ORAGE

Комната на втором этаже. Зашторенные окна. Сумрак, рассеянный уличным фонарем, не заглядывал в окно, оставаясь на улице. Во тьме спальни на измятых простынях два соединенных тела. Мужчина, что с силой вколачивал нижнего в постель, любовно сдавливал шею неспособного ему помешать парня. Зафиксированные наручниками руки разведены в стороны, и все, что остается Иву, это сжимать кулаки, когда давление становится невыносимым. Он не лежал на кровати целиком: верхняя часть тела приподнята таким образом, чтобы провиснуть на цепях от наручников, лишь бедрами и вставшим членом вжимаясь в матрас. Исполосованная до крови спина горит огнем, расщепляя душевную боль на составляющие. Плети сегодня пели свою песнь для него. Так же, как и четыре дня назад. Он молил Рене еще и еще, стремясь забить сердечную боль физической, пока доминант не решил, что достаточно, даже если сам Ив стремится захлебнуться болью. На сегодня достаточно, эти эмоции не выбить и не вытравить за один раз, как бы его мальчик этого ни хотел. Он знал, что Ив сейчас плачет, закусывает губы, чтоб не кричать, но слезы все равно льются — даже не из глаз, из глубины души. Рене, как его доминант, знал, что будет именно так. Так и никак иначе. В отличие от Ива он знал, поэтому и позволил случившемуся произойти. Сокольски терпеть не мог эту его ублюдскую особенность оказываться правым. Но именно по этой причине доминант впустил в свой дом ту женщину. На время. Время, оно такое… Как синусоида, есть взлеты и падения. Период полета прошел, и теперь его мальчика больно ударило о грешную землю, стоило бумажным крыльям сложиться. Путь бумажного самолетика недолог. Недолог, но бесспорно, красив. Его влюбленность, возможно даже любовь, в эту женщину продлилась три года. Терпение Рене продлилось столько же, но он определенно стал мудрее, а цепь, которой он сейчас, подобно пауку, сковывал Ива, становилась прочнее. Больше его мальчик не сделает глупостей, не сможет. Было даже любопытно делить парня на двоих, наблюдать, как он гнется, гнется и не ломается, лавируя между двумя господами, угождая и захлебываясь неиспытанным ранее удовольствием. Ив был счастлив. И Рене позволил этим отношениям быть. Пусть и неохотно, через силу, но быть. Они не любили друг друга, отдавали дань уважения уму, мастерству, хорошему вкусу… Не смогли стать даже друзьями, их миры оказались биполярны, но они принимали друг друга. Ради Ива. Мог ли он надавить на парня, как его Верхний? Мог. Выбить дурь из головы, обрубив все каналы связи? Мог. Но решил, что урок должен быть усвоен. Еще один горький урок. Еще одно разочарование, зарубка на хрупкой хрустальной душе. Еще одна трещина, которую мужчина собственноручно стянет шелковыми нитками, возвращая себе единоличный контроль и право собственности. Ради этого он готов был ждать. Сокольски нельзя пережимать, нужно всегда рассчитывать силу, давая ему немного свободы, пусть и мнимой, но Иву необходимо ощущение разведенных в стороны рук хотя бы периодически. Именно поэтому, по истечении стольких лет, цепь Сокольски все так же прочна. Она ковалась и перековывалась в жерлах их сессий, споров, страстных ночей, отливалась из разных металлов и сплавов, пока Рене наконец не подобрал верный.

*** Все случилось внезапно. Еще утром Ив мастурбировал при ней, для нее, стоя перед хозяевами на коленях, голый, разгоряченный, стонущий. А потом она исчезла. Ив вернулся с работы, он чертовски устал в госпитале и отчаянно хотел секса и спать, но дом его встретил странной тишиной и запустением. Когда стрелки часов перевалили за восемь вечера, а телефон по-прежнему не отвечал, Ив занервничал. Рене наблюдал за шатающимся маятником по дому Нижним и отмечал сгущающиеся над его головой тучи, он видел, как трещит маска спокойствия на лице, как нервно подрагивают сжимающие телефон руки. Он видел… Молча наблюдал за дергающимся от неведения Ивом, понимая, что эта женщина не придет. Ив звонил. Много раз. Десятки, сотни. Автоответчик. Он надиктовывал сообщения за сообщениями, все больше скатываясь в панику, срываясь на крик. Он слал письма во все каналы связи, что только были установлены между ними. И всюду его ждала тишина. Интернет-сегмент молчал, пугая его до дрожи недоставленными сообщениями, оборванными звонками. Она исчезла. Не осталось ни голоса, ни слов. Исчезло все, растаяло снегом во время апрельской оттепели. Он дрожал всю ночь, мучаясь от мигрени, отворачиваясь от гризли, зажимаясь и прячась в скорлупу, из который его достали, тщательно собирая ее из кусочков. Получалось отвратно. «Лисенок» эхом, ее голосом в голове, и он начинал задыхаться, до колик боясь этого больше не услышать. В душе разливалась чернильным пятном тьма, разъедая внутренности, образовывая глубокий зев из едкой тоски. Единственной константой при изменившихся переменных осталась рука Рене поперек его талии, притягивающая к себе. Он так и не сомкнул глаза, то ли из-за мигрени, то ли из-за сдавившей грудь печали. Вечером следующего дня, доведенный до ручки острой болью в правом виске и переживаниями, он упал перед своим мужчиной на колени, поднимая полные отчаяния глаза. Из ослабевших рук вывалилась записка, у Ива тряслась губа. — Она меня бросила, Рене, — надрывно. — Бросила… Парень согнулся пополам, перехватывая себя поперек живота. Он ничего не ел сегодня, его тошнило от волнения, от того количества таблеток, что он принял, дабы не сдохнуть прямо на работе, рядом с пациентами. Рене почувствовал, как грудную мышцу легонько сжало томительным превосходством, но такое неуместное сейчас ликование норовило показать свое уродливое лицо. Мужчина облизал взглядом расстроенного парня. «Ну вот и все. Занавес». — Как надо приветствовать хозяина? — тихо прозвучало в накаленной переживаниями комнате. Ив вскинулся, темечко прошило ледяной иглой, сталь в голосе не терпела неподчинения. Он придвинулся, уткнулся лицом в пах мужчины, широким мазком проводя языком по ширинке. Прислонился щекой к плотно натянутым брюкам, накрыл ладонями ягодицы гризли, вздохнул, чувствуя как перехватывает дыхание, как ему все тяжелее наполнить воздухом легкие. Он цеплялся за Рене так, словно висел на краю обрыва, боясь сорваться. Горло давила горечь. Мужчины не плачут. Нет, не плачут, но Ив был на грани, взвинченный и переполненный, как грааль простого плотника, безликая чаша среди щедрых даров. Еще немного и скверна польется из него, окропляя землю стонущей болью. Рене стоял и смотрел на него сверху вниз, понимая, насколько саб сейчас слаб перед ним, обнажен. Сломать не составит труда… Скрытый трепет. Что-то темное переливами заиграло на дне зеленых глаз — трясина. Тина, что поднималась оттуда изголодавшимся зверем, набрасывалась на Ива, стреноживая, залепляя печальные глаза и заполняя собой молчаливо кричащий рот. Большая ладонь легла на голову парня, зарылась в рыжие волосы. Так некстати вспомнилось ее «лисенок», что мужчине потребовалось сделать над собой усилие, дабы не сжать волосы супруга в кулак. «Лисенок». Рене вытянул губы в прямую линию. Он не слепой, видит, как стонет Ив, как растерянно ходит по дому, проверяя умолкший телефон. Его мальчик провалился в прошлое, вновь глядя на него взглядом тринадцатилетнего ребенка. Губы Рене дрогнули в странной улыбке. В этот раз он рядом и ОН его поводырь. Неизменный, как Солнце на синем небосводе. — Кто твое солнце, Ив? — мужчина провел рукой по волосам. — Ты, — взгляд снизу вверх полный тоски. — Солнце перманентно, Парад планет на время, — ладонь скользнула по скуле к подбородку. — Слышишь, Ив, на время, — вкрадчиво, проводя пальцем по нижней губе. — Раздевайся, — приказ. Сокольски встал, потянул с себя футболку, затем спустил штаны вместе с трусами. Взгляд Рене скользнул по фигуре молодого мужчины, а затем застыл на лежащем на полу небольшом листке. Он, как хищник, стал медленно обходить парня, задевая его тело ладонями. Гризли наступил на небольшой прямоугольный листок и, наклонившись к уху любовника, прошептал: — Как ты себя чувствуешь? Ив наклонил голову чуть вправо и вниз. — Она меня бросила. Как я могу себя чувствовать? Как кусок дерьма, — на мгновение прикрытые глаза, словно он стремился взять себя в руки. Но внутри бушевала буря, и это отчетливо было видно в его взгляде. «Штормовые глазки», так говорила эта женщина. «Штормовые». — Может она вернется? — Она меня бросила! — закричал Ив, сжимая кулаки. — Телефонный номер вышвыривает меня на автоответчик! Сообщения не доходят! Интернет молчит! Тотальное игнорирование! Я кричу ей в трубку, молю ее, шлю ей сообщения, а она их даже не получает… — он горестно сложил бровки домиком, — даже не получает… Какая ирония… Сокольски вымученно улыбнулся. Шторм начался на закате… — В кровать. Плеть выбери сам, — четко. Ив опустил взгляд. Она же его доминант, разве нет? Она в него вросла прутьями лозы, притянула его к себе, опутав ветвями… Она не могла с ним так поступить. Непонимание, тревога, страх. Сокольски огляделся. Их с Рене спальня. Не так давно в ней они были втроем. Ив всегда мерз, гризли с одной стороны от него практически никогда не укрывался, а Анна с другой стороны была очень теплой. Она его грела, заворачивая любовно в одеялко, наблюдала за тем, как он утомленный спит. Неспокойно, периодически просыпаясь. Тогда она его баюкала, целовала его глаза, и он засыпал. Она его стерегла, как и Рене, что ревностно наблюдал за ее действиями, не желая делиться до конца. Рене и Анна были действительно разными, как небо и земля, их нельзя было притянуть друг к другу, но этих двоих связал между собой горизонт. Тонкая линия совмещающая несоединимое. Он сглотнул. Воспоминания оцарапывали, свежие раны кровоточили, нервное напряжение стремительно взлетало до отметки максимум. Сокольски всегда ставил многоточие в этих отношениях, даже не допуская возможность, что эта женщина исчезнет. Святая простота… Ив прикрыл лицо ладонью, сжал пальцами переносицу. — Я жалок, — горько изогнутые губы. — Прости меня, прости… — он толком не знал, за что извиняется, но готов был просить у нее прощения столько раз, сколько бы она приказала, лишь бы она его услышала. Увы… Он не верил до последнего, а потом нашел в почтовом ящике открытку. И мир на мгновение померк, оглох. В душе всколыхнулась злость, обида, отрицание и… снова злость. Она ему обещала… Обещала… И тем не менее, ушла… Стоило Сокольски подняться по лестнице, как Рене сдвинул ногу с листка и поднял записку. Небольшая открытка. Единственная строчка аккуратным почерком «Знай, в мире есть человек, который тебя очень любит». Рене перевернул листок: пейзаж банфф в Альберте и бобер. Ничего особенного. Глаза еще раз проследили за буквами. «Твоя А.» Хмыкнув, он сжал в руке открытку сминая и сунул в карман брюк. — Вы так отчаянно влезали в нашу жизнь. Вы стали его личной Мизери, — тихо, в пустоту, к отсутствующему адресату. Он задумчиво глядел на люстру — простая лампочка в черной клетке. И эта простота делала ее невероятно привлекательной. «Действительно, ирония», — небрежная улыбка. — И ушли. Ему не нужно это знание, увы, Анна. Мужчина поднялся на второй этаж. Плеть на кровати. Ив встретил его покорным взглядом, сразу отворачиваясь лицом к стене, укладывая руки перед собой на холодную поверхность. Рене откинул рубашку в сторону, джинсы снимать не стал и поднял выбранный его супругом девайс. Ив не очень любил именно эту плеть: злая, колючая, с узелками на концах тонких кожаных хвостов. Мужчине был понятен этот выбор сегодня. Он себя наказывает, закоротившее сознание умоляет отпустить его в полет, в свободное падение оперения сорок, когда ему можно будет и кричать и плакать, когда маски будут сорваны. Он ударил без предупреждения. Ив вскрикнул, дернулся. — Скажешь, когда хватит. Рене нужно увидеть глубину впадины, что образовалась в штормовом море под движением тектонических плит. Он нанес с десяток ударов, а Ив все просил «сильнее», запинаясь на каждом слове. Кожа на спине покраснела, на ней выступили красными буграми линии плети, ссадины. Сокольски дернулся, застонав сквозь зубы. — Сильнее, Рене, — рычание. Плеть хлестнула по плечам, он прильнул грудью к стене, — Ах! Ммн! — спина пылала, кровь в венах кипела, член стоял, истекая смазкой, а в голове наконец рассеивался туман. Боль очень сговорчива, особенно физическая, она камнями забивает душевную, вытирает ее с доски сознания, как и слезы с лица своими грубыми мозолистыми пальцами. — Е-еще, — подтолкнул он гризли к действию, стоило тому замешкаться, залюбоваться. Рене занес руку и нанес подряд пять сильных ударов, буквально вбивая парня в стену. — Ааааннннн! Ив задергался, задрожал, наконец на спине проявилась кровь из рассеченных ран. Мужчина подошел к парню, повернул немного лицо к себе и поцеловал. Из глаз Сокольски текли слезы. Рене коснулся губами уголка глаза, обращенного к себе, присваивая соленую каплю. Горячая спина приятно обжигала грудь Рене, он накрыл одной рукой ладонь нижнего, зафиксировав, второй огладил бок, спустился к стоящему солдатиком члену и сжал его. Ив подался навстречу ласкающей ладони, кончить хотелось до ломоты в костях. — Рене… Рене, п-пожалуйста… — Ум? — поцелуй в шею. — Вставь мне, — выдох. — Проси как следует, мой мальчик, — укус за плечо. — Хозяин, пожалуйста! Ах! Пальцы мужчины протолкнулись между ягодиц, надавили на внутреннюю стенку, стремясь отыскать простату. Ив дернулся, тело затрепетало, он задышал чаще, постанывая, опираясь лбом о стену, не смея убрать руки с твердой поверхности. Рене переместил вторую руку на член, надрачивая. Сокольски согнулся, закусил губу, уперся лбом в холодную стену. Доминант стремительно доводил его руками до разрядки. — Ах! Аннхх! Ммм! Сейчас Ив мог только стонать в его руках, упуская из вида тянущую боль в груди. Его ноги тряслись, ладони сжались в кулаки, он прогнулся, уже не касаясь грудью стены, но практически сполз на локтях на пол, согнувшись пополам. — Хозяин!.. — Давай, Ив, — шепот на ухо. Мужчина точно знал, что Сокольски ходит по краю уже какое-то время, осталось лишь разрубить этот узел. — Я не могу!.. Не могу… Ай! Гризли выдернул пальцы из задницы любовника, сжал в кулаке пенис стонущего непрерывно Ива, болты на джинсах легко поддались, и мужчина уверенно направил свой стояк в подготовленный анус. Толчок, Сокольски захрипел, захлебнувшись вскриком, и кончил, забрызгивая семенем стену. — Хороший мальчик, молодец, — Рене замер лишь на минуту, поцелуй между лопаток, отпуская рассудок Ива в свободное падение, позволяя последней капле удовольствия упасть на иссохшую землю. А затем начал неистово вколачиваться в опустившегося на колени парня. Соленый пот щипал свежие раны, но Сокольски все было лучше удушающей пустоты. Он кончил снова и завалился на бок от усталости и морального истощения, позволяя супругу взять его так, как тот хочет.

*** Рене открыл глаза, место рядом с ним в кровати пустовало. Déjà vu. Неприятное ощущение того, что нечто подобное уже было, кольнуло под ложечкой. Он провел ладонью по простыням, постель была еще теплой. Тихо поднявшись, он бросил взгляд в окно: машины на месте, фонарь освещает утонувшую в ночи спящую улицу. Никого. Он вышел из спальни. Шаги слышны на первом этаже. Спустившись, мужчина обнаружил Ива с пузырьком таблеток в руках возле холодильника. Его взгляд потемнел. Парень закинул в рот горсть таблеток и запил водой, запрокинув голову и прикрыв вымученно глаза, как его перехватили сильные руки, напугав и впечатав в стену. Сокольски вцепился ладонями в плечи супруга и сглотнул, наблюдая бешеный устремленный на него взгляд. От неожиданности он выронил пузырек, что покатился по полу под стол. — Что ты принял?! — крикнул Рене ему в лицо. И Ив непонимающе уставился на своего мужчину. — Что это за таблетки?! Рене тряхнул его, схватив за лицо, поворачивая к себе, сдавливая. — Снотворное! — крикнул Сокольски. — Это просто снотворное, Рене! Пусти! Больно! — он пытался отцепить от себя пальцы своего доминанта. — Кто тебе разрешил?! — Я взрослый мальчик! Могу сам принимать решения! — Не можешь, Ив! Не можешь! — рычание. — Я не сплю уже четыре ночи! — отчаянный злой крик, головокружение, истощение. Гризли знал. Ив просит сессии каждый вечер, потом падает заплаканный, измотанный, без чувств на кровать, но сна нет, лишь убогая пародия. Он внимательно следит за ним все эти дни: Сокольски посерел, под глазами залегли глубокие тени, он не ел, мучился сильнейшими мигренями и поглощал наркотические обезболивающие в больших количествах. Рене не ослеп еще, он видел, как его супруг старательно забивает чувство, оставленное той женщиной, медикаментами и плетьми. Спина его мальчика за эти дни превратилась в один сплошной синяк с кровоподтеками. Он вообще не понимал, как саб умудряется ходить на работу и смотреть в глаза пациентам, когда сам себе помочь сейчас не может. Его шторм все еще в активной фазе, волны бьются о каменистый берег и откатывают назад, чтобы попытаться пробить эти заграждения снова. Ив умеет держать лицо, и врач он отличный. Но кроме этого, он человек. Смертный, страдающий. Беспокойный. Каждое утро он туго заматывает спину бинтами с обезболивающей мазью, придавая фигуре едва ли не армейскую выправку, натягивает черную футболку с длинными рукавами и высоким воротом под больничную униформу, заваривает себе кофе, от которого уже воротит и едет на работу, где его поджидают стопки больничных досье на столе. Боль физическая отвлекала от собственной драмы, вынуждала сосредотачиваться на других. Это ведь не его жизнь, где трудно быть мудрым, легче расставлять по местам жизни пациентов, нежели собственную. Рене отвесил парню пощечину, схватил за шею и потащил в туалет. — Выплевывай! — приказ. Ив непонимающе уставился на мужчину. Дважды доминант повторять не стал. Грубо наклонив парня над унитазом, зафиксировав в захвате, он бесцеремонно засунул ему пальцы в рот, провоцируя рвоту. Сокольски уперся ладонями в унитаз, что бы не нырнуть внутрь головой от жесткой хватки супруга. Он попытался вырваться, но Рене пропихнул пальцы глубже в рот, надавливая на язык. Ив захрипел, желудок свело спазмом, а потом он выблевал. Доминант не поменялся в лице, подсчитывая количество таблеток. — Еще разок. — Пусти, — стон. — Ну уж нет. Еще разок, — Рене повторял свои действия до тех пор, пока парня не вырвало еще дважды. Удостоверившись, что на этот раз точно все, он грубо умыл ему лицо, наклонил над умывальником, спустил боксеры с любимой задницы и втолкнул себя внутрь. Ив дернулся, выстонал что-то нечленораздельное и задохнулся от серии сильных толчков. Ладонь мужчины переползла на шею, любовно обхватывая, сжимая, побуждая белую мглу возвращаться. Он ритмично вбивался в анус парня, проводя ладонью по истерзанной спине, с которой не сходили следы порки. Ив вздрогнул. Бутылка со спиртом стандартно стояла рядом с их зубными щетками, Рене придушил любовника сильнее, отправляя его за грань на несколько секунд. Второй рукой он схватил бутылку, отщелкнул крышку и щедро облил спиртом голую исполосованную плетью спину. Ив дернулся, вырванный из вязкого тумана бессознательности, и заверещал. Ему показалось, что спина воспламенилась, боль бейсбольной битой врезала несколько раз по затылку. Он дышал и стонал, стискивая до скрежета зубы, перед глазами разлилась тьма. Рене трахал его жадно и грубо, несдержанно наконец, потому что эта женщина больше не стояла между ними, не ограничивала его. Иву сейчас нужна боль, чтоб забыться, он ему ее даст в избытке. Ему нужно снотворное и успокоительное, он им станет для него, вытрахивая из парня душу до изнеможения. Ему снова необходимо ощущение безопасности, нужности, и Рене с удовольствием его в себе утопит, снова, перекрыв так неосторожно поданный другим человеком кислород. Он смотрел в зеркало перед собой, оттягивая своего мальчика за волосы, приподнимая, любуясь напряженным кадыком, искривленным гримасой боли ртом. — Рене… — простонал парень, цепляясь пальцами за руку в своих волосах. — Рене… Мужчина низко зарычал, обхватил ладонью горло парня, Ива трясло. Он поцеловал его в скулу, шею, продолжая яростно вбиваться в него. — Рене… к…кон… Ах… Аааахх! Ааамм…мммнн… Сокольски задрожал, изливаясь, в голове стало внезапно пусто, стоило лишь члену обмякнуть. Спину еще щипало, пекло, но стерильная чистота черепной коробки показалась ему благословением. Сердце грохотало в груди, но уже без ноющей боли. Он прикрыл глаза, отмечая близкий финал гризли. А потом… он проснулся уже утром.

*** Рене поставил перед супругом чашку с его любимым кофе. — Никакого снотворного, Ив, — мужчина ткнул указательным пальцем ему в лицо. — Не вздумай. Я запрещаю. — Рене…- вымученно, обнимая чашку пальцами. — Нет. Он выложил на стол бинты и мазь. — Допивай, и я помогу тебе забинтовать спину. А потом отвезу на работу. — Рене… — Это не обсуждается, — безапелляционно.

*** Ив чмокнул мужчину в губы и вышел из машины. Маска на лице помогала скрывать пробегающие болезненные гримасы, но шел Ив на удивление ровно с прямой спиной и размеренным шагом. Обезболивающее делало свое черное дело, притупляя боль, замазывая ее белой краской. Рене склонился к рулю, наблюдая за парнем, пока тот не скрылся за дверями госпиталя. А затем набрал номер на сотовом. — Хей, Мелани. Это Рене. — …. — Да-да, я знаю, послушай. Сделай одолжение. — … — Подбрось, пожалуйста, доктору Сокольски работы. — …. — Ничего страшного не случилось, просто какое-то время ему нужно занять голову тем, что он действительно любит. Кроме меня, конечно. Ахахаха! — …. — Он любит свою работу, Мелани. Мы оба это знаем. И готов пропадать на ней сутками. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста. — …. — Спасибо. Я пришлю тебе от меня благодарность. Мужчина отключился. — Ты будешь занят, Ив. Тебе некогда будет вспоминать о своих разбитых чувствах. Мы их вынесем вместе в пять утра, выбросим, чтоб ты больше не поранился. Грусть и тоска выйдут вместе с болью и слезами. Все проходит, мальчик мой. Все, кроме меня. Рене завел автомобиль и неторопливо вырулил с парковки. Он приглушил музыку и глянул на пассажирское сидение. Тут сидела иногда эта женщина. Ему не доставляли должного удовольствия подобные поездки, но Ив был счастлив. А Рене просто нравилось наблюдать за ним в эти моменты. Никогда не подумаешь, что доктор Сокольски и этот парень, ерзающий на заднем сидении с идиотской улыбкой на лице, один и тот же человек. Рене сохранил в своих альманахах и этот образ его рыжего мальчика. Таким он его раньше никогда не видел. Потому что Ив спосле его появления больше не был с женщинами. Ладони сжали руль, «и больше не будет», мысленно добавил про себя мужчина. — Вы так усердно выцарапывали его из моих лап, Анна, — он обращался к отсутствующему собеседнику. — А в итоге лишь подтолкнули ко мне сильнее. Я не позволю морю выйти из берегов, но и море больше не захочет разливаться. Я должен сказать вам «спасибо», — паскудная улыбка. — Спасибо, что помогли возвести вокруг моря скалы. Я о нем позабочусь, Анна, не беспокойтесь. Шторм прекратится на рассвете, — уверенно.

*** Ив зашивался на работе. Добавились частные случаи, коллеги из полиции закидали его десятками досье для проведения освидетельствований. Состояние усталости дошло до того, что в обед он закрывал кабинет, ложился на кушетку, ставил будильник на телефоне и даже не засыпал, нет, скорее терял сознание на ближайший час. Но за всеми свалившимися хлопотами ему некогда было думать о том, как тянет сердечную мышцу тупой болью. Все его внезапно освободившееся время оказалось оккупированным. Это отвлекало и занимало мысли не личными переживаниями, а очередной жертвой сексуального насилия, например, серийного маньяка или просто очередного несчастного, попавшего в его святая святых. Сокольски вспоминал о том, как сильно ему ее не хватает ночами, когда сон не шел, когда он не проваливался в объятия Морфея после изнурительного секса, когда смотрел на аквариум в их спальне, наблюдая за плавающими рыбками, которых он выбрал без ее одобрения. В такие моменты на языке ощущалась горечь, которую не получалось проглотить. И ему вновь неистово хотелось боли, дабы заглушить глухой вой поднимающийся изнутри.

*** Ноги парня были расставлены на ширине плеч, зафиксированы металлический распоркой, чтоб нельзя было их сдвинуть. Руки подняты над головой и закреплены на запястьях такой же распоркой, разводящей их в стороны. Цепи от браслетов на кистях тянулись вверх, к потолку. Со стороны Ив напоминал сейчас фигуру песочных часов благодаря этим перемычкам. Рене сидел в кресле напротив парня, в своей привычной расслабленной манере, с зажатой между пальцев сигаретой. Серый дым послушно тянулся от маленького оранжевой точки вверх, расстилаясь по комнате. Выставленная на обозрение спина была покрыта следами порок, некоторые ссадины почти сошли на нет, другие лишь успели налиться цветом. Поджарая задница с отпечатками его пальцев на коже, выбитая намертво в черепной коробке татуировка китсуне. Мужчина докурил, раздавил окурок в пепельнице, встал и полностью прижался к спине любовника, моментально опуская руки на стоящий по струнке член. Пальцы нежно огладили твердую плоть по всей длине, скользнули ниже, собрав в горсти яйца и сдавили член, стремясь прочувствовать установленный в уретру буж. — Как ты, сладенький? — Хнн, — простонал Ив, запрокидывая голову на плечо мужчины. Рене медленно надрачивал член одной рукой, второй стимулируя парня бужом. Мужчина вынимал немного буж и вставлял обратно, проталкивая самый крупный шар внутрь, вынуждая супруга дрожать, прогибаться, стремиться избежать выбивающего дух ощущения. Буж состоял из пяти сегментов, разделенных пятью шарами разной величины от меньшего до большего, и заканчивался удобным для удерживания кольцом. Рене провел языком по скуле и по-змеиному улыбнулся. Ему нравилось наблюдать за трепетом парня и его сбивающимся рваным дыханием, неспособностью двигаться, мучительным томительным удовольствием, что поднималось с самого низа, с кончиков пальцев и заканчивалось на кончиках волос. От его мальчика пахло спермой и потом. А стоны кружили полуночными совами под потолком комнаты под крышей. Ив неловко дернулся, ноги и руки, растянутые распорками, не слушались, застонал, забился сильнее под настойчивой рукой. — Ах! Ах! Ах! Рене довольно облизнулся, двумя руками стимулируя любовника. Сокольски дернул головой, ко взмокшему лбу прилипли длинные пряди рыжих волос, он закусил губу, а потом застонал в голос, не в силах сдерживаться. Сердце выпрыгивало из груди, он практически забылся в ощущениях крепких властных рук, готовый разрядиться, как его ударило током. Вспышка ослепила сознание, его тело дернулось словно тряпичное, соски, к которым были прикреплены электроды, прошило болезненными импульсами. Из глаз моментально брызнули слезы, а из члена струей выстрелила сперма. У Ива посыпались из глаз звезды, россыпью колючих холодных кристалликов устелив пол под босыми ступнями. Остро заточенное, словно скальпель, ощущение вспарывало ему вены непохожим ни на что удовольствием. Рене размазывал ладонью по низу живота супруга теплое семя, хватая голодным ртом рваное дыхание своего мальчика. Он нажал на кнопку еще раз, и тело парня вновь дернулось, чувствительные соски отозвались возбуждением и жалящей болью. Мужчина прикусил шею парня, вновь нажимая на кнопку. — Аах! Хозяин! — Шшшшш… — он поднес ладонь к губам Ива, — Оближи, — испачканные в сперме пальцы коснулись губ, приоткрывая их, забираясь в теплый рот. Рене возбужденно наблюдал за тем, как обсасывают его пальцы. — Люблю твой блядский рот… И не менее блядские глаза… — поцелуй в шею и очередной удар. — Кто-то не прочь повторить, — похабно прошептал мужчина, опуская взгляд на дернувшуюся плоть Сокольски. — Мой страстный мальчик. Рене отлепил один электрод с соска и, опустившись на колени перед парнем, прикрепил его аккурат под мошонкой. Разряд. Ив вскрикнул, дернулся, зашипел. — Больно! — А твой дружок так не думает, — мерзким пошлым тоном, сдавливая наливающуюся плоть. — Извращенец. Сокольски запрокинул голову назад, дыша как загнанный заяц, член действительно поднимался вопреки болезненной стимуляции, а электрический шок осами впивался прямо в мозг, замыкая его. Ива вело больше, чем от алкоголя, его голова тяжело моталась из стороны в сторону, словно на ниточках, охваченная тисками из белой мглы. Да, он ненормальный, точнее не так, он нормальный в своих гранях реальности. Его скрижали были полны, в отличие от многих других, чьи оказывались полупустыми. Он знал чего хочет изначально, его искра не потухла под уродливым сапогом догм и стыда. Он никогда не был лордом Генри с его изысканным и красиво поданным на белом фарфоре гедонизмом, но он жадно, подобно Дориану Грею, пил доступное ему удовольствие, рыская в поисках сильного, надежного самца, который сумеет удержать в руках пламя. Он с юношества осознал себя, свою жажду. Подчинение. Он истово желал только его… Тело трепетало, оголенное до нервов, гризли вынул буж, и Ив чуть не обоссался, захлебнувшись раскалившимися эмоциями. Мужчина отстегнул цепи, что держали руки поднятыми вверх, и перехватил парня поперек талии, в два шага оказавшись у кровати. Ив нелепо растянулся на постели, плавая где-то на грани помутнения и не понимая, как совладать с растянутыми палками-распорками руками и ногами. Рене обо всем позаботился сам. Подтащив парня выше, он поднял руки над головой, подхватив перекладину веревкой, фиксируя. Он сжал пальцы вокруг распорки на ногах и пролез под ней, оказываясь между разведенных ног супруга. Доминант прогнулся в спине таким образом, что перекладина четко улеглась тому на поясницу. Рене стащил джинсы несколькими секундами ранее, а пульт от шокеров положил рядом с любовником. Приподнявшись, благодаря распорке, ноги и бедра Ива последовали за ним, и мужчина пошло ухмыльнулся. Он видел практически отсутствующий взгляд нижнего и возбуждался еще сильнее. Рене вошел одним плавным движением, сразу подавая импульс на мошонку и сосок. Тело любовника инстинктивно дернулось, сжалось. — Ааааа, потрясающе, — протянул гризли, прикрыв глаза. Ив был горячим, тугим, и его мышцы сократились так, что доминанту даже стало больно. Превосходное чувство. Он повторил действие — толчок и шок. Ив застонал, выпутываясь на секунду из цепких рук мглы. — Какой же ты красивый, Ив, — протяжно, наблюдая за выставленной на обозрение левой скулой, четкими линиями лица, влажным взглядом. Он укусил его за сосок и двинул бедрами еще раз. Нижний, распятый под своим доминантом, громко стонал от серии толчков и сопровождавших их электрических импульсов, сотрясающих все тело. Его голова металась по постели, сознание стремительно складывало с себя полномочия, потому как тело было неуправляемо. Мозг не справлялся с первостепенной задачей, вступая в контрдействие с внешним раздражителем. Ив дергался в путах, такой развратный, стонущий, мокрый, беспомощный, что гризли распалялся все больше. Он обожал его просящие стоны, несоображающий взгляд, отзывчивый член и узкую задницу. Он ни дня не пожалел о том, что забрал парня себе, присвоил. У него было много любовников, и могло быть еще больше, вот только… Хотел он лишь одного, того, с кем оказался связан невидимой цепью. И осознание того, что это он на цепи, пристегнутой к запястью Ива, оборачивало его покрывалом, выполненным в стиле пэчворк — собранном из кусочков его прошлого и настоящего, его привязанности и зависимости, его жадности и любви. Он никогда не скажет об этом Иву, как и никогда не даст ему свободы. Доминант яростно вбивался в парня, уже поймав за хвост удовольствие, притягивая его, наслаждаясь сокращающимися внутренними мышцами извивающегося любовника. — Хватит … хватит… — просил Сокольски. — Клятва, Ив, — выдохнул Рене, метеоритным дождем падая на грешную стонущую Землю. — Т-ты мое Солнце, я т-твой вечный спутник. Ты мое небо… Аааа! … Я твоя синяя п-птица… Ты широкая…ах! … Река! Я высохший от жажды! — мужчина продолжал до боли стискивать бедра парня, наслаждаясь его отзывчивой покорностью. Его честной клятвой, поставленным ему клеймом. — С-стою и не могу войти д-дважды… Ты книга, я в ней… мммммннн… страница… — Ив запрокинул голову назад, едва собирая мысли и слова в кучу. — С тобой я целый! Мммм…. Без тебя меня п-половина… Я твой, Рене. Твой! Ааа! Прошу! — Мой… — Твой, — выдохнул Ив, отчаянно дергаясь в путах. Мужчина подхватил Сокольски под задницу, приподнимая себе навстречу, сгибая скованного парня пополам. Он с рычанием вбивался в задницу любовника, наслаждаясь тем, как сокращается его тело с каждым электрическим разрядом. Иву казалось, что его бьет током сейчас просто непрерывно, сокращалось все тело вплоть до волос. Мысли испуганно разлетелись, как осенняя листва от внезапного ветра, он уже не слышал ничего, кроме собственного сорванного в стонах голоса и бессвязных слов. Мужчина вбивал его в постель, разливая растворитель на изрисованные акварелью полотна воспоминаний. Сжав пальцы на ягодицах до синяков, Рене дернулся и, наконец, кончил, изливаясь внутрь горячего обессиленного тела. Он упал сверху, придавив парня своим весом, голова супруга была повернута влево, и, тяжело дыша, зашептал в самое ухо, донося до любовника суть: — Я охотник, ты моя китсуне. Я звук, ты мое слово. Я щит, ты мой воин. Я твердыня, а ты моя вечность, Ив. Моя бесконечность, — поцелуй в скулу, и Рене устало опустил голову в свободное место между шеей и лицом Сокольски. Горячее дыхание обжигало влажную пылающую румянцем кожу. Его супруг прикрыл глаза, окончательно расслабляясь. Рене наблюдал за спящим парнем, подперев голову рукой. Не так давно они смотрели на него вдвоем. И это немного раздражало мужчину, но теперь Ив вновь повернут к нему лицом, упирается носом ему в ключицу и не сбегает к ней, на другой конец кровати. Скоро будут первые длинные выходные в этом году. Гризли увезет его на океан. И там, с высоты скал Ив отпустит сорок в полет. Десятки птиц разлетятся в самых разных направлениях, разнесут клич по миру, и где бы она ни была, она услышит. Услышит… «Твой Ив». Шторм прекратится на рассвете.