытки упереться прямо в лоб. Нёвиллет бы так не сделал. Но Ризли нравится. Ему нравится стоять на коленях у стула, придерживая ногу. Преклоняться перед могущественной силой, которая теперь нелицеприятной лужицей расползается по стулу. Ризли называет это помощью. Нёвиллет считает это мучением. Считает, что это откровенное бесстыдство, которое он позволит совершать лишь Ризли. Что это очередное эксклюзивное кабаре-шоу, каждый вечер в одно и тоже время, в одном и том же месте. Герцог ластится ближе, прижимаясь губами к металлическим застежкам. Но смотрит глаза в глаза, опасно щурясь, словно дикий зверь, готовый напасть. Льды его глаз разбиваются друг о друга глыбами и ждут, что Нёвиллет разобьется об них тоже. Ледяная стружка не остужает напора и всполохов чуть ниже живота. Они становятся лишь шире и глубже, стоит Ризли показать зубы, цепляясь за застежку и отщелкивая одну из. — Позвольте мне помочь с ними. Нёвиллет проглатывает очевидное «да». Да — на все. На любую глупость, на любое действие Ризли. Да-да-да, умоляю, не заставляй говорить это ещё сотни раз. Ризли не нужно говорить вслух. Он считывает все по лицу, дергая уголками хитрой улыбки. Отстегивает зубами вторую. Третью. Зубы, расстегивая сапог, пытаются найти и открывшуюся кожу, дабы зацепиться острым. Губами отыскать тепло, накрыть его, почувствовать сладость кожи. Оставить след на раскрывающейся белизне, которую ищет сквозь сапоги, покрывая их мимолетными касаниями. Нёвиллет умирает от нетерпения, вдавливая каблуком сильнее. Пытаясь не сделать больно, но намекнуть. Если ты будешь продолжать дразнить своими поцелуями, разделяя нас обувью, то я сломаю тебе лучевую кость. Ключицу. Найду, что сломать. И Ризли это понравится тоже. Как нравится раскрывать подарок под ёлкой. Что-то долгожданное и сладкое. Что-то, что не хочется порвать в безумном порыве, пытаясь добраться до сути, а раскрывать с умом, наслаждаясь каждой секундой. Чтобы потом сорвать до стука пуговиц по полу. Но это не сейчас. Сейчас Ризли скрывает на дне глаз желание бездумно стащить, лишь бы открыть для себя больше кожи.