Ist das Glück weit weg?
Ist unser Zug weit weg?
Wie weit sind wir von dir entfernt?
Konversation, Liebes?
***
Ели-ели поднявшееся солнце за окном светит яркими, оранжевыми лучами, освещая кухню с давно перегоревшими четырьмя лампочками. Вильгельм руку к расстрёпаным волосам поднесёт, заглаживая их назад, зарываясь собственными пальцами в самые их корни и слегка почёсывая кожу головы, будто массируя или царапая. Преследуют ли его алые омуты или бомбардировка во снах? Соврёт если скажет нет. Сверху жужжит вентиляция, засасывая дымки сигареты. Твангсте нервно зажёг папиросу с помощью спичек, что успел истратить уже около половины пачки, ещё минуты 2 назад. С момента окончания войны Вильгельм закурил больше чем когда-либо. Докурив потушит о краюшек пепельницы и кинет туда же. Вильгельм развернётся, трость свою возьмёт и уйдёт с кухни вон. В коридоре ноги переберает, ели поднимая и взгляд понурив. Идёт по изученному маршруту к гостевой комнате, дверь распахнёт и к окну доковыляет. Ладони схватят толстую ткань штор, захватывая с ними и полу-прозрачною тюль, раскинув их по разные стороны. В тёмную комнату попадут первые лучи солнца, падая на худое лицо со впалыми скулами ещё вчерашнего незванного гостя. Невский глаза сощурит, кривя губы в недовольстве, а сам отвернётся, покрываясь пледом посильнее. —Sash, werde fett. Die Sonne ist vor kurzem aufgegangen. Dein Zug ist früh, oder? Ich werde mit dir gehen. Ich werde dort warten. - Твангсте к "другу" подойдёт и встряхнёт за плечо. Говорит достаточно громко и хрипловато от долгого молчания и сна. Александр глаза разомкнёт еле-еле, пытаясь очнуться. Перевернётся на спину и взглянет устало на немца. —Вильгельм, мне же к 9, а не к.. - Ленинград споткнулся на слове, вспоминая. Твангсте же бровь слегка вздёрнет и губы подожмёт. Нет, он понимал поверхностно, но боялся, что отвечать придётся тоже на русском. - Ich bin um 9 Uhr fällig, Vil. Um 9 Uhr, nicht um 6.00 Uhr oder früher, also haben Sie keine Angst. Немец облегчённо вздохнёт, улыбнувшись краями губ. —Ich dachte plötzlich, du würdest einem Spaziergang mit mir zustimmen - Виль улыбку не спустит, только руку уберёт, складывая обе за спину. Невский посмотрел на него задумавшись. Взгляд упадёт на настенные часы, что были плохо видны.Пять часов. Саша зальётся лёгким и приятным смехом. Таким словно никакой войны и не было. Твангсте вздрогнет на миг, но тихо усмехнётся, присаживаясь на кровать близ Ленинграда. Саша прекратив смеяться руками сотрёт мелкие капли слёз и на локти приподнимется. —Sasha, du bist so seltsam.. - ели слышимо бросит Виль, а Невский услышет это от полной тишины разрывающуюся шёпотом Твангсте и шмыганием собственным. Саша глянет на друга, вздохнёт с оставшейся улыбкой на губах. Вильгельм губы сухие облизнёт. —Von uns beiden kannst du hier nur als seltsam bezeichnet werden - вновь начиная тихо смеяться продолжает он, окончательно поднимаясь в сидячее положение. Виль приподнимется, потянувшись к давнему другу, оставляя невесомый след сухих губ на лбу, что покрыт шатеновыми волнами. Твангсте заливисто начнёт смеяться, когда отстранится, смотря как щёки друга приобретают более яркий, чем прежде окрас. —Das ist seltsam, Sash! - смеётся совсем так будто друзья детства. Невский лба ладонью коснётся и так же громко захохотает, слегка ударяя друга по плечу. —Komm schon mit solchen Witzen! Ich bin übrigens ein vielbeschäftigter Mann! - ответит он, смеясь ещё сильнее и заставляя Виля в безвучному смехе голову запрокинуть. Вот бы так спокойно и безмятежно было всегда.***
12:33. 34. 35. Время тянется невыносимо долго. Виль раскрасневшуюся от прохлады ладошку, которую ранее держал трость, в широкие карманы плаща втянет, прикрывши свои глазки. Александра проводил на поезд ещё часа 3 назад, почти 4, было даже слегка опечаливающе расставаться с другом. Сзади послышатся звонкие шаги, такие громкие, что отдаются эхом по почти пустому перону. Из Калининграда было уже некому уезжать, всех уже вывезли. Рука грузом падёт на плечо, надавливая, вынуждающе Твангсте чуть согнуться на бок, а заодно и сжимая до хруста. —День добрый. - прощипит чрез жгучую боль старший, выглядывая на будущего соседа. Сталинград фыркнувши ладонь разожмёт и спустит за массивную спину, что скрыта всё в том же длинном, мужском пальто кофейного цвета. —И вам не хворать. - Григорий кивнёт, потихоньку опережая Вильгельма и выходя идя по мостовой выложенной каменными плитами к приближающемуся поезду. Оба мужчины ногами перебирают, стараясь добраться побыстрее к поезду, что совсем недавно подъехал в ожидании кажися единственных пассажиров. Рядом со входом в вагон поезда, стены которого снаружи были окрашены в ярко-алый цвет, стояла привлекательная девушка в синенькой форме проводницы. Её губы поднимутся в приветливой улыбочке, а рука слегка потянется ко входу, указывая. Немец ели заметно приулыбнувшись трость на ступень поезда поставит и подтянется сам. Аккуратно заберётся в вагон, а за ним и Волжский, что забирался резко и быстро, скорее рывком подтягиваясь на ступень и в вагон, хватаяся за металлические перила. Вильгельм пропустит вперёд себя Фёдоровича, что знал нужное им купе, хотя конечно казалось, что они занять любое могут, всё равно кроме них никто наверное и не прийдёт. Зато брюнет отнюдь не считал, что нужно сесть в другое купе. Бордовые болота внимательно оглядывают таблички с ярко заметными арабскими цифрами, обозначащих номер. Сталинград рукою схватившися за ручку дверь в сторону по правую руку двинет, открывая. Григорий зайдёт за порог, подходя к койке с тёмно-красным матрасом и чистым набором постельного белья белого цвета. В набор входили: одеяло и пододеяльником, подушка и наволочка, а так же простынь. Послышится не сильно громкий грохот – это увесистая, кожаная сумка Волжского опустилась на пол из его рук. Ладони оперативно подхватят белый набор постельного белья, перекладывая на койку напротив. Григорий руками вновь припадёт к верхней части койки, поднимая и устанавливая. Во время сей действий Сталинграда Виль быстрыми шажками пробравшись в купе, усядется на койку с двумя наборами, поставит трость, оперев её о кровать, а сам чемоданчик с ручкою прижмёт. А чемоданчик прямо полная противоположность сумке Волжского, как бывают маленькие чемоданчик, что вмещают в себя самое маленькое количество вещей, вот такой был у Вильгельма. Небольшой чемоданчик умещавщийся в объятьях Твангсте и охраняющий только самое нужное для жизни: зубная щётка, один комплект лёгкой одежды и один тёплой, носки, кроссовки лёгкие, летние и одна небольшая книга. Книжка на русском была, потому немец надеялся ею занять себя всю поездку, что была не мала длиною в два дня и примерно двенадцать часов. —Давай сюда чемодан свой. - сурово проговорит Григорий, заканчивая укладывать сумку свою, на последок достав небольшую связку баранок и небольшую бутылку негазированной воды, грубо говоря те продукты продовольствия, что сумел купить пока был в Москве и на остановках поезда в Калининград и не успел съесть, хотя большую часть всё же оставил внутри сумки, решивши, что лучше уж они там будут. - иль хочешь так и сидеть с ним в обнимку? - усмехнувшись спросит Волжский. Вильгельма чуть дёрнет и ели заметно кивнувши чемоданчик свой передаст Волжскому. Григорий уберёт его во внутрь и вновь тишина. Разрежет её грохот резко опустившейся верхней части койки и навалившегося на неё же Волжского. Облокатившися о спинку, Григорий взглядом окинул немца и попробовал завести диалог, словно смакуя собственные слова на языке: —Ты это..извини меня за то как повёл себя на пероне, это было наверное слишком, да ещё и невежливо с моей стороны. В ответ Виль рукою потянется к собственническому плечу, что тогда было сдавлено крепкою хваткою. По телу пробежит табун неприятных мурашей, отдающих колющей болью в области плеча. Другою рукою махнёт мол "Не убил и на том спасибо". —Болит? - сквозь длительную тишину услышит бархатный голос Фёдоровича Твангсте. Взгляд кинет на "собеседника", если так можно было назвать Волжского, и вновь вздрогнет. - Давай помассирую а? - Григорий губы прикусит, загиная во внутрь, а рукою к загривочку потянется, разминая. - Ехать долго нам. - произнесёт и будто бы себе самому отвечая кивнёт. - Ложись. - русский в сторону отодвинется, места поболе освобождая, а ладонью постукивать начал, приглашая. В лёгком непонимание, страхе и любопытстве Виль медленно встанет, отставляя книжечку на металлический стол купе, осторожно подойдёт и сядет рядом, а в ответ только и увидит чуть улыбнувшийся советский город. Отвернувшися чувствует как большая ладонь кутает плечо, аккуратно надавливая, массируя. По телу волной пробежит приятное ощущение, теплотою растекаясь по всей внешней оболочке Виля, начиная свой путь прямиком от ладоней Волжского. В какой-то момент с улицы через приотрытое окно послышится звонкий голос проводницы "Поезд Калининград - Сталинград выдвигается в путь! Прощу всех пассажиров не находящихся внутри скорей взбираться!". Конечно мужчины так и не услышали возни за дверью купе, так же как и не услышали, что кто-то ещё взбирается вверх по небольшим ступенькам в вагоны поезда. Заслышав скорую отправку поезда большие ладони Григория Волжского спустятся вниз по спине Твангсте, ласково прокладывая путь по позвоночнику через одежду. Твангсте руку положет на плечо, где ранее лежала на вид тяжкая рука Сталинграда. —Спасибо, Григорий, за.. - почти неслышно, бурчит себе под нос Виль, поднявшися и отводя руки взад, вытягиваясь до хруста и соприкосновения лопаток. —Гриша. - оборвёт бурчание немца Сталинград, руки на груди скрестив и опрокинувшись на жестковатую спинку койки. В ответ, так называемый, фриц только кивнёт, поскорее взбираясь на противоположную кровать, если так можно было назвать этот обшарпанный и ободранный в нескольких местах матрас. Поезд тронется с места.***
В купе потрясывало и если на улице сквозило морозом, что порою норовил пробраться чрез не самые лучшие стены вагона, то в купе номера 9 была такая духотень, после закрытия форточки, что Твангсте приходилось вместо чтения обдувать себя хоть каким-то ветерком, что исходил от взмахов тоненькой книжки, что чем-то напоминала больше журнал. Волжскому же приходилось отнюдь не легче, пот проливался каплями со лба и нос обмокрел совсем, Гриша был вынужден постоянно тянуть край тёплой кофты, которую вытерал пот с себя. —Эй, молчун ты наш, - начал было Григорий, которого язык Вильгельма всё время так и наровил назвать неправильным "Gregor" на родной лад, привлекая внимание соседа. Макушка золотистой ржи цветом в ответ ему повернётся от окна к русскому. - Вещи какие-нибудь тебе достать? Я переодеться хочу, невозможно в жаре такой сидеть, а окно откроешь, так сквозняк будет, холодно до жути, лучше уж просто одежду поменять. - будто оправдываясь и ища подходящие слова, фразы проговаривает он порою чуть запинчиво, но запинки ели-ели прослеживались. Твангсте кивнёт слегка неуверенно и обрывисто получая на удивление достаточно приветливую улыбку младшего. Фёдорович с койки подтянется и развернувшись на колено одно припадёт, поднимая и устанавливая верхнюю часть с матрасом. Руки Гришка на ручку маленького чемоданчика положит, вынуживая его и протягивая рукою одною Вильгельму. Немец на ноги чуть приподнимется, подхватывая компактный чемоданчик с рук Волжского и перетаскивая на матрас своей временной кровати. Послышится громкий звук молнии на большой сумке города-героя, открывая вид на плотно утрабованные и набитыми наполно которыми сумка была, что стала такою тяжкой, вещи. Ладони подхватят одежду летнюю. Майку белую, да шорты летние, свободные с затяжками. Аккуратно сложенная одежда с незаметным почти звуком упадёт на металлическую поверхность столешницы небольшой. А Виль чемоданчик рядом положит на матрас, пальцами тонкими, длинными и стройными подденет застёжки железные или металлические, бог их знает какие из этих двух материалов были использованы для этого чемоданчика небольшого. Покажется полу-пустая внутренность сумки этой, что удивительно было точно. Твангсте вытащит компактно сложенный комплект летней одежды, футболка и шорты.***
Долгожданная тишина, что рушится только шумом биения колёс о рельсы со шпалами, да шорохом листающихся листов бумаги и порою редкого копашения на матрасе, создающим ели слышимый звук. Волжский всё уснуть не мог, а другого дела от чего-то ему и не находилось. Подтянется он, усаживаясь на матрас, чувствуя как это бордовое нечто прогибается под весом. Взглядом окинет сидящего напротив Виля, что погружен полностью в чтение, шныряя яркими, янтарными глазами по строкам текста. В какой-то момент голова Твангсте приподнимется, сводя взор со страниц и уводя на наблюдающего Волжского. —Что? - Вильгельм вздёрнет бровь, подденет слегка желтоватую страницу книги, перелистывая. Тут-то и окутывает понимание, что растекается щекочащим табуном мелких мурашей по телу, заставляя на мгновение сдрогнуть. Григорий руки потянет, за голову заложит. —Ничего. - Сталинград утыкает глаза в верхнюю койку, в её дно. - Просто пытаюсь понять кого на меня Московский сплавил. - бровь Твангсте только сильнее изогнётся дугою и выше подтянется. —"Сплавил"? В каком смысле? - губы чуть подожмёт, чуть не пропуская их через сжимающиеся зубы. —С кем мне теперь придётся жить. - пытается более внятно изменить свой ответ. Немец только кивает, бровь спустит и вновь глазёнками в буквы книг упадёт. Ладно, захочет сам заговорит.***
В окне, за свисающими тонкими занавесками – больше похожими на тряпки – виднеется уже потемневшее небо, изредка пестрящее светом фонарей. Небольшая книга закончилась. Не хватило даже на ещё половину дня. Послышится стук о металлическую поверхность – это упавшая на стол книга. Быстро привлечёт внимание вздрогнувшего русского, что взглядом ведёт, пытаясь понять откуда шум. Слишком быстро падает на уже ложащегося в постель Твангсте, укрывающегося довольно тонким пледом, уже покрытом поддодеяльником. —А ты чего? - начинает бывший Царицын, откладывая небольшую газету с недо-разгадынным кроссвордом внутри. - Ну ты спать собираешься уже? Виль вздыхает. Тяжело и слегка неприятно, поднимает взгляд на Григория. —Ja. - переключился. В голове Твангсте словно сработал переключатель, что включил речь на родном и выключил на непривычном и трудном ему языке. В конце концов не изменит как обычно. Сталинград дрогнет, но ничего не скажет в ответ, только зашебуршит громче сероватой бумагой. Кажется первый день в этом автобусе уже подходит к концу. А ещё ведь целых полтора дня. От этой мысли русского чуть воротит.