Я скажу тебе все, что на сердце...

      В этом году весна пришла только по календарю. Отметили День Кошек – привезли корм и наполнитель в приют «Хвостатое Счастье» и персональные подарки Барсику. Провели корпоратив в честь праздничка Клары Цеткин и Розы Люксембург. Думаю, всем понятно, о чем идет речь. А весны нет и нет. Снег летит, задувает ветер, совсем не весенний, а самый что ни на есть зимний.       И с утра, как в январе, долго-долго прогреваешь джип. Метели, метели – будто Питер захватила Снежная Королева. В детстве я так мечтал прокатиться на санках, как мальчик Кай. И перспектива быть замороженным меня не пугала. А сейчас смотришь в окно офиса и думаешь – интересно, к маю хоть растают все эти сугробы? «Весна Большого Снега» - так можно было б назвать ее. Раньше не замечал весну, особенно раннюю. А что делать, если на улице снег и холод? Или в клубе тусить, или дома отсыпаться. Это все Дима, научил меня замечать, что даже зимой на улице много всего интересного. А уж весной, даже ранней – тем более.       Вдруг ветер стал теплым, а сосульки, висящие на крышах разом «заплакали» под солнцем. Дима тоже заметил и дома нарисовал сосульки со смешными рожицами. Простой карандашный рисунок на тетрадном листке, я всегда убираю их в отдельный файл, пускай хранятся – на память.       Дима умеет подмечать прекрасное в обыденном, так умеют только настоящие художники. Или настоящие следователи. Правда, им приходится иметь дело не с прекрасным, совсем даже наоборот. Но Димка не рассказывает мне о своей работе, отшучивается, что ему работа на работе надоела, а дома он лучше посмотрит комедию. Или нарисует меня спящего. Он и рисует. Спрашиваю – почему не бодрствующего, говорит, что я минуты не посижу спокойно. Рисует Дима не только мою персону, но чаще – березки под снегом, с пригнувшимися ветками, куст в белоснежной снеговой шапке, дальние дома и набережную с остатками льда. Рисует по памяти, и очень похоже, словно по фотографии. Я специально фото делал, сравнивал. Но у Димы лучше, чем на фото – хоть с телефона, хоть на дорогую камеру, отжатую у Юльки. У него даже в набросках есть душа.       Иногда он вытаскивает меня пройтись по улочкам – просто так, без особого дела. Редко получается – совместные выходные не выпадают в последние дни. То у меня завал на работе, то у него срочное дело. Так что прогуливаемся недалеко. Разглядываем аптеку Пеля, бродим по старым дворам и скверам – минут двадцать, не больше. И ждем выходных. Ждем весны, солнечной, с капающими сосульками, с тающим снегом. Но природа будто сердится на петербуржцев за что-то. В долгожданный день, когда нам обоим не на работу, - снова сырой резкий ветер, метель и холод. В такую погоду не погуляешь. Продувает даже моё теплое пальто с термоподкладкой, рассчитанное на минут двадцать. Нет, определенно, весна баловать нас не собирается.       Мы едем к бабушке Димы, бабане. У нее – тепло, а дома есть фарфоровые пташки и герань на подоконнике. На старом телевизоре ажурная салфетка, про которую бабушка говорит, что вязала ее еще до рождения Димы. И множество фотографий, среди которых – Димка, в месяц, в годик, в три и в семь. Там просеяна мука для печенья, и пахнет ванилью. Бабаня опробует новый рецепт, и смеется, что на старости лет потянуло на новое с чего-то. - Это весна, - уверенно говорит Дима, заваривая чай в пузатом чайнике, - весной душа требует обновления. А в супнице, какие бывают лишь в музее, посвященному временам СССР, суп с клецками. Дед говорит, что в раннем детстве Дима называл его «суп с блестками». Едим суп, потом пьем чай. И идем в комнату, где на окне – шторы с пионами, а за окном – серость и сырость. И снова меня клонит в сон. - Это весна, - бормочет бабушка, подкладывая мне под голову думки, - спи, детка, спи, андели с тобой, Кирюша. Думками она называет диванные маленькие подушки, которые тоже шила когда-то сама. А «андели» - это ангелы, она так всем говорит, так ей говорила ее бабушка. А той – ее бабушка. В каком веке это было? В двадцатом? Или раньше?       Домой возвращаемся уже затемно. Оказывается, я проспал три часа. Все это время Дима играл с дедушкой в шахматы, разбирал какие-то книги, и даже нашел что-то нужное по криминалистике. - Дед ведь бы инженером, откуда у него криминалистика? – удивился я. - Он в первую очередь был книгочеем, - отшутился Димка, - читал все подряд, и скупал книги, какие можно. Вот и пригодилось. - А не устарело? Шестьдесят девятого года книга-то! - И что? Многое новое – это переизданное старое, Кирюш. Дима показал мне еще одну книгу, с Жар-Птицей на обложке. - Эта книга осталась с моего детства, мне на десятилетие дарили. Вот, захотелось забрать домой. У бабани осталось еще уйма моих старых книжек. Я хотел спросить, кому он собирается читать русские народные сказки, но не стал. Вместо этого спросил: - А мне почитаешь перед сном? Дима хохотнул: - Так перед сном у тебя совсем другие мысли в голове. Или – он выразительно подмигнул мне – не в голове. Ну, ты понял… - Так времени перед сном много, на всё хватит. И на сказку – тоже. И – тут уж я подмигнул ему – на кое-что другое.       Ветер немного утих, и метель тоже. Такая уж весна, настроение у нее переменчивое. Может, завтра нам с Димой улыбнется солнце, и длинные тени снова протянутся по снегу, который уже скоро потечет ручейками по дворам и улицам.       Надо нам просто подождать. А пока – будем есть пирог, который передала бабушка. Со сливами, свежими. И еще – пакет с печеньем, тем самым, по новому рецепту. И пить горячий чай, глядя в окно. Хорошо, когда есть, куда прийти с метели, и согреться душой. Хорошо, когда есть с кем сидеть на теплой кухне. Хорошо, когда есть близкий и родной человек, мой Димка.