-
В темноте ночей, в безмолвии тиши,
Где тени скрывают свои лица,
Там гуляют бесы да шумы нечистые,
Они ищут слабых, души расколотые.
Они проникают в укрытые углы,
Где скрыты секреты и мрачные тайны,
Они ведь внедряются в сердца, сеют сомненья,
И души расколотые в плен затягивают.
Слова их ядовиты, губят надежды,
Они питаются страхом, и силы отнимают,
Помехи нечистые, мешают осознать планы коварные
Они разрушают, обманывают, да души разламывают.
—
В темной комнате, в одиночестве,
Дазай сидит, отчаянье в сердце.
Лезвие в руках, кровь в темноте,
Он ищет спасенья, ищет отплаты.
От прилива ненависти к себе,
Дазай взял лезвие в руки свои,
По коже провел резкий ножевой след,
Кровавые капли в воде, как чернила, растворились.
Капли крови, словно чернила,
Тонут в воде не оставляя и следа
Он искупает свои грехи,
Страдает сам, но желает иные дни.
Хотел бы он умереть, но должен он
Исправить все свои прежние грехи.
Остановиться в своем тонущем состоянии,
Взять себя в руки, прекратить мучиться.
Он знает, что делать, знает, как быть,
Но почему-то не действует так, как надо.
Отчего же он так слаб и безысходен?
Создает проблемы и наносит вред своим действиям.
Суицидальные мысли в голове,
Но он понимает, он не должен умереть.
Он обязан встать, исправить все дела,
Исправить бесчинства, что творил он сам.
Но почему же так слаб его воля?
Почему не может он строить свою судьбу?
Он ранил всех, кто близок ему,
Предал друзей, но не знает, что делать с собой.
Он должен благодарить Накахару,
За то, что тот терпит его грехи.
Но вместо этого, ванна и лезвие,
Он режется, ища исцеленье в крови.
Он должен целовать ноги Накахаре,
За то, что тот терпит его до сих пор.
Но вместо этого, он сидит в ванной,
И снова режет себя, в надежде на лучшее.
—
Разрушить себя, предать свой идеал,
За меркантильные цели и мечты,
Это наихудший грех, как зовут его,
Который погубить может душу твою.
Зачем предаваться пустым обещаньям,
И властью ложью ослепленных глаз?
Лучше сохранить свою истину,
Чем потеряться в пустоте и разладе.
—
Чернила текут, слова летят на страницы,
Черный блокнот стонет от бесконечного дела.
Третьим лицом он смотрит на себя самого,
Перо ломается, пальцы же напряжены до предела.
Стук в дверь прерывает мир его творчества,
Фёдор старается разглядеть окружающий интерьер.
Но все смутно, неясно, фокус сбивается,
Во сне он вздрагивает, блокнот запирает в шкатулку.
По тяжелым ногам он идет, словно в воде,
Голоса с улицы говорят о раскрытых тайнах.
Он отступает, сбито и тяжело,
И на полу виднеется нож под его ребром.
Смотрит он на смерть свою медленную и спокойную,
Но настоящий он волнуется и не согласен.
«Не мог он рассказать», — звучит чужая мысль
—
В глубине души, там, где темно и тихо,
Раскол затаился, словно зверь в тени.
Он бесом назван, сущностью злобной,
Которая в сердце свои когти заточила.
Он тянет свои тенистые пальцы,
Касается каждой мысли, каждого чувства.
Раскалывает душу, словно сердце острым клинком,
Оставляя лишь рваные раны и пустоту.
Внутри борьба разгорается огнем,
Пытались ли собрать разбросанные части?
Ведь бес и сам неустанно ищет ответы,
Оставляя лишь обломки и слезы на глазах.
—
Слова текли, как река в пути.
В каждой строчке он свою душу вложил,
В надежде, что кто-то услышит его зов.
Книга наполнились миром его снов,
Сказками и страхами, тайнами своими.
Он писал о тех, кто невидим для глаз,
О существах, что скрываются во мраке ночи.
Но мир не спешил его творенья понять,
Он был слишком чужим, слишком необычным.
Люди смеялись, называли его безумным,
Не верили в то, что он видит наяву.
Однако в его словах была правда,
В каждой строчке жила его боль и страх.
Он писал о злых духах и проклятых снах,
О том, что видел своими глазами.
Он продолжал писать, несмотря на все.
В его книгах он нашел свое призвание,
В них он нашел дом, где мог быть самим собой.
И пусть его творения не всем понятны,
Он продолжает писать, идти своим путем.
В надежде, что кто-то, хоть один человек,
Увидит его мир и услышит его голос.