***
На пары Сатору не поехал. Он плюхнулся в сиденье своего GT-R, ввел первые буквы названия точки назначения, и навигатор тут же выдал наезженный за годы жизни в Бостоне маршрут. Ехать было недалеко, даже учитывая утренние пробки. Минут тридцать из западного округа, где жили приемные родители Годжо. Но этих тридцати минут хватит, чтобы как следует подумать. Сатору не стал включать музыку, предпочитая прислушаться к собственному внутреннему голосу. В глубине души он надеялся, что по дороге на приборной панели высветится такой нужный входящий звонок, в салоне раздастся мягкий и родной голос. И тогда Годжо поздравит друга с днем рождения, а Гето посмеется с десятка пропущенных вызовов и назовет Сатору сумасшедшим. Боже, он так скучал по смеху Сугуру. Шесть лет прошло, а Годжо все еще хранил в памяти драгоценные, на вес золота, моменты, когда Сугуру смеялся. Уже после переезда Сатору понял, что в каждом из этих воспоминаний смех Сугуру был только для него. И еще бережнее Сатору хранил воспоминания о тех немногочисленных поцелуях, которые им оставались до разлуки. О летнем вечере, когда неловкими, рваными, движениями Сатору пытался сделать Гето приятно, цепенея от страха быть пойманным. Дрожа от собственного возбуждения и восторга, когда, хватающий воздух ртом, Гето простонал хриплое «Сатору», запрокинул голову, ударившись затылком о деревянную стену столовой, пачкая спущенные штаны и руку Годжо теплой и вязкой спермой. Не смотря на всю неловкость, которую Сатору тогда испытывал, он берег эти дни в памяти, заперев на ключ от целого мира. Они были подростками, и для них все было ново. А времени, чтобы попробовать друг друга, узнать как нравится, как делать приятно, как правильно касаться губами и прижимать отзывчивую кожу пальцами, оставалось совсем мало. Было неловко и страшно открываться, пусть и самому близкому, другому человеку. Сатору с ухмылкой покачал головой, на миг отрывая взгляд от дороги. Да что там, они и дрочили друг другу, боясь целоваться и трогать что-то кроме члена в эти пару минут, чтобы не показаться слишком… влюбленными? Все было слишком. Слишком много. Слишком остро. Слишком быстро до расставания. А теперь Сугуру не снимает трубку. Как и вчера, когда учитывая четырнадцать часов разницы между Бостоном и Йокогамой, Сатору начал трезвонить с вечера. Он так и не смог толком поспать, прокручивая в голове воспоминания. Забылся под утро тревожным сном и без будильника подскочил в шесть утра. В голове крутились просчеты часовых поясов. Как раз успел, у Гето сейчас вечер. Может повезет? Но вместо длинных гудков голос автоответчика сообщил, что телефон отключен. Сатору надеялся, что, возможно, Сугуру сегодня отмечал и напился на праздновании. А затем забыл, где оставил телефон, и тот так и трезвонил, пока не села батарея. «Чушь, Сугуру не напивается». Провинциальные улочки небольшого городка быстро сменились бостонскими высотками. Сатору открыл окно, невзирая на то, что февраль не радовал теплом, и впустил в авто встречный ветер, мазнувший по лицу отрезвляющим холодом. Привычный запах промышленного Уолтема сменился тысячами запахов мегаполиса, встречающего утро буднего дня. Теперь придется постоять на светофорах. Сатору приложил большой палец подушечкой к губам, тупо пялясь на выцепленную из десятков магазинчиков японскую вывеску в ожидании зеленого света. Приверженность к бывшему дому уже однажды стоила его приемным родителям кругленькую сумму, когда он из всех вариантов первого авто выбрал японский спорткар. Обзор закрыла медленно подтянувшаяся слева машина. Окно плавно опустилось, и Сатору увидел, что в ней две девушки — симпатичная брюнетка за рулем и примерно одного с ней возраста шатенка на пассажирском. Обе призывно улыбались Сатору. — Красавчик, дай номер! — девушки засмеялись. Годжо знал, что девчонки много смеются, чтобы казаться увереннее. Особенно, в компании подруг. — Простите, уже занят, — Сатору состроил свою самую невинную гримасу, разводя руками. Он понимал, что, скорее всего, только сделал хуже. Невинность на его красивом лице, приправленная непорочным взглядом из-под белых ресниц выглядела как грехопадение. И Сатору прекрасно это знал. — Ну что ты! Не ломайся. Мы за тобой два квартала гнались. — Какая незадача, — это было грубо. Но Сатору был не в настроении флиртовать. А потому зажал педаль газа, не без наслаждения отметил разочарование на хорошеньких мордашках, и резко свернул на менее оживленную улицу, как только поток машин ринулся на зеленый свет. «А мог бы приятно провести вечер. Да что с тобой, Сатору? Ему уже давно все равно». Монолог с самим собой камнем упал на дно души. В самые темные, никому недоступные глубины. Не открытые ни родителям, ни психотерапевту. Но это было правдой. Поначалу они с Сугуру созванивались почти каждый день. Сатору настоял, чтобы приемные родители привезли ему телефон, когда будут забирать. И тут же оставил номер Гето, попросив набрать, как только у того тоже появится свой номер. Детдомовский телефон по правилам все равно отбирали. Потом созвониться удавалось раз в неделю. Оба парня были слишком заняты обустройством своей новой жизни, и Сатору решил, что это временно, пока они освоятся, вольются в семью, в учебу. Но время шло, недели перетекали в месяцы и годы. И остались только редкие сообщения и поздравления с днем рождения, как единственный гарантированный способ снова услышать возмужавший низкий голос Гето.***
— Сатору? Сатору? Привет? — взволнованный голос в трубке чуть прерывается. Видимо у Гето сбоит интернет. — Привет, — Сатору лежит на кровати в своей комнате, свесив голову к полу. Он прикрывает глаза и растекается лужей от голоса Гето в трубке. Пусть и прерывистого. — Мне купили телефон. Смартфон, сенсорный. А еще я завтра иду в новую школу. Волнуюсь жутко. Но моя... — Сугуру запинается надолго. Это уже не помехи связи. — Мама говорит, что это хорошая школа, и она будет забирать меня после уроков. На машине, представляешь? У них два автомобиля! Сатору улыбается. Он не помнит, когда немногословный Сугуру столько тараторил. Да еще так восторженно. Никогда раньше. — Это круто! Ты один в семье? — Да, у них нет детей. Только собака. Австралийская овчарка. Пушистая и, кажется, я ей нравлюсь. — Ты не можешь не нравиться, — Сатору прикусывает язык, упрекая себя за сказанную глупость. Это открытый флирт. Но он так скучает. — Сатору? — М-м-м? — Мистер Роберт ведь богатый? Мы же можем увидеться на каникулах? — тихий голос Сугуру полон надежды. И Годжо уже не хочется подшучивать над другом, что тот по незнанию употребляет «мистер» направо и налево. — Я поговорю с ними. Они классные.***
Но они так и не увиделись. Ни тем летом, ни следующим. Созвоны становились реже. Сатору набирал поделиться, как приёмом Сугуру поставил на место зарвавшегося одноклассника в новой школе, прислать свои селфи на фоне класса, дома, или фото с родителями. Сугуру не так часто, но тоже слал фотографии. Летом Гето стал подрабатывать у отчима на автосервисе. Роберт тоже не отставал, забирая приемного сына к себе в офис, где Сатору мог часами смотреть промо-видео новейшего вооружения. Когда у Роберта было свободное время, они ходили в тир в подвальном этаже, и инструкторы учили Сатору обращаться с огнестрельным оружием. Джейн жаловалась, что это лишнее, и муж зря учит парня таким серьёзным забавам. Но Роберт только отмахивался, подогреваемый горящими азартом глазами Сатору. Роберт всегда хотел сына, мечтал о наследнике и теперь упивался живым интересом Сатору к делу его жизни. Так что в конце-концов, и по мере взросления Годжо, Джейн сдалась, видя, что муж готовит себе преемника, а их сын растет добрым и чутким. Будто и не было тяжелого детства. В легкие проникает солоноватый и влажный воздух, а это означает, что Сатору почти добрался. Бостонская бухта в заливе Атлантического океана стала его излюбленным местом, когда нужно было побыть одному. Как ни парадоксально, но шумный порт, гавань, сотенные ряды яхт, снующие моряки, работники портовой инфраструктуры и просто горожане успокаивали. Это место было похоже на Йокогаму.***
— Прикинь! Настоящий Black Hawk! Я летал над полигоном, — Сатору захлебывается в трубку эмоциями. — Страшно было? — Гето интересуется искренне. Он как никто другой понимает Годжо. Ведь только он, среди всех друзей Сатору, которыми тот обзавелся во время учебы, мог понять, как ценен для выросшего в детдоме мальчишки каждый момент радости. Им по восемнадцать. И хотя разговоры стали совсем редкими в связи с подготовкой к поступлению, но зато могли длиться часами. — Первые разы с инструктором страшно было даже вниз смотреть. Но сегодня мне впервые разрешили самому за штурвал, — Сатору набирает побольше воздуха в легкие, чтобы тараторить без остановки. — Сугуру, представь, мне выдали настоящую форму, шлем, защитные очки. Будто я самый что ни на есть пилот. У меня руки дрожали на штурвале, там столько кнопок на приборной панели, я сразу забыл, что и где и когда нажимать. Я до сих пор в шоке, что Роберт предложил. За три года в новой семье Сатору так и не привык называть Роберта отцом. Если Джейн почти сразу стала «мамой», то с отчимом у Годжо были особенные отношения. Уважительные, близкие. Годжо всегда мог прийти за советом, мог без утайки рассказать о том, почему пришел в два часа ночи пьяный с вечеринки, и не нарваться на скандал или упреки. Но так и не смог выговорить «папа» или «отец». Отчима такое положение вполне устраивало, и он не просил большего, понимая, что Сатору должен прийти к этому сам. — А как оно там, наверху? — Красиво, — Сатору теряется, думая как описать быстро удаляющийся военный полигон, сменяемый зелеными кронами деревьев, лентами речушек, вьющихся между деревьями и по полям. — Дыхание перехватывает. Я бы хотел, чтобы ты тоже увидел. Сугуру молчит. Раньше он отвечал, что тоже очень хотел бы. И они бы строили планы, как вот-вот увидятся. Вот только поступят. Вот только сдадут сессию. Вот только… — А ты как? — Сатору запоздало вспоминает, что без умолку треплется только он. — Ты тихий какой-то. — А когда я был многословным? — Сугуру пытается отшутиться, пряча неловкую паузу за смешком. — И то правда. Все хорошо с родителями? — Да, мы стали по-настоящему близки. Особенно с мамой. Она такая… — Гето подбирает слова. — Она замечательная. Голос Гето всегда теплеет, когда он говорит о матери. Сатору подмечает, что Сугуру редко упоминает отца. А если и говорит о нем, то сухо, без эмоций, констатируя факты. Работает в автосервисе, круто гоняет. Раньше был профессиональным гонщиком, но постарел, устал и открыл свою мастерскую. Учит Сугуру гонять на автотреке. — Сугуру, мы же увидимся, правда? — Сатору уже не добавляет привычное «скоро», которое звучит как издевка. Ему просто нужно знать. Он корит себя за несдержанность. Но не может смолчать. Слишком долгими стали паузы в их общении. И он понимал, что подготовка к вузу всего лишь отмазка. В телефоне тихо. Гето осознает, что сейчас вопрос не о том, когда они увидятся. Сейчас решается, хотят ли они, чтобы это случилось. — Я так ни с кем и не встречаюсь, — Годжо пробует последний козырь. Это звучит странно и отчаянно. — Я все еще… — Сатору, я так рад, что у тебя все здорово, и что у тебя такие классные родители, передавай им привет из Йокогамы, — Сугуру прерывает признание так внезапно, будто боится услышать очевидное вслух. Второпях прощается и вешает трубку. Сатору остается сидеть на веранде их особняка. Это было больно. Почему-то не выходит с первого раза сделать вдох полной грудью. Обычно помогало курение. Годжо привычным движением, не глядя, тянется к пачке сигарет на перилах веранды, оставленной здесь отчимом. Первое время было сложно осознать, что сигареты не нужно воровать или выменивать. Что теперь есть свои карманные деньги. Родители корили за курение, пытались бороться. Но потом махнули рукой, ограничившись запретом на курение в доме. — Милый, ты что так рано? — заспанная Джейн шаркает по веранде, обутая в пушистые серые домашние тапочки. Она только проснулась. Смотрит на озадаченного сына и сигарету в руке. Сразу понимает. — Говорил с Гето? — Ага… Сатору не хочет смотреть Джейн в глаза. Не хочет, чтобы мама видела, как он вот-вот готов разреветься. И потому продолжает пялиться на её тапочки и отвороты штанин спальной пижамы, не поднимая взгляда. — Сатору, хочешь полетим в Йокогаму? — Годжо не верит своим ушам. Переваривает услышанное и чувствует, что сдерживать слезы становится тяжелее. Особенно после того, что он собирается сказать. — Нет, я хочу чтобы он сам сказал, что хочет меня видеть. Джейн молча садится рядом, морщится от запаха табака. Но все равно просовывает руку под локоть Сатору, и тянет, чтобы тот прижался к ней плотнее. Слезы наконец катятся из глаз.***
Свежий океанический бриз играет с волосами Годжо, распахивает полы черного пальто. Сатору зябко ёжится, пряча руки в карманы. У воды едва перевалившая за ноль температура воздуха ощущается еще холодней. Но это то что сейчас нужно, плавящемуся от мыслей Сатору. После того разговора Гето звонил еще раз. Когда им исполнилось по девятнадцать. Его приемная мать забеременела, и Сугуру хотел поделиться радостью. Сатору до сих пор терялся в догадках, почему после долгого молчания, Гето все же позвонил ему поделиться, что у него скоро появится брат или сестра. Маленький член семьи, который будет знать Сугуру со своих первых слов и шагов. Кто-то, кто с первых дней получит все то, чего Гето был лишен, и он сделает все возможное, чтобы защитить это хрупкое счастье. Сугуру был счастлив. И Годжо простил ему и молчание, и оборвавшийся разговор. Наверное, пришло время вырасти. Отпустить и пойти своей дорогой. Он и так слишком долго держался за старые воспоминания и надежды. Сугуру повзрослел и двинулся дальше, а Сатору словно навсегда застрял одной ногой в прошлом. У Гето теперь новая семья, благополучная жизнь. Как и у Сатору. А что такое юношеская влюбленность и детские клятвы? На берегу видны высотки Бостона, отражающиеся темной рябью в воде. Сатору снова тринадцать. Они в парке Йокогамы. Дышат тайком украденным воздухом свободы, дают первые, казалось, нерушимые обеты. Навсегда. Непременно. Вернуться. Быть рядом. Сатору машинально тянет руку из кармана, фантомно пытаясь ощутить тепло другой руки под пальцами. Но ловит холодный прибрежный ветер. Они же выбрались. Оба, как и обещали. Порознь, но выбрались, и теперь все хорошо. Тогда почему так ноет в груди, сдавливая дыхание? Телефон в кармане молчит. И Сатору, откинув гордость, все свои выводы и намерение двигаться дальше, звонит на единственный оставшийся из Йокогамы номер. Плевать, что там уже поздний вечер. Он должен знать, что у Сугуру все хорошо. И тогда сможет окончательно отпустить.