И ты ушла в своем оранжевом плаще
Ну ты даешь вообще, ну ты даешь вообще блин! (Но ты ушла)
И ты ушла и не сказала: я скоро вернусь
Чё же ты делаешь Люсь, как-же я буду один?
***
14.12.1825 Последние бумаги быстро оказались в дипломате, оглядывать комнату и спускаться по лестницу было странно. Он уезжает и скорее всего навсегда, а об этом знает только Рылеев, все документы были искусно подделаны и теперь никто до него не доберётся. Вот он - последний глоток воздуха привычного, родного Петербурга. На улице моросит лёгкий дождь, но даже он не мог перебить предвкушение, и буквально закипающую кровь. Легко петляя по дворам, Трубецкой быстро добрался до дома Рылеева, Кондрашу обещались забрать на допросы, и поэтому Сережа, через черный вход, вошел в дом, столкнувшись с женой друга. Женщина трясущимися руками передала новый паспорт и документы, и мялась, не зная, как лучше попрощаться. Улыбнувшись, теперь уже не Князь раскинул руки в стороны, и позволил обнять себя, похлопывая даму по спине : « — Передайте Рылееву, чтобы он больше времени проводил с семьей, а не маялся всякой ерундой, лично от меня» « — Дай бог он вернется..» « — Вернется конечно, что ж вы такое говорите, раз обещался, то вернется. Тем более у него поставки журнала и стихов в Америку, не может же он бросить все, и побежать на плаху?» « — Вам то хорошо, Кондраша.. Мой Кондраша постарался, дай бог вам здоровья, спасибо за деньги, но не нужно было такую сумму..» « — Вашими мольбами!» Сережа шел с искренней улыбкой, теперь он был свободен. Также, не выходя на главные улицы, обходными путями он добрался до причала, куда вывели новый фрегат из верфи. Поднимаясь по лестнице, Трубецкой вдруг замер, и обернулся, в последний раз окидывая взглядом родной Петроград. Хотелось запечатлеть себе все улицы, оставить на подкорке дома и людей, и.. по щеке внезапно стекла слеза. Мотнув головой, мужчина взошел на палубу, и оставил себя прошлого за бортом. Да, тоска была неизбежной, но всё быстро пройдет, он начинает жизнь с чистого листа.***
Утро. 15.12.1825. « — Еще раз спрашиваю, где Князь Трубецкой?» « — Да сколько повторять, Ваше Императорское Величество, не знаю я!» Рылеев говорил с издевкой, он так и знал, что Николай Павлович будет спрашиваться о Сереже, совершенно забыв обо всем остальном, и вот какой из него правитель Империи, если он даже с собственным любовником не смог справится? « — Кому как не вам, Николай Павлович, знать характер нашего дражайшего друга, быть может он уже где-то далеко за океаном.. А может сейчас идет сдаваться на Дворцовую, хотя впрочем без разницы, он уже далеко-далеко от вас» Император моргнул несколько раз, и провел руками по лицу, он уже не понимал, издеваются над нам намеренно, или Кондратий просто поехал крышей за почти пять часов допроса, из которых не удалось узнать абсолютно ничего про Сере-.. Князя Трубецкого, и выяснить абсолютно все про организацию и вчерашнее восстание, которое, по уже чересчур четким ощущениям, было далеко не результатом междуцарствия.. Сережа.. Он бы не сбежал, если бы дело было только в том, что он не вышел и подвел, там было что-то глубже, и ему самому было категорично точно разузнать все. Но это Никс оставил на Бенкендорфа, он уверен в Саше, и безоговорочно доверяет ему. Трубецкому он тоже доверял. Двери в комнату внезапно распахнулись, и в кабинет буквально влетел посыльный, с которым Николай отправлял письмо Сере-.. Сука, Сергею. « — Кто позволил так врываться» « — Так вы сами, Ваш Императорское Ве-ли-чес-тво.. Трубецкого в доме нет, родственники думали, будто это вы приказали и его арестовали» Мальчишка говорил бесцеременно,будто и не с Государем, а с батькой каким-то, но на это было без разницы, сейчас паника захватывала с головой. Сережи нигде нет, никто не знает, что с ним и где он. И что он мог с собой сделать тоже никто не знает, кроме самого Коли. « — Обождите, там на столе нашлось письмо, адресовано вам, Ваш Величество» « — Давай сюда» Юноша передал письмо в аккуратном конверте. Руки начало невольно потряхивать. «/—От Трубецкого Николаю Павловичу—/» Он поглядил письмо большим пальцем, понимая, что оно написано Серёжей. И может, он всë таки что-то сможет узнать, или хотя бы найдет подсказки, к тому, где может быть он. Развернув письмо, Николай увидел не более пяти строчек и быстро пробежался по ним глазами. “ Дорогой Никс, Оставьте себя в покое и не пытайтесь найти меня. Я, скорее всего, уже далеко. Уехал, как Вы и хотели, но только, увы, не в Сибирь. Со мной будет всё хорошо, позаботьтесь лучше о себе. Навечно Ваш, уже не князь Трубецкой. ” Он перечитал ещë раз. И ещë раз. И ещë. И всë ещë не мог уловить сути этих нескольких предложений. Словно пустой текст. Буквы есть, в слова складываются, а они уже в предложения, а текста нет. Будто тут и не написано ничего вовсе. “ Уехал, как вы и хотели... ” Это его, и в правду, разбило. На что надеялся Се..– Трубецкой, когда писал это? Он сделал только больнее. Как было и ему самому. Да, Коля вспылил, потому что это было естественной эмоцией, что он мог показать в тот момент. Николай думал, что у них всë хорошо, а оказалось вот так. Он чувствовал, что сейчас сорвется, но пытался держаться. Убрав письмо в карман, он вновь обратился к Рылееву, пред этим скомандовав юноше-посыльному удалиться. « — Я последний раз спрашиваю, где Он? Я знаю, что Вы в курсе. » Но Рылеев не сдавал своих позиций. Конечно он знал: он знал о плане, куда поедет, что будет делать и как устраиваться. Может, пойдет опять в армию, а может встретит кого-нибудь и будет счастливо жить за три копейки. Но Кондратия волновал только один вопрос, который крутился в голове у него последние два часа: почему Сережа не сказал Николаю? С одной стороны, понятно почему. Потому будет трудно расставаться? Весьма глупая причина, что бы не говорить, не находите? Ведь ему Никс был очень дорог, он сам об этом неоднократно говорил. « — Ваше Императорское Величество, я вам ещë раз повторяю, я не знаю. А вот почему не знаете Вы, меня очень интересует.» Он в любом случае уже давным давно был обречён, ещë где-то в первые два часа допроса. Приговор уже вынесен и скоро он, как и все его сотоварищи, будут четвертованы, или, в хорошем случае, повешены. Николай серьёзно сейчас сорвется и перестанет за себя ручаться. Он ужасно волнуется. Он негодует. Он злиться, невозможно злиться: на Константина, на сенат, на армию, на декабристов. Но больше всего Никс злиться на самого себя. За то, что не выслушал, за то, что прогнал, не дал объясниться. Когда он понял всю ситуацию ему ужасно стыдно за себя. Но уже поздно, уже поздно что-то менять, остаётся только принять то, что имеем и думать, что делать дальше. Коля выдохнул. « — Вы же догадываетесь, что вас всех ждет? » « — Конечно, а Вы? » « — Что Вы имеете ввиду? » « — Ну, то что ждёт Вас, Ваше Императорское Величество? » Он уже на грани, что бы свести его с ума. Хватит. Он узнал достаточно дельного. Но самого важного так и не выяснил. Спустя пару минут Рылеева увели и он остался совсем один в этом кабинете. Это стало последней каплей. Он расплакался. Расплакался от безысходности, которая начинала его накрывать. « — Что ждет Вас? » Он и сам не знать не знает. Что делать без Него? Где его искать?* * *
Начало января 1826 Трубецкой наслаждался видами с корабля. Океан. Холодный и, будто бы бескрайний. Но он лишь кажется таким. У всего есть конец и у всего есть начало. Ну, а у Сережи сегодня и начинается его "начало". Ветер приятно играл в волосах, они шли уже почти две недели, и далеко на горизонте, в легкой дымке, виднелись берега континента. Душа пела и играла в лучах солнечного света, здесь все уже было по другому, и здесь он может дышать спокойно. « — Соединенные штаты Америки..» Трубецкой пробовал на вкус, на лицо наползла улыбка, он больше мог не сдерживать себя, мог жить так, как хочет, не заботить о том, какое влияние скажется на репутации, потому что её не было. Он просто человек, который живет, и который хочет быть счастливым, и больше Сережа ни чем не обременен. Князь, странно было себя так называть, но это дело привычки, от которой не избавится даже спустя две недели, наверняка пройдут месяцы, годы, а он будет вспоминать свою жизнь в Российской Империи и продолжить называть себя Князем.. Уходя в свои мысли, он развернулся, оперся локтями на перила, откинувшись назад, и наслаждался морским воздухом и криком чаек, вспоминая родной, и близкий душе Петербург. Улыбка немного поникла, но это скорее была приятная тоска, первая, удушающая, и невозможно больная уже прошла, теперь, после множества часов и ночей самокопания, и беспрерывных размышлений, Трубецкой смог немного отпустить себя, позволить душе идти вперед, наслаждаясь безграничными возможностями и настоящей жизнью. Возможно, нет, безусловно он сможет когда-нибудь полюбить Америку, такую невозможную, пришедшую из самых сокровенных мечт, и до безумия реальную, но душа его навсегда отдана Петрограду, родине и людям в ней. Интересно, как там Никс? Наверняка места себе на находит, но кажется так было нужно. Впервые в жизни, Сережа выбирает себя. Не организацию, не идеи, не любовь, нет, он выбирает себя. И дай бог об этом не придется жалеть***
Конец июля 1826 Николай сходил с ума, он брался за все дела, которые только мог взвалить на себя, даже Бенкендорф, старый друг, который видел разные состояния и настроения Императора, не вывозил даже перечисления всех обязанностей и планов Его Величества. Слава богу, расследование всех планов и организации, как уже стало известно, тайного общества, Никс перепоручил ему, поэтому хотя бы толику работы удалось забрать себе, но Романов всё равно яро контролировал каждый шаг и был в курсе абсолютно всех деталей расследования, так или иначе, принимая в нем живое участие. « — Вы уверены, что хотите заниматься всеми этими бумагами сами? Было бы проще отдать на рассмотрение сенату, и-» « — Я сам. Будьте покойны, я трезво оцениваю свои возможности, и вполне способен решать все дела самостоятельно.» Перегружать себя работой, браться за все сразу, и доводить до идеала, всё это было лишь способом сбежать. Сбежать от мыслей, от чувств и эмоций, которые разрастались и укоренялись в груди всё сильнее, взвиваясь стеблями прямо по горлу, и обвиваясь вкруг него. Прямо как петля на висельниках. Казнь декабристов должна была быть приведена в исполнение двадцать пятого июля, но у Романова не хватило сил, он проявил слабость, или милость, как это было выгодно оценивать народу, и наверно стоило жалеть, но Николай помнил, с какой теплотой и энтузиазмом Трубецкой рассказывал о своих сослуживцах, и не мог позволить себе терять ещё одну, хрупкую, но всё же существующую ниточку, связывающую их. Казнили Каховского и Пестеля, как убийцу генерала, и одного из высших организаторов восстания, Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина помиловали со значительным понижением в званиях, но с возможностью восстановления при отличие в службе. Они были друзьями, и душевно было гораздо больнее терять связи с Сергеем, чем авторитет в глазах народа. Хотя многие люди и посчитали его поступок слабостью, нашлись и те, кто считал это актом высочайшего благородства. А Рылеев лишился всех чинов и званий, но ему и терять-то было особо нечего. Отставной поручик, который налаживал торговлю с далекой Америкой.. В голове быстро крутились шестеренки, пазл складывался, деталь за деталью. Рылеев ближайший друг Сережи, он занимает должность главы Русско-Американской кампании, в день допроса с причала отправился его первый корабль, для торговой миссии, после этого же дня Трубецкого больше нигде не видели. В сознании внезапно всплывал последний разговор на допросе, и фраза, брошенная Кондратием : « —...быть может он уже где-то далеко за океаном.. он уже далеко-далеко от вас» Конечно это могла быть лишь попытка вывести на эмоции, выбить его из колеи и задеть за живое, но возможно.. Романов подозвал к себе гвардейца: « — Пошлите за Рылеевом, пусть явится ко мне, как можно скорее» « — Государь-Император, вы уверены? Он же отстраен от всего, вызывать заговорщика ко двору это-» « — Это приказ» « —Будет исполнено, Ваше Императорское Величество» Гвардеец откланялся и спешно направился за дверь. Он устал. Ужасно устал. Прошло такое незначительное время, а он уже полностью выжат. Как морально, так и физически. Ему ужасно не хватает Сережи. Да, конечно, это безусловно его выбор, и Коля сам виноват, что не выслушал. Он уже миллион раз об этом пожалел. Хочется сделать всë, что бы вернуть всë как было. Те глупые вечерние диалоги и теплые утра рядом с ним. Хотелось извиниться, и извиняться до того момента, пока не простят. Пока не простит. Пазл сложился сам собой. Но всë это может быть и просто бредовая додумка и обыкновенное желание побыть хоть на один шаг ближе к Нему. Рылеев - буквально единственный человек, который и в правду связан с Трубецким слишком близко и знает его очень хорошо. Ну пусть он поможет хотя бы из человеческих соображений. Он же всë знает.*
В кабинет постучали и быстро входя в кабинет гвардеец докладывает. « — Государь-Император, отставной поручик Кондратий Рылеев прибыл по Вашему приказу. » « — Пусть заходит. Один. » Кондратий вошел в тот же самый кабинет, где просидел пять часов не так уж и давно. Видно было, что он вполне доволен. И на лице играет еле заметная ухмылка. « — Чего это вы, Николай Павлович решили снова меня видеть? Не уж то решили поменять свой приговор и все таки повесить меня? » Коле реально сейчас не до перекидываний колкостями. Ещë месяц - и от него останется одна большая лужа, или вообще ничего не останется. Он шумно выдохнул, и хотел было что-то сказать, что бы хоть как-то подвести разговор в нужное русло, но, видимо, Кондраша тоже много чего понимает. Ну, или это слишком заметно. « — Опять из-за Трубецкого что-ли? То-то я думаю, почему Вы так плохо выглядите. Но я же сказал, что ничего не знаю, как Вы не пой—... » Тут уже ему договорить не дали. Ну он же знает, но просто молчит. С какой целью? Чтобы он помучался? Так это им в любом случае не на руку. Или личные счеты? « — Да хватит врать, Кондратий. Ты же знаешь, где Он. Ну войди ты в мое положение. Представь какого мне. Да, я виноват, но я готов извиниться перед ним множество раз, я ведь люблю его, блять. » Его правда ужасно это всë сводило с ума. Всë равно, что будет дальше. Он просто хочет побыть хоть немного рядом. Просто прикоснуться и сказать одно единственное слово « извини ». Никс правда любил, ужасно. Но если Сережа не хочет, чтобы он был рядом, то хотелось просто сказать прости. Да, это тоже неправильно, ведь он уже сбежал, и, видимо, видеть его не хочет. Но.. Всë таки. « — А представьте какого мне? Не думали, нет? Я ведь тоже его люблю. » Он.. что?.. Николай судорожно выдыхает, даже не заметил, как дыхание задержал Теперь понятно, почему не выдает, почему держится и готов был умереть за Сережу, у них одна беда на двоих, но они по разные стороны от баррикад. Невольно в сердце закрадывается шальная радость, которая моментально растворяется, Трубецкой выбрал его, и слава богу. Будь Романов на месте Кондратия, то давно б сошел с ума. « — Сереже определенно повезло больше нас всех.. Раз любите, то скажите, возможно ли будет доставить почту?» « — Что вы имеете в виду?» Рылеев ощутимо напрягся, было видно, с каким трудом ему далось признание, но даже так он держался. И держался наверное лучше самого Николая « — Сейчас я обращаюсь к вам не как к другу Трубецкого, и товарищу по несчастью, а как к главе кампании, хотя черт с ним.. Если я напишу письмо, вы можете ему передать?» Император сдался, он открылся. сорвал маску, говорить можно как угодно, но слова были вымученными, Коля был готов умолять, унижаться, ради того, чтобы просто отправить несчастные несколько строк. « — Пожалуйста, я прошу вас..» "Сережа-Сережа, что же ты делаешь со мной, как же я буду один?.."***
Америка встретила ярким солнцем и абсолютно другим миром. И дело было даже не в языке, нет, Сережа в совершенстве знал английский, учил с самого детства. Тогда это было просто приятным бонусом к статусу князя, а теперь пропуском в новую жизнь. Поэтому язык проблемой не был, нет, скорее здесь всё было абсолютно другим. Другие люди, другие дома. другие улицы, всё это было само собой разумеющимся, но всё равно удивлением. Вашингтон был абсолютно не похож на Петербург. Здесь все бежали, все что-то живо и активно обсуждали, всё бурлило, будто в котле, и в сравнении с размеренным и спокойно-меланхоличным Петроградом, играло на ярчайшем контрасте. Гуляя по столице Соединенных Штатов, Сережа реально попал в другой мир, и он действительно был светлым. Когда вечером, Трубецкой снял себе комнату в отеле, оплатив несколько ночей сразу, в голове мелькнула мысль, он обещался написать Рылееву, и по идее это можно было сделать уже сейчас, но есть ли смысл писать о том, что и так было очевидным? Мотнув головой, бывший князь всё же достал бумагу, и перо, быстро начал строчить. Написал по итогу о том, что доехал, всё в порядке, устроился хорошо, слава богу рубли здесь ценились, и ценились хорошо. Особенно золотом. Говорить пока было действительно не о чем, поэтому ,поставив сегодняшнюю дату в углу, он закинул бумагу в ящик стола, и завалился на кровать, вымотался просто невероятно. Завтра ещё можно будет провести день за прогулками и пустыми разговорами с местными, но дальше придется заново устраивать всё, ну и желательно возвращать привычный образ жизни. Нет, прежнюю жизнь нельзя, зачем он уезжал, если хочет жить также, как раньше? Необходимо начать всё с самого начала, а в конце.. В конце было бы неплохо иметь домик где-нибудь на юге, по словам местных, там потрясающе красивое море, ну и торговый путь с Мексикой, сначала нужно заработать, перевести рубли в долллары, и уже после строить планы.