petali di rosa

      Они переписывались, пока небо за окном не посветлело.       Перси рассказывает ей про быстротечный роман с Рэйчел, про то, как она бросила его прямо в аэропорту. Аннабет сочувствует, но все равно отпускает шутку насчет второго итальянского расставания. Перси удивляется: как же похоже они мыслят.       Аннабет рассказывает ему об учебе в архитектурном, о том, как это трудно, но насколько интересно. Он радуется. Он говорит, что она еще спроектирует свой Колизей. Аннабет смеется.       Перси рассказывает ей о море, тихих улочках, старике-сомелье, усатом прокатчике велосипедов. О бельведере, о двух старушках, о том, что у него море в глазах. Она сразу же соглашается с этим.       Аннабет рассказывает ему о своей подруге, которая все чертит от руки. У нее ни одной линейки, а учебные чертежи пестрят красками. Родители заставили ее выбрать архитектурный, а она бунтует, как может. Он смеется. Говорит, и в ней такое есть.       Перси рассказывает ей о книге. О Сантьяго, который ищет свое сокровище. Она загадочно молчит.       Перси рассказывает ей о Нико. Рассказывает все: про их невероятное знакомство, про непослушную челку и темные, почти черные глаза. Про свидание на крыше, про ночные разговоры. Про розу в бутылке из-под вина.       Аннабет говорит, что он влюбился по уши. Что он должен хотя бы взять номер телефона. Он смеется.       Перси говорит ей, что весь день провел в пути. Говорит, что у них уже даже звезды отправились на дневной сон. Она спохватывается и желает спокойной ночи.       Перси просыпается после полудня и резко открывает глаза. Нет больше смысла тешить себя бесполезными надеждами. Нико не придет. Самолет завтра с утра, и смысла ждать больше нет. Перси подсчитывает: у Аннабет сейчас раннее утро. Он надевает кеды и идет в ближайшую булочную за завтраком.       Бриз, каким-то чудом залетевший вглубь города, холодит кожу. Перси выскочил в одной майке и легких хлопковых штанах. Мурашки словно пытались сбежать с ледяной кожи.       Перси захлопывает дверь и идет к проигрывателю. Ставит пластинку с какой-то легкой мелодией, доливает воды розе. Подкуривает сигарету, зажимает ее в зубах и начинает варить кофе, периодически подпевая.       Перси садится на стул с зеленой обивкой, закидывает ноги на стол. Так обычно сидел Нико. Эта мысль словно что-то режет внутри, но он больше не плачет. Перси берет книгу и затягивается, гасит дым глотком кофе. Так ему предстояло провести еще несколько часов — до обеденного перерыва Аннабет.       "Алхимик" почти покорен, но телефон тихо жужжит, привлекая внимание. «я свободна!»       Это Перси попросил о звонке. Так ему легче рассказать о том, что самолет уже завтра, а Нико все нет и нет. О том, что он пошел повидаться с другом и пропал на три дня. О том, что до него мог добраться отец, о том, что Лео мог приготовить подлянку, о том, что Нико мог нанюхаться какой-нибудь дряни и лежать сейчас темным комочком в углу. О том, что горло постоянно стискивают рыдания, о том, что он не может есть, о том, что из души как будто вырвали клок. О том, что невозможно так быстро влюбиться, но у него, кажется получилось.       Аннабет долго молчит, и Перси думает, что она не слушала. Но вдруг она говорит: — Хоть ты и не дочитал "Алхимика", но я должна это сказать. Сантьяго очень хотел получить то сокровище. Настолько, что как будто сама Вселенная подстраивалась под его нужды. Конечно, в книге много смыслов. Слушай свое сердце, будь бескорыстен, но для себя я выделила главный: ищущий всегда найдет. — Ты предлагаешь мне отправиться на поиски? — по голосу Перси становится понятно, что, дай ему отмашку, он бы уже бежал по улицам. — Ты не так меня понял, — Аннабет смеется. — Ты не Сантьяго. Нико — вот, кто ищущий. Тебе я предлагаю пустить все на самотек, но никогда не забывать о своем главном желании.       Перси явно собирался сказать еще что-то, но Аннабет его перебила: — Прости, мне нужно бежать. Пиши почаще, целую!       Перси не был готов ждать. Он хотел сказать Аннабет, что ждущих судьба никогда не вознаграждала. Даже невинный Хатико так и не дождался — чего уж ему надеяться! Но невозможно было не признать тщетность поисков. В этом городе Нико умел сливаться с тенями.       «Жизнь и в самом деле щедра к тем, кто следует Своей Стезёй», — пишет Коэльо. Может быть, его стезя — быть трижды отвергнутым в Италии? Перси очень злит эта мысль. Настолько, что он рывком встает, кидает книжку на диван и подходит к бутылке. В ней еще более печальная, чем обычно, роза. Она словно предчувствует скорую расправу, и Перси это смирение злит еще больше.       Он вынимает ее из бутылки. Почему-то в голову сразу лезет рой образов: Нико закладывает цветок ему за ухо, Нико учит его целоваться по-цыгански, Нико убегает от него по крышам, Нико, Нико, Нико. Перси рычит и швыряет цветок об пол, наступая на него ногой. Почему ты обнадежил? Почему ты пропал? Почему ты заставил чувствовать себя так одиноко? Почему ты влюбил в себя и сбежал?       Перси не задает эти вопросы вслух, но они сдавленным рыданием вырываются из горла, и он падает на колени, баюкая в руках помятый цветок.       Обсуждать больше нечего, план предельно прост. Лео снова копошится в своем мопеде, а Нико сидит на раскладушке. Уже начинало темнеть, и Лео снова зажег лампу, дававшую такой тусклый и маслянистый свет. Из-за нее занавеска из белой становится грязной, а розовые цветочки какими-то оранжевыми. В эмалированных боках мопеда отражается чумазое лицо Лео и хмурое Нико. Он не боится, не волнуется. Он верит в свою правоту.       Гематомы на ребрах зажили не до конца, ссадины на скулах и припухлость вокруг глаза покраснели, но хотя бы голова больше не кружится. Лео все еще беспокоится, но Нико не боится.       Он не боится, когда выходит из гаража на темную улицу. Не боится, когда, засунув руки в карманы, ускоряет шаг. Не боится, когда замечает знакомый высокий силуэт.       Нико похлопывает его по плечу, и, когда к нему лицом поворачивается блондин в очках, бьет кулаком в скулу. Джейсон вскрикивает как-то по-глупому и начинает отступать. Нико в два прыжка нагоняет его. Сильный толчок в грудь — и Джейсон падает на асфальт.       Нико садится сверху и не отказывает себе в удовольствии еще раз ударить по скуле. Черный перстень с черепом оставляет глубокую царапину на аккуратном лице. Нико хмыкает, тревожа свою, такую же. — Ну как, выслужился? — спрашивает он с издевкой. — Джейсон, я вот чего не понимаю, — парень попытался вырваться, но Нико крепче прижал его к асфальту. — Не перебивай, пожалуйста, — нарочито вежливо просит с кривой усмешкой. — Ладно сдавать меня моему собственному отцу. Но зачем ты Вальдеса все детство третировал?       Джейсон пытается ударить, но Нико легко разгадывает маневр и бьет в солнечное сплетение. В наказание. — Более того, — продолжает он под надсадный кашель Джейсона, — руку ему сломал. Лео ведь тогда чуть не извелся. Веста два месяца простояла без ремонта. А, ну ты, наверное, уже не вспомнишь, — Нико махнул рукой.       Джейсон, воспользовавшись относительной свободой, извернулся и плюнул Нико в лицо. Криво ухмыльнулся и проговорил, насколько позволял рот, полный крови: — Да мне похуй на Вальдеса. Он живет в своем вонючем гараже и ебет мопед в выхлопную. И дает мне столько шансов доказать свое превосходство. А ты просто дурак, ни разу даже не воспользовавшийся этими шансами. Теперь свято веришь в свою правоту, избивая меня сейчас. Нравится тебе мстить?       Нико медленно стирает с щеки кровь вперемешку со слюной и улыбается. — А я ведь хотел поговорить с тобой по-человечески.       Нико бьет Джейсона в нос. Бьет-бьет-бьет, пока не разбивает костяшки и не видит на лице Грейса кровавое месиво. Он еле хрипит, все еще пытается подняться, но Нико придавливает его руку коленом. — Друг, пойми. Между нами есть несколько различий. Одно, как ты уже сказал, состоит в том, что я полный дурак. Другое — в том, что я знаю цену хорошим друзьям, — шипит Нико, глазами-щелочками сцепляясь с взглядом Джейсона, полным ужаса.       Нико встает поудобнее, сильнее придавливает предплечье Джейсона к земле коленом, крепко держит другую руку. — Но есть еще кое-что. Хоть я и полный дурак, но я — Нико ди Анджело. А ты ублюдок без имени, прибившийся с улицы. Жалкая собачонка, заигравшаяся в плохого дядю. Мне не нужно выслуживаться, а тебе по-другому не выжить.       Джейсон пытается что-то прохрипеть, но Нико перебивает его: — И кстати, про друзей, — улыбка зловеще сверкает в темноте. — Эта месть не за меня. Это тебе за Лео.       Он продавливает коленом предплечье, двумя руками дергая запястье Джейсона вверх. Ночной покой улиц пронзает громкий крик.       Лео не боится, когда твердой поступью шагает к дому. Не боится, когда поднимается вверх по лестнице. Не боится, когда стучит три раза. Не боится, когда ему приходится отвесить легкий поклон. Не боится, когда нагло врет в лицо о том, что Нико валяется в бессознательном состоянии у него в гараже. Не боится, когда сеньор ди Анджело похлопывает его по щеке и говорит, что Лео на пути к исправлению своих ошибок. Не боится, когда возвращается в гараж и заводит Весту.       Перси лениво закуривает, ставит турку на плиту, засыпает в нее кофе и заливает водой. Сегодня утром он открыл глаза быстро, не убеждая себя ни в чем. Проверил телефон — ночью Аннабет прислала смску с пожеланием удачного полета. Было как-то по-особенному тоскливо. Он давно уже перестал надеяться. Такое молчаливое смирение — наверное, самое ужасное. Перси перестал ждать. Одежда наспех закинута в сумку еще со вчерашнего вечера, книга стоит на полке, пластинки убраны на свои места. Он даже застелил кровать и выкинул бутылки. Квартира почти пустая, если не считать сломанной розы на столике. Он так и не решил, что с ней делать. Оставить здесь не поднимается рука, но и брать с собой глупо. Перси злится на себя, обжигается кофе и злится еще больше.       До поезда еще полчаса, но Перси моет чашку, кладет пачку сигарет в нагрудный карман рубашки и окидывает взглядом комнату, проверяет. Из его вещей осталась лишь изломанная роза на столе. Перси перекидывает сумку через плечо, не глядя, хватает розу и сует ее к сигаретам. Он засовывает ключи под коврик и пять евро под дверь винного магазинчика по соседству.       Мерное стучание колес усыпляет, но Перси не позволяет себе заснуть. Он впитывает лазурную гладь моря, белые барашки, кучкующиеся у замка Руффо. Впитывает яркую зелень лесов, считает пожелтевшие верхушки. Окидывает Шиллу прощальным взглядом. Наверное, старичок-продавец уже принес свой раскладной стульчик и расположился в винном магазине, добродушно помигивая прохожим. По нему Перси будет скучать больше всего.       Ложь, какая же наглая ложь. Он позволяет себе в последний раз вспомнить Нико. Его кривую усмешку, упрямую челку, норовящую прикрыть блеск черных глаз. Его мягкий голос и сильные руки. Он позволяет себе вспомнить, как Нико подмигнул ему в кафе в день их первой встречи. Позволяет вспомнить, как пытался угнаться за ним на крышах. А Нико убегал с быстротой пумы, успевая еще посмеиваться над медлительным Перси. Позволяет себе вспомнить его вкус его губ — горьковато-сладкий, смесь вина и сигарет. Позволяет себе вспомнить звезды в его глазах. Вспомнить, чтобы тут же забыть.       Он успевает задремать и чуть не пропустить свою станцию. В последний миг выбегает и ошалело крутит головой, пытаясь сориентироваться спросонья.       Перси прошел желтое здание аэропорта насквозь, даже не взглянув по сторонам. Сейчас его интересовала лишь перспектива здорового тринадцатичасового сна в неудобном кресле самолета. Он хотел побыстрее улететь, забыть как о Шилле, так и о Италии в целом. Этот маршрут отныне для него заказан.       Перси проспал весь взлет и просыпается только когда стюардесса с напряженной улыбкой спрашивает у его соседа про напитки. — Кьянти, — почти шепчет он мягким голосом.       Стюардесса интересуется у Перси, но сосед успевает ответить за него: — Ему тоже. Два бокала Кьянти.       Перси зажмуривается и сидит секунд десять с закрытыми глазами. Впереди вновь замаячила какая-то надежда, и Перси боится ее. Боится новых разочарований. Поэтому осматривать решает постепенно.       Он открывает один глаз и смотрит на его руки. Сбитые костяшки, тонкие пальцы нетерпеливо постукивают по столику. На среднем черное кольцо. Перси решается поднять взгляд выше. Куртка из черной кожи, излюбленная футболка с черепом. Черные непослушные волосы до ушей, челка спадает на один глаз. Перси вжимается в иллюминатор спиной, надеясь, по всей видимости, пробить толстый слой пластика и улететь куда-то далеко-далеко в небо.       Нико резко поворачивается на него. Скулы у него расчерчены красными царапинами, веко лиловое. Да и в целом он выглядит каким-то побитым и… уставшим, что ли? Но стоило Перси посмотреть в его колючие черные глаза, как взгляд сразу смягчился, опустились плечи, разгладилась складка между бровей. — Привет, — Нико тепло улыбается.       Во рту сухо, но Перси сглатывает и сипит в ответ: — Привет.

***

      Перси напевает что-то из репертуара хозяев квартиры в Шилле и обжаривает хлеб на сковородке. Разбивает три яйца, бекон с приятным шкворчанием ложится туда же. Нико тихой поступью подкрадывается сзади и прижимается к голой спине Перси, обвивая его руками. — Лео звонил. Рассказал, что сразу же после лживого доклада сеньору вскочил на мопед и поехал "вперед", как он выразился. В итоге доехал до маленькой деревни и напросился пожить к какому-то деду. А тот оказался механиком и приютил его только из уважения к общему интересу.       Перси фыркнул, представив, как долговязый Лео и сухонький старичок копаются в мопеде, оба по локоть в масле. А дед время от времени громко ругается на итальянском и дает Лео подзатыльники. — Но знаешь, что меня больше всего удивляет в этой истории? — Нико отстраняется, разворачивая Перси лицом к себе. — Веста выдержала всю поездку. — И что, даже шину не проткнуло? — Перси недоверчиво косится на Нико. — Даже шину, — доверительным шепотом сообщает тот.       Оба тихонько хихикают. Перси возвращается обратно к плите, но Нико вскоре снова разворачивает его к себе лицом. Смотрит тепло и закладывает за ухо сухую розу, стоящую обычно в вазочке на столе в гостиной. Он улыбается так нежно, что Перси готов растечься лужицей прямо на кухонном полу, и пойди собери потом.       Нико аккуратно целует его, почти не прикасаясь. — Ti ho trovato, — шепчет он в губы и по озорному сверкает глазами. Но вдруг резко хмурит брови и принюхивается. — Кажется, у тебя горит.