petali di rosa

      Перси не хотел открывать глаза. Он думал, что стоит ему подать миру сигнал о пробуждении, как Нико испарится, не оставив даже знака. Он долго лежал, окутанный знакомым запахом, и все-таки решился. Распахнув глаза и привыкнув к яркому солнцу, светящему, как назло, прямо в лицо даже через жалюзи, он увидел голое плечо, застенчиво выглядывающее из-под одеяла, и черные пряди волос, разбросанные по подушке. Стоило Перси пошевелиться, как Нико тут же дернулся и повернулся к нему. — Привет, — Перси щурился, прятался от солнечных лучей за головой Нико. — Привет, — улыбнулся он.       Нико раскрыл объятья и Перси немедленно вполз в них, устроив голову на плече. Одеяло сползло, и открылись желтые синяки на ребрах Нико. Во вчерашней темноте он их не заметил. Перси вперил взгляд в них и отвлекся лишь когда у Нико заурчало в животе.       Он впервые решает воспользоваться маленькой кухонькой и, послав Нико за яйцами, начинает обжаривать хлеб. Солнечные лучи пронзают кухню, вся комната как будто янтарем облита. Перси нашел на хозяйских полках "Алхимика". Заезженная классика, но лучше хоть так скрашивать ожидание, чем никак. Он одолел пролог с набившим оскомину мифом о Нарциссе и неожиданно втянулся.       Когда Нико зашел в квартиру, Перси сидел на стуле с ногами и дочитывал двадцатую страницу. Нико принюхался: — У тебя горит, кажется.       Перси вскочил со стула и выключил газ. Нико усмехнулся и передал ему коробку с яйцами.       Завтракали они в тишине, только изредка подмигивая друг другу и хихикая. Перси думал, насколько уместны его вопросы, и будут ли они вообще когда-нибудь уместны. Но, набравшись смелости, спросил: — Эти синяки у тебя на ребрах… Вчера я не заметил. Кто тебя избил?       Солнце спрятало свои лучи, и вместе с этим взгляд Нико потяжелел. Как будто воздух сгустился вокруг него сгустился, и все тени устремились к мрачному силуэту. — Если ты не хочешь, можешь не отвечать, — поспешил добавить Перси. — Я думаю, мы перешли тот рубеж, когда хочется что-то скрывать, — Нико слабо улыбнулся. — Это сделал мой отец.       Перси неверяще посмотрел на него. — Ты так восторженно рассказывал мне о нем, а на самом деле, он тебя избивает? — Я заслужил, — взгляд Нико потяжелел еще на несколько килограмм. — Помнишь, я рассказывал тебе о Грано и его делах на нашей территории?       Перси закивал. — Так вот, Грано вздумал барыжить у нас. Понимаешь, для моего отца наркотики — запрещенная тема. Именно поэтому они с Грано друг друга, мягко говоря, недолюбливают.       Перси недоуменно слушал, пытаясь понять, как связаны мафиозные дрязги с желтыми синяками на ребрах Нико. — И именно поэтому наркотики можно купить только у Грано, ведь Ангелы просто не занимаются таким, — он облизнул потрескавшиеся губы. — Так вот. Моему отцу доложили, что я… — он замялся и уставился в пол.       Перси выжидающе смотрел на Нико. Он догадывался, что тот скажет, но иногда признание имеет силу только если озвучить его вслух. — Я покупал наркотики у Грано, — он так и не поднял взгляд с пола, не решаясь встретиться с Перси взглядами. — Для сбыта или…? — Для себя, — Нико резко поднял голову и сцепился с Перси взглядами, словно говоря: «либо принимай меня таким, либо я ухожу».       Перси спокойной выдержал его взгляд. Он не задавал вопросов, не ругал. Он ждал, что еще Нико может сказать. — Понимаешь, — тот начал как будто бы оправдываться, — я стараюсь всегда иметь определенный вес про запас, на случай критических ситуаций, — Перси поднял бровь, и Нико стушевался. — Ты не подумай, я завязал еще год назад, но иногда что-то во мне… — И что ты сделал с этой дозой?       Перси не нравится этот разговор. Он небезопасный, неправильный. И Нико нервничает, ломает пальцы и кусает губы, но отвечает, как будто через силу: — Она хранилась у меня. Я наврал отцу, что выбросил. И совсем недавно, — по щеке скатилась одинокая слеза, и от этого у Перси в груди все сжимается, но он не решается обнять, — я хотел ее принять. Но Лео меня остановил, — вторая слеза обгоняет первую, — а я так с ним поступил. Такого ему наговорил…       У Перси в голове чрезвычайно важный мыслительный процесс. И у Нико, похоже, тот же самый, потому что он резко встает, вытирает слезы рукой с перстнем и говорит: — Мне нужно увидеть Лео.       Перси ничего не спрашивает, не желает удачи в разговоре с другом. Только подходит к кожаной куртке, лежащей на диване, достает из нее пачку сигарет. Закладывает одну за ухо, а другую берет в зубы, и подходит с курткой к Нико. Протягивает с теплой улыбкой и говорит неразборчиво из-за сигареты во рту: — Ti amo.

— Тебя отец ждет.       На пороге его встречает Лео. Нико кажется, что взгляд у того исполнен злобы, а подбородок нарочито высокомерно задран. Нико кажется, что Лео его никогда не простит. Нико кажется, что Лео не достоин извинений.       Он задевает Лео плечом и проходит внутрь. Поднимается на второй этаж, стучится три раза — и все на каком-то автопилоте, в голове в это время туман, сердце набатом стучит в груди. Еще немного, и он уедет. Сменит фамилию и имя и будет жить в маленькой уютной квартирке на Лонг-Айленде вместе с Перси. Они будут готовить яичницу на завтрак и поливать цветы каждый день. Нико пытался успокоить себя этими мыслями, натянуть на лицо бесстрастную маску — по-другому нельзя. — Значит, ты собрался меня покинуть? — голос отца всегда был похож на какое-то сипение, но он не был смешным. Это было шипение кобры, которая вот-вот бросится в атаку.       В голове выстраивалась картина произошедшего. В ушах до сих пор звучали слова Вальдеса. Я не позволю тебе уехать набатом стучало в голове. Его друг, его брат. И он же — жалкая псина, побежавшая к хозяину при первой возможности выслужиться. Гнев пытался заглушить голос рассудка, но Нико не был глуп. Он знал своего отца: малейшая осечка, любое проявление эмоций — и тебе конец. — Отвечай, когда я с тобой разговариваю, — он не кричал. Он никогда не повышал голос, но напускал в него какого-то льда, который мгновенно забирался в вены, парализовал, вселял ужас.       Отец подошел к Нико. Марселло ди Анджело был высоким подтянутым мужчиной. Вопреки стереотипам, он не ходил в костюме и со стаканом чистого виски в руке. Но на лице были аккуратные усики, а кустистые брови почти всегда были нахмурены. Он опирался на черную трость, которая издавала противный клацающий звук. — Сначала твой блядский порошок. Я стерпел, — голос Марселло становился все холоднее. — Но теперь я узнаю, что ты решил смыться, наплевав на все. Причем куда! В романтическое путешествие с американцем.       Первая пощечина всегда ужасна. Не от того, что больнее всего, а от неожиданности. Миг — и у Нико скула снова рассечена перстнями отца, а скупая слеза катится, щиплет новую ссадину. Отец бьет его снова. — Нико, — говорит он так, что любой другой человек подумал бы, что он смягчился, — я ведь желаю тебе добра. А ты так со мной… — отец цокает языком, — нехорошо.       Он отворачивается, и Нико подумал было, что унижения по милости Лео закончились. Но миг — и он корчится от боли в животе. Кулак, отяжеленный перстнями, прилетел ровно в солнечное сплетение.       Нико не собирается уклоняться, плакать, просить прощения. За это можно получить вдвое больше, а он давно усвоил урок.       Отец ждет, пока он распрямится, чтобы нанести повторный удар в живот. Только теперь Нико видит, какая ярость написана на его лице. Каждый свой удар он сопровождает ударом словесным, упреком, оскорблением. Сначала кокаин — Марселло бьет кулаком по скуле, сдирая кожу окончательно. Рот наполняется кровью. Затем жалкий налет на Грано — вышибающий воздух удар в живот, Нико сгибается от боли. Он выстоит эти побои, не будет ни о чем просить. Но случайные слезы стекают по лицу, впитываются в ворс ковра. Он распрямляется. Теперь попытки побега — пинок в грудь, Нико падает назад, успевая подставить руки. Ладони саднят, импульс, по ощущениям, дошел до плеч. И стоя передо мной, ты плачешь? — подошва впечатывается в ребра. Кажется, что на коже навечно останется это рифленое клеймо. Нико лежит на жестком ворсе ковра, пытается вытереть кровь с лица. Ты не достоин своей фамилии — он снова пинает, но уже в лицо. Кажется, какой-то зуб начинает шататься. Все попытки стереть кровь оказались тщетны. Из носа брызжет фонтан, он пачкает руки, футболку. Нико чуть не захлебывается кровью, но догадывается перевернуться на бок. Ты не достоин быть моим сыном — он замахивается и бьет тростью по ребрам. Изо рта и носа новый поток крови. Залил великолепный ковер своей кровью, пидор — последнее слово он сопровождает плевком на окровавленную щеку. — Я надеюсь, сын, что ты подумаешь над своим поведением. Через три дня у нас с Грано встреча. Разумеется, сугубо деловая, — отец усмехается. — Опять будет тявкать и унижаться ради пары улиц. Хуй ему, — голос снова становится жестким. — Я жду, чтобы к пятнице ты был готов.       Марселло кинул последний презрительный взгляд на сына, лежащего на ковре в позе эмбриона, и твердой поступью вышел из комнаты.       Кровь заливала глаза, текла в рот. Металлический запах уже осточертел, но Нико продолжал меланхолично наблюдать за тем, как алые капли впитываются в ворс ковра. Он обдумывал каждое слово отца, параллельно сканируя организм на возможные переломы. Только ушибы и гематомы. Нико устало прикрыл глаза и провалился куда-то очень глубоко.       Перси полулежал на диване и продолжал "Алхимика". Было чуть больше пяти вечера, но Нико все еще не было. Перси не переживал. Скорее всего, он по обыкновению появится после захода солнца. Да и что могло с ним случиться во время беседы с другом?       Он поискал взглядом спички и, умудрившись дотянуться до коробка и не свалиться с софы, поджег сигарету. Снова подсел, все из-за Нико. Подсел. Мыслями он возвращался к утреннему потоку откровений, пытаясь уложить информацию в голове.       Перси вообще был человеком легко приспособляемым. Ему нужно было только хорошенько утрамбовать факты в голове, а потом он привыкнет. Он пытался систематизировать всю информацию, но вопросов было больше, чем утверждений.       Нико употреблял наркотики, это факт. Но завязал год назад, это тоже факт. Зачем тогда эта запасная доза? Нико говорил, что хотел принять совсем недавно. И с Лео они поссорились только вчера. Не значит ли, что это все было из-за него? Неужели Нико загнался настолько, что решил упороться?       Перси успокаивает себя. Ни к чему эти пустые размышления. Лучше будет дождаться Нико и все выяснить лично, а не придумывать себе невесть что и маяться потом в неведении.       "Алхимик" прочитан больше, чем на половину. За окном темно, комнату озаряет мягкий свет торшера. На кухне две порции рыбы с тушеными овощами — взял навынос в кафе рядом с домом. А Нико нет. Он ведь ушел около полудня, где можно пропадать столько времени?       Строчки расплывались перед глазами, и Перси решил отложить книгу. Он закурил вторую, а потом пошел в ближайший магазин за новой пачкой. Время тянется, как патока. Он открыл дверь в квартиру с тихой надеждой увидеть улыбающегося Нико, который расскажет ему, как они провели время с Лео. Но его нет. Перси закуривает еще одну. Он принципиально не ест — ждет Нико, чтобы поужинать вместе. Но его нет.       Перси пытается убедить себя, что выходить ночью на поиски в город, где господствуют сразу две преступные группировки — паршивая идея. Он садится на диванчик и смотрит на розу, успевшую уже раскрыть лепестки. Перси тревожно.       Он клянется себе не смыкать глаз, чтобы не пропустить приход Нико, но недосып берет свое. Перси мажет сонным взглядом по розе, торчащей из горлышка, и проваливается в сон.

      Нико просыпается в комнате Лео. Ну, формально, это не комната, просто он отгородил часть гаража выцветшей шторкой в мелкий цветочек. Отец несколько раз предлагал снять ему квартиру, но Лео каждый раз противился, говорил, что так удобнее. Сейчас Нико ни о каком удобстве не думает: голова заболела сильнее от запаха бензина, зубы саднят, ребра неприятно ноют, а про лицо и говорить нечего. Нико было страшно взглянуть на себя в зеркало. Благо, у Лео его в гараже вообще не было.       Но почему он вообще здесь? Лео же сдал его отцу, перестал считать братом и чуть ли не в лицо плюнул. Такое количество несостыковок вызвало еще большую головную боль, и Нико бы снова провалился в сон, если бы не услышал приближающиеся шаги и плеск воды. За шторкой показался Лео с тазом и тряпкой. Он увидел, что Нико пришел в себя, и на лице мелькнуло какое-то подобие улыбки. — Зачем? — вместо благодарности сердито спросил Нико. — Зачем ты притащил меня сюда? Пытаешься вину загладить, пожалеть меня, бедного-несчастного? — поток слов не желал прекращаться, и Нико решил высказать все. — Это ведь из-за тебя он меня избил! Ты все ему рассказал! Выложил все, как будто не было всех этих лет нашей дружбы!       Воздуха в легких не хватало, и Нико решил обиженно отвернуться и замолчать. А у Лео явно не было слов. Он задумчиво почесал голову, пытаясь найти слова, и наконец выдал: — Ну ты и пизданулся башкой. Я ничего ему не докладывал. С чего ты так решил вообще? Это мог услышать кто угодно из наших, проходивший мимо. И я облегчу тебе задачу: я даже знаю, кто это. Джейсон объявил во всеуслышание о твоих планах на собрании тем же вечером. Потом он подозвал меня к себе, — Лео закатал штанины. На обеих голенях вздувались ушибы от трости.       Теперь настал черед Лео обиженно замолчать.              — Но ты же говорил… говорил, что не позволишь мне уехать! И с каким лицом ты меня встретил перед домом! — Нико уже почти кричал.       Лео тоже быстро закипал. — Блять, с каким лицом? Я боялся за тебя! Боялся, что в этот раз он точно что-нибудь тебе сломает, что простым сотрясением и парочкой ушибов ты не отделаешься, — Лео уже срывался на крик. — Но из-за своей узколобости, из-за нежелания раскрыть глаза ты придумал себе сказочку, в которую тут же поверил! — проорал он, и, грохнув таз об пол и расплескав большую часть воды, вылетел за шторку. Вскоре Нико услышал тихую ругань и грохот. Похоже, Лео опять чинил мопед. В глазах у Нико потемнело.       Он проснулся уже под вечер, когда Лео осторожно мазал гематомы на ребрах пахучей мазью. Этот запах был знаком Нико с детства. — Я очень хотел, чтобы ты остался, — признается Лео почти шепотом. — Ты был бы хорошим главой. С тобой Шилла была бы в безопасности. Дети, подростки, старики — все. Ты же ответственный до пизды. Но потом я проследил за вами на крыше. Вы так смотрели друг на друга, как будто видели что-то, что я заметить не мог, — он перестает втирать мазь и опускает руки. — И я подумал: «наверное, не надо его останавливать. Наверное, он правда счастлив».       Лео кусает губы и отстраняется. — Понимаешь, ты смотрел на него… ну как на звезды. Как будто он твой мир. Как я могу тебя останавливать?       И несмотря на боль, пронзившую все тело, несмотря на вонь, исходившую от Лео, несмотря на жирный слой мази на его животе, Нико свесился с кровати и крепко обнял друга.

      Перси просыпается и снова боится открывать глаза. Он боится увидеть, что Нико так и не пришел. Загадывает: если зачешется левое бедро, значит, не пришел. И впервые в жизни ебанные приметы срабатывают. Кровать рядом с Перси пуста, Нико нет ни на зеленом пошарпанном диване, ни на кухне, ни за дверью.       Солнце, бьющее в лицо, резко начинает бесить, спертый воздух давит на легкие изнутри, а книга не читается. Перси с ненавистью смотрит на розу, стоящую в бутылке. В два шага подходит к ней и берет в руку, намереваясь смять, но в голове что-то резко щелкает. Перси бережно ставит ее обратно, напоследок погладив лепестки.       Он берет с собой книгу и остывшую порцию рыбы в лоточке. Ищет кого-нибудь, кто сможет дать ему в прокат велосипед. Усатый дядька подозрительно щурится, но верит ему. Перси клятвенно заверяет, что этот велосипед он точно не потеряет, а если вдруг так и получится, то деньги вернет с процентами. Он запрыгивает с бордюра — так и не научился садиться нормально — крутит педали на пробу и едет-едет-едет подальше от залитой солнцем улицы Свободы.       Вскоре Перси наметил себе маршрут: в трех часах езды от Шиллы был огромный национальный парк. На карте Италии он был смачным таким пятном на полмыса. Перси едет по дороге с забавным названием Виа Провинциале больше часа. Она состоит только из поворотов. Справа — вертикальная стена песчаника, слева — холмы, пышущие ярко-зеленой растительность. Перси утопает в шелесте листьев и мелькании пунктира разметки. Из головы вылетают все мысли, а тело действует на автопилоте: крутить педали, вовремя поворачивать руль. Даже за картой следить не надо было: дорога просто не имела ответвлений. Мелкие камешки отлетают из-под колес, а Перси греется на теплом солнце. Постепенно исчезает напряженная складка между бровями.       Перси доезжает до парка за четыре часа вместо обещанных трех. Солнце все еще греет, но уже устало и явно нехотя. А Перси заезжает на холм, прислоняет велосипед к дереву и смотрит. Внизу гладь озера, оно даже темнее моря. И зеленее, что ли. Озеро со всех сторон окружают километры леса, и с такой высоты Перси видит каждую успевшую пожелтеть верхушку. Справа низина, и от гибели лес с той стороны защищает дамба. Он садится на пожухлую траву, достает из рюкзака лоток с рыбой и безмятежно смотрит на лес — разглядывает километры одинакового леса. Смотрит на озеро — его зеркальная гладь отражает облака, но, кажется, поглощает свет. Смотрит на дамбу и думает — ему бы такую.       В горле образовывается ком, еда не лезет. В груди тяжело, а лицо так и норовит сморщиться. Перси не понимает, что с ним, пока не начинает плакать навзрыд, подвывая и судорожно сжимая в руках пластиковый лоточек. Впереди малахитовый лес, под ним черно-синее озеро с вихрастыми облаками, а сзади бирюзовый велосипед с забавными кисточками на руле. Солнце обреченно падает вниз к горизонту, окрашивая небо в кроваво-красный цвет.

      Лео дает ему мазь, пичкает обезболивающими таблетками и постоянно спрашивает, не тошнит ли его. И это даже забавно: то, как он путается в цветастой занавеске, торопясь принести Нико таз с водой и мокрую тряпку, как хлопочет, как курица-наседка, чтобы он не перенапрягался, как пытается приготовить ужин, но сжигает все к хуям. Лео хочет как лучше, но Нико только посмеивается.       Вечером Лео предпринял очередную попытку починить мопед. Он, сидя на корточках у своей колымаги, пытался объяснить Нико, но тот запомнил только что-то про такты и не совсем понял, как музыка связана с двигателями. Гараж освещался только одной лампочкой, из-за чего Лео периодически ругается вполголоса. Нико лежит на раскладушке и откровенно скучает, лениво наблюдая за раздраженным парнем. Он внезапно как-то странно замирает, не дышит совсем, а потом все-таки выдыхает, будто решаясь на что-то. И говорит, не поворачиваясь к Нико и продолжая создавать иллюзию занятости. — Я тебе никогда не рассказывал, как попал к вам?       Нико даже привстал. Он никогда не говорил о своем прошлом. Нико просто принял, как данность, что в возрасте тринадцати лет в его жизни появился шебутной, тогда еще щербатый мальчишка со странной фамилией. В подробности он предпочитал не вдаваться. — Я вижу, как твой отец поступает с тобой, и это, конечно, ужасно, — неуверенно продолжил Лео, — но у меня с ним другая история. Лет десять назад он пришел в один из борделей Грано — инкогнито, конечно — так, разведать обстановку. Ну сутенер подходит к нему, видит, у человека денег хоть жопой жуй, и начинает лебезить. Одну предлагает, другую, твой отец всех отметает. Ну оно и понятно, он не трахаться туда пришел.       Голос у Лео срывается, но он продолжает сквозь силу: — Тут у этого червя в голове что-то щелкает, и он спрашивает, не интересуют ли сеньора мастера помоложе, — он опускает руки, даже не пытаясь делать вид, что все еще занимается ремонтом, — этот пидор вывел мальчика, лет тринадцати от силы, и предложил сеньору ди Анджело. Мол, мальчик умелый, сможет удовлетворить желания господина.       У Нико в горле пересыхает, а руки сжимаются в кулаки. Он не хочет, не может услышать страшную правду о своем отце. Но Лео говорит совершенно другое: — Тогда сеньор молча развернулся и ушел. Но на следующий день навестил бордель со своими друзьями.       Лео, не вставая с колен, развернулся всем корпусом. Его глаза оказались вровень с глазами лежащего на раскладушке ди Анджело, но Лео смотрел в пол. — Тогда мне было тринадцать лет. В бордель я попал в восемь. Мама тогда умерла, а тетка, взявшая меня под опеку, была просто ебанутой. Я сбежал и оказался на улице. Потом меня нашел этот мудак и предложил пожить у него. Как он сообщил мне потом, мое содержание обошлось ему в кругленькую сумму. Отдавать долг я начал в десять, — по щеке Нико скатилась случайная слеза, которую тот поспешил вытереть.       Лео продолжил бесцветным голосом, так и не поднимая взгляд: — Марселло ди Анджело спас меня, и я буду благодарен ему за это всегда. Но я вдруг подумал, — он вдруг поднимает злые глаза и говорит твердо, — я подумал, что сеньор, несомненно босс. Но не он учил меня драться, не он защищал меня от Джейсона, когда тот вдруг ополчился на нас. Не сеньор промывал мне ссадины после избиений. Сеньор мой босс, но ты мой брат. И больше, чем ему, я буду верен только тебе.       По щекам Нико слезы катились уже не переставая. Он не пытался вытереть их, не смея отвести взгляд от Лео. А тот продолжил так же твердо: — Брат, скажи, как мне тебе помочь.

      Перси оставалось еще полпути до Шиллы. Ноги дрожали от напряжения, глаза покраснели от встречного ветра, а руки, казалось, никогда не смогут отпустить руль. Он ехал по залитой закатным солнцем дороге. Ехал сквозь деревни, сквозь леса, ехал по серпантину, где с одной стороны скала, а с другой — обрыв. И теперь он снова на Виа Провинциале. Дорога причудливо петляет, а Перси пытается не свалиться с велосипеда.       Тихие улочки Шиллы кажутся ему почти благодатью. Только город не дарит желанного спокойствия. Перси все так же раздирает тревога за Нико. Где он? Почему не объявился? Его подставил Лео? Схватил отец? Или он лежит сейчас весь в своей слюне, смотрит мультики на потолке? Ни в один из вариантов не хотелось верить, но ни один не шел из головы. Перси нужна была помощь, ему нужно было поговорить хоть с кем-то.       Он вернул велосипед заждавшемуся владельцу, заплатил в полтора раза больше, чем нужно, и направился к дому. А в квартире его ждала кромешная темнота, роза в бутылке, книга, брошенная как попало на диван и начатая пачка сигарет. Перси беззвучно заплакал, стоя в дверях. Последняя хрупкая надежда на возвращение Нико обрушилась на него, придавила своей тяжестью к земле.       Слезы все еще текли по щекам, когда он подошел к дивану, достал сигарету из пачки, закурил. Больше ни капли неуверенности. Он достал телефон из кармана, сделал затяжку и написал: «привет»       Ответ не заставил себя долго ждать. Пусть у Перси и было уже за полночь, но Аннабет в Нью-Йорке сейчас только заканчивала занятия в колледже. «привет:)»