❀
Государство Уюн, обозначенное на всех картах уважаемых торговцев, славилось своей размеренностью и спокойным течением жизни. Последние сто лет не принимало оно участия ни в одном военном конфликте даже в качестве стороны поддержки, всегда выражая нейтралитет, и вот уже более сотни лет правители без проблем сменяют друг друга по лествичной системе. Цзюнь У, великий и мудрый правитель, прославившийся во всех четырех королевствах из четверки Союзников ещё в первые годы правления, восседал на троне, могуче распластав руки во все стороны света. Его единственным преемником и вероятным наследником был двоюродный брат, Хуа Чэн, что сейчас являлся генералом армии Уюна — формально — а в мирное время — главнокомандующим гвардии, охраняющей порядки на улицах и среди простого люда. Улицы столицы Уюна всегда были оживлены, торговцы раскладывали товар, привезённый из Юйши, Юнани или восточной Сюйли. Изредка сюда заезжали торговцы, готовые похвастаться товаром из-за моря, Тёмного леса или пустыни Кара, но такая дорога обходилась им не задаром, и мало кто отваживался пройти такой путь, даже для того, чтобы выложить свой товар на прилавках процветающего Уюна. Любое королевство однажды процветает, как и цветок. Но цветы вянут, чахнут в неумелых руках или срываются недоброжелателями. — Генерал, — Хуа Чэн рассматривал белую лилию, одиноко растущую неподалёку от конюшен. Кто-то её здесь посадил? Да кому это нужно… Но не могла же она просто так здесь вырасти? Возможно, ветром занесло семена, и… — Слушаю, — он резко одёргивает себя от навязчивых мыслей, показательно стряхивает невидимую пыль с плеча и смотрит на Инь Юя, его помощника. — Ваше превосходительство… по сообщению младших служащих, в городке Ху, что к югу отсюда в пяти часах езды, местные уже не раз… замечали одного и того же юношу, который, кажется, колдовал с помощью книги. — Чернокнижник? — Хуа Чэн внимательно просматривает доклад. Среди ведьм и ведьмаков существует некое деление, исходя из артефактов, которыми те пользуются. Оно, неформальное, однако так легче понять, с чем придётся работать. — Неизвестно наверняка… Кто-то видел, как он собирает травы и будто бы что-то варит в таверне. Возможно, зельевар. — Одно другому не мешает, — бесстрастно бросает он. В докладе ничего интересного, абсолютно никакой информации, за которую можно было бы зацепиться. — Подготовьте наручники из вольфрама. И запрягите повозку, но накройте чем-нибудь, чтобы непонятно было, что клетка. Инь Юй поспешно кивает и удаляется выполнять приказ. Хуа Чэн возвращается в конюшню, где возился с любимой лошадью Хэ Сюань, и бросает ему короткое «собирайся, мы в Ху», прежде чем свернуть во дворец. В императорских покоях никогда не гаснет свет. Вечерами Цзюнь У может подолгу читать свитки, думая о новых реформах, иногда к нему захаживает придворный лекарь, не покидая покоев до утра — никто наверняка не знает, с какой целью он там находится. Кто-то шушукается о плохом здоровье правителя и уже мысленно заглядывается на молодого и пышущего здоровьем генерала в красных одеждах; кто-то хихикает, сваливая всё на общеизвестное пристрастие лекаря к азартным играм; а кто-то и вовсе утверждает, что грешат они мужеложством (находятся и те, кто в подтверждение теории заверяют, что слышали по вечерам из их покоев стоны). И то, что император так и не обзавёлся наследниками, играет слухам на руку. Хуа Чэн распахивает двери в покои, заставая императора стоящим у окна. Полупрозрачные занавески колышет ветер, а он, будучи ещё в ночном платье, выглядит так, будто на секунду отвлёкся от работы, позволив глазам отдохнуть. — А-Чэн, — приветствует его он, даже не оборачиваясь. — Царственный брат, — он отвешивает поклон, даже если тот не видит. — Я прибыл сообщить, что откланяюсь на пару дней из столицы. В окрестностях Ху заметили ведьмака. — Вот как, — Цзюнь У поворачивается, чтобы пройти и сесть за стол. — И что же вы намерены с ним сделать, генерал? — Доставить в столицу и казнить, — без раздумий отвечает тот. — Свинцовые клинки давно лежат без дела. — Что ж… Хорошо, — он берёт кисть, начиная выводить иероглифы на бумаге. — Оставишь Хэ Сюаня? — Нет, дело важное, он нужен мне там. Заменят Цюань Ичжэнь с Инь Юем. Доложив об отъезде, он интересуется о процессе подготовки.❀
Двадцать два года назад, когда пало Сянлэ, правители четырёх государств решили объединиться, образовав Союз Четырёх. Между собой их отношения были дружественны, торговля не облагалась высокими пошлинами, а языки были удачно схожи. Четыре королевства: Юйши, Юнань, Уюн и Сюйли объединились, чтобы противостоять не только внешним конфликтам, но и внутренним. И был у них Высший перечень законов, что должны были соблюдаться в любом из них. И на вершине стояли всего два:Неповинных — не убивать.
Колдовство — не использовать.
Во всём мире существуют твари, состоящие из колдовства, или же люди, предки которых некогда умели колдовать. Потомки Морэны, женщины, что заключила контракт с азартным богом смерти, чтобы иметь возможность колдовать по книгам, стали называться ведьмами. Потомки же Халисмана, мужчины, что вырезал из груди сердце и преподнёс его богине рождения, как дар, обрели возможность «колдовать душой» и стали называться магами. Много лет люди, маги и ведьмы жили в мире вместе с другими колдовскими тварями, что не представляли опасности для людей. Так продолжалось в течение многих веков, пока в один момент двадцать два года назад не началось страшная болезнь. Чума. Красная чума. Так назвали заболевание, при котором на теле человека проявлялись кривые красные полосы. Все в Сянлэ болели без остатка. Линии эти сдавливали тело, постепенно то отрывая конечности, то душа людей. Те умирали иногда, даже не зная, что болели: просто в один миг их шею окутывала красная полоса, и… Заболевание постигло лишь людей, вот только маги и ведьмы не болели. Так все единогласно и пришли к выводу, что чума была вызвана колдовством. Более того — она так и не вышла за пределы одного единственного государства, потонувшего ныне в руинах воспоминаний, а на месте руин воздвигли новые дворцы, поселились новые люди. Жизнь продолжилась, но кровавая история павшего государства осталась в памяти многих, не успев так быстро уйти за эти двадцать два года. И им пришлось… запретить её. Навсегда выгнать всех магических тварей прятаться по лесам, озёрам да пустырям, объявить магов и ведьм, колдующих даже после закона, преступниками. Те всё ещё были из расы людей, поэтому им оставили выбор: навсегда скрыть свою сущность и не пользоваться колдовством, или же бежать в другие дальние государства или леса. Это не гарантировало им полнейшую защиту, но уменьшало шанс возникновения настолько сильных колдунов. Конечно, всем было очевидно, что если что-то запретить, оно не исчезнет. Однако пока «оно» в открытом доступе, любой маг может стать мастером своего дела, любая ведьма преспокойно может достать любой артефакт. Но вот всего за год все они, ну, или большая их часть, были уничтожены способами, рассказанными им помогающими властям ведьмами. В попытке сохранить собственные шкуры, сначала три, потом — с десяток ведьм и ведьмаков примкнули к разным дворцам, беззастенчиво выдавая секреты не только ведьм, но и магов. За двадцать два года они даже наловчились настолько, что даже стали посылать «крыс» на Слепой рынок — так называлось место, где можно было незаконно купить любой магический артефакт или книгу. За столько лет ни одной магической твари не удалось напасть на дворец, вернее, они не решались. Всё было просто: при каждом дворце не один, так десять «своих» колдунов, каждый из которых мог в случае чего дать отпор — по крайней мере, лезть на рожон, не зная колдовской мощи каждого из них, все опасались. И ведь живут по сей день бок о бок с людьми и твари, что вреда им не причиняют да средь простого люда прячутся, и чудища, что из своих жилищ так и не повылазили, да выпроводить их никто не смог. Отважься кто-нибудь вытащить из глубины кленового леса красавицу Каэдэ — жизни лишится! Однако пока та преспокойно живёт в своей чаще, не доставляя простым смертным хлопот, бесчинствуя только на территории своего леса, куда путь ограждён забором — никто её и пальцем не тронет. Захочет крови извне? — убьют. Порождения бога смерти в мире живых называли не то демонами, не то нечистью. По происхождению своему состоя из «колдовства», эти твари вынуждены были покинуть земли или затаиться, кто мог. Тех, что помельче — прогнали сразу, однако тех, кто веками укоренялись в излюбленных местечках, решили не трогать, пока они не начнут причинять вред людям. И всё же, по природе своей, не могли они наслать ни опасного проклятья, ни болезни, чтобы истребить род людской, а те, кто могли — добрались бы до них и из преисподней. Так и повелось, что на территории четырёх государств ныне не было покоя колдовским порождениям.❀
Хуа Чэн тормозит лошадь, видя на окраине леса то ли юношу, то ли девушку, собирающую цветы. Со спины не совсем ясно, да и длинные волосы, закрывающие всю спину, сбивают с мысли. Хотя Ху и называли городком, похож он был скорее на деревеньку. Нелюдимую и со своими тараканами. Встретить здесь кого-то на улице, ещё и так быстро — удача. — Извините, — они с Хэ Сюанем подъезжают ближе, — господин, не откажете нам в помощи? Только при обращении «господин» юноша оборачивается и поднимает на него взгляд. Да, это был действительно юноша. — Вы это мне? — Хуа Чэн замирает на мгновение. Правильные и изящные черты лица, прямой нос, светло-карие глаза, блестящие золотом на солнце, длинные русые волосы и немного пухлые губы… Он заворожённо смотрит на него, чувствуя, как в горле встаёт ком, а в животе словно начинают трепетать бабочки. — Да. Мы здесь по делу, — спасает ситуацию Хэ Сюань, позволяя другу-начальнику прийти в себя. — Скажите, вы не видели ничего странного здесь в последнее время? — брови незнакомца слегка сходятся к переносице, и он задумчиво смотрит по сторонам. — А… что, например? — Ну… Может, людей подозрительных, — юноша неловко усмехается. — Ой, извините, но я вам тут не помощник… Сам недавно с севера, мне пока что здесь… Многое кажется необычным… Да и людей я особо не знаю… Хуа Чэн действительно подмечает в его речи необычный акцент. Во всех странах из Союза Четверых говорят на разных языках, лишь в Юнани и Уюне они совпадают, хотя диалекты и говор сильно различаются даже на территории одного государства. В Уюне яркое различие можно услышать в речи южных и северных территорий, а также на самой границе с Юнанью — там идёт сильное смешение диалектов. Вот только акцент этого юноши не походил на акцент жителя севера Уюна. — Вы из Юнани? — незнакомец сказал про север, но умолчал, имел он в виду север Уюна, или же государство, что находится в той стороне света. В ответ же ему лишь отрицательное мотание головой. — Мама оттуда, — словно читая его мысли, поясняет юноша. — Понятно, — Хэ Сюань встречается взглядом с Хуа Чэном, но тот не до конца понимает, услышал он в его словах что-то странное, или же нет. — Просим прощения за беспокойство, — со скромной улыбкой им возвращают «ничего, удачи в поисках», и они удаляются. — И… куда дальше? — у Хуа Чэна перед глазами до сих пор лицо юноши. Что-то необычное теплится в груди, то, что он никогда не испытывал, или, верно, испытывал, но когда-то совсем давно… — К повозке, — он косится на него с непониманием. — Как можно скорее мы должны вернуться и арестовать его. — Что? — Хуа Чэн в удивлении тормозит лошадь. — Арестовать? Его? — А ты не понял? — Тот тоже тормозит лошадь. Его взгляд так и говорит: «А разве ты не понял?» — Он же и есть ведьмак. — С чего ты взял? Хэ-сюн, тебе же говорили, не делай поспешных выводов и не принимай поспешных решений, — тот закатывает глаза, массируя пальцами брови. — Какой-то странный юноша, явно не отсюда, собирает Слёзы Нефрита, ещё и так подозрительно себя ведёт… Я не утверждаю, что это точно он, но разве не стоит перестраховаться? — Подожди. Так дело не пойдёт. Нужно всё проверить, поспрашивать местных… Хэ-сюн, сообщи всем, чтобы готовились к облаве. Я пообщаюсь с градоначальником. Градоначальник Линь Джен был спокойным и уравновешенным мужчиной. Казалось, известия о некоем ведьмаке, промышляющем в их городке, его ничуть не беспокоили. — Ваше Высочество, — учтиво, но с толикой сохранения возрастного превосходства, кланяется он. — Честно сказать, не ждал я, что вы появитесь здесь собственной персоной. — Это всё не шутки, поэтому я здесь лично, — Линь Джен кивает. — Ваше Превосходительство… Вам что-нибудь известно? Не подумав и пяти секунд, он жмёт плечами. — Почём знать, — неопределённо смотрит он в пустоту. — До меня же кроме городских сплетен ничего не доходило. Эти слова спокойного в такой ситуации градоначальника разожгли немалую спесь внутри Хуа Чэна. — В вашем городе снуёт магическая тварь, а вы и пальцем не пошевелите, чтобы узнать о ней? — позволяя себе грубость, Хуа Чэн надеется услышать вескую причину его бездействия. Однако в ответ получает лишь флегматичный взгляд. — Ваше высочество… Разве во дворце Шэнью нет колдовских тварей? Они же повсюду, да только живут мирно и не высовываются… Так пока здесь тихо — отчего же мне бить тревогу? — Вы забываетесь, — отрезал Хуа Чэн. Во взгляде градоначальника мелькнуло что-то сродни испуга, но всего на секунду. Тут же его взгляд приобретает былую флегму, что, кажется, наполняет его сосуды вместо крови. — Вы правы. Извините, я позволил себе недопустимое…❀
Мужчина, внешность которого частенько обманывает других, позволяя называть себя «юношей», напевает тихую мелодию, ставя в деревянный кувшин красивые белые лилии. Их аромат наполняет скромную комнатку на втором этаже таверны, в которой он остановился на несколько дней. Он правда не думал здесь задерживаться надолго, как и во всех местах, где бывал прежде до этого, вот только кое-что занятное заставило его всё же не уезжать спустя три дня, как и планировалось изначально. Плач Нефрита — некогда любимые цветы его матери, давно покинувшей этот мир. Мужчина целует их лепестки, представляя такие же нежные руки женщины, некогда гладившей его по волосам. Он поворачивается в сторону, когда замечает какое-то движение краем глаза, а потом мягко выдыхает, увидев, кто это. — Как там Жун-эр, — мягко произносит он, поглаживая пальцами голову белой кобры. — Думаю, у него всё хорошо. Змея довольно обвивается вокруг его руки, становясь обычной белой лентой. Се Лянь опускает широкий рукав, прячя её под тканью. Деревянные створки открываются со скрипом, пуская в комнату слабые солнечные лучи. Кругом грязь и глина, он опирается на подоконник руками, видя вдалеке уже знакомые силуэты. Хуа Чэн и Хэ Сюань уже без лошадей, стараясь привлекать как можно меньше внимания, идут по дороге мимо базара. Они уже не одеты так вычурно, как раньше, сменили одеяния, Юноша в красном снял все серебряные украшения и доспехи, после чего стал выглядеть почти как самый обычный прохожий. Однако его аристократическая осанка, гордый стан и бледное лицо вкупе с необычной внешностью всё же бросались в глаза. Се Ляню было известно, кто эти двое. А также зачем они здесь, и кто уже стал их первым и пока единственным подозреваемым. С улыбкой он закрывает ставни.❀
Им пришлось обойти весь город, однако ничего нового узнать не удалось. Городок тихий, проезжих здесь встретишь нечасто, тем более тех, кто остаётся надолго. Вот все пальцы и стали указывать на загадочного юношу в коротком белом ханьфу. Поместье Сюй, куда указал градоначальник для поиска свежих сплетен и новостей, также не дало плодов. «Недавно здесь появился отстранённый юноша, ни с кем не разговаривает по своему волеизъявлению и ведёт затворнический образ жизни. Имени своего не называет, говоря, что все просто зовут его Лан». Разве за этой информацией они здесь? Ну что за бред! Теперь им хватать какого-то Лана просто за то, что тот нелюдим? Но делать нечего. Раз уж все пальцы указывали на него — так тому и быть. И Хуа Чэн приказал начинать облаву таверны. Вот только стоило им ворваться в комнату, которая была оплачена на два дня вперёд, внутри они не обнаруживают признаков жизни, лишь белую лилию со сломанным стеблем, одиноко лежащую на полу. — Схватить юношу в белом! Се Лянь никуда не торопился, стоя рядом с небольшим лесом и глядя на высокие древние деревья, пропускающие на дорогу редкие солнечные лучи. В руках он держал две лилии, которые спустя минуту молчания кладёт на землю рядом с деревом, поджигает благовония и втыкает их прямо в землю. Он складывает руки в молитвенном жесте и шепчет несколько слов, которые никто кроме него не слышит. Зато слышен становится топот копыт. Се Лянь не поднимает головы, но и не шевелится. — Господин, — бесстрастный голос Хэ Сюаня выводит его из раздумий. — Пожалуйста, проследуйте за нами. — Я что-то сделал, Ваше Превосходительство? — он слабо улыбается, но поднимается на ноги, опуская руки, показывая, что не собирается ни атаковать, ни бежать. — Нет, что вы. Просто у нас есть к вам несколько вопросов. Просим не сопротивляться, это приказ Его Высочества Хуа. — Вот как. Ну, раз приказ, — он тихо усмехается, подходя к ним и протягивая вперёд руки под удивлённый взгляд Хэ Сюаня. — Вы же хотели что-то на меня надеть? — Да… Роуг, надень на него наручники, — юноша послушно выполняет приказ. Его оковы выглядят не как обычные наручники, кольца гораздо толще, и, если присмотреться, можно увидеть выцарапанные письмена на них. — Тяжёлые, — хмыкает он. И, в целом, оказывается прав. Наручники, что обвили его запястья холодным металлом, были тяжелее тех, что надевали на обычных преступников, а также сложнее в изготовлении и дороже. Сделаны они были из вольфрама, и те, кто знают о ведьмах хоть что-то, прекрасно понимают, что металл на кисти не позволяет им колдовать. С вольфрамом у них своя история. Холодные оковы сжимают запястья, но юноша как-то слишком послушно идёт за ними, даже сам попросил об оковах… Неужели настолько уверен в своих силах? В том, что сможет себя оправдать и выйти сухим из воды? Хуа Чэн встречает их с поднятой бровью, Хэ Сюань лишь пожимает плечами. Когда несколько солдат отбрасывают ткани повозки, показывая скрытую за ними решётку, пленнику приказывают сесть, и он абсолютно не сопротивляется, хотя и видит, что буквально залезает в клетку. За ним закрывают двери на ключ и опускают ткани. Ситуация выглядит… Честно говоря, странно. — Как вам удалось надеть на него наручники? — удивлённо спрашивает Хуа Чэн. — Ещё и шёл с вами всю дорогу, похоже, даже не пытаясь вырваться… — Дело в том, что… Мы его не заставляли. Что? — Что значит «не заставляли»? А что если у него есть пути к отступлению? — Не знаю, какие у него там пути, но всю дорогу повозку будут сопровождать десять обученных воинов и мы с тобой. Если нападут — у нас с собой ещё несколько пар вольфрамовых наручников, и места в клетке полно, — Хуа Чэн хмурится, косясь на повозку. — Глядите в оба! — кричит он солдатам. — Наш пленник не так-то прост. Не прошло и часа с начала пути, как одна из лошадей вдруг взбесилась. С одной стороны, это было относительно привычным делом в подобной ситуации: уже темнеет, они идут по незнакомым лесным тропам. Лошади солдат, не привыкшие к этим местам и подобным условиям, могут легко испугаться любого шороха. Однако когда везёшь весьма необычного пленника, все даже казалось бы чистые случайности хочется свалить на него. Хуа Чэн приказывает сделать привал и успокоить лошадей. начавших по инерции пугаться. Он взбешён и готов поубивать всех, когда подходит к повозке. — Твоих рук дело?! — рявкает он. откидывая ткань. — Думаешь, так можешь усыпить нашу бдительность? — А я что-то сделал? — абсолютно ровным голосом спрашивает он. В его тоне даже не слышится вопрос, скорее, лишь утверждение: я не сделал ни-че-го. Юноша сидит к нему спиной, поэтому Хуа Чэн не видит его лица. может лишь рассмотреть неясный силуэт в тени. Он сжимает челюсти. — Не прикидывайся. Все прекрасно понимают, что взбесившиеся лошади — твоих рук дело. — Моих? — он поднимает над головой руки, всё ещё закованные в вольфрамовые наручники. Металл поблёскивает в лучах закатного солнца. — Это вот этих вот? И правда. Хуа Чэн только сейчас понимает, что тот «обезоружен». — Значит, у тебя есть лазейки. Думаешь, мы не поймём, как ты нас обхитрил? — Ха-ха-ха… — он заливисто смеётся, оборачиваясь к нему. — Обхитрить вас? Ваше Высочество… Обхитрить вас много ума не надо. — Ты мне дерзить вздумал? Знай своё место! Сейчас ты в клетке, не я! — Разве? — он слышит шуршание, и вот из темноты лицо юноши резко оказывается слишком близко. Хуа Чэн отскакивает от решётки, а пленник, улыбаясь, оплетает прутья цепкими пальцами. — Смóтрите, смóтрите, а дальше своего носа всё равно не видите, Ваше Высочество… — Ты мне зубы не заговаривай. — Знаете, есть такая чудесная поговорка: «Доверяй, но проверяй». Не слышали? — К чему ты клонишь? — А с чего вы взяли, что я — ведьмак? Хуа Чэн смотрит на него пристально и тяжело, но когда его окликает Хэ Сюань, в гневе задёргивает ткани на повозке под звонкий смех юноши. В столицу они приезжают уже без пленника. На полу повозки Хуа Чэн находит наручники, с лёгкостью сброшенные с чужих запястий, на которых нет никаких следов слома. — Он действительно не был ведьмаком, — шепчет Хуа Чэн, и гнев охватывает его сознание. Он не врал. Он просто оказался магом.