- ты уже дома, да? - долго ты ковылял - короче я решил написать чимину - не могу уже терпеть - да и мне что то тревожно стало не знаю как объяснить но я сейчас внезапно проснулся - просто так прикинь
Он уже хочет выйти из диалога (он не совсем настроен на прослушивание сообщения в двадцать с лишним минут), но в последний момент передумывает и нажимает на загрузку сообщения. Шорох. Знакомый кашель. Тихая музыка на фоне. Юнги любит тяжёлый динамичный рок или металл. Это построк. Снова кашель, но какой-то нездоровый. — Доброй ночи, брат, я... э... я тут решил продолжить пить. Я ведь сказал тогда у клуба, что продолжу бухать. Как же я давно уже не пил, уже забыл, каково это. Как-то на душе скверно, мне просто стало страшно, и я подумал... — Юнги говорит заторможенно, у него заплетается язык, он делает перерыв, чтобы отпить из бутылки. Намджун присаживается на край кровати, прикусывая ноготь на большом пальце. Написать или не написать? И открывает диалог с Чимином. Пора. И пишет.- привет, спишь?
Но Чимин не онлайн. Намджун думает. Думает. Стоит ли писать дальше или воспринять это как знак и удалить? А потом вспоминает о голосовом сообщении Юнги. — ...а пока шёл, запнулся, и теперь колено разодрано. Уф. Вот. Я уже конкретно пьян, брат, так что прости, если в какие-то моменты я... моя речь будет непонятной. Я ведь тебе не рассказывал, почему я лечился от алкоголизма. Да и недолго всё это было, я просто свалил оттуда потом. Мне перед Чонгуком было стыдно, я его до истерик доводил. : доброй ночи : нет Намджун вздрагивает от уведомления, потому что не был готов к тому, что ему так быстро ответят в половину четвёртого. Сердце начинает биться сильнее, как заведённый мотор после перерыва в несколько лет. Сразу возникает шум в ушах. Намджун будто забывает, как дышать, и какое-то время просто смотрит на два сообщения от Чимина. Он что-то печатает, но перестаёт. Статус «в сети» едва не обрывает артерии у сердца. Волнение. Дрожь в пальцах. Они потеют.- как дела?
— Так что поэтому я решил записать тебе голосовое. Прости, я не люблю их, но ты, вроде, ничего против не имеешь. Ты так говорил раньше. Намджун в пол уха слушает сообщение Юнги и больше думает о Чимине, который, как и он, не спит в такой час. Что он испытывает по ту сторону экрана? Чимин пропадает из сети на несколько секунд, а потом возвращается с ответом. : пойдёт ты как? — Даже не знаю, как это назвать. Но состояние, в котором я пребываю, не отпускает меня уже долгие годы. Ну… э… господи… — Юнги отпивает из бутылки, пьяно выдыхает. — Я уже забыл, о чём говорил. А, да. Как-то дерьмово мне слишком, меня жизнь придавила, как таракана кирпичом. На этих словах Намджун, нахмуриваясь, возвращается в диалог с Юнги. И он не в сети. О каком состоянии именно он говорит? О своём состоянии опьянения или о своём ментальном состоянии? Намджун знает, что Юнги принимает таблетки, но что за таблетки, от чего они и как долго он их принимает, совершенно не имеет понятия. Какое-то серьёзное заболевание? Иногда Намджун боится получить неожиданно известие Юнги о какой-нибудь смертельной болезни. И Намджун не знает о ментальных проблемах Юнги не потому, что не интересуется жизнью друга, а потом, что он сам старается не распространяться о своих слабостях. Время 3:59. — Я очень многого тебе не рассказывал, каюсь, я сам во всём виноват, но у меня было… желание справиться со всем этим самому. Я и так принёс много горя другим людям, не хотел ещё и тебя втягивать. Мне было проще быть весёлым товарищем, надёжным и лёгким. Если не хочешь, то не слушай это сообщение, брат, я мог бы просто написать тебе от руки на бумаге, но я щас жутко пьян, и, возможно, мой текст никто никогда не расшифрует, даже я сам. Я мог бы, конечно, записать всё заранее, но надеялся, что спасусь. Уф, пьян так, не совсем соображаю, что я несу. Надеюсь… о чём я говорил пару минут назад? Я думал, уложусь в пять минут, пиздец. Надеюсь, я не рассказал тебе случайно на пьяную голову, как однажды смотрел видео «Две девушки и один стакан» и возбудился. Ой. Чёрт, забей. Как отредактировать голосовое сообщение? Удалить? Бля, я слишком пьян. Ладно, крутим усатый барабан дальше.- о чём ты говоришь? - ты спишь?
Намджун набирает Юнги по телефону, но двадцать гудков впустую. Голосовое сообщение продолжается. Он снова кашляет, запивает, шмыгает носом. — Честно? Выложить тебе всё начистоту? Ну… я всё ещё продолжаю думать о Чонгуке. Я и признался тебе во всём этом только потому, что мне на приёме сказали, что так боль пройдёт быстрее. Брехло. Стало только хуже. Про какую-то форточку мне втюхивал. Эм… что же я говорил? Да. Он никак не может отпустить меня, нет, это... — он замолкает, голос дрожит. Сдерживается. Намджун замечает: каждый раз, когда Юнги упоминает Чонгука, его голос начинает выдавать всю накопленную боль, и ему грустно слышать, как Юнги трещит по швам. — Уф. Я стараюсь держаться, пытаюсь подбадривать себя и тебя, если ты прямо сейчас всё ещё со мной, дурацкими шутками. Это эгоистично, правильнее будет сказать, что это я не могу отпустить его. Да. Прошло уже столько лет. На других людей не могу переключиться, не знаю. Я пытал... я пыт... — он начинает заикаться, горло дерёт, слёзы душат, он плачет из последних сил, — пытался... пыт... ался его заменить кем-нибудь, но ничего не выходило, я клянусь! Клянусь, но всё было не то. Я тебе сказал, помнишь… на кухне, сказал, что он умер. Но я даже не знаю, как правильнее это назвать, потому что сам до конца не понимаю, была ли это случайность или он убил себя сам. И это не даёт мне покоя, я никогда не узнаю ответ. Извини, что говорю такие ужасные вещи, это некрасиво, это невежливо, но ты должен понимать, что я пытаюсь тебе сказать, — сердце срывается с петель. Разочарованный до ужаса голос. Дрожащий. Он на грани. — У вас ведь ещё есть шанс всё спасти, у тебя есть возможность узнать все ответы на свои вопросы, а у меня уже не получится, никто и никогда не даст мне ответ. Ни психолог, ни моя семья, ни церковь, ни бог, в которого я не верю. Никогда. И это убивает меня. Э… хочешь знать, от чего... от чего... — Юнги снова выпивает и, подавившись, заходится в кашле. — Ну, хочешь знать, что с ним стало? Пауза храбрости. Намджун останавливает сообщение и снова пытается дозвониться. Снова нет ответа. Юнги выпил очень много, и Намджуну кажется, что это особенно много для человека, который не пил столько лет. Он не знает, просто предполагает. Снова включает сообщение. — Передозировка. Пауза осмысления. И его душа словно начинает весить меньше после признания. Град зажёванной боли. Его боль как резиновое мясо. Это шестилетнее молчание, обросшее шипами, наконец спадает с него. Передозировка? — Сердце не выдержало. Он употреблял. Да. Как его сердце могло не выдержать? Его сердце выдержало столько лет издевательств, выдержало меня, но не выдержало такое… И я тоже употреблял. Намджун отматывает назад на несколько секунд. — … но не выдержало такое… И я тоже потреблял. Вся наша семейка употребляла. Мы сраные наркоманы. Торчки. Мусор. Мы на этом держались. Не только на ебучей любви друг к другу. Я не баловался, я именно торчал, потел, как последняя сука, когда мне не удавалось достать хотя бы одну дозу. Я срывался. Я причинял очень много боли остальным людям. Я такая тварь. Я пропадал на сутки, а затем возвращался. Я не имею в виду этот заезженный и остопиздевший кокаин. Это и альфа, и винт, и марки, и мефедрон, и амфетамин, и обычная травка, и кетамин, и мдма. Много… много чего. Я начинал с обычной травки, это ещё случилось до той херни с родителями. Просто рядом со мной оказались неправильные люди. Наверное. Может, стоит считать, что моя жизнь закончилась ровно в тот момент, когда я принял первый спасательный косяк? Или спасительный? Похуй! И с того дня я больше не смог слезть с наркоты, только уже после смерти Чонгука. Я и сам пытался вылечиться, и в рехаб ложился, но всё было без толку. Я и нюхал, и глотал, и курил, и кололся. Извини. Неправильно на тебя всё вываливать это, но я не могу так просто уйти. Ты мой… Снова звонок. Снова в пустоту. Тогда Намджун, встревоженный, вызывает такси и начинает одеваться, как можно быстрее. До Юнги ему добираться около часа, но в такое время доедет быстрее. Он проснулся не просто так. Не просто так. И Намджун понимает всё. — Ты мой друг. Брат. — Он выдыхает с облегчением. — Я недостойный человек. Ты даже не знал, что дружишь с наркоманом. Ты не знал меня таким, каким я был раньше. Сейчас тебе кажется, что такое легко простить, но это неправда, — ухмыляется. — Прикинь, да? Ты щас бы сказал: «Но это же в прошлом», а я скажу тебе. Скажу, что бывших наркоманов никогда не бывает. Как и бывших алкоголиков. Раз зашёл по колено – и ты навсегда в этой трясине. Ты живёшь в вечном аде. Выбирая путь жизни, ты выбираешь путь долгой или вечной боли. Но один вопрос всегда оставался в голове: «Ради чего я пытаюсь выбраться?» Я ни в чём не вижу смысла. Я не выношу это тело, мне в нём душно. Я не вижу смысла работать, я не вижу смысла общаться, я не вижу смысла ухаживать за собой, я не вижу смысла. Намджун накидывает пальто, застёгивает ботинки и выбегает из квартиры. Всё это время он не перестаёт слушать голосовое. Тут же он вспоминает о Чимине и печатает ему, что ответит позже. — Сокджин всегда говорил, что наркотики абсолютно всегда сильнее человека, они сильнее его воли. Вот и я не смог. А он был прав, как всегда. Сраный пророк. Когда Чонгук умер, для нас это было катастрофой. Мы не знали, как нам жить дальше, мы не могли поверить в это, и наша семья развалилась. Мы не смогли пережить его смерть. Для нас это было… э… если какая-то часть механизма отваливается, то он перестаёт двигаться и работать. И когда мы ходили с тобой на кладбище, я... я не знаю до сих пор, что именно я испытал, когда увидел следы на могиле Чонгука. Это был кто-то из них. Это я знаю наверняка. Я... — по приглушённому голосу становится понятно, что Юнги накрывает лицо ладонями. Где он сейчас находится? У Намджуна нет особо вариантов, и он едет к нему до дома. По звукам – он в помещении. — Только пожалуйста, езжайте как можно быстрее, я заплачу в два раза больше! — запрыгивая в салон, быстро проговаривает Намджун. Он пристёгивается и прикладывает телефон к уху. Он не видит ничего. Не видит лицо водителя, не видит города за окном, Намджун – это гигантское ухо, которое поглощает слова Юнги. — Я не могу так. Все эти годы я тащил в себе эту боль, но она увеличивается в размере, чёрт возьми! Прав был сраный Ремарк, время нихуя не лечит! Психологи нихуя не помогают, они только жрут! Сегодня я сдался. Официально. Точнее… точнее… вчера сдался. Сегодня ведь новый день, да? Я был чистым все эти грёбаные шесть лет. Наша главная мечта – быть чистым, как небо над головой, и в те годы я завидовал небу. Но сорвался. Я употребил. Я вмазался перед нашей последней встречей. Думал, если я… блять, какая же дерьмовая идея, когда я озвучиваю её вслух. Я думал, что если вмажусь, то мне станет легче. Но мне больше не принесло это такого кайфа, как раньше. Меня тянет, меня ломает, но... но смысл? Я вдруг вспомнил все старые кумары, которые, знаешь, были самыми запоминающимися. Когда я дверь зубами кусал. Я закинулся только что ещё раз. Извини. В общем, да. Я люблю Чонгука так сильно, что не представляю жизни без него. Я влюбился в него с первого взгляда, а потом заставил уйти из дома, потому что его мамаша с отчимом избивали его, издевались. Они избивали его до крови, до синяков, до переломов. Моего мальчика. Столько дерьма он глотнул. Ты бы видел его тело, всё в шрамах. Нелюди. Они даже не пришли на его похороны. Там было столько людей, столько людей, Намджун, но ни одного родственника. Его все знали как золотого мальчика, просто ангелочка. Столько цветов я никогда в жизни не видел. А когда он умер... — Юнги тяжко вздыхает, вспоминая те ужасные годы, — начался сущий кошмар. Ту ночь я никогда не забуду. Все как с ума посходили. А я никак не хотел верить в происходящее. Когда мы нашли его, было слишком поздно. Накануне мы разругались. Всё из-за того зануды, ну, про которого я говорил. Я ревновал. Жутко. Так… что я говорил? Ну да. После травы я пересел на наркотики потяжелее, я уже был по кончик носа в этой теме. Чонгук, когда мы познакомились, тогда упарывался только лекарствами, газами всякими. Нюхать любил, потом тоже за мной увяз. Он всегда боялся колоться. А в ту ночь решился. Наверное, он сделал это намеренно. У меня больше не хватает сил, брат. Мне даже эту исповедь тяжело... тяжело говорить... тяжело говорить об этом, вспоминать ту боль. Я ненавижу себя больше всего на свете, я ненавижу то, как я прожил эту жизнь. Ничтожество. Никогда не видел смысла жить, но тогда я жил ради Чонгука, его не стало, но я всё равно продолжал жить ради него. Я не могу смириться с тем, что потерял столько лет жизни. Я любил Чонгука, но это оказалось зря. У Намджуна, ошарашенного, начинают трястись руки. Он распахнутыми глазами смотрит куда-то вперёд. Глаза начинают слезиться, и дорога, освещённая фарами автомобилей, расплывается мутными точками. На его голову падают остатки сна, из которого его выдернуло сообщение Юнги, пришедшее в 3:33. Он был там. Там был Чонгук. Что говорит такое Юнги? Как он может?.. Нет. Юнги слишком боится умирать. Он же не может. Нет, Намджун не верит. Он утирает влагу под глазами, шмыгает носом, пытается внушить себе что-то, подбодрить себя. Юнги активный, не устаёт бороться за желаемое, он упорный, любит пошутить над собой и над окружающими. Нет. Он врёт. Просто устал. Выпил много. — Каждый день я просыпаюсь с мыслью о том, что я должен набраться где-то ещё сил. Каждый раз я думаю: «Нужно просто прожить эту неделю. Нужно. Просто. Прожить. Эту. Неделю». Я проживаю эту неделю, а потом наступает следующая, и так до бесконечности. Я опустошён. Таблетки превращают меня в овощ, теряется вкус жизни. Я терплю так уже шесть лет. После встречи с тобой я подумал, что у меня получится начать жизнь заново. Я действительно ценю то время, что мы с тобой дружили. Да, за какие-то моменты я таю обиду на тебя, но это мелочи по сравнению с тем, что ты сделал для меня. Я всё ещё думаю о тебе, даже если мы не общаемся так плотно, как прежде. Я поступил неправильно, когда сорвался. Я употребил, сдался. Употреблю и сейчас. Не знаю сколько. А потом сразу выпью снотворное. Тут... э... вскрытая пачка, но здесь достаточно. И сверху посыпаю ебучими антидепрессантами, которые окончательно задушили меня. Виски осталось немного, извини, тебе не получится оставить, надо чем-то это всё запить. Не знаю, сколько у меня времени будет, хотя при таком рецепте... славный супчик! Бренд-шеф такой пробует новый супчик по моему рецепту и говорит стажёрам: «Так, пацаны, показываю только один раз!» Но Намджун. Брат... Слушаешь? Если ты слушаешь сейчас это сообщение, то... Он не хочет больше ничего слышать. Нет, Намджун ставит на паузу сообщение, потому что морально к нему не готов. Слёзы начинают течь из глаз. Он хлюпает носом, накрывая лицо ладонью, и наклоняется к коленям. Нет. Нет, нет, нет, нет, нет. Он не может! Таксист смотрит на Намджуна через зеркало заднего вида и ускоряется. Полоса свободна. — Я уже мёртв, брат. Я записал это голосовое... — Нет! Нет! Блять, нет! Сука, ты не мог! — не сдержавшись, рявкает Намджун на весь салон. Он несколько раз бьёт спинку кресла. Подбородок дрожит. Лицо искажает внутренняя боль. — …заранее, поставил на таймер. Если бы я передумал и выжил, я удалил бы это сообщение с таймера, ты его не получил бы. Наверное, сейчас где-то девять утра. Ты проснёшься в девять утра, пойдёшь попить воды, взбодришься после нашей небольшой тусовки, умоешься, а потом залезешь в телефон и придёшь в ужас от того, с кем дружил всё это время. С наркоманом, с торчком, с мусором. Прости, прости, брат, — Юнги хлюпает носом, потому что плачет. Когда было записано это сообщение? Намджун не верит. Наверное, Юнги просто переволновался. Он просто из-за алкоголя наговорил чего-то лишнего. Именно так он на него и влияет. Намджун точно успеет, ведь он не просто так проснулся в 3:33! Здесь нет функции таймера, но потом он проверяет, убеждается и снова ударяет кресло. — Доброго утречка! — смех сквозь слёзы. — Я отвратительный друг. Это конец игры. Я боялся покончить с собой, потому что не хотел причинять боль тебе и кому-то ещё, делал это ради Чонгука. И ведь... и ведь хозяину квартиры придётся возиться со мной. Бля, брат, — Юнги снова хрипло смеётся в трубку, — передай ему мои извинения, пожалуйста. Но я больше не мог терпеть, я ни в чём не вижу смысла. Какое-то время я верил, что у меня получится, что я забуду об этом, как о страшном сне. Но самые яркие ночные кошмары твоей жизни запоминаются навсегда. И ты можешь внезапно вспомнить о нём через 20 лет, и тебя охватит ужас. Представил? А я так живу уже все шесть ебучих лет. Ощущения… будто ты... голова кружится. Будто ты срочно должен расплатиться за аренду дома, потому что ты задолжал за четыре месяца, тебя вот-вот выкинут за дверь, ты лезешь в карман за кошельком, в котором хранятся абсолютно все твои деньги, и не находишь его там. Именно так я и живу. Я и вправду старался, Намджун. Я доживаю свои последние минуты жизни... записывая тебе голосовую, потому что ты остаёшься моим другом, который ненадолго спас меня от этого дерьма. И об этом я не жалею. Я и вправду больше... нет сил терпеть. Я жил и надеялся на что-то. Я избавляюсь от собственного бремени, от этой долголетней боли, но причиняю боль тебе. Это не очень честно. — Мы почти приехали, — тихо сообщает водитель и незаметно оглядывается на Намджуна, замечает его состояние. — И я вправду благодарен тебе за всё время, что мы дружили. Дружба с тобой – это очень классный и весёлый опыт. Дружба с моей семейкой – это тоже хорошо, но она была губительной, а дружба с тобой – спасительной. Я ненавижу себя. Ненавижу. Брат. Тебе я желаю счастья. Любви, очень крепкой любви, чтобы до конца жизни. Если ты любишь его и веришь в будущее, то дай ему шанс. Я надеюсь, у вас всё будет прекрасно, а не как у меня. Моя жизнь полное дерьмо. Я прожил отвратительную жизнь, и надеюсь, что в мире больше никому не придётся испытывать боль. Послушай. У меня будет просьба. Я накопил деньги. Ну. Сколько смог. Достаточно. Рядом с могилой Чонгука есть место. Я не просто так водил тебя туда. Похорони меня рядом с ним, пожалуйста. Это место уже давно за мной висит. Чтобы я был вместе с ним до конца. Это моя последняя просьба. А, нет… погоди, нет, вторая просьба тоже есть: прости меня, если сможешь. Прости, Намджун, дружище. Зря я появился в твоей жизни. Чонгука я буду любить до последнего вздоха. У меня глаза уже закрываются. Мне тяжело... тяжело говорить. Я оставляю все свои гаджеты без паролей, номер моих карточек ты знаешь. На них там остались копейки. Наличку я закинул в шкаф в уборной. Я вёл дневник, помнишь, я говорил тебе? Если будет интересно, почитай, я там раскрыл некоторые моменты своей жизни. Пока, брат. Пока. Я... мне не страшно. Я ничего больше не боюсь. Раздаётся шорох. До конца сообщения остаётся четыре секунды. Три. Две. Одна. Конец сообщения. Это невозможно. Нельзя в это поверить. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Намджун звонит Юнги снова и снова. Нет. Он не мог. Просто обманывает. Он любит издеваться над Намджуном, любит дурачить его, смеяться над ним. — Долго?! — Пять минут, и мы на месте. Намджун снова включает голосовое сообщение. Время отправления – 3:33. Был в сети в 2:21. Ох, сука. Намджун проснулся именно в тот момент, когда ему пришло сообщение на телефон, который находился в беззвучном сообщении. Значит, бог дал Намджуну возможность успеть. Он намеренно вытащил его из сновидений, чтобы спасти Юнги. И он успеет. — А вы... Извините, вы не знаете, как долго умирают от отравления таблетками? — неожиданно интересуется Намджун у водителя, а тот задумывается. — Не могу подсказать. Давайте позвоним в скорую. Намджун набирает экстренную помощь, называет адрес Юнги, говорит, что есть вероятность отравления и задаёт самый главный вопрос. — В зависимости от дозировки. Шум в ушах. Картинки перед глазами крутятся и наслаиваются друг на друга. — Но если не оказать немедленную помощь, то остановка сердца наступает через один или два часа. В экстренных случаях машина приезжает через десять минут. Если вы сейчас находитесь рядом с человеком, то переверните его на бок, чтобы в случае рвоты он не захлебнулся. Он сейчас в сознании? — Не знаю. Не знаю! Я только подъезжаю, девушка! Он не отвечает на звонки! — Хорошо. Сохраняйте спокойствие, сотрудники скоро приедут, они уже в пути. — Мы приехали, — мужчина останавливает машину во дворе. Глубокая ночь. Ни одного человека на улице. Одиночество, страх и беспомощность окутывают Намджуна. А он не в состоянии даже отцепить ремень безопасности. Он застывает на месте в одном положении – сжавшись и прижавшись к двери. Закрывая глаза, он молится, потому что верит. — Вам плохо? — Я боюсь туда идти. — Я пойду с вами, — предлагает свою помощь мужчина, — тяжёлая ситуация, и я не смогу вас так просто оставить. Какой у вашего друга подъезд? Мужчина реагирует быстро: он выпрыгивает из машины, помогает Намджуну выйти из машины, похлопывает по спине и тянет к подъезду, а уже в лифте пытается разговорить его: — Не переживайте, молодой человек, я уверен, с вашим другом всё будет хорошо. Вы успеете. Намджун не отвечает, кивает головой. Стеклянный взгляд, покрасневшие глаза, раскалывающаяся голова, тошнота, шок. Не может шевелиться. Открытая дверь в квартиру. Гудящая ночь. Всепоглощающая темнота. Одиночество на пороге. Засевший страх в тенях. Полоса света под дверью в ванную. Сейчас Юнги откроет дверь, увидит Намджуна и его растерянный вид, захохочет, согнувшись пополам, и назовёт его самым большим придурком на свете. Он просто напился и выдумал что-то фантастическое. Причина? Скажет, что просто хотел выманить Намджуна из квартиры и продолжить с ним пить. Фенечка на руке печёт. Намджун так и остаётся в дверях, а мужчина проходит вперёд, включает свет в коридоре, затем на кухне, затем в спальне, затем в уборной. Квартира Юнги напоминает заброшенный город. Словно объявили эвакуацию, и все жители в спешке собрали самое необходимое, оставив позади свои накопления. Всё вывалено. Всё на полу. Всё в тоске и осколках. Всё в одиночестве и обречённости. И кости скручивает. Намджун прикрывает глаза. Шатается. Мужчина ищет то, что так сильно боится найти Намджун. Вот он открывает дверь в ванную. Оборачивается на Намджуна. Который в немом шоке. Видит голые пятки. И тело на полу. Нет. Нет. Не тело, Юнги просто упал. Он споткнулся пьяный, упал, не смог встать и уснул. Мужчина что-то говорит. А Намджун думает о том, как Юнги споткнулся о коврик. Немой фильм. Намджун выгибает шею и смотрит. Ванная комната с голыми пятками уносится куда-то далеко вперёд, а пол разбивается в щепки. Юнги просто беспомощный. Он упал, не смог встать и уснул. Он такой неуклюжий. И вот он в одиночестве пытается встать, но никто не поможет ему. Намджун видит, как мужчина переворачивает Юнги на спину, проверяет у него пульс на шее, делает массаж сердца. А потом Намджун ничего не помнит. Что было между таксистом в ванной комнате и приездом скорой. Врачи обходят застывшего Намджуна. Задают ему вопросы, не получают ответа и начинают оказывать помощь, пока мужчина отходит в сторону, наливает в стакан воду и отдаёт ему Намджуну. Он застывает со стаканом в руке. Видит эти голые пятки и людей, окруживших Юнги. Он выпивает. Дрожь в коленях. Мелькает лицо Юнги, которого они аккуратно перекладывают. Закрытые глаза. Умиротворение ни лице. Безграничное спокойствие. Вернувший к себе любовь Чонгука. Но отдавший взамен свою жизнь, которой боялся лишиться. Врачи оценивают состояние Юнги, измеряют пульс и давление. Он без сознания. Намджун возвращается в реальный мир. Маска для кислорода. Вентиляция лёгких. Он не умер! Он просто без сознания! Намджун оживает, подходит к ванной комнате. Вот Юнги начинает приходить в себя! Он сейчас откроет глаза! Массаж сердца. Какие-то беспокойные голоса. — В реанимацию. — Должны успеть. — Родственники есть? — кто-то обращается к Намджуну, пока остальные перекладывают Юнги на носилки. — Что? — Родственники у молодого человека есть? — Нет. Не женат. Родители умерли. Детей нет. — Вы можете сопроводить его. Взбудораженный Намджун теряет все слова, он думает, почему же так произошло. Юнги уже выносят из квартиры, к Намджуну подходит таксист и забирает его с собой на выход. — Сынок, отправляйся с ним. У тебя предстоит тяжёлая ночь. — Да. Спасибо, — Намджун лезет в карман пальто за бумажником, наблюдая, как Юнги заносят в машину скорой помощи. Включаются огни. И от этого щемит что-то в душе. Он боится потерять друга. Мужчина останавливает Намджуна, хватаясь за его руку. — Не надо, сынок. Я по-человечески тебя понимаю. Постарайся не падать духом. И от этого Намджун, растроганный и убитый горем, начинает плакать. Что же с ним стало? Почему же он молчал?