соцветие

с тяжелым стуком об пол звякнул набалдашник трости. дуб. хан улыбается, его рука у хенджина на талии, и хенджину от него никуда не деться. вокруг темнота и душная теснота гардероба, а снаружи слышится смех и звон бутылок огневиски. хан улыбается, а щеки его горят. сложно не гореть в такой ситуации – висящий на вешалке пиджак чуть прикрывает хенджину лицо, смущенно розовеющее в темноте, носок ботинка упирается в какую-то коробку, в нос давит пылью, пряной розой – хенджину идет этот аромат – и так тесно, так тесно между ними, что страшно сделать вдох. и рука хана на его талии. тусклый свет его волшебной палочки, валяющейся где-то на полу. когда дверь за ними закрыли ловкие руки хитрюги минхо, хан с самодовольной усмешкой прошептал хенджину в полутьме, что для таких дел палочки не нужны. и как будто только тогда, а не когда горлышко летающей бутылки ткнулось хвану в грудь, он наконец-то понял, куда он попал. самое главное – с кем. и щеки его сами по себе вспыхнули. красная накидка на чужом плече опасно приближаясь, грозила тем, что сердце хенджина все таки остановится. с первого дня в хогвартсе он попросил называл себя так. хан. “хан – король по тюркски” и прочая такая шебутня. хенджин тогда усмехнулся, бросив быстрый взгляд сквозь яркую толпу. всего на мгновение их взгляды встретились, а потом… хенджин, хан, и семь минут рая в слизеринской гостиной. но нет, нет, не стоит думать, что это добровольно – они бесили друг друга с того самого момента, как хенджин выхватил снитч у хана из под носа. хенджин уж точно не был виноват в том, просто оказался лучше. ведь не всегда бывает так, что если ты хорош в чем-то, то на целом свете не существует человека, который лучше тебя? – играй лучше. – говорит хенджин, направляя рукоять метлы вниз. золотой мячик зажат в холодных пальцах. хан скрипит зубами так громко, что слышно даже сквозь гул ветра. хенджин ничего не может поделать со своей улыбкой - это дело чести, усмирять самовлюбленных придурков. – колдуй лучше. – возвращает хан, поднимая хенджинову палочку с каменного пола. вообще-то, на период турнира трех волшебников, дуэли были запрещены, вспомнил хван, когда содранные в кровь локти коснулись холодного камня. вообще-то, они с ханом здорово насрали на это правило. потому что с недавних пор друг друга хотелось уничтожить. потому что это дело чести – ответить на оскорбление. язык чешется что-то сказать, обязательно мерзкое, такое, чтобы сперло воздух из легких, но хенджин просто делает вдох. кому, как не слизеринцам понимать дурмстрангову гордость? хан протягивает ему руку вниз, да, не без усмешки. хенджин принимает помощь, только чтобы пообещать разбить хану нос – прямо как он разбил хвану сейчас. и в карман прячет платок с вышитым двуглавым орлом. их перемирие не отменяет повисшего нечто между ними. и это никак не решить. это, на самом деле, очень просто – но делать этого не хочется. их ссора – причина, чтобы смотреть друг на друга дольше. их ссора – причина, чтобы желать его… уничтожить, конечно же. в косом переулке шьют отменные рубашки. такие, что показывают лишь самое лучшее – хан любуется каждый раз, когда предоставляется возможность. хенджин смотрит на тяжелый ремень, стягивающий талию.. очень хорошо. один неловкий шаг в сторону, взгляд в сторону, мысль в сторону, хан теряет равновесие, и сильным рывком оказывается прижат к стене. хенджин нависает над ним, и жаркий взгляд, который с квидиччного поля преследовал хенджина по пятам сегодня оказывается неловким нежным. хенджин пальцами ведёт по щеке – кожа огненная, идёт красными пятнами до носу, а взгляд отвести не получается. одно верное движение, и ладонь хенджина накрывает ханову талию, чуть склоняется над его лицом, зависая в сладком мгновении.. от чего? хан старается храбрится, больше по привычке. у хенджина в глазах пляшут черти и ещё сто сорок демонят, которым не давали реванша весь турнир трёх школ. в конце концов – они друг друга понимают. минхо сразу сказал, что у них натуры схожи. как у змеи с орлом. схватить, укусить, и никогда не отпускать. ну, когда-то может и отпустить. например, по прошествии семи минут в рае слизеринской гостиной. когда хан задирал его, дурмстранговец не краснел вот так. как? как когда хенджин прижимает его к стене в гардеробе, вокруг них пожарище из звуков и кровь стучит в голове, живот сводит яркой мыслью, дышать трудно и думать тоже трудно, но им все равно, потому что.. кожа его мягкая, нежная, теплая и пахнет... медом с мелиссой. хенджин старается храбриться. им остается только хотеть. и дрожать, в непозволительной близости друг к другу. – ты точно хочешь? – спрашивает и спотыкается, неловко смотрит в чернеющие глаза напротив. – да. – хан отвечает, и его голос хриплый, с осязаемой льдинкой, которая освежает. он немного думает, пальцем ведя по зелёному галстуку на шее. кажется, серебряная змейка на его конце подмигивает ему с тем самым выражением лица, которое капитан чан имел обыкновение принимать, когда все шло по его плану. чановы планы любили с кошачьей дерзостью срываться. но не этот уж точно – кошачья дерзость ему точно помогала. потом сам себе хмыкает, и резко тянет на себя, добавляя жаркое: – именно с тобой. их губы сталкиваются, горячие, сладкие, один порыв чувств, так близко друг к другу. под пальцами мнется ткань формы, и первое движение навстречу друг другу ощущается как взрыв. сладко, мокро и тянуще приятно где-то внизу, до чего ещё так далеко. мягкие ладони хана притягивают хенджина ближе, ближе, жарче, вот прям здесь. руки сами по себе лезут под майку к коже, горячей коже, которую хочется укусить. потрогать. сжать. все себе. хан кусает. наверное, больно, впиваясь в шею, но сладко так, что сверху слышится вдох. его за талию жмут ближе, как направляют: тут кусай, тут ещё погоди, да-да, пожалуйста, именно здесь. хорошо, пусть управляют, в хане не так уж и много гордости. пусть хенджин делает с ним все, что хочет. хан не против. в конце концов – их натуры так похожи, что кажется, они могут понять все. возможно потому что мир стоит заключать именно такими способами – чтобы вздыхать друг другу в губы, так сладко-неловко, что хорошо. – кстати.. – неловко замечает хан, дрожащими руками пытаясь застегнуть рубашку, лишь бы спрятать чужие следы зубов. хенджин смотрит на него темно и внимательно, так, что хан готов падать уже сейчас, и плевать на его гордость, честно, совсем плевать. руки хенджина все еще на его талии, и от них тепло. от них просто замечательно, черт, оказывается хан обожает пряную розу и когда его размазывают в пух и прах на квиддичном поле. и не только там. и когда смотрят на него вот так. и когда позволяют тянуть на себя за край школьного галстука. – так что? – щеки хенджина горят. ему кажется, что он любит этот хрупкий мир между ними. очень. – меня зовут джисон. – как бы невзначай говорит, даже не стараясь скрыть бардак на своей голове. короткая стрижка наверняка превратилась в настоящий ужас. – хочу чтобы ты знал. “и научил меня играть в квиддич” – говорит, когда двери гардероба открываются смешливым минхо.