Похороните меня в сатине

Тишина не царит вокруг, совсем нет. За окнами гремят выстрелы и взрывы. В самих окнах дрожат стёкла. Слышатся крики. Слышатся вопли. Слышатся стоны. Какофония. Пронизанная чёрным дымом, пропахшая порохом и горячим железом, она рождает давление, и, возможно, именно поэтому Тсуна чувствует себя отгороженным от всего остального мира невидимыми стенами: всё так глухо и пусто, кажется таким далёким. Его сознание блуждает. Его внимание рассеяно. Взгляд скользит вокруг и видит так много, но в то же время не видит ничего. Массивная тёмная мебель, сорванные шторы, опрокинутые шкафы с деловыми бумагами, выпотрошенные пулями и элементами диван и несколько кресел, прожжённый тут и там некогда роскошный ковёр - всё будто подёрнуто пыльной пеленой. Яркими пятнами выделяется только одно: кровь. Обхватив себя руками за плечи, сжимая самого себя обтянутыми перчатками с металлическими вставками пальцами с достаточной для появления синяков силой, Тсуна стоит посреди этой крови и думает о том, что она цветёт на его некогда белоснежном костюме алыми камелиями. Такие поэтичные и такие глупые мысли. Тсуна не может иначе, потому что, если будет иначе, он очень скоро начнёт сходить с ума. - Тсунаёши. Реборн скользит в проём чёрной тенью, и лишь яркий галстук и лента на шляпе выделяют его из пыльной серости. Он не проходит в некогда роскошную гостиную, где должны были, если бы не заговор, состояться переговоры между Вонголой и Моретти; останавливается возле повисшей на одной петли двери и просто смотрит: как всегда пристально и цепко. Не раз и не два Тсуна думал о том, что чёрные глаза Реборна похожи на дула пистолетов. Когда Реборн обращает на кого-то своё внимание, и неважно, из интереса или корыстных побуждений, с чёрными помыслами или благими, это никогда не заканчивается хорошо. Проклятие Аркобалено давно снято, однако Тсуна не может не думать о том, может ли Реборн быть проклят какими-то другими высшими силами. Почему? Потому что куда бы Реборн ни шёл и что бы ни делал, всё вокруг него и в самом деле рушится, проваливаясь в воронку чистейшего, почти что первородного хаоса. - Отчёт, - едва слышно, но твёрдо роняет Тсуна, глядя на потёки крови, что медленно продвигаются вперёд по начищенному до блеска паркету, подбираясь всё ближе к мыскам его кожаных туфель. Так странно. Когда-то он боялся Реборна. Когда-то он ненавидел его. Когда-то он хотел, чтобы Реборн убрался куда подальше и оставил его в покое. В настоящем Тсуна спокойно смотрит ему в глаза, спорит с ним, а иногда даже осаждает. В настоящем Тсуна может потребовать, и Реборн выполнит это требование, не смиренно и покорно, но с той готовностью, которой никто никогда не смел ожидать от Реборна из всех людей. Потому что Реборн - величайший убийца в мире, известный тем, что не служит ни одной Семье. И всё же он остался на стороне Вонголы, даже когда Ноно отошёл от дел; остался на стороне Дечимо; остался на стороне Тсуны. Иногда Тсуна тешит себя иллюзиями, что всё это потому что Реборн чувствует ответственность за то, что разрушил его жизнь. И всё же он знает лучше: нет, Реборн рядом с ним не потому что чувствует вину. Реборн рядом с ним из-за гордости за своё собственное достижение в его лице, из-за силы, из-за выгоды, из-за влияния. Тсуна не отрицает, конечно, и щепотку привязанности, потому что они многое пережили вместе, но на фоне всего это и в самом деле лишь щепотка. - Они почти закончили. Я собрал всю необходимую информацию о тех, кто был причастен. Мы начнём завтра, - отвечает Реборн, мельком показывая зажатый меж длинных бледных - костлявых, будто у Смерти - пальцев чёрный накопитель. - Хорошо, - кивает Тсуна, крепче сжимая хватку на своих плечах; повторяет глухо, эхом: - Хорошо. Что прекрасно в Реборне, так это его умение читать атмосферу. Он больше ничего не говорит и больше не сверлит цепким взглядом; разворачивается и уходит. Как только его шаги стихают в глубине коридора, Тсуна позволяет себе выдохнуть и делает шаг в сторону от лужи крови, что почти коснулась его обуви. Ему не противно, давно нет, но есть что-то в глубине его сущности, что до сих пор противится всему, что происходит вокруг. Впрочем, оно и неудивительно. Тсуне может исполниться двадцать шесть в этом году, и он мог пережить много дерьма за свою недолгую несчастную жизнь, и он может быть Вонголой Дечимо в настоящем, который убил всех людей в этой комнате, что смотрят теперь сквозь пространство мёртвыми глазами, заливая всё вокруг своей кровью, но это не отменяет того, кто Тсуна есть на самом деле. А является он за своими смотрящими на всё вокруг пустыми глазами всё тем же четырнадцатилетним мальчишкой, который не хотел становиться Боссом мафии. Однажды в какой-то книге он прочёл такие слова: «Я думаю, вы должны знать только одну вещь, прежде чем приступить к этой работе, и не забывайте об этом: если вы преуспеете, вы не получите никакой благодарности, и если у вас возникнут проблемы, вы не получите никакой помощи». И это то, с чем Тсуне приходится в настоящем иметь дело. Никто никогда не думал о том, что он - гражданский. Никто никогда не думал о его собственных планах и целях. Никто никогда не думал о его комфорте и желаниях. Всё, что в нём видели, это его кровь, его наследие и его пламя. Никого не интересовал Савада Тсунаёши, но всем был нужен наследник крови Вонголы Примо. Всем был нужен умный, смелый, стойкий и сильный Вонгола Дечимо, но никого не волновало, что Савада Тсунаёши не был ни умным, ни смелым, ни стойким, ни сильным. Никого не волновало, как именно его вывернут наружу, как изломают, как искрутят. Важно было лишь получить результат. Последствия? Кого волнуют последствия? Не в мафии точно. Для них все средства хороши. Тсуна до сих пор не может понять, как выдержал всё, что произошло. Это сила его крови и пламени? Это какой-то внутренний стержень, который давал знать о себе лишь тогда, когда он оказывался на грани? Всё было ужасно ещё до появления Реборна: постоянные издевательства и унижения, насмешки, пинки и тычки. Он был никем и был ничем. В его жизни не было ничего хорошего, ничего светлого, и лишь дурацкие комиксы про супергероев и гигантских пилотируемых роботов помогали ему, спасая от жестокой реальности. Когда появился Реборн? Его и без того несладкая жизнь превратилась в сущий кошмар. Ему было четырнадцать, он был глупым бесполезным ребёнком без друзей, и у него не было никакой мотивации к жизни. Он просто существовал, почти абстрагируясь от происходящего, не мечтая о будущем, но отчасти наслаждаясь тем фактом, что однажды школа останется позади, и он сможет навсегда оставить травящих его людей. Потенциальная свобода от всего этого виделась хоть чем-то хорошим, и даже если Тсуна был на все сто процентов уверен, что у него будут огромные проблемы с трудоустройством, это вряд ли было бы хуже, чем постоянная травля в школе, пренебрежение и унижение со стороны учителей и многое, многое другое. Его жизнь была пустой и безвкусной, да, но его. Реборн же отнял у него эту самую жизнь, заменив её подделкой со сладким привкусом кошмара. Говорят, у психики много защитных функций, которые работают как им самим угодно. Тсуна думает, в его голове сработало что-то такое, потому что собственное прошлое кажется ему далёким и подёрнутым пеленой. Он знает, что был там; знает, что это его били, пинали, будили током, подставляли, ставили в стыдные и неловкие ситуации, откровенно использовали и забавлялись за его счёт. И в то же время, когда он вспоминает своё детство в Намимори, он видит всё не своими глазами, а смотрит на себя будто со стороны. Вот Реборн спускает его с лестницы. Вот Реборн стреляет в него резиновыми пулями, синяки от которых не сходили неделями. Вот Реборн съедает его завтрак, а Бьянки отравляет его бэнто, и он сжимает ладонями пустой ноющий живот. Вот он бежит в одном нижнем белье по городу, и все смеются и указывают пальцем. Под конец Тсуна даже не испытывал больше стыда. Нет, всё, что он чувствовал, это дикую боль во всём теле, потому что из-за пробуждающих пламя пуль его организм работал на износ, и непривыкшие мышцы и кости вопили на него из-за этого. - Слабак. Подбери сопли и вперёд, - пищал на него своим тогда ещё детским голосом Реборн, угрожая пистолетом. Тсуна так сильно порой хотел, чтобы он выстрелил, чтобы выстрелил настоящей пулей и чтобы прямо ему в голову. Ямамото собирался спрыгнуть с крыши из-за сломанной руки. Тсуна до сих пор задаётся вопросом, почему не украл снотворное матери и не покончил с собой; особенно после того, как Реборн вошёл в его жизнь. Мать? Тсуне не было её жаль. Она была больна, возможно, ещё до свадьбы с его отцом, и вряд ли заметила бы со своей жизнью в воображаемом идеальном мирке, что его не стало. Скорее всего, она повторяла бы свою рутину день за днём, ожидая его из школы и не замечая, что его нет и нет. Друзья? Что Гокудера, что Ямамото, что Рёхей и остальные - они не были его друзьями тогда. Они были людьми, которых Реборн собрал вокруг него, втянув в мафиозное сумасшествие, и половину из них Тсуна ещё очень долгое время боялся, в том числе - хотя многие считали иначе - шумного порывистого Гокудеру, который видел в нём свои идеалы и мечты, но абсолютно не видел живого человека. Встреча с Мукуро, Вендиче, появление Варии, новые дикие тренировки, все эти жестокие бои с прославленными убийцами, путешествие в будущее, предотвращение конца света, старые враги Вонголы, бои за освобождение Аркобалено - Тсуна до сих пор не понимает, как смог пережить всё это; как это смогли пережить другие; как они вообще добрались до этой точки времени. Ямамото как-то пошутил, что про их жизнь можно рисовать экшн-мангу, и все тогда со смешками согласились. Тсуна тоже согласился, и именно поэтому реальность не укладывается в его голове. Всё то, что они пережили, будучи подростками - кто вообще способен пережить нечто подобное? И как можно пережить подобное без последствий? - Не зацикливайся на этом, мусор, - обронил как-то Занзас. - Потонешь. Едва ли кто-то знает, что Занзас - человек, к словам и мнению которого Тсуна прислушивается и внимательно. На самом деле, Занзас - человек, которого Тсуна старается навещать как можно чаще, потому что его тяжёлое внушительное присутствие заземляет и помогает осознать себя в реальности, а не оторванным от неё. Когда Тсуна находится в резиденции Вонголы, это всегда будто мимо его сознания: он совершеннолетний и он - Вонгола Дечимо, но его обучение не закончено, и Тсуна сомневается, что оно будет закончено хоть когда-то, потому что он гражданский и он японец, что живёт в Италии посреди законов этой страны и законов мафии, правя при этом последней. Это языки и политика, и законы, и изучение Семьи, и изучение союзников и врагов, и изучение истории, и получение образования, и боевая подготовка, и оттачивание владения пламенем, и бизнес, и отчасти юриспруденция, и снова по кругу, по кругу, по кругу, смешиваясь с заданиями, миссиями, собраниями, банкетами, визитами вежливости, зачистками, сотрудничеством, заговорами, и так до бесконечности. Когда Тсуна приезжает в резиденцию Варии, он может ненадолго, но почувствовать себя собой. Потому что Вария была там, когда Тсуне и его Хранителям надирали задницы, и они бились друг против друга, и бились друг за друга, и бились вместе, и Тсуна всегда будет просто мусором для Занзаса, всегда будет для него глупым наивным сопляком, сколько бы лет ему ни было, и это рождает тепло где-то в глубине его промёрзшей пустой груди. Потому что Занзас смотрит на него и видит его. Потому что Скуало смотрит на него и видит его. Потому что весь остальной высший офицерский состав Варии смотрит на него и видит его. Потому что остальным членам Варии рангом ниже нет до него никакого дела, будь он хоть трижды Вонгола Дечимо и Нео Примо: их Бог - Занзас, и они поклоняются ему, игнорируя всех и вся со стороны, пока не будет отдано иного приказа. - Усмири свой хранительский мусор, мусор, - бросает Занзас каждый раз, когда Тсуна проскальзывает в его кабинет, на считанные часы, но ослабляя узел петли в виде галстука на шее. - Особенно шумный вспыльчивый мусор. От его воплей о том, что он сделает с Варией, если с тобой что-то случится, голова болит. - Я бы хотел посмотреть, как Гокудера-кун попробует, - бесцветно отвечает каждый раз Тсуна, падая на огромный кожаный диван и наслаждаясь тем умиротворением, что затапливает его в заставленном тёмной массивной мебелью кабинете, пока Занзас сверлит его коньячного цвета глазами, сидя за своим рабочим столом из красного дерева с закинутыми на столешницу ногами и стаканом крепкого алкоголя в руке. Это и в самом деле странно - чувствовать себя так спокойно рядом с тем, кто пытался тебя убить. С другой стороны, есть ли в жизнь Тсуны хоть один человек, который не пытался его убить? Что ж, по пальцам одной руки сосчитать можно. К тому же, Занзас одаривает его более ценной материей, нежели уважение, поклонение и почтение. Нет, вместо всего этого пустого золотого блеска Занзас одаривает его искренностью, какой бы грубой она ни была, и Тсуна не может не ценить это и не может не предпочитать это в мире интриг, лжи и извечных предательств. Это помимо того, что их с Занзасом история началась так, как началась, по чужой вине: по вине Ноно в первую очередь, по вине Емицу и даже по вине Реборна. Собственно, все беды в жизни Тсуны произошли по вине этих же людей, так что да, их возникшая с Занзасом связь, вероятно, просто обязана была однажды зародиться. - Тсуна? Ты здесь? Вздрогнув, Тсуна промаргивается и вновь смотрит на дверной проём. Мгновение, и там показывается взволнованный Ямамото. Впрочем, при виде него взволнованность сменяется хмуростью. Тсуна отслеживает чужой взгляд и вздыхает. - Это не моя кровь, Ямамото-кун. Не его. Никогда не его. Больше нет. Серьёзное, обещающее виновному тонко нарезанную боль выражение лица сглаживается. Кивнув, Ямамото проходит в комнату, игнорируя разруху, трупы, кровь и запах, что наполнил помещение после устроенной Тсуной - не по его желанию, никогда по его желанию - бойни. Этот запах... Его сложно описать. Тсуна мог бы сказать, что пахнет пролитой кровью и гарью, но это не так. Нет, несмотря на тяжёлый запах крови, в комнате в основном пахнет смертью. Это не запах даже, зловоние. Кровь и пот, и кислый запах страха, и моча, и рвота, и что-то тонкое, холодное, едва уловимое - так пахнут трупы. Тсуна помнит, примерно так пахло сырое мясо разделанной матерью курицы, когда он, вернувшийся из будущего и всё ещё находящийся в раздрае из-за всего произошедшего, попросил её научить его готовить. Его тогда вырвало прямо в раковину. В настоящем этот едва уловимый душок всё ещё рождает лёгкую тошноту, но Тсуна научился игнорировать его, как игнорирует всё остальное в навязанном ему Реборном взамен его собственной жизни существовании. - Всё закончено. Мы можем уходить, - говорит Ямамото, вставая рядом и ещё раз осматривая его замаранный кровью костюм. Тсуна кивает, переводя взгляд за окно. Солнце клонится к закату. Одно и то же солнце над головой, но какие разные жизни и судьбы. Иногда Тсуне кажется, что он подкидыш, подмена из другого мира, из параллельного мира, в котором другой Бьякуран решил разыграть какую-то другую, новую игру взамен мирового господства. Потому что все вокруг живут ту же жизнь, что проживает он, но странным образом понимают её и вписываются в неё. Что детьми, что взрослыми, его Хранители принимают происходящее как норму, как данность, тогда как Тсуна до сих пор не способен на это. Взять хотя бы Ямамото. Когда-то он думал, что всё это игра, но появление Мукуро, а следом и Варии сняло с его глаз розовые очки. Путешествие в будущее только добавило красок, и всё же Ямамото, такой же простой мальчишка, как и он сам, принял это. Да что уж там, Хару и Кёко, и Хана из всех людей, что в настоящем работает в Намимори на сеть Хибари адвокатом - даже они приняли это. А Тсуна - Вонгола Дечимо, наследник Воли Вонголы Примо, в настоящем молодой мужчина, по уши залитый кровью - он до сих пор не может. - Знаешь, в других мирах пока было только три линии, где ты не оказывался связан с Вонголой, - поделился однажды Бьякуран, второй человек после Занзаса, с которым Тсуна после новой встречи в прошлом-настоящем почувствовал странное родство и завязал не менее странную дружбу. - Я был счастлив там? - спросил Тсуна, перебирая кончиками пальцами мягкие белые маршмеллоу в предложенной ему упаковке. - Интересный вопрос, Тсунаёши-кун, - сладко улыбнулся Бьякуран, глядя при этом серьёзными - пустыми, такими же пустыми, как у него самого - глазами. - Хочешь сказать, ты не счастлив? - продолжил после того, как Тсуна одарил его кривой улыбкой: - Что ж, вижу. Конечно, ты не счастлив. Я не счастлив, даже если у меня всё ещё есть мой милый Шо-тян, потому что часть моей силы была запечатана из-за желания закрепить равновесие в этой вселенной, и я не могу развлечь грызущую мой разум скуку. Ты не счастлив, потому что превратился в того Вонголу Дечимо, которого не понимал в юности, инсценировкой смертью которого был возмущён, ведь это причинило боль твоим Хранителям, и который пришёл на встречу со мной один и с улыбкой принял от меня пулю в голову. Не поэтому ли ты продолжаешь навещать меня, несмотря на мою запечатанную силу и пройдённый временной порог? Надеешься, что каким-то образом всё повторится, обернувшись иначе? - Занятно, не так ли? - не стал соглашаться, но не стал и отрицать Тсуна, закидывая в рот несколько мягких белых подушечек. - Ты думаешь, что никогда не станешь кем-то, а после становишься этим кем-то, потому что другого выбора у тебя просто не было. Хотя я не могу сказать, что желаю смерти. На самом деле... - ... ты не желаешь смерти, но просто не хочешь жить, - понимающе закончил за него Бьякуран, тоже закидывая в рот несколько маршмеллоу. - Да, я могу это понять. Твоя жизнь была навязана тебе вместе с ролью и титулом, как и моя в этом мире была навязана мне. Мы с тобой будто две марионетки, только современные, на батарейках: движемся сами, но батарейки меняет кто-то другой, и мы зависим от этого кого-то. - Так был ли я счастлив? - напомнил Тсуна. Бьякуран пожал плечами. - Тебе судить. В первой линии ты умер вскоре после того, как Ноно запечатал твоё пламя. Оно пробудилось раньше, а он этого не заметил, потому что никогда не обладал надлежащими навыками для запечатывания. Ты метался в бреду, а после впал в кому, из которой не вышел. Во второй линии информация о семье Емицу просочилась в теневой мир из-за предателя, и вы с твоей матерью были убиты. В третьей линии один из наследников Ноно выжил и принял титул Вонголы Дечимо, а ты так и остался жить в Намимори. Правда, жив ты был недолго, потому что если что и не меняется из мира в мир, так это твоё умение находить неприятности. Ты возвращался поздно вечером со своей первой работы и наткнулся на бандитов; умер от ножевого в подворотне в двух кварталах от дома. - Чудесно, - сухо обронил Тсуна; а после фыркнул, закатил глаза и рассмеялся. И смеялся очень долго, пока Бьякуран в жесте редкой искренней поддержки крепко сжимал его плечо, слыша сквозь этот смех и вой, и крик, и громкие слёзы. Да, в настоящем Тсуна очень хорошо понимает, почему некогда будущий он принял смерть от Бьякурана; почему обманул своих друзей; почему обманул всех верой в то, что надежды нет. Это было больной мечтой о передышке и было мелочной местью всем вокруг, не так ли? Тсуна пошёл и принял смерть, оставив всех в мире, что разваливался на куски; пошёл и принял смерть, бросив своих Хранителей в одиночестве и заставив их скорбеть. Потому что только так это было возможно. Потому что только так они могли бы хотя бы в какой-то мере понять то, что он чувствовал годы своего существования с тех пор, как мафия вошла в его жизнь, нося тогда имя «Реборн». Будущий Тсуна был эгоистом, был таким мелочным эгоистом, что отказался упустить эту возможность. Какова была его жизнь, если он сотворил такое, когда мир буквально разваливался у всех на глазах? Вероятно, полученные догадки касательно этого вопроса и побудили Бьякурана сделать в их дружбе ответный шаг. - Ямамото-кун, как думаешь, что было бы, если бы Занзас занял тогда место Босса Вонголы? - спрашивает Тсуна, отворачиваясь от окна и наконец-то ослабляя хватку своих рук на плечах и опуская их вниз без зудящего под кожей ощущения, что если сделает это, развалится на куски. - О, у тебя это настроение, да? - склоняет голову к плечу Ямамото. - Реборн настоятельно советовал не потакать тебе, когда твои мысли - воздушный шар в небе. - Реборна здесь нет, - улыбается Тсуна; искусно и искусственно. Ямамото какое-то время рассматривает его, а после вздыхает и как-то весь обмякает, поникает плечами и привычным жестом из прошлого - кажущегося таким далёким, будто и не было - ерошит волосы на затылке, прежде чем перевести взгляд на заходящее солнце. Маски - их у Ямамото так много; больше, чем у кого-либо, и он начал носить их так рано. Тсуне нравится знать, что перед ним одним - ну, возможно, ещё перед Скуало - Ямамото согласен и готов избавляться от них. И настолько же, насколько ему это нравится, ему больно от осознания того факта, что Ямамото вообще нуждается в том, чтобы прятать настоящего себя, даже все эти годы спустя. - Я думаю, это было бы не лучше, но и не хуже, чем то, что есть сейчас, - негромко, вдумчиво отвечает Ямамото. - Я могу понять, почему Реборн не поощряет это твоё состояние, Тсуна. Все понимают. Не думай, что никто не замечает, что ты до сих пор тяготишься своим положением и тем, что происходит вокруг. Не думай и о том, что мы на чьей-то стороне помимо твоей. Это просто то, вот что нам приходится играть в настоящем. - Играть... - эхом повторяет Тсуна, наблюдая, как свет заходящего солнца золотит чужие тёмные глаза. - Да, - кивает Ямамото; одаривает его такой же кривой и искусственной насквозь улыбкой. - Куда бы ты ни пошёл, мы последуем за тобой. Если ты останешься, мы останемся. Если ты решишь уйти, мы уйдём вслед за тобой. Подобно Вонголе Примо и его Хранителям, мы можем повторить или не повторять их судьбу. Хранители Вонголы Примо были преданы ему, а не абстрактной идее или даже созданной ими всеми Семье. Когда Реборн собрал нас вокруг тебя - не думай, что кто-то из нас не понимает в настоящем, что всё это было его планами и интригами - мы будто повторили судьбу первых Хранителей. Мы собрались не вокруг Вонголы, Тсуна. Мы собрались вокруг тебя. И сколько бы Реборн и другие ни вбивали нам истины мафиозного мира, его иерархию и законы, мы никогда не станем смотреть на тебя только как на Вонголу Дечимо. Ты всегда будешь в первую очередь нашим другом, Савадой Тсунаёши, с которым нас связали пусть жестокие и опасные, но приключения. - Игра в мафию, - едва слышно усмехается Тсуна. - Долгая игра, да? А ведь начиналось всё как какая-то нелепая шутка. - Вот уж точно, - кивает Ямамото, закидывая руки за голову и щуря на солнце глаза. - Кто бы мог подумать, что всё закрутится так? Хотя, что скрывать, мы все знали и понимали. Могли делать вид, что это не так, но в нас всех, несмотря на возраст, жило осознание. Асари сказал мне однажды, что это наследие крови и память пламени. Мы всё равно что переродившееся Первое Поколение. Возможно, именно поэтому мы всегда знали, даже если не сразу пришло понимание. Возможно, именно поэтому мы с тобой стоим и разговариваем в настоящем именно здесь и сейчас. - Даже несмотря на то, что место Джотто занял Рикардо, - вздыхает Тсуна, взъерошивая и без того растрёпанную чёлку. - Несмотря на это, - соглашается Ямамото, распахивая створки окна, чтобы пустить в помещение свежий воздух. - Конечно, идеалы Семьи были утеряны, но стоит ли удивляться, если в том был замешан Дэймон Спейд. К тому же, время меняет всё и вся. Останься Вонгола прежней, она бы вряд ли смогла выстоять. Но Рикардо занял место Джотто, и поэтому мы стоим здесь. На самом деле Кольца не имеют значения. Важны намерения, а не винтажные, пусть и драгоценные, безделушки. Если бы Занзас занял место Босса, возможно, всё не было бы гладко, потому что он был злым обиженным подростком, которого предал и заморозил собственный отец, и который потерял годы своей жизни из-за лжи того, кому доверял. Но он бы перебесился, остыл со временем и взялся за ум. Собственно, что и произошло. Посмотри на Варию: они стали элитой ещё при том самом злом подростке. В настоящем Вария - бесценная жемчужина в короне Вонголы, тогда как Занзас с годами стал достойным Боссом, и неважно, какие Кольца на его пальцах. Он мог бы стать таким Боссом и правя всей Вонголой, даже без признания Кольца Неба Вонголы, тогда как мы все могли бы сохранить свою обычную жизнь в Намимори. - Да, могли бы, - с отзвуком тоски в голосе отвечает Тсуна. - Это наверняка не было бы просто, потому что о нас тогда уже узнали в мире мафии, но я уверен, что все вместе мы смогли бы защитить и себя, и Намимори, - невесело смеётся. - Теперь, однако? Нет, это невозможно. Даже если я буду умолять на коленях, даже если буду всеми руками за любые методы для переворота, Занзас схватит меня за шкирку и выкинет в окно, если не притащит обратно в резиденцию Семьи лично. Так ещё и позвонит Ноно и Реборну с угрозами, если они не начнут внимательнее следить за мной и моим психическим здоровьем. - Думается мне, Бьякуран тоже не будет счастлив, - замечает Ямамото. - Он явно находит часть утешения в том, что не он один страдает в этом мире из-за невозможности жить так, как хочется, находясь при этом под неустанным наблюдением. Если ты сбежишь, он может что-нибудь учудить, а то и вовсе переехать в Намимори со всеми своими Венками, прихватив в процессе и Юни. Читай, похитив её. Ты можешь представить, чтобы что-то осталось от Намимори в таком случае? - Хибари-сан закопает меня живьём за первое же разрушение, и когда ему предъявят обвинения в моей смерти, он скажет, что я сам виноват, раз не сумел быстро откопать себя, - невольно смеётся Тсуна, и во что превратилась его жизнь, если он смеётся над вполне реальными и жестокими угрозами своей жизни. - Именно так, всеядное. А теперь хватит этой пустой болтовни. Все ждут только вас. Голос раздаётся внезапно и откуда-то снаружи. Тсуна на автомате высовывается из окна и смотрит вверх. Разумеется, на краю крыши уже никого нет, но Тсуна может чувствовать шлейф облачного пламени. Раньше вот такие вот фортели от Хибари пугали его до дрожи. В настоящем его неуловимое, но вездесущее присутствие странным образом успокаивает. Тсуна может знать, что ведёт всех его Хранителей, но сомневается, что когда-нибудь узнает, что творится в голове его Облака. Почему Хибари следует за ним? Почему присматривает за ним? Почему защищает его? Он-то уж точно из всех людей не обязан и всегда имел достаточно силы, чтобы противостоять Реборну и остальным. Нравится ли ему идея мирового порядка, как Бьякурану нравится идея мирового господства? Нравится ли ему, подобно Скуало, доказывать свою силу и мастерство, встречая и побеждая сильных противников? Наслаждается ли он, подобно Реборну, тем хаосом, что Тсуна вызывает, куда бы ни пошёл, одним своим присутствием? С другой стороны, у Хибари похожие отношения и с Дино, несмотря на то, что тот принадлежит другой Семье. Тянет ли его к пламени Неба? Или в сердце Хибари есть слабость не только для маленьких неуклюжих животных, но и для неуклюжих людей? - Пойдём, Тсуна, - зовёт Ямамото, делая первый шаг к выходу. - Если задержимся, Гокудера начнёт паниковать. Тсуна не может сдержать тихий фырк. Гокудера всегда паникует, когда дело касается его. Конечно, он повзрослел и остыл, как повзрослели и нашли свою форму спокойствия все они, но если что никогда и не изменится, так это забота и волнение Гокудеры о Тсуне. Когда-то это больно кололо, потому что Гокудера заботился о Дечимо. В настоящем Тсуна знает лучше; знает, что Гокудера смог перерасти титул и принять его как своего друга. Однако это не меняет того факта, что Гокудера всё ещё курица-наседка и из-за этого подвержен влиянию Реборна куда больше остальных. Иногда его внимание почти назойливо и душит, но в такие вот дни, когда его мысли - воздушный шар в небе, как это называет Ямамото, Тсуна чувствует в гиперзаботе Гокудеры и его присутствии заземление. Потому что об этом легко забыть, и Тсуна постоянно забывает и сомневается, когда вспоминает и думает об этом, но Ямамото не солгал ему, когда сказал, что все его Хранители следуют в первую очередь за Савадой Тсунаёши и только после за Вонголой Дечимо. И Гокудера Хаято - не исключение. - Пойдём, - соглашается он, направляясь вслед за Ямамото. Кровь хлюпает под его кожаными туфлями, пачкая их и оседая брызгами на белой ткани брюк, но Тсуна больше не заботится об этом. Минуты наедине с собой, минуты наедине с Ямамото и мимолётное присутствие Хибари, мысли о Гокудере - всё это заземлило его достаточно, чтобы вернуть маску всё-в-полном-порядке на место и вернуться в игру. Ямамото сказал правду: думать обо всём происходящем как об игре и в самом деле отчасти спасает. Тсуна может тонуть, может терять себя, может ужасаться собой и своими поступками, решениями и словами и тем, как безжалостно он в настоящем отнимает жизни, никогда не замирая с занесённой рукой, никогда не думая дважды; он может ненавидеть свою жизнь и каждый свой день, может тонуть в пыльной серости и слишком часто, чтобы это было нормально, чувствовать себя так, будто вот-вот распадётся на куски, но - попытки смотреть на всё со стороны и вправду помогают справиться с этим кошмаром. Тсуна не ждёт и не верит, что вот-вот откроет глаза и поймёт, что всё это был дурной сон. Нет, он абстрагируется, полностью осознавая при этом, что делает и по каким причинам, но если он перестанет это делать, он... Что ж, это может звучать чрезмерно драматично, но Тсуна уверен, что он и в самом деле начнёт сходить с ума. - Так это и происходит, - сказал ему однажды Джотто, нашептал тихим шелестом ветра, явившись из Кольца в ответ на крики отчаяния, когда Тсуну накрыло его самым первым нервным срывом. Ему тогда было девятнадцать, и все в Вонголе готовились к банкету в его честь. Это был заговор. Каким-то образом смогли заблокировать туманное пламя и похитить Хром. Она была без сознания и вся в крови, когда они нашли её. Мукуро был в ярости. Было так много трупов. - Ты начинаешь что-то из благих побуждений, но все знают, куда ведут эти дороги. Я создал Семью, чтобы защищать людей, и посмотри, к чему это привело? Века кровопролития, предательства и заговоров. Вонгола прогнила насквозь, до такой степени, что тебе, наследнику моей воли, наследнику моего пламени, придётся выживать, находясь здесь - там, где должен был быть твой дом. - Тогда зачем ты признал меня? Зачем? - хотел кричать, но лишь всхлипывал Тсуна, сжимаясь в комок на слишком большой для него кровати. Шёлк постельного белья был таким холодным и скользим. Гадко. Казалось, что по коже ползают змеи. - Я видел семейные портреты. Занзас просто копия Рикардо. У него не может не быть его наследия в крови. Это вы, заключённые в Кольце, не признали его. Это ты и твоя воля не признали его. Зачем ты сделал это со мной?! - Потому что я надеялся, что ты сможешь вытащить Семью из упадка и вернуть её к своим корням, - ответил Джотто, опуская прозрачную ладонь на его макушку, отчего Тсуну начало окутывать мягкое тепло. - Потому что моя интуиция сказала мне об этом. Нет, она кричала мне об этом. Так громко. Так настойчиво. Впервые за десятилетия я вновь почувствовал боль её давления. Я не мог проигнорировать её. - Что это значит? - спросил Тсуна, начиная льнуть к тёплой прозрачной руке и ненавидя то, что ищет утешения у того, кто всё это и начал когда-то; у того, кто виноват так же, как и Ноно, и Емицу, и Реборн, и многие другие. - Это значит, что история и в самом деле повторяется, - едва слышно выдохнул Джотто. - Я создал Семью, чтобы защищать людей, но всё в итоге свелось к тому, чтобы в первую очередь защищать своих Хранителей, которые стали для меня настоящей семьёй. Моя интуиция всегда была сильной, завязанная и на мне, и на моём пламени, и на моих предках, но повышенная ответственность начала распалять её, и начало доходить до того, что иногда она звенела в моей голове, не переставая. Интуиция способна предупредить об опасности или о потенциальной опасности, особенно для дорогих и близких людей, а ты знаешь, в какое время мы жили, Тсунаёши. Тогда опасность подстерегала за каждым углом. К тому времени, как Дэймон предал меня и на сцену вышел Рикардо, этот непрекращающийся звон начал сводить меня с ума. Я лишился сна и покоя. Мне было так тяжело, что слова не смогут передать этот опыт. Именно поэтому я простил Дэймона. Потому что, пусть он отвернулся, пусть он предал, пусть он обвинил во всём меня, он был и тем, кто спас меня. Я уехал в Японию, оборвав связь с Вонголой. Из-за отставки я смог убедить Хранителей начать искать их собственные пути, заверив, что буду в безопасности. Интуиция не затихла, нет, но без необходимости скрывать моё состояние от Джи и остальных я смог постепенно свыкнуться с постоянной болью и слабостью. Но даже если я смог найти силы идти вперёд, даже если завёл семью, даже если Хранители иногда навещали меня, это не изменило того факта, что меня поглотило опустошение. Я пришёл из ниоткуда и ушёл в никуда, положив жизнь на то, чего меня лишили, что после извратили, что отняли у меня, и встретив конец с бесконечными сожалениями. - И ты обрёк на эту же судьбу меня, - с болью и искрой затаённой злости не столько спросил, сколько заявил Тсуна. - Ты хочешь, чтобы я исправил Вонголу, но её невозможно исправить. Как я должен исправить то, что было загублено восьмью поколениями? И как я собираюсь вернуть Вонголу к её корням, когда все остальные мафиозные Семьи существуют в настоящем ради наживы? Никого не волнует защита гражданских. Всех волнуют только прибыль, власть и влияние. Если Вонгола сменит курс, она пойдёт на дно в нынешней обстановке. А даже если и не пойдёт, ты хотел, чтобы я отмыл Вонголу от пролитой крови, но ради защиты гражданских придётся истреблять целые Семьи, построенные на работорговле, на наркотиках, на распространении оружия, потому что вряд ли они сменят курс только потому, что Вонгола так сказала. Ты просишь меня потратить всю мою жизнь на проливание новой крови, просто с другой целью, якобы благой, но почему я должен делать это? Потому что я похож на тебя? Потому что ты видишь во мне доброе сердце? Потому что у нас одна кровь и пламя? Но я не твоя собственность, чтобы ты мог распоряжаться мной. Ты можешь быть моим предком, но по факту ты мне никто. Это был срыв. Это был крик. Это было такое громкое обвинение. А после Тсуну накрыло волной жгучего стыда и злости за этот стыд, потому что он сказал правду, не соврал и единым словом, но в то же время... В то же время он так, так понимал Джотто и его причины. Разве не поэтому он сам ввязался в мафию? Его заставили, его принудили, его почти шантажировали его собственными друзьями, их жизнями и их благополучием. Если бы Тсуна не выиграл Битву Колец, что бы стало со всеми ними? Вария уничтожила бы их. А он сам? В борьбе за свою жизнь, что он сделал с Занзасом? Неважно, как велика была опасность, что он сделал с ним? Он почти запечатал его, почти вернул его к тому кошмарному существованию, в котором тот пребывал из-за Ноно, и ни единой мысли тогда не проскользнуло в голове Тсуны о сожалении или вине. Нет, он был напуган, и был зол, и был готов сделать что угодно, лишь бы остаться в живых и сохранить в живых своих друзей. Он не думал ни о ком, только о себе, и не это ли делает мафия с людьми? Именно это, и именно поэтому в настоящем Тсуна такой, какой есть, и делает то, что делает. Потому что у мафии есть давление на него в виде его Хранителей, и лишь пока Тсуна играет ненавистную ему роль, его Хранители в безопасности. Да, не в общем понимании этого слова, но так есть. - Прости... - прошептал он тогда, приподнимаясь на локте и находя взглядом полное печали лицо Джотто. - Извини, я... - Я не обижен на твои слова, потому что понимаю, - мягко улыбнулся ему Джотто, вновь зарывшись пальцами в его волосы. - Ты имеешь полное право винить меня, но я склонен считать, что это злой рок, Тсунаёши. Я когда-то начал всё это, положил на это свою жизнь и всё потерял. Из-за моего наследия и моей воли, моего эгоистичного желания увидеть ещё хоть раз, как Вонгола засияет, ты разделишь мою участь и положишь жизнь на то, чего не желал. Но, несмотря на вину, меня греет мысль о том, что ты добьёшься успеха. А ты добьёшься, Тсунаёши, потому что, кто бы что ни говорил, ты никогда ничего не делаешь спустя рукава. Ты можешь ненавидеть это, но ты сделаешь всё, что нужно, и потратишь столько времени, сколько необходимо, и прольёшь столько крови, сколько придётся, и Вонгола засияет. Но, несмотря на все потери, что у меня, что у тебя - у нас обоих после всего останется нечто бесценное. - И что это? - спросил Тсуна с чистым незамутнённым отчаянием, потому что, что такого бесценного или даже просто ценного он мог или сможет приобрести в мафии. - Наши Хранители и вечность, разделённая с ними в Кольце, - чуть шире улыбнулся Джотто, прежде чем исчезнуть, оставив ошеломлённого Тсуну в зазвеневшей тишине. Спасибо ему, Джотто. И спасибо Занзасу. И спасибо Бьякурану. И спасибо Ямамото. Спасибо им всем, способным понять его, потому что в тот или иной промежуток времени они пережили одну и ту же боль. Спасибо им за поддержку, даже если они все отчасти виноваты в его бедах, волнениях и сомнениях. Спасибо им за закалку и за заземляющее присутствие. Тсуна думает обо всём этом, пока идёт вслед за Ямамото к выходу из чужого особняка, переступая трупы и обходя или же входя прямо в лужи натёкшей тут и там крови; не может не думать, потому что только мысли об этом и спасают его, как когда-то осознание нахождения в безопасности его Хранителей спасало здравомыслие Джотто. Игра, это всё игра, и все они играют свои роли, но за ширмой игры скрывается и правда. Правда эта и есть реальная жизнь Тсуны, та, которая была отнята у него: вся, да не вся. Потому что Ямамото сказал правду и потому что Джотто тоже сказал правду: Хранители Тсуны - не часть игры, они часть его семьи, не мафиозной, а настоящей. И когда придёт время, они не оставят его. Даже если Тсуна положит жизнь на Вонголу, даже если истратит само своё естество, даже если под конец потеряет самого себя, у него останутся его Хранители, как остались и Хранители Джотто, потому что они пошли не за Семьёй, они пошли за конкретным человеком. - Десятый! Вы в порядке?! Видимо, они и в самом деле задержались, потому что все уже ждут возле машин, а Гокудера бежит к нему волосы назад, как это называет всё тот же Ямамото, за что постоянно заслуживает угрозы кровавой расправой от краснеющего ушами Гокудеры. Как по мнению Тсуны, вполне подходящее описание, потому что подъездная площадь занимает сто с лишним квадратных метров, и вот только что Гокудера был на том её конце у ворот, а вот он уже прямо перед Тсуной и бегает диким взглядом по его грязному от крови костюму. Тсуна никогда и подумать не мог, что будет носить такие вот дорогущие костюмы-тройки. Что уж точно никогда не посещало его голову, так это то, что ему неожиданно понравится. Особенно полоска. Она заставляет его казаться выше. Это здорово. - Всё в порядке, Гокудера-кун, - отвечает Тсуна с мягкой улыбкой, поднимая руку и слегка сжимая чужое плечо, отчего Гокудера весь вспыхивает счастливой звездой. - Но я думаю, нам пора. Мы и в самом деле задержались. - Десятый! - отзывается Гокудера, уже уносясь обратно, чтобы открыть ему дверь со стороны пассажирского сиденья; и попутно утаскивая за собой смеющегося Ямамото под бормотание о том, что им стоит поторопиться, потому что Хибари начинает нервничать, а это никому не надо. Тсуна не может сдержаться, негромко смеётся себе под нос, направляясь вслед за ними; и чувствует, как улыбка на его губах застывает фальшивкой, когда слышит из-за спины тихое ехидное: - Куфуфу, ты ужасный лжец, Савада Тсунаёши. Всё в порядке? Нет. Твоё янтарное сердце кровоточит алым золотом. - Очень красиво, Мукуро-кун, - взяв себя в руки, беззаботно отвечает он, оборачиваясь. - Это твоё собственное сочинение или ты снова посещал итальянскую оперу? - Мне не нужно посещать оперу или придумывать нечто подобное. Мафия вся о помпезности и вычурности. Эти слова принадлежат Дэймону Спейду, и сказал он их когда-то Вонголе Примо. - Что ж, тогда я дам тебе тот же ответ, что дал ему Вонгола Примо: seppelliscimi nel raso. Мукуро не такой, как другие Хранители. Не похож он и на Занзаса или Ямамото. Тсуна не знает наверняка, но склонен полагать, что Мукуро не что иное как копия Спейда. Тот толкал Джотто до самого конца, пока не сломал его, и то было его извращённой заботой о чужом слишком мягком по его меркам сердце. Мукуро не толкает Тсуну, нет, но постоянно копается в его ранах и давит на его больные мозоли, ожидая того момента, когда же Тсуна сломается. Тсуна не ломается вот уже который год, и чем больше времени проходит, тем отчётливее жалость в разноцветных глазах. Как будто Мукуро верит, что поломанность спасёт Тсуну, и расстраивается из-за того, что тот и с переломанными костями продолжает ползти вперёд. - Ты уже выбрал цвет? - уточняет Мукуро после того, как одаривает его этим самым полным жалости взглядом. - Конечно, - кивает Тсуна, начиная идти вперёд и слегка подаваясь в бок, когда Мукуро начинает идти с ним плечом к плечу, чтобы почувствовать его тепло. - Во время моего последнего визита в Варию там состоялась грандиозная попойка, и выпивший лишнего Бельфегор начал спорить со Скуало о том, кто из них умрёт раньше. Это вылилось в пьяные бредни о том, что королевские похороны должны быть самыми роскошными, и я клянусь, что не выпил и капли спиртного, но каким-то образом оказался втянут в этот беспредел. - Это не тот ли раз, когда Реборн притащил тебя откуда-то злой как тысяча чертей? - позабавлено уточняет Мукуро, уже уловив, куда это идёт. - Да, - фыркает Тсуна, передёргивая плечами от воспоминания о цепкой хватке своего всё-ещё-наставника. - Я очень сильно задержался, не отвечал на звонки, и из-за этого поднялась небольшая паника. Он ворвался как раз тогда, как мы с Занзасом спорили о цветах наших гробов - и я всё ещё считаю, что они должны сочетаться, это было бы символично - и, ну... Это не закончилось хорошо. - Если бы я не знал его лучше, подумал бы, что он ужасно привязался к тебе и не спит ночами, мучимый опасениями за твоё здравомыслие, куфуфу, - посмеивается Мукуро, находя взглядом высокую тёмную фигуру в костюме, лицо которой скрыто тенью полей шляпы. - Реборн не плохой, - пожимает плечами Тсуна, тоже глядя на Реборна, что издали похож на тень Жнеца. - Просто он прожжённый убийца, и мафия у него в крови. Он пережил свою долю страданий и до проклятия, и во время, и после. Его циничный взгляд на вещи и эгоистичное отношение к людям вполне мне понятны, как и его неуклюжие и чаще жестокие попытки заботы обо мне. Я не простил его за всё, никогда не прощу, но смог простить за то, что смог понять, потому что понимание и есть то, что рождает прощение. - Ясно. Но не будем о мрачном, - взмахивает рукой Мукуро. - Что насчёт цвета твоего гроба? Будет ли это цыплячий жёлтый? Тсуна моргает на него, а после не может сдержаться и срывается на смех. Боги и силы Природы. Мукуро такой... Мукуро. - Нет, - выдыхает он, вытирая собравшиеся на ресницах слёзы. - Нет, гроб будет из тёмного дерева и никакой лакировки или, упаси Боже, вычурной символики Вонголы. Подкладка любого цвета, лишь бы не шёлк. Ненавижу шёлк. Костюм будет белым. Голубые розы вокруг. Красная роза в петлице. - Просто и элегантно. Почти классика, - задумчиво мычит Мукуро. - Да, - кивает Тсуна; продолжает тише, поднимая взгляд на чистое безоблачное небо. - И Маммон согласился на небольшую сделку. Когда меня положат в гроб, он наложит иллюзию, чтобы я выглядел на четырнадцать лет. Мукуро замирает; застывает так, будто его пронзило высоковольтным током, когда мышцы сковывает, и лёгкие на мгновение сводит до невозможности дышать. Тсуна приостанавливает шаг и оборачивается к нему с улыбкой. - Что такое, Мукуро-кун? Ты удивлён? И это после твоих же слов о том, что мафия вся о помпезности и вычурности? Ты должен был ожидать чего-то подобного, особенно от меня. Ты не единожды был в моей голове. Ты знаешь меня. - Ты можешь уйти, ты знаешь это, верно? - спрашивает Мукуро, нарушая повисшую между ними звенящую напряжением тишину; давит, хмурясь: - Скажи, что ты знаешь это, Савада Тсунаёши. - Я знаю, - кивает Тсуна, глядя ему в глаза. - Но проблема в том, что ты можешь покинуть мафию, однако мафия не покинет тебя. Мне приятно знать, что ты заботишься обо мне, Мукуро-кун, но, как бы глупо и смешно это ни звучало, для меня уже слишком поздно. Савада Тсунаёши исчез. Он жив только в памяти своих Хранителей, своих друзей. Для всех остальных существует только Вонгола Дечимо. Моя жизнь была уничтожена. Неважно, чего я хочу или не хочу, и неважно, что я знаю или не знаю - я уже заклеймён. Вся эта вселенная сошлась клином на мне. Всё, что мне осталось, это играть в эту игру. - Это не должно быть так. Не с тобой, - ещё сильнее хмурится Мукуро, бросая беглый взгляд на начавших нетерпеливо шуметь Хранителей и впившегося в них взглядом Реборна. - А Семья Эстранео не должна была ставить опыты на собственных детях, но вот мы здесь, - пожимает плечами Тсуна, после чего разворачивается и возобновляет шаг. - Пойдём. Я действительно не хочу, чтобы Хибари-сан решил физически заявить о своём недовольстве. Мукуро следует за ним, распространяя вокруг ауру недовольства. Это приятно - его забота и волнение и забота и волнение всех остальных. Это то, что держит Тсуну в эти дни на плаву. В эти дни, в которых люди вокруг него - куклы и мишени со сводками досье над головами, и в которых Тсуна крутит в пальцах пистолет, решая, в какую из кукол или мишеней выстрелить первой. Он выстрелит во всех, рано или поздно, но кто-то всегда должен быть первым, и иногда Тсуна думает о том, что было бы легче просто позволить Бьякурану развязать войну, которая уничтожит весь мафиозный мир. Но если это случится, Тсуна потеряет самое дорогое для себя - своих Хранителей, а этого он никак не может допустить, потому что Джотто прав: у них может быть отнято всё, украденное чужое и заработанное своё, но у них всегда будут их Хранители за спиной. Джотто не смел подвести своих и поэтому сделал то, что сделал. Тсуна тоже не имеет права на ошибку, не после того, как жизни его друзей столько раз оказывались на краю. - Всё в порядке, Тсуна-сама? - негромко спрашивает Гокудера, открывая для него дверцу и вглядываясь в глаза. Он называет его так только наедине или тогда, когда искренне волнуется, и для этого понадобилось несколько лет и одно почти предсмертное желание, когда Тсуна получил пулю в лёгкое и едва не отправился на тот свет. Тсуна снова сжимает его плечо, прежде чем сесть в машину. - Всё в порядке, Гокудера-кун. Поехали домой. - Есть, Десятый! Вскоре разрушенный особняк остаётся далеко позади. Солнце давно село, и небо окрасилось в индиго. Опустив стекло, Тсуна глубоко вдыхает прохладный без пары часов ночной воздух, чистый и свежий, и обмякает на сиденье. Его пальцы по привычке начинают играться с Кольцом. Оно слабо светится, будто чувствуя его дурной настрой, и Тсуна в который раз задумывается о том, как именно работают воля, пламя и наследие; как именно работают Кольца Вонголы, внутри которых скрыты целые миры, в которых существуют предыдущие Боссы и их Хранители. - Целые тихие мирные уединённые миры... - едва слышно выдыхает он; а после подаётся вперёд и опускает перегородку. - Гокудера-кун, что скажешь насчёт отпуска? Мы, Вария, Бьякуран и Юни, остальные по желанию. - Вы хотите в отпуск? - тут же загорается Гокудера, не отрывая, тем не менее, внимательного взгляда от дороги. Тсуна не может согласиться, но не может и опровергнуть это. С одной стороны, у него просто нет времени на отпуска: откуда, если он то и дело занят тем, что топит на благо Вонголы и нового порядка мафию в крови. С другой стороны, во время отпусков можно расслабиться и ни о чём не думать, просто существуя в тихих ленных днях, деля их со своими друзьями. С третьей стороны, Тсуна ненавидит отпуска, потому что отпуска - это то, чем должна была быть его жизнь, и он ненавидит возвращаться из этого мирного бытия к дракам, пороху и крови, к постоянной опаске за чужие жизни, к непомерной ответственности, бессоннице, болям в спине из-за часов работы за столом и многому другому. И всё же, хоть изредка, хотя бы раз в год... - Будет неплохо выбраться куда-то всем вместе, - нейтрально отвечает он, наблюдая за вьющейся впереди лентой дороги. - Конечно, Тсуна-сама! Я сегодня же просмотрю ваше расписание и посмотрю, что можно сделать! - Нет, Гокудера-кун. Позже. Возможно, на следующей неделе? Завтра нас с утра пораньше ожидает собрание касательно сегодняшнего происшествия. После нам придётся иметь со всем этим дело. Пока не до отвлечений. Что касается сегодня: времени у тебя не будет, потому что я хочу провести его в твоей компании. От Гокудеры разве что не исходит сияние. Как мало некоторым нужно для счастья. Тсуна отчасти завидует, но больше рад тому, что даже спустя все эти годы может повлиять на Гокудеру вот так; что может влиять свои присутствием на остальных своих людей, даже на отстранённого Хибари - его можно легко приманить хорошим зелёным чаем. С другой стороны, это началось давно. Им было по шестнадцать или семнадцать? Тсуна не помнит точно, но помнит, как гармонично Гокудера выглядел за роялем и как красиво играл. С тех пор Гокудера играет для него тогда, когда Тсуне это необходимо, чтобы расслабиться и просто ни о чём не думать. В дни, когда его мысли - воздушный шар в небе, он особенно нуждается в этом.

---

- Что это за произведение? - спрашивает он часы спустя, когда Гокудера заканчивает играть нечто, отозвавшееся в его сердце глубокой болезненной тоской. - Я не знаю точно, Тсуна-сама. Оно было среди нотных сборников, что остались мне от матери. Кажется, это ария из какой-то старой непопулярной оперы: плач влюблённой женщины по погибшему возлюбленному. По сюжету она бросается в море со скалы. У неё есть своё название, кажется, французское, но в сборнике матери эта ария называлась «Похороны в сатине». Гокудера начинает играть новое произведение, не заметив никаких сдвигов в атмосфере. Тсуна же какое-то время смотрит на его обтянутую алой рубашкой спину широко распахнутыми глазами, а после закрывает их и едва заметно криво - горько - улыбается. Похороны в сатине, да? Возможно, Джотто и в самом деле был прав, как был прав и Бьякуран: нет в их мире ничего нового и нет ничего нового во времени. Оно течёт и изменяется, но всегда возвращается к началу, и так старая история начинается заново с конца.

|...|