Death will do us part

Годжо не умел драться. Ему никогда не доводилось махать кулаками. Прошлый детский дом больше походил на обычный садик, где не было нужды отстаивать своё право на место под солнцем. Заведение щедро финансировалось из госбюджета как образцово-показательное. Детей одевали в новую одежду, сытно кормили, следили за их здоровьем. Когда Сатору перевели в новый детдом, он ожидал, что здесь будет примерно так же. Дети будут дружелюбными, а воспитатели днем и ночью не будут спускать глаз с подопечных. И потому Годжо никак не думал, что в первый же день местные мальчишки, с молчаливого игнора взрослых, начнут докапываться к нему за слишком отличающийся внешний вид. А после урока и вовсе окружат в темном закутке двора. Белые растрепанные пряди и голубые глаза резко выделялись на фоне черных макушек в классе. Этого было достаточно, чтобы моментально стать объектом травли. Двое ребят постарше держат восьмилетнего Сатору, когда третий подносит зажигалку к волосам. Запах гари терпко бьет в нос. Сатору мигом перестает вырываться — пламя зажигалки слишком близко к глазам, и резкий рывок, чего доброго, приведет к ожогу на лице. Остальные мальчишки хохочут, подначивая друзей. Ничего, волосы отрастут. Сатору не хочет плакать перед местными задирами, не хочет показывать слабость, но слезы предательски скапливаются в уголках глаз. Отчасти от злой обиды и беспомощности, отчасти от едкой копоти тлеющих волос. Очередная яркая вспышка зажигалки заставляет Сатору закрыть глаза, и прижатые веками слезы наконец срываются по щекам. — Да ты плакса! — доносится из толпы мальчишек. От этих слов становится еще обиднее, и Сатору уже не может остановить начинающуюся истерику. Его плечи в руках мучителей начинают подрагивать. Запах гари все больше забивает нос, мешая дышать, и потому дыхание жертвы становится прерывистым, превращаясь во всхлипы. — Пожалуешься, и ты не жилец, — говорит державший Сатору мальчик. Под веками становится совсем светло, а внезапное тепло, согревшее кожу, означает, что зажигалка где-то у виска. Сатору слышит, как, тлея, потрескивает челка. — Отпустите, — тихий и спокойный голос заставляет Годжо распахнуть глаза, несмотря на страх. — В чем прикол нападать на беспомощного слюнтяя? Закуток двора, где зажали Сатору, был в тени от крыши продуктового склада. Ровно на кромке освещенного солнцем двора и сени навеса стоял худой и угрюмый мальчик, которого Сатору мельком видел утром в классе. Волосы нарушителя доходили до плеч, и их концы топорщились косыми срезами — где-то достигали лопаток, а где-то лезли в глаза короткой и неровной челкой. Словно он сам подстригал их у зеркала тупыми ножницами. — Гето, но он же выродок, посмотри сам, — в голосе мучителя с зажигалкой уже не так много уверенности, но он демонстративно дергает Сатору за светлые лохмы на голове. — Да, Сугуру, ему не место среди нас. И на шмотки его посмотри. Что он тут забыл? — толпа одобрительным ропотом поддерживает очевидное различие между детьми. На Сатору и правда была одежда, выданная в прошлом детдоме. И она ни в какое сравнение не шла с грубыми и бедными хлопковыми комбинезонами ребят. Один из державших за плечи Сатору мальчишек грубо тащит его за воротник голубой накрахмаленной рубашки. — Я сказал — отпустите, — Гето повторяет невозмутимо, чеканя каждое слово паузами. Он стоит расслабленно, скрестив руки на груди. Но по толпе ребят проносится недовольный шепот. — Он что, твой друг? — пацан еще раз щелкает пламенем перед широко раскрытыми глазами Сатору, но прячет зажигалку в карман. — Ладно, отпустите, — Сатору чувствует, что хватка на плечах пропадает. Оказалось, что чужие руки — единственное, что держало его на онемевших от ужаса ногах. Лишившийся поддержки, он тюфяком оседает на землю. — Скажи только, пусть не выделывается. И сидит тихо. Когда дети наконец расходятся, Сатору даёт волю слезам. Он сидит на грязном сером песке, пачкая новенькие светлые штаны, и размазывает злые слезы по щекам. Всхлипы должны были слышать воспитатели. Но, похоже, им просто все равно, и тут действует правило «выживает сильнейший». На миг пальцы Сатору зарываются в волосы, и он пытается понять, что от них осталось. Проводит по длине и недоуменно пялится на отпавшие в ладонь пережженные куски прядей. Растирает кусочки гари между пальцами. Глаза мальчика стекленеют, когда ветерок сдувает следы учиненной над ним расправы с ладошки, и Сатору смотрит вслед унесенным прядкам. Видит, что он до сих пор не один. Заступившийся за него пацан так и стоит поодаль со скрещенными на груди руками. — Спасибо, — Сатору шепчет неуверенно, сомневаясь, что его вообще слышат. Защитник медленно подходит к нему, задумчиво смотрит сверху вниз, щурит темные глаза. Жгучая боль от оплеухи заставляет Сатору завалиться на бок и ловить равновесие, выставленной в песок рукой. — Ты слабак. Сатору прикладывает свободную ладонь к огнем горящей щеке и снова поднимает взгляд. — Я не заступился. Но толпой на одного — нечестно, — Сугуру смотрит на съежившегося от навалившихся на детские плечи злоключений Сатору. А затем внезапно подает распластавшемуся на земле мальчику руку. И Сатору хватается за неё, как за единственный простой и правильный ориентир в этом новом и непонятном мире жестокости. — Почему они тебя испугались? — Годжо спрашивает уже стоя на ногах, но не спешит разрывать рукопожатие. — Потому что я умею драться. — Научишь меня? — слезы почти высохли на щеках. Мир Сатору кружится и меняется, как игрушечный калейдоскоп. Останавливается, наконец, запечатлевая первое взрослое решение — в этом мире Сатору или научится постоять за себя, или погибнет. — Хм, — Сугуру смотрит оценивающе, задумывается, заинтригованно склоняя голову набок. — Научу. Но не жалуйся. И одно условие. — Какое? — Ты им наваляешь. Сам. — По рукам! Сатору понимает, что они так и не разжали рук, с тех пор как Сугуру неожиданно сильным для его худой фигурки рывком поднял Годжо с земли. Потому он просто крепче стискивает рукопожатие и чувствует, что ему отвечают. Сатору обещает себе, что больше никому не позволит себя обидеть.

***

Тем же вечером Годжо сидит перед осколком зеркала, прибитом на гвоздик в комнате Сугуру. Его новый друг немногословен. Но он сам предложил зайти и привести в порядок испорченные волосы, пока остальная ребятня бегает на улице с мячом. Хотя Сатору может видеть только фрагменты своего отражения в небольшом кусочке зеркала, но на деле все выглядит не так ужасно. Он еще раз утверждается в мысли, что Гето стриг свои смоляные волосы сам, потому что сейчас его руки умело орудуют ножницами, оттягивая обугленные прядки и срезая посеченные и уничтоженные огнем концы. — Вроде норм. Отрастет, и постригу еще раз, ровнее, — Сугуру скептически оценивает затылок Годжо, упирается подушечками пальцев в голову, заставляя повертеть макушкой. Сатору млеет от чужих прикосновений. Он пробыл тут всего день, а уже остро ощутил нехватку заботы и защиты от воспитателей, которые каждый вечер помогали им причесаться и укладывали спать. Сейчас это теплое чувство заменяют пальцы Сугуру. Это приятно.

***

Сугуру учит его драться. Каждый день на заднем дворе после отбоя. Сатору возвращается спать весь в ушибах. Снова хочется плакать. Но он пообещал себе. И потому молча закусывает нижнюю губу, когда тело прикасается к жесткому матрасу, ноя синяками. Тренировки сближают мальчишек. Жесткий и замкнутый в себе Сугуру рассказывает, что научился драться на улице. Он дважды сбегал из приютов и жил беспризорником, борясь за жизнь и воруя еду в уличных лавочках. Своих родителей, как и Сатору, он не знал. В приюте ему сказали, что мать умерла при родах, а отец отдал его и вскоре спился. После второго побега Сугуру оказался здесь и решил остаться, дать себе время набраться сил, подрасти, прежде чем снова сбежать. Восьмилетнему мальчишке не выжить на улице, особенно в трущобах Йокогамы. Это понимал даже детский ум. Когда он учит Сатору драться, то не жалеет и не делает поблажек, выкладывается на полную. Иногда Сатору кажется, что его другом движет какая-то злость, но он не решается задавать лишних вопросов. Тяжело дышащие после очередного избиения, которое Сугуру упорно называл тренировкой, они сидят на деревянных ступеньках столовой. Сугуру поднимает голову, смотрит ввысь. В ясном небе только начинают проступать первые точки звезд. Он толкает Сатору под бок, словно нарочно в синяк, который сам же и поставил вчера. Заставляет проследить за своим взглядом. — Ух ты, — Сатору откидывается назад, облокачиваясь ладонями о шероховатую древесину. — Как думаешь, мои родители смотрят на меня оттуда? Привычно строгий Сугуру вдруг звучит мягче. И Сатору от неожиданной смены в настроении Гето отвлекается от звезд, смотрит на друга. Тот тоже откинулся на локти, запрокинув голову. Его неровно остриженные волосы почти подметают ступеньки. — Я думаю, что им всё равно на нас. Они же бросили тебя и меня. Сугуру не отвечает. Продолжает пялиться на быстро темнеющее небо и зажигающиеся мириады звезд над ними.

***

Когда Сатору исполняется девять, в детский дом приезжает фотограф. Другие дети всё ещё задирают его, по возможности. Но каждый раз за ним неотступно следит хмурый Гето, готовый в мгновение ока поколотить обидчиков. Так и сейчас мальчишки пытаются зажимать Сатору на групповом фото. Толкают плечами и засаживают кулаками под ребра, прикрытые чужими спинами, позирующими для фото. Сугуру замечает это и направляется напомнить, чтобы не зарывались. Но вместо этого пара рук втягивает его в кадр. Сатору улыбается, видя, как Сугуру пытается сопротивляться, мотая головой. От этого движения из короткого низкого хвостика, еле заправленные под резинку, волосы рассыпаются на лицо. Гето всё же сдается, когда фотограф просит угомониться и щелкает затвором камеры. Подмечает для себя, что если Сатору счастлив, то его глаза становятся совсем светлыми, почти прозрачными, как вода. Сейчас он счастлив, когда удерживает Гето в кадре за рукав робы. В глазах смешинки, а рот растянут улыбкой. Фото будет черно-белым, и Сугуру на миг сожалеет, что никто не увидит голубых глаз Годжо на нем.

***

Сатору десять. И он снова в том же тесном углу под карнизом, зажатый тремя ребятами постарше. За их спинами он замечает Гето. Тот стоит на дальнем конце двора, спрятав руки в карманы комбинезона. Смотрит оценивающе. А затем разворачивается спиной и уходит в сторону столовой. — Что, твой защитничек слился? — центральный хулиган успевает заметить, что подмоги ждать неоткуда, и разворачивается назад к Сатору. — Мне не нужна помощь, — хрупкая фигурка Годжо выглядит почти эфемерно. Отросшие белые волосы кажутся паутинками — их сдувает залетевший поглазеть на детские разборки сквозняк. Годжо съеживается, прикрывая лицо сбитыми на ночной тренировке кулаками, группируется, как загнанный зверёк перед прыжком. Задиравшие его мальчишки думают, что Годжо будет защищаться от ударов. Но он рывком атакует первым, пружиной выстреливая из темного угла. Когда Сатору, прихрамывая, подходит к столовой, Сугуру уже ждет его на ступеньках заднего дворика. Это место стало привычной точкой их посиделок, скрытое от шума основного двора. Сугуру как раз прикуривает сигарету. Ему хватает одного взгляда на триумфальную улыбку друга, отпечатанную на в кровь разбитых губах, чтобы понять, кто одержал победу. Левый глаз Сатору заплыл синяком, одежда порвана, кожа на костяшках кулаков болтается кровавыми ошметками. Сатору втягивает воздух ртом, сцепив зубы, и осторожно садится рядом. Сугуру не произносит ни слова, неотрывно следя, как Сатору пытается умоститься в наименее болезненное положение. В протянутых пальцах зажата тлеющая сигарета. Сигареты днем с огнем не достать в детском доме, и Гето выменивал их у парней из старшей группы, которым было позволено самим бывать в городе. Иногда Гето давал Сатору докурить почти истлевший до фильтра окурок, но сейчас пальцы держали новую, только зажженную сигарету. Морщась от боли, Сатору затягивается терпким дымом, позволяя наполнить рот и горло, вдыхает в легкие. Бережно возвращает сигарету обратно Сугуру. Отмечает про себя, что у Гето теплые и чуть шершавые кончики пальцев. И улыбка у него теплая. Первая искренняя, адресованная только Сатору. Сатору десять. Ему еще не раз придется пускать в ход кулаки и выученные от Гето приемы. Не раз придется вколачивать в соперников уважение, до кровавого кашля отбивая охоту цепляться к изящному и хрупкому на вид светловолосому мальчишке. Но сегодня он впервые чувствует себя победителем, сидя на заднем дворе столовой, молча выкуривая одну на двоих драгоценную сигарету, украдкой подсматривая за улыбкой Гето.

***

Каждое лето в детском доме начинался особенно активный период знакомства с потенциальными приемными родителями. Куратор группы то и дело вызывает Сатору на собеседования с разными семейными парами. После очередного интервью они с Гето играют в мяч на спортивной площадке. На поле всего одни ворота, и потому мальчишки по очереди, один на один, пытаются пробить защиту друг друга и забить потрепанный и выцветший мяч в сетку. Сейчас очередь Сугуру стоять на воротах. Сатору почти никогда не удается пробить защиту противника. Бледные щеки покрыты пятнистым румянцем, и Годжо тяжело дышит, упираясь руками в колени, чтоб перевести дух. — Как твоё собеседование? — Гето старается спрашивать равнодушно, будто ему плевать. Но Сатору все равно улавливает, как голос друга едва заметно дрожит. А еще Сатору знает, что к Гето не приходят на смотрины. Вообще статистика по усыновлениям расположенного в бедном районе детдома не слишком утешительная. В основном воспитанники так и выпускались во взрослую жизнь, не найдя семей. Сюда попадали самые неблагополучные дети, подобранные на улице, отказники из семей алкоголиков и торчков. Часто прямо из отделения полиции. Неудивительно, что и пары редко искали приёмного ребенка именно здесь. Но с Сатору ситуация другая. Куратор сказал, что он необычный, как экзотический фрукт. И его фото на сайте детдома неизменно привлекает внимание как японских семей, так и желающих усыновить ребенка из другой страны. А вот Гето обычный. Ничем не примечательный угрюмый мальчишка, который к тринадцати годам, наконец, научился ровно подрезать волосы и не молчать насупленно, когда взрослые задавали ему вопросы. Но этого недостаточно, чтобы понравиться чужой семье. И потому Сатору замечает, что непробиваемая внешняя броня Сугуру дает трещину, когда он задает вопрос. — Хорошо. Думаю, я им понравился! — Сатору бьет по мячу, и тот впервые легко входит в сетку, пролетая мимо бросившегося с расставленными руками защитника. — Эй, Сугуру! Но Сугуру уже не слушает. Он подхватывает сумку с тетрадками на плечо, сует руки в карманы и молча уходит с площадки. С этого дня Сатору проваливает все собеседования. Куратор недоуменно разводит руками, когда очередная разочарованная хамским поведением ребенка с ангельской внешностью пара выходит из кабинета.

***

В августе их группу везут в центр на экскурсию. Городской муниципалитет выделил бюджетные средства на поддержку бездомных детей и их образование. Потому за каждой экскурсионной группой подростков закреплен фотограф, живо щелкающий счастливые лица для отчетности. Щедрым жестом куратор позволил выбрать и купить мороженое, и сейчас Сатору облизывает быстро тающий на полуденном солнце ванильный рожок. Сугуру выбрал ягодный замороженный лед, игнорируя комментарий «фу, кислятина!» от поморщившегося Годжо. Они замыкают толпу детдомовцев, которая медленно проталкивается через прохожих по улице. Дальше в программе зоопарк, обед и потом обратно в общежитие. — Сатору, давай сбежим. — Что? — от неожиданности Годжо останавливается, но его тут же подталкивают спешащие люди, и он возвращается в строй. Сугуру не шутит. Он сама серьёзность, но Сатору уличает неуловимую чертинку, пляшущую где-то на дне черных глаз. — Я хотел посмотреть одно место. Видел в журналах. Давай сбежим до обеда. А потом вернемся к автобусам. Годжо внезапно очень не хочется смотреть на зебр. Хочется взять за руку Сугуру и тайком, под прикрытием прохожих, улизнуть с экскурсии. Годжо осторожно находит пальцы друга, молча соглашаясь. Замечает, что слишком зазевался и подтаявшее мороженое вот-вот капнет ему на футболку. Неловко пытается поймать языком почти сорвавшиеся молочные капли. Сугуру тянет уголки губ в мимолетной улыбке. Как раз тогда, когда фотограф обгоняет их парочку, кричит «улыбочку!» и запечатлевает этот момент навсегда. Им по тринадцать лет. Ладонь Гето в руке Сатору.

***

Место, которое хотел посмотреть Гето — это парк Харбор-Вью. По указателям они выходят на смотровую площадку, с которой открывается вид на гавань, высотки на горизонте, затянутые паутиной каркасов и проводов мосты. Мальчики сидят в тени деревьев и завороженно смотрят на город. Огромный город, в котором двум детям не нашлось места. Скоро куратор начнет звонить на старенький кнопочный телефон Сугуру в поисках пропажи, но пока у них есть еще немного времени. — Я знаю, что ты проваливаешь собеседования, — Сугуру первым нарушает восхищенное оцепенение. Годжо не находит, что ответить. Признаться, что он нарочно — тогда придется объяснять почему. И ответ точно разозлит Гето, который ненавидел жалость к себе. Объяснять, что дело не в жалости — Сатору и сам-то не мог толком понять, в чем причина. Почему быть воспитанником бедного детского дома ему кажется в тысячи раз лучше, чем поехать в новый дом к любящей семье? Почему мысль о расставании с нелюдимым, но ставшим таким родным другом, пугает его до похолодевших кончиков пальцев и бешено скачущего сердца? — Я не хочу без тебя уезжать, — Годжо решается на правду. — Мы ведь можем доучиться и выпуститься вдвоем. Вместе поступить, а потом найти работу? Сугуру задумывается. Ветерок пробирается ему под слишком широкую футболку, и она полощет сидящего почти вплотную Сатору по руке. — Давай договоримся: если нас усыновят, то мы обязательно встретимся, когда вырастем. А если только тебя, то ты все равно приедешь ко мне. Эти слова звучат слишком откровенно и честно. Так непохоже на Гето. Так ранимо, подтверждая, что Сугуру больше верит в будущее Сатору, чем в свое. И от этих слов чувствительное детское сердце щемит незнакомым чувством. Оно крошится на тысячи осколков из обетов и клятв. — Сугуру, я вернусь за тобой, где бы мы ни оказались, куда бы меня ни занесло. Я обещаю тебе. Пальцы Годжо на ощупь находят руку Сугуру в траве, скрепляя обещание. Тот не отдергивает руку, не вздрагивает от прикосновения. Они смотрят на чужой мегаполис, и влажный портовый воздух кажется дуновением свободы.

***

В пятнадцать лет Сугуру приходит новость об усыновлении. Одна из зачастивших семей принимает положительное решение. — Они живут тут, в Йокогаме. Женщина очень добрая. Её муж выглядит суровым, но, думаю, я ему тоже понравился, — Гето делится новостями с Сатору. Они курят на крыше столовой. Сугуру взломал люк на чердак, и теперь парни наслаждаются прохладой, щедро выдыхая в ночь сигаретный дым. Сатору искренне рад за друга. К нему самому уже в который раз наведывалась семья из США, явно намереваясь сделать предложение детдому. Сатору они нравились. По виду богатая, дружелюбная пара, с первой встречи отнеслась к нему как к родному. Единственная причина, по которой Сатору оттягивал следующую встречу — он не собирался бросать Сугуру. Особенно улетая в другую страну. Но теперь, когда у Гето вот-вот появится семья, похоже, что их мечты о доме сбудутся. Вот только почему снова так непонятно щемит в сердце? — Это здорово! — Сатору не притворяется. Он и правда считает, что это отличные новости. Надолго задерживает взгляд на мечтательном профиле Сугуру, пряча интерес за сигаретным дымом. Сугуру вырос, вытянулся, регулярные тренировки придали телу рельеф, и парень больше не выглядит как худой дворовой кот. Когда он с наслаждением тянется, зажав сигарету зубами, то под разлетевшимися полами рубашки и обтягивающей майкой проступают мышцы. Годжо скользит взглядом по напрягшемуся телу Гето и не замечает, как сзади прилетает подзатыльник. — Эй, ты что завис? — Задумался, — Годжо закашливается дымом, выравнивается и снова прикипает взглядом к Сугуру. С затаённым восхищением сравнивает выросшего и похорошевшего Гето с диковатым ребенком, выступившем против детдомовской несправедливости в день их встречи. — О чем? Как будешь есть бургеры и картошку фри, если твоя парочка тебя тоже заберет? Сугуру смеется, но за семь лет вместе Сатору слишком хорошо научился ловить фальшь в эмоциях друга. — Сугуру? — М-м-м? — Гето наконец становится серьёзным и смотрит в ответ. До крыши почти не достает свет уличных фонарей. И глаза Годжо кажутся холодными и неживыми. — Мы же не навсегда расстаемся? Кто-то должен был это сказать. Они уже несколько недель шутили про будущие семьи, меняли тему, как только она становилась угрожающе неприятной. Но тяжелая правда все равно вот-вот должна была обрушиться на их привычную жизнь. Они расстаются. Гето все смотрит и смотрит в глаза напротив. Боится признаться сам себе, что детские обещания могут оказаться слишком хрупкими для предстоящей разлуки. Что клятвы, данные в невинном порыве, разобьются о расстояние. А потом решается. Подсаживается ближе к недоумевающему Годжо. Бережно и чутко берет пальцами его подбородок. Кладет ладонь на затылок, привлекает близко, что Сатору чувствует дыхание на лице. — Мы же пообещали. Мы непременно найдем друг друга. Прикосновение губ Сугуру обжигающе горячее на фоне ночной прохлады. Удивление в распахнутых глазах быстро сменяется восторгом, и Сатору отвечает, неуверенно пробуя губы Сугуру на вкус. Тот улыбается в поцелуй и еще ближе притягивает Сатору, прижимаясь грудью и делясь теплом тела. Прикосновения Сугуру жадные, он вкладывает в них всю безысходность неизбежного расставания. И Сатору еще раз клянется, пропуская язык Гето себе в рот, что этот первый в жизни поцелуй не станет для них последним.