Опасный соперник / Tyger! Tyger!

Когда речь заходит о волшебном мире, лишняя осторожность не помешает. Каждый день и каждое место имеют свое значение. Для каждого действия существует идеальное место. А самые даже очень тщательно продуманные планы могут быть безвозвратно сорваны из-за неудачного выбора времени их претворения в жизнь. У Северуса был только один идеальный день, чтобы объявить о выдвижении своей кандидатуры — второе февраля. Имболк. «В животе». День исполнения пророчеств и ожиданий. Кроме того, это был его шестидесятый день рождения, а это означало, что он, по подсчетам волшебников, наконец-то вступил в средний возраст. Идеальный период жизни для того, чтобы баллотироваться на пост министра магии, подумала Гермиона. Уже достаточно зрелый, чтобы его воспринимали всерьез, и еще достаточно молодой, чтобы избиратели считали его энергичным, свежим и полным новых идей. Неважно, что на самом деле он был очень тяжелым на подъем и безынициативным; в данный момент важно было общее впечатление. И было только одно идеальное место, чтобы начать кампанию Северуса. Гермиона была вынуждена согласиться с его прабабушкой, что это Дан Сидхе. Лично у нее это место особого трепета не вызывало. Подобно тому, как Хогвартс был неотъемлемой частью всего магического сообщества в целом, замок Дан Сидхе считался крепостью исключительно чистокровных волшебников Британских островов. Гермиона фыркнула про себя, что заставило леди Нефер выжидающе посмотреть на нее. Несмотря на все свои слишком усердно наложенные защитные чары, Дан Сидхе был больше похож на груду камней, чем на замок. Он был намного старше Хогвартса, и чистокровные в целом были слишком непоследовательны и капризны, чтобы содержать его должным образом. Он представлял собой одну вместительную залу и две башни, одна из которых обрушилась сама собой при загадочных обстоятельствах, и теперь осталась лишь ее половина. Таким же образом и чистокровные должны свалиться под тяжестью собственной помпезности. Только они могут счесть историю Дан Сидхе романтичной. Строительство крепости началось на краю болота. Действительно, что может быть прекраснее... Болото. Разве это не было универсальным символом романтики на протяжении веков? История гласила, что однажды римский волшебник Комитас, путешествуя вдали от дома, помешал кучке маглов, намеревавшихся принести в жертву ребенка на краю болота. Согласно всем источникам, что читала Гермиона, возраст девочки не был определен точно, ей было примерно от двух до пяти лет. Что было несомненно, так это то, что она не знала своего имени, но знала, как ее народ называет волшебников: Сидхе. Якобы добродетельный и мягкосердечный Комитас удочерил девочку и воспитывал ее в старом добром Риме в своей знатной семье. До тех пор, пока его чувства, по-видимому, не перестали быть отцовскими, и он не женился на девушке, прибегнув к обряду Конфарреации, даже не потрудившись отречься от отцовства. Сидхе тогда была примерно подросткового возраста. В конечном итоге, они довольно поспешно ретировались на ее родину, где Комитас и построил для своей жены самую лучшую крепость, какую только способен был построить в те дни волшебник в одиночку, полагаясь лишь на свою магию. Каждый так называемый чистокровный волшебник в Англии мог проследить свои корни до Сидхе и Комитаса. Они назвали место проведения своих собраний в честь ведьмы, которую, не стесняясь, обозвали бы грязнокровной шлюхой, если бы встретили ее в коридорах Хогвартса. Гермионе, которая сама была «грязнокровной шлюхой», эта ирония казалась раздражающе пикантной. Она вытянула шею, чтобы выглянуть из окна кареты прабабушки Северуса. Их экипаж был всего лишь одним из десятков других таких же повозок, сбившихся в кучу, подобно стаду крупного рогатого скота во время метели. Она знала, что внутри сидели сестры, жены, матери, дочери и бабушки чистокровных волшебников, которые в данный момент были внутри замка Дан-Сидхе вместе с Северусом. Это было чистой воды бредом и примитивизмом. Ей хотелось ударить проклятием по чему-нибудь, все равно по чему. Единственным утешением было то, что мужчины сейчас, скорее всего, отмораживали там свои задницы. Она лениво размышляла о том, что говорит Северус, искренне надеясь, что он знает, как использовать чужие разногласия в своих интересах и делает именно это. Она вздохнула. Она знала, что он был хорошо подготовлен; она просто надеялась, что его вспыльчивость не приведет к тому, что все закончится, не успев начаться. Если он смог справиться с Волдемортом, то, конечно, сможет справиться и с кучкой погрязших в инцестах идиотов. И неважно, что он сам относился к их числу. Справедливости ради стоило признать, что он был конченым идиотом всего несколько дней в месяц, по крайней мере, больше она не замечала. Гермиона почувствовала укол вины. Это она вынудила его пойти на это, несмотря на то, насколько хорошо он подходил для этой роли и насколько от этого выиграет волшебный мир. Теперь она понимала позицию Альбуса Дамблдора во время войны гораздо лучше, чем ей когда-либо хотелось. Она поклялась себе, что сделает все возможное, чтобы защитить своего мужа. Она уже была абсолютно уверена, что история Джун Твэйт никогда не всплывет на поверхность. Все, кто знал об этом, были либо мертвы, либо состояли в Ордене и поддерживали друг друга даже после смерти. Снег продолжал хлестать по оконному стеклу. Гермионе было неприятно это признавать, но она хотела от него слишком многого. Она просила Северуса полностью раскрыться перед публикой ради того, чего желала только она. Она принесла его в жертву своей жажде власти. Ее должны были распределить на Слизерин. У нее скрутило живот. Бедный Северус. Прабабушка Северуса дотронулась до нее своей тростью с рубиновым набалдашником. – Что случилось, дитя? Ты плохо выглядишь, – заметила леди Нефер. Под меховой шапкой и белой меховой накидкой она была похожа на огромный снежный ком. – Я не могу перестать думать о том, не является ли все это огромной ошибкой. Северус ведь такой закрытый человек, – сказала она, поморщившись. Нефер заразительно фыркнула. – Насколько я знаю своего правнука, он там прекрасно проводит время, – древняя ведьма достала откуда-то из недр своей просторной мантии фляжку, что мгновенно напомнило Гермионе о Грозном Глазе Грюме. Гермиона выдавила вымученную улыбку. – Ладно, как скажете. – Поверь мне, дитя. Северус сколько угодно может ныть и стонать, но он очень жаждет внимания, и я сомневаюсь, что, по его меркам, всей лести и всего подхалимства мира будет достаточно для него, – сказала Нефер, скривив губы, что было почти забавно, а затем сунула свою фляжку в руки Гермионы. – Выпей, девочка, такая погода вряд ли полезна для здоровья. ____________________________________________ Северус Снейп прекрасно осознавал противоречивость мнений чистокровных собратьев о своей персоне. С одной стороны, он был героем войн, а также интеллектуалом, воплощенным образцом самомнения аристократов о себе как о мужественных и утонченных людях, превосходящих других во всех возможных отношениях. Людях влиятельных и талантливых. Кроме того, ему удалось достичь этого, держась в стороне от основной массы волшебников. Все его достижения приносили пользу другим, он был самим воплощением благородства. И все же, он добился всего этого, не проявляя особой симпатии к людям. Это взывало к тонкому, как решето, общественному сознанию среднестатистического чистокровного волшебника, одновременно теша самолюбие их класса в целом. С другой стороны, он был порождением тьмы. И в этой своей ипостаси он стал сосредоточением страхов своего народа за себя и своих детей. Для большинства слизеринцев младше пятидесяти он выступал в образе авторитетного, властного, но в то же время заботливого отца. Для многих людей его возраста и старше он был подлым предателем, которому удалось заслужить их скупое уважение, раз за разом ускользая от поцелуя дементора. Его не любили, но им восхищались, его боялись и всегда оценивали по достоинству. Сегодня все чистокровные волшебники Британских островов собрались в Дан Сидхе, чтобы послушать его выступление. Он точно знал, что сказать им: абсолютно голую правду, без всяких прикрас. Худшее, что они могли сделать — это забаллотировать его. Вряд ли это было бы для него непривычным опытом. Это все просто детские шалости по сравнению с тем, во что он играл с Темным Лордом. Он окинул взглядом большую комнату с едва заметной, прямо-таки микроскопической небрежностью. Они действительно ВСЕ были там. Люпины, выжившие Прюэтты, огромное стадо Уизли (несмотря на то, что они обычно не вмешивались в дела своих чистокровных собратьев), Забини, Флинты, Вуды, Нотты, даже единственный оставшийся в живых Паркинсон. Все чистокровные волшебники Англии, в общей сложности их было чуть менее трехсот. Их доля в волшебном мире составляла менее одного процента, но, по их собственному мнению, только они заслуживали называться громким званием «волшебник». И, между прочим, среди присутствующих оказалось гораздо больше его учеников, чем он предполагал. Он расслабленно прислонился к древнему камню, где его предки созывали своих сородичей на совет, и прочистил горло. Было приятно слышать, как тишина свинцовым грузом повисла в комнате. Кажется, это будет довольно интересным времяпрепровождением, совершенно в духе Северуса Снейпа. – Собратья, – произнес он, и его голос разнесся по просторному каменному залу, не нуждаясь ни в каком усилении с помощью Соноруса. – Я пришел к вам как равный, чтобы донести до вас то, на что ни у кого другого не хватает ума и мужества, чтобы наконец сказать вам: вы - ленивый, самодовольный и недальновидный народ,– он сделал паузу и позволил им выразить их праведный ропот. – Я признаю, что у вас есть недостатки, но вы мои единомышленники; вы также обладаете уникальным чутьем защиты собственных интересов. И именно исходя из этого я обращаюсь к вам. Мне не нужно ваше тщеславие. Я взываю к вашему прагматизму. Поддержите меня, и я стану министром магии. В этот момент многие из вас, без сомнения, задают себе вопрос: "Зачем нам нужен Снейп, когда уже прикормлен Фадж, и за него заплачено сполна?" – здесь он сделал короткую паузу, чтобы дать возможность проявиться неловким покашливаниям и поерзываниям, которые неизбежно повлекло за собой это резкое заявление. – Причин две. Во-первых, и это самое очевидное, Фадж — идиот, и сейчас мы достигли такого этапа в истории развития нашего народа, когда самодовольный дятел на таком высоком посту может привести к катастрофе для всех нас, – он остановился на мгновение, чтобы позволить этой мысли проникнуть в их туго соображающие головы, а затем приступил к объяснению следующей, более сложной концепции. Это не сильно отличалось от того, как если бы они сидели в классе, полном третьекурсников. – Во-вторых, волшебник, чья лояльность была куплена один раз, может продать ее и во второй. А в моей преданности вы можете быть уверены по самой простой, отчетливой — не говоря уже о том, что наименее затратной — причине: ваши интересы полностью совпадают с моими собственными. Северус наблюдал, как постепенно на лицах присутствующих отражалось понимание. Он перешел к серьезному занятию — убеждению. _______________________________________ Две недели спустя староста Хогвартса закончил раскладывать свои наряды на всех доступных поверхностях в общей гостиной Слизерина. Наблюдая за этим, Рубрик Флинт почесал нос. Сэти начал рано, даже для Сэти. – Я не понимаю, почему ты всегда делаешь это здесь, Сэт, – заметил он. – Свет в моей комнате какой-то неправильный, – ответил Сэти, пытаясь отмахнуться от него. У него был такой вид, словно у него болел зуб, когда он приложил переливающийся фиолетовый жилет к серебристой рубашке. – Зачем такие сложности? Ты ведь не сможешь никого пригласить на свидание в этом году, – сказал Рубрик, оглядываясь в поисках места, где бы присесть. Сэти резко повернулся к нему лицом, и на его лбу появились морщины, как у мопса матери Руби. – К твоему сведению, моя жена прибудет из Снейп-Холла, – сказал он так, как будто был первым волшебником в истории, у которого была жена. Как будто жены не были обычным явлением. Черт возьми, даже у отца Руби была жена, такая уж, какая есть. – Ну, я и говорю, что за кипиш ты устроил? Тебе ведь не нужно производить на нее впечатление, – сказал Рубрик, беря в руки мантию изумрудного цвета, чтобы освободить себе место на стуле. – Дай-ка сюда, жучья башка. Разве ты не понимаешь, что, даже если ты уже произвел на девушку впечатление, его нужно поддерживать, – сказал Сэти, приложив мантию к серебристой рубашке и фиолетовому жилету, а потом сменил ее на другую, которая, на взгляд Рубрика, выглядела точно так же. Рубрик покачал головой, мысленно добавляя еще один пункт к длинному списку забавных идей Сэта. – Значит, она приедет экспрессом? – спросил голос у него за спиной. Это был Финн Калхейн, лучший шестикурсник, и, по мнению Руби, наиболее вероятный претендент на звание негласного принца Слизерина после выпуска Сэти. – Мммм? – промычал Сэти, раскладывая в ряд на спинке дивана огромную охапку галстуков и смотря на них так, словно они были преступниками на допросе. – Нет, она прилетит на моем новом "Ягуаре". Сегодня суббота, поэтому я попросил ее приехать в полдень. – Ягууу…что? Это что-то... типа льва? А это... не опасно? У моей бабушки оцелот, и однажды он укусил... – промямлил Пемблтон, один из двух прихвостней Калхейна, следующих за ним тенью повсюду. Сэти смерил Пемблтона взглядом, достойным своего отца. – Вы только посмотрите, кто изводит меня глупыми вопросами! Чтобы ты знал, Пем, "Ягуар", о котором идет речь, — это летающий автомобиль, который я получил в подарок на Йоль. – Я думал, на Йоль ты получил ведьму, – взволнованно сказала Пем. – Ведьма – это от родителей, болван. А машину мне подарила прапрабабушка, – ухмыльнулся Сети. – Клянусь Мерлином, Снейп, тебе всегда доставались шикарные подарки, – сказал Мейбун, второй прихвостень Калхейна. – Спасибо моей богатой семье, – ответил Сэти, почти не слушая их болтовню, и сократив выбор галстуков до двух: золотого и нежно-голубого с отливами. – Уже пол-одиннадцатого. Ты собираешься уже наконец переодеться из своей пижамы? – спросил Рубрик. – Черт возьми! Почему ты мне раньше не сказал, Руби? Я же еще не выбрал, что надеть, – сказал Сэти с безумным видом. – А чем же ты занимался все утро? – удивился Рубрик. – Это на вечер, а не на день, – нахмурился Сэти. – Черт! Си будет здесь через полтора часа. Черт, черт, черт! __________________________________________ Утро плавно переходило в полдень, и тучи грозили добавить еще больше снега к и без того устрашающим своей величиной сугробам, а Фалес и Нефер Снейп засиделись на ступеньках хижины лесника. Каникулы едва начались, а Хагрид уже избавился от мадам Максим – ну или, по крайней мере, Нефер предпочитала интерпретировать факты именно так. – Это какой-то чертов заговор, – раздраженно сказала она. – Гребаный заговор с целью продать бесполезную дрянь и привлечь клиентов в заведение мадам Паддифут. Это место следует сровнять с землей. Это просто мерзость и полная безвкусица! – Я знаю, знаю. Ты бы никогда не пошла туда на свидание с парнем, – устало сказал Фалес. Он слышал эту пластинку в различных вариациях с тех самых пор, как в их жизнь впервые ворвался дух романтики. Фалес не совсем понимал, почему его сестра всегда так трепетно относилась к романтическим отношениям. Его собственные чувства по этому поводу были крайне сумбурными и противоречивыми. Он не был в восторге ни от одной из знакомых ему девушек, и мысль о повторении фиаско, которое он потерпел на первом курсе, всегда портила ему настроение. Он также не одобрял путь, по которому пошел Сэти – ему не хотелось, чтобы его сосватали с какой-нибудь незнакомой ведьмой, хотя Сэти, кажется, не жаловался. Перспектива провести оставшуюся жизнь в одиночку казалась ему гораздо более вероятной и нормальной, в отличии от Нефер, но он не волновался. Он верил, что сможет найти свое место в мире. Он полагал, что в этом и заключалась большая разница между ним и его сестрой. Он доверял себе. Кажется, все дело было в том, что мама и папа, и особенно папа, слишком ее опекали, и поэтому теперь реальные проблемы приводили Нефер в полное недоумение, и ей приходилось биться в поисках их разумного решения. Как будто ее внутренний гироскоп никогда не был настроен должным образом, и она была вынуждена пользоваться пером и пергаментом, чтобы понять, что она находится вверх ногами. Это вполне логично, подумал он; невозможно понять, что правильно, если не знаешь, что неправильно. Это все равно что пытаться узнать черное без белого. Трудно добиться успеха, если никто и никогда не позволял тебе потерпеть неудачу. – Это глупый, идиотский праздник, – сказала она, зачерпывая комок снега обветренной рукой. – Сколько человек пригласили тебя на танец в этом году? – спросил Фалес, наблюдая, как его сестра со свистом запускает снежок в лес. Она великолепно владела левой рукой. Вероятно, это было результатом того, что она провела столько времени с битой в руке, отбиваясь от бладжеров. – Много, – сказала она, жуя выбившуюся прядь волос. – И ты, как обычно, послала их всех подальше, – сказал он. Это был не вопрос. – Если кратко и по сути – то да, – сказала она. – Если дать им всем от ворот поворот, тебе не на что будет жаловаться, верно? – сказал Фалес, вытягивая перед собой свои длинные ноги. Она была похожа на рыбу, которая настолько привыкла к воде, что даже не замечала, что она мокрая. – Одиннадцать человек пригласили меня на свидание, но знает ли кто-нибудь из них хоть что-то обо мне? Знают ли они, что от перемещений через камин меня тошнит, и что я не выношу вида сельдерея? Да и хотят ли они знать? – спросила она, запуская еще один снежок. – А ты пробовала дать им шанс? – спросил Фалес. Нефер кивнула. – Они только и делают, что пялятся, выпучив глаза. Просто отвратительно. – Даже парни из команды по квиддичу? – спросил он. – Эти даже не разговаривают со мной во время тренировки, – сказала она со вздохом. – Я бы очень хотела, чтобы ты был в команде. – Не моя вина, что вы с папой — единственные члены нашей семьи, которые летают не как пьяные шмели, – сказал Фалес. – Вы вполне бы могли бы научиться нормально летать, если бы только захотели. Главное — не сдаваться лишь потому, что требуется приложить некоторые усилия. Это вопрос терпения и упорства, у меня тоже не сразу получилось, – серьезно сказала она. – Спасибо, Северус Снейп, – сказал Фалес, ухмыляясь и хлопая в ладоши. Нефер ухмыльнулась в ответ, приподняв бровь и поклонившись по пояс. – И почему ты мой брат, Фалес-Северус-далее-слишком- много-длинных-латинских-имен-Снейп? – с сожалением спросила она, снова вздохнув. – Потому что у нас одни и те же родители? – ответил он, несколько сбитый с толку. Она повернулась к нему, приподняв бровь и набрав в кулак снега. – Жизнь была бы проще, если бы это было не так. О, вот что она имела в виду. Он прочистил горло и свистнул жирным воробьям, которых они с Хагридом всю зиму потчевали салом. – Твоя или моя? – спросил он сестру. – Чья жизнь была бы проще? – Я умру девственницей. Знаешь, маме было четырнадцать, когда она... – угрюмо начала Нефер. – Замолчи! – сказал Фалес, зажимая уши руками. – Не будь таким ребенком, Хафф, – крикнула она. По какой-то причине это прозвище беспокоило его, только если оно исходило от нее. Он не знал, что обидело его больше: то, что оно само по себе было так пренебрежительно по отношению к самому большому факультету в школе, или ее допущение, что он не настоящий гриффиндорец. Он опустил руки и сидел не двигаясь, пока самый жирный и прожорливый воробей не уселся ему на колено. – Я случайно услышала, как Граббли-Дерг сказала, что тетя Минни сказала Спраут... – начала Нефер. – Профессор, – поправил он ее. – Что, прости? – Профессор Граббли-Дерг, профессор Спраут, профессор Мин... гм, Макгонагалл, – сказал он, прекрасно понимая, что, если сейчас Нефер говорит как их отец, то он – как точная копия Гермионы Ужасной, но ничего не мог с собой поделать. – ПРОФЕССОР Граббли-Дерг сказала, что тетя Минни сказала ПРОФЕССОРУ Спраут, что мама сказала... – теряя терпение повторила Нефер. – Не понял, кто, кому и что сказал? – он больше обращал внимание на воробья, который порхал, пытаясь усесться у него на макушке. – Короче, папа, наш папа, обесчестил нашу маму в Запретном лесу, когда она училась на четвертом курсе, – сказала она. – Неф, – взмолился он. И зачем она это начала? – Ну сам подумай. Северус Снейп, профессор, увел четырнадцатилетнюю студентку, находящуюся на его попечении, в лес и там добился своего, – сказала Нефер с безумным ликованием, которое было вызвано тем, что она поделилась с ним такой непристойной информацией. Честно говоря, он не мог себе представить, чтобы кто-то "добился своего" в отношениях с его мамой. Гораздо более вероятно, что все было наоборот. – Если задуматься, то, по сравнению с этим, женитьба древних волшебников на своих сестрах была не такой уж плохой идеей, – продолжила Нефер. – Я не думаю, что он это сделал. Папа сказал мне, что до свадьбы он и пальцем ее не тронул, – настаивал Фалес. – Да ладно тебе! Мы же говорим о папе, а не о Дамблдоре. Ты же знаешь, что папа соврет, не задумываясь, если решит, что это будет на пользу, – с отвращением сказала она. Фалес не сказал ни слова по этому поводу; вместо этого он сосредоточился на попытке рассмотреть воробья у себя на голове. Что касается его, то он считал, что Нефер поменяла местами их отца и директора. Он не понимал, почему она всегда была так строга к отцу. Потому ли, что он так ей потакал? Или потому, что его неприкрытые двойные стандарты явно были направлены на то, чтобы сделать Нефер неспособной на неудачу? – Я верю ему, – сказал Фалес без каких-либо объяснений, хотя у него их было несколько. – Более того, мы – не наши предки. Мы не требуем подношений от маглов и не совершаем инцестов. – Ты смотрел на Стену? – спросила она, имея в виду огромную генеалогическую диаграмму семейства Снейпов с множеством петель. – Иногда очень даже наоборот, Хафф. На это у Фалеса не нашлось ответа, поэтому он промолчал. Вместо того чтобы запустить очередным снежком в деревья, Нефер аккуратно положила его рядом с носком своего ботинка. – Я тебе нравлюсь, Хафф? – спросила она, набирая еще одну горсть снега. – Ты моя лучшая подруга, и ты это знаешь, – ответил Фалес, заметив, что кончики ее пальцев начинают синеть от холода. – Ну, а ты вообще-то мой единственный друг, – бесстрастно произнесла она, быстро добавляя еще один белый шар к своей маленькой кучке. Она была явно несправедлива. Он не виноват, что после ухода отца из школы стал больше нравиться другим студентам. Он не собирался извиняться за наличие горстки друзей, которые не входили в число его братьев и сестер. Он понимал чувства своей сестры, но она не могла требовать, чтобы он отказался от своих друзей лишь потому, что у нее их не было. – А как насчет Сэти и Птолемея? – спросил он. – А еще Хагрид, Гарри и директор? Ты многим нравишься. – Это не одно и то же, – нахмурилась она. – Ты понимаешь, что никто бы не узнал? – Мы бы знали, – сказал он, и поджаренный хлеб с копченой рыбой, которые он ел на завтрак, с трудом перевернулись у него в животе. – После школы мы оба хотим пойти в Аврорат. Мы могли бы снять небольшую квартиру, только для нас двоих. Я бы разрешила тебе завести всех домашних животных, каких ты захочешь. Это было бы все равно что пожениться, просто без подарков, – спокойно сказала она, как будто давно все это спланировала. – Мама бы сразу все поняла, – сказал Фалес. Руки Нефер начали дрожать от сильного холода. Не раздумывая, он потянулся и взял их в свои, изо всех сил стараясь согреть их своим горячим дыханием. Его сестра посмотрела на него снизу вверх, ее глаза и губы приоткрылись, как будто в ожидании, что он вот-вот ее поцелует. – Я не буду этого делать, Неф. Это неправильно. – Ты любишь меня так же, как Сэт и Птах, не так ли? – укоризненно спросила она. – Я не знаю. Я не знаю, как Сэти и Птолемей любят тебя, Нефер, – со вздохом сказал Фалес. – Почему ты не хочешь называть меня Джейн? – спросила Нефер, вырывая свои руки из его. – Потому что тебя зовут Нефер, – просто ответил он. Она потерла руки друг об друга, как будто только сейчас осознала, что они были на грани обморожения. – Знаешь, почему я уверен, что они не делали этого в Запретном лесу, когда мама училась в школе? – спросил он, кивая в сторону деревьев перед ними. – Просвети меня, братишка, – сардонически ответила Нефер. – Потому что, – сказал он, – потому что папа такой же, как ты, Неф. Когда он волнуется или злится, то позволяет себе воображать все, что угодно, потом его заносит, и может случиться все, что угодно. Но мама не такая. Как только он попытался бы что-то такое предпринять, она бы сказала: «Северус, я учусь на четвертом курсе, а ты мой профессор. Сейчас секс между нами — ужасная идея. Если твои чувства ко мне искренни, они сохранятся до тех пор, пока я не закончу школу». Нефер сильно наморщила лоб. – Пожалуй, ты прав, именно так бы она и сказала. Атмосфера между ними разрядилась, и они оба несколько минут наслаждались щебетанием птиц. – Возьми мои перчатки. Когда ты перестанешь терять свои? – сказал он, протягивая ей пару перчаток. – Я их не теряю. Их тайком забирает Джон Уилкис, – сказала она. – Для дрочки? – в ужасе спросил он. – Но они же шерстяные. А может, Уилкис строил святилище, чтобы поклоняться ей. Ни один из вариантов не устраивал Фалеса. Нефер пожала плечами. Он подумал, что она привыкла к подобным вещам. – Было бы чудесно, если бы мы были вместе, вдвоем, – сказала она. Фалес кивнул, наблюдая, как она чарами уменьшает его перчатки, которые были слишком велики для ее рук. – Это было бы великолепно, пока не превратилось бы в настоящий кошмар, – ответил он. – Кошмар? Ты думаешь? – спросила она, глядя на него снизу вверх. – Ты никогда не была бы по-настоящему счастлива. Я думаю, что все окончилось бы убийством или самоубийством, или и тем, и другим сразу, – сказал он. – Не хочешь объяснить? – спросила она, выгибая бровь и как две капли воды походя на отца в этот момент. – Потому что, – начал размышлять вслух он, – потому что, я думаю... я думаю, что любовь в романтическом смысле — это когда ты выходишь за пределы самого себя и учишься расти над собой, учишься быть кем-то бОльшим, чем ты был вначале. Больше, чем ты есть без другого человека. Как мы смогли бы выйти за пределы себя вместе? Мы – просто разные ответы на один вопрос, разные названия одного и того же явления. Волчий корень и борец синий, вот кто мы с тобой, а и то, и другое – все равно аконит. – Я жалкая, – вздохнула Нефер. – Нет, ни капельки. Ты просто боишься, – честно ответил он. – А почему же ты не боишься? – спросила она. Фалес пожал плечами. Хотел бы он знать. Некоторое время они оба смотрели на деревья, прежде чем Фалес смог заставить себя заговорить. – Можешь одолжить мне несколько галлеонов? –спросил он. – Сколько это — несколько? – скептически спросила она. – Пятнадцать? Двадцать? – ответил он, с жадностью и надеждой растянув губы в улыбке. – Я дам тебе десять. На что уходят твои карманные деньги, Хафф? – спросила она в точности как мама. Это было приятно. – Если бы я только знал, в мире было бы на одну тайну меньше, – ответил он, одарив ее своей лучшей огорченной, беспомощной, растерянной улыбкой. На самом деле она не хотела это знать; ей просто хотелось за что-нибудь его упрекнуть. Она просто хотела найти способ позаботиться о нем. Он улыбнулся еще шире, наблюдая, как она достает из-под мантии свой старый кожаный мешочек для денег и начинает отсчитывать золото. _____________________________________________ По опыту мадам Жанетт, больше всего на свете шлюхи боялись в клиентах трех вещей. Сюда, в порядке убывания, относились плохая гигиена, грубость и, наконец, насилие. Вот почему она смотрела в окно "Алой ленты" с улыбкой. Волшебник, размашисто шагавший по тротуару Хогсмида, был кроток, как ягненок, вежлив и почти безупречен с медицинской точки зрения, хотя и выглядел немного забавно. Он низко поклонился, как только увидел мадам Жанетт. Кто-то хорошо воспитал этого мальчика, и она была совершенно уверена, что это был не его старик. Она без особой нежности вспоминала профессора Снейпа во времена тех дней, когда сама была обычной шлюхой. Он недалеко ушел от всех грехов из списка мадам Жанетт. Он был груб в том бездушном и бездумном проявлении, которое никогда не переходило черту настоящей жестокости, бесцеремонным и деловым, но не подчеркнуто невежливым. Но самое ужасное, что от него часто несло самыми отвратительными зельями. Она могла припомнить лишь один или два аргумента в его пользу. Обычно подобный ему грубоватый типаж клиентов предпочитал, чтобы их постель согревали молоденькие и хорошенькие девочки, видимо, таким образом пытаясь как бы компенсировать свое собственное несовершенство. Но только не профессор Снейп. Нет, он неизменно выбирал Жанетт или кого-нибудь постарше, из проституток более крепкого телосложения. Мадам видела, что волшебники проявляли больше сентиментальности при выборе тягловой лошади, чем Снейп при выборе шлюхи. Любой, кто недооценивал эффект от Темного зачатия, лихо менял свое мнение, проведя час под профессором Снейпом. Тем не менее, Жанетт усвоила первое правило шлюхи, иначе она никогда не стала бы МАДАМ Жанетт: не дергайся, бизнес есть бизнес. Она была его любимицей, если только предположить, что у такого волшебника могла быть любимица. В тот день, много лет назад, для девочек из «Алой ленты» стало настоящей комедией, когда в парадную дверь настойчиво постучала ведьма-подросток и представилась как леди Снейп, которая пришла закрыть счет своего мужа. Кто бы мог подумать, что этот холодный неуклюжий ублюдок женат на такой хорошенькой малышке? Нет, сын был совсем не похож на отца. Мадам Жанетт наблюдала, как юный Снейп метался между Пандорой и Берил. Пандора была светловолосой и жизнерадостной, с большими привлекательными сиськами и круглой пухлой задницей. Ранее он заплатил за несколько дней с ней, прежде чем вернуться туда, где ему полагалось быть. Берил была более известна как «Черная смерть» из-за своего отвратительного характера и мрачной внешности. Как и любая проститутка в Хогсмиде, они обе родились в «Алой ленте» и являлись шлюхами в нескольких поколениях. Если уж на то пошло, у шлюх был почти такой же выбор, как и у домовых эльфов. Двадцать два года назад Берилл появилась на свет от самой Жанетт, которая, в свою очередь, появилась на свет там же и которой на роду было написано всю жизнь раздвигать ноги. Черная Берилл. Что касается отцов, о них можно было только строить догадки; у ребенка шлюхи либо не было отца, либо была сразу сотня. Когда юный Снейп в конце концов предпочел Берил Доре, мадам Жанетт приняла его галлеоны без комментариев. Бордель – не место для возражений. Кроме того, подобное случалось уже не в первый раз.