Монстр Кэрол

      Она видела много монстров в городе, в котором росла; но жизнь, полная приключений, опасностей и забот утомляет. В один момент она села на мотоцикл и оставила своё прошлое позади. Она хотела отдохнуть от них всех — от монстров и от людей.       На краю континента она нашла захудалую деревеньку — одну из последних оставшихся вдали от цивилизации. Монстры были редкими гостями здесь — жалкий скот, которым они могли поживиться, привлекал только вконец оголодавших; а в глухом лесу неподалёку, по словам местных, они вымерли вовсе.       — Кроме одного... Веди себя тихо, и оно не тронет тебя, — говорили ей. — никогда не смотри на него. Не возвращался никто из тех, кто видел его своими глазами.       Заброшенный сарай на опушке едва держался на прогнивший досках, но она сумела привести его в порядок. За то, чтобы не приходилось вставать на заре и отваживать от дома полчища монстров, она была готова терпеть сквозняк, задувающий в щели — по крайней мере, на время лета. Она знакомилась с лесом, изучая звериные тропы, и натыкалась на обглоданные человеческие скелеты — без черепов. Многие были хорошо вооружены: ружья, автоматы с полными магазинами, мачете и топоры. Против здешнего монстра им это не пригодилось.       Но следов хищников не было, и вскоре она осмелилась выходить без ружья. Лес жил совершенно обычной жизнью: звучал шелестом листьев и редкими криками неизвестных птиц; зайцы водились здесь в огромных количествах, и она предвкушала сытую жизнь. Расставляя под кустами капканы, она шумно вздохнула, сдувая пряди волос со лба...       И почувствовала. Оно появилось за её спиной, и воздух переменился, похолодел, завыл порывами ветра — особенно жуткими, когда стоял полный штиль. Она не пропускала мимо ушей ни звука, и всё равно не заметила, как оно приблизилось... Его дыхание вырывалось из груди с еле слышным свистом. Сверху... Значит, оно намного больше. Её сердце упало. Она вдруг заметила, какая тишина воцарилась вокруг. В лесу не было никаких птиц.       Тварь за её спиной не двигалась, не обнюхивала её — только стояла, пригвоздив к земле взглядом. В кармане её платья был раскладной нож — последняя жалкая надежда уйти от монстра живой. Она шевельнулась — едва ощутимо; казалось, её рука только вздрогнула в направлении кармана, когда короткий пронзительный свист ударил ей по ушам, заставил сдаться, оставить отчаянную попытку. Не достать незаметно. Не спастись!.. Она стояла там, окаменевшая, с бешено колотящимся сердцем, пока...       Пока не очнулась, будто от толчка, поняв, что осталась одна. И она побежала — со всех ног, прочь от этого места, позабыв про брошенные без приманок ловушки. Едва зайдя в дом, она упала на пол, прижалась спиной к двери и разрыдалась — от страха и облегчения.       Через пару дней голод вынудил её снова отправиться в лес. Безоружной. Ружьё не поможет — чтобы попасть в монстра вслепую, нужно быть экстрасенсом (а их правительство посылает только в экстренных случаях). С тем, как быстро реагирует эта тварь, как малейшее движение она замечает, не успеешь и замахнуться чем-то, как останешься без головы...       Оно видело её! Видело, как она потянулась к карману! Но не напало...       Лес стал полем скрытого боя — и она была в проигрышном положении, на чужой территории. Она пыталась выследить чудовище, найти его логово, подстеречь и убить во сне — но оно не оставляло следов. Оно не попадалось в расставленные ей капканы. Ничто не намекало на его присутствие, и в то же время она чувствовала, будто оно всегда совсем рядом, следит за каждым её движением — но не могла понять, откуда. И, впервые теряя уверенность в том, что сможет справиться с ним, как с любым другим монстром, она ощутила настоящий ужас...       Она вздрагивала от каждого звука, никогда не уверенная, был ли это безобидный природный шум; всё её нутро просило обернуться, проверить, что это было, но она не поднимала глаз от земли — случайно не увидеть того, что будет стоить ей жизни... Куда бы она ни пошла, казалось, она чувствовала на себе его взгляд: он упирался ей в спину, гнал вперёд, заставляя почти бежать, пока она не будет в безопасности своего дома... в безопасности ли?       Стоило ей погрузиться в тревожный, поверхностный сон под завывание проникающего в щели сарая ветра — на этот раз настоящего, — она вновь оказывалась в чаще леса. Во тьме, окутывающей всё вокруг, как плотный туман, как морская пучина, и за пределом пары шагов не существовало больше ничего... Ничего, кроме глаз этой твари, впивающихся в неё, будто обжигающих всё её тело, заставляющих замирать в ожидании момента, когда оно вылезет из тьмы, чтобы нанести удар... Зачем оно делает это! Пусть убьёт, но прекратит мучить, держать её в неизвестности, сводить с ума!..       — Чего ты хочешь? — прошептала она, слабым, еле слышным голосом. — Чего ты...       Ветер сильнее завыл в ушах, унося её мысли. Чудовище бесновалось, будто отвечая ей длинным настойчивым свистом. Она мотала головой, не понимая и не желая понимать, что это значит...       — Оставь меня в покое! — закричала она, едва слыша саму себя; голова кружилась, будто её затянуло в ураган, её голос слился с голосом монстра, тьма наступала, чтобы поглотить их обоих... — Оставь меня...       Но что-то пронеслось перед глазами и легло ей на рот, не давая выпустить крик наружу. Она зажмурилась — нельзя смотреть, даже на руку этого... С ужасающим шипением оно приближалось, беспощадно сжимая её лицо. Слёзы покатились по щекам — сейчас её голову накроет пасть, в горло врежутся клыки, с чавканьем плоти отрывая от тела! Сейчас он прикончит её!..       Но боли не было, сколько она ни ждала. Что-то касалось её затылка, едва осязаемо, шевелило волосы, когда поднималось и медленно опускалось — в такт дыханию. Вместо страха её охватил странный трепет: живое... Огромное, страшное, но живое существо, которое тянется к ней, будто хочет что-то сказать... В этот момент, в эту секунду оно не хотело причинить ей вреда — казалось, между ним и ей возникла странная близость: непонятная, но явственная; чувство, которое нельзя отбросить или подавить, как только ты осознаешь, что это. Теперь, когда сердце её перестало дрожать, она чувствовала только робкое умиротворение.       Но ей было трудно дышать... Вместе со ртом существо зажало ей нос, и не обращало внимания на её слабые попытки вырваться. Пусти же... пусти... В голове зашумело, грозя лишить её сознания. Страх задохнуться — сильнее страха перед монстром. Медленно протянув похолодевшую руку, она обхватила его конечность... Пронзительный свист едва не оглушил её; существо рванулось назад, так резко, что она повалилась на землю, и исчезло — как будто его сдуло ветром. Она не успела даже коснуться его кожи, почувствовать её на ощупь, не то что по-настоящему схватить и оторвать от себя. Лёжа на траве, она пыталась отдышаться, не веря в то, что осталась жива. Могло убить за один только взгляд... но не убило за это?..       — Эй... эй, — растерянно шептала она в пустоту. Лицо жгло болью, и кровь стекала по её щеке. — Я... Не хотела... Ничего плохого...       Но оно не отозвалось свистом, шорохом или воем.       Раны были глубокими, но на ней всё заживало как на собаке-мутанте. Могло быть хуже — она могла остаться без глаз. Деревенские жители, которые помогли пополнить её аптечку бинтами и антисептиком, знали только, что она подралась с обычным, не-мутировавшим волком. Когда её спросили о монстре, она сказала, что не видела его — что было правдой; но когда она спросила, чем, кроме человека, можно его накормить, на неё посмотрели, как на сумасшедшую.       Страх перед существом уступил место задумчивости. Если бы монстр был в ярости, она бы не отделалась одним расцарапанным лицом. Что-то его напугало. Может, прикосновение человека больно ему? Но ведь он сам трогал её, держал и не хотел отпускать. И прижимался к ней грудью, так трепетно, будто говорил ей... Что это было? — она не знала; но что-то вызывало в ней непонятное волнение. И как опасно было поддаваться этому чувству, ведь неизвестность — зыбкая, как лёд: может уйти из-под ног, оставив тебя погибать в тёмных глубинах вод.       Когда незримое существо вновь появилось после того, как несколько дней не давало о себе знать, она была почти рада этому. Она говорила с ним, как говорят с животными — негромко, ласково, терпеливо, чтобы внушить им доверие.       — Не бойся меня... я не хотела тебе ничего плохого. Иди сюда... ну?.. Подойди... — говорила она. Почему ей так хотелось приручить эту жуткую тварь, вернуть ту близость пополам с ужасом, которую она тогда испытала? Её поджилки тряслись от воспоминания, но в нём было что-то, что она хотела испытать ещё раз...       Существо не поддавалось на её уговоры, какими настойчивыми они бы ни были. Когда не помог свист, оно перешло на высокий пронзительный крик. И хотя он раздавался совсем рядом, возле её головы, стояло оно далеко — так, что не дотянуться.       — Я не сделаю тебе больно... тише... успокойся... — упрашивала она; но это только сильнее злило или беспокоило монстра. Она слышала, как он мечется вокруг неё, и его крик бил ей то в одно, то в другое ухо.       — Эй, эй... ну, хватит... прекрати... послушай...       Но существо не понимало ни её слов, ни мягкого, извиняющегося тона, с которым она пыталась подступиться к нему. Стоило ей открыть рот, как оно сходило с ума, будто пытаясь перекричать, заглушить её голос — и затихало только тогда, когда она замолкала.       Стоило ей сделать шаг, оно угрожающе свистело: уйди от меня! Её спокойный взгляд сквозь закрытые веки отвечал: уходи, если хочешь. Оно могло исчезнуть, скрыться в этом лесу, могло сделать так, чтобы она даже не ощутила его присутствия — почему же остаётся с ней рядом? Почему напряжённо следит за каждым её движением, будто хочет приблизиться — так же сильно, как хочет убежать прочь? Она садилась на траву и подставляла закрытые глаза солнцу: я не опасна... Пусть наблюдает за ней, из надёжной тьмы лесной чащи, сколько угодно, пока одинокая безопасность не станет невыносимой; пока монстр не захочет сам выйти навстречу; пока тень не упала ей на лицо, и до неё донёсся слабый присвист дыхания... Её веки дрогнули — как ей хотелось открыть глаза и увидеть его! Но она заставила себя быть терпеливой, еле заметно улыбаясь победной улыбкой, пока тень не исчезла, бесшумно скрывшись в лесу вместе с монстром.       В другой раз он подошёл ещё ближе.       Он поймал её лицом к дереву, по мху на стволе которого она искала ориентир. Его рука опиралась о ствол рядом с ней — с закрытыми глазами она не видела, но чувствовала исходящий от неё холод. Если бы она могла объяснить, что не хочет причинить ему вреда! Но человеческий язык был неприятен ему, поэтому она шептала единственный звук, который, казалось, его успокаивал:       — Тише... тише... ш-ш-ш...       И занесла руку над его рукой...       Её насторожило, что монстр не издал ни звука — слишком чуткий к её движениям, он не мог не заметить... Но бока её головы вдруг оказались зажаты, будто в тисках: острые, тонкие, будто зубья пилы пластины впились в её кожу. Монстр свистнул, негромко, на низкой ноте — ну, осмелишься меня тронуть? Сердце гулко стучало в груди, и на глазах выступили слёзы от страха — но она упрямо повторяла:       — Ш-ш-ш... ш-ш-ш...       Она коснулась руки существа — самыми кончиками пальцев. Не свистит; не отдёргивает руку... значит... Затаив дыхание, она медленно вела пальцами по руке, чертя по ней лёгкие линии; и слегка перевела дух, когда почувствовала, как расслабляются его челюсти. Может, ему всё-таки было приятно? Что-то тонкое, нежное отзывалось в её душе, будто касание открывало странную связь, понятную только им двоим — и всё же, понятную не до конца...       Подушечки скользнули ниже — теперь руки касались основания пальцев. За её спиной свистящее дыхание участилось; зубцы снова впились ей в голову, с такой силой, что, казалось, кожа на её висках вот-вот лопнет. Не нравится... Но она заставила себя быть спокойной. Держать ладонь неподвижно, пока он не привыкнет к её касанию. Пока не поймёт, что это нестрашно...       — Ш-ш-ш...       Пальцы двигались по руке легко, почти без сопротивления; кожа была податливой, будто под ней почти не было плоти, только тонкая кость. Должно быть, одного сжатия рукой человека хватит, чтобы её сломать. Он беспокоился... Стоило ей чуть опустить ладонь, по уху резал короткий свист, не оставляющий сомнений: нельзя. Кто-то уже делал так, пытаясь защититься?.. Она снова нежно шипела, чтобы успокоить монстра, и осторожно гладила его, чувствуя, как кожа теплеет под её пальцами. Его рука вздрагивала, будто бы он боролся с инстинктом — закричать, вырваться, убежать...       Но что-то держало его на месте. Чувствует ли это существо то же, что и она? Недоверие, страх, но за ним — обещание чего-то нового, ещё не испытанного; того, что оправдает риск, на который пришлось пойти? Он позволяет ей это... значит... Очнувшись, она обнаружила, что её голову больше не держат в тисках; что рука монстра перестала дрожать под её касаниями; и что он издаёт звук, которого она ещё не слышала. Свист, не резкий от недовольства — перестань! — а более мелодичный, мягкий, вкрадчивый. Высокая нота — повыше; пауза; снова высокая — повыше...       Будто спрашивает... Облизав пересохшие губы, она едва смогла выпустить из себя слабое: фью-ю...       Что она ответила ему? Неважно; она должна была ответить, показать, что готова пойти с ним дальше: нащупать ту связь, которая держит их вместе, и, двигаясь по ней, как по нитке, приблизиться друг к другу чуть больше... Что-то коснулось её плеча, сначала кончиком, потом всей поверхностью, прижимая ткань платья к телу...       Она отпустила руку монстра. Когда она медленно потянулась за спину, он отшатнулся — но она не собиралась трогать его. В голове царило странное спокойствие, пока она расстёгивала замок. Она и это существо чувствуют что-то общее, рискованное, необъяснимое — и этому чувству не хотелось сопротивляться... Куда это приведёт? Она не могла даже представить. Но её непреодолимо тянуло узнать, испытать это чувство, добраться до его дна, будто до дна океана — рискуя утонуть... но ради шанса узнать, что же там. Когда платье упало к её ногам, по телу прошли мурашки; она ощутила опьяняющую свободу, дикость, будто бы она была первобытным животным — таким же, как он. С глухим звуком о землю ударился карманный нож... Монстр приблизился беззвучно, будто на охоте; он накрыл её своим телом, как тенью, с треском воткнув конечности в дерево выше её головы. Сдавшись на волю судьбы, она только всхлипнула, беспомощно прижимаясь к стволу. Но вовсе не челюсть коснулась её плеча. Это был длинный, тонкий отросток, мягкий — будто травинкой провели по её телу, лопаткам, между ними — по позвоночнику...       И пусть по её телу бежали мурашки, она заставила себя не отстраняться. Многое что кажется неприятным и отвратительным, на самом деле всего лишь непривычно; стоит дать этому шанс, распробовать ощущение, будто на вкус, и в нём найдётся что-то большее, то, что заставит хотеть ещё... Теперь и ей придётся быть на его месте, позволить другому существу трогать и изучать себя, довериться его осторожным движениям. Отростки гладили её по плечам, ключице, будоражили, задевая начало груди... Вторая пара незаметно скользнула под руки, щекоча её бока и окружность груди — они прошлись по ней совсем легко, мельком, будто бы не найдя ничего интересного. Третья уже ощупывала ряды её рёбер; четвёртая гладила изгибы её живота. Она поддавалась тревоге: кто знает, что он хочет с ней сделать... Но непонятно, чего было больше в трепете который она ощущала, слабо сжатая со всех сторон, будто в рассеянных по всему телу объятьях: страха — или удовольствия. И вместо того, чтобы вырваться, она подалась назад, навстречу этим любопытным, рассматривающим прикосновениям.       Монстр придвинулся ближе, чтобы она положила голову на его грудь; казалось, за его мерным дыханием она слышала едва ощутимые колебания, волны, с повторяющимся ритмом. Может, он говорил с ней — на частоте, которую она не могла услышать... Отростки трогали её вытянутую шею, словно ища пульс, такие же вибрации её горла: отвечай... Но она не могла сказать ему ничего на языке, который бы он понял.       Касания спустились ниже по её бокам, скользнули под животом, между бёдер, и там... Она вздрогнула — против воли, сильно, едва не подпрыгнув — и он отступил, исчез во тьме за пределами её ощущений... От всего непонятного так легко убежать! Зачем всё это, открываться, подпускать другого к себе, пытаться осознать что-то, что не дано твоему жалкому, живому разуму? Она прижималась к дереву с учащённым, горячим дыханием — от страха ли?       Нет-нет, хотела сказать она. Останься, не убегай. Я не боюсь. Смотри...       И она обернулась... Сначала медленно, боком, с крепко зажмуренными глазами — показать ему, что не смотрит; потом осторожно всем лицом, затаив дыхание, под его взволнованный свист. Её открытая, дерзко вздымающаяся грудь говорила: я не противлюсь — не противься и ты... Она была беззащитной, подставив себя под удар его страшных зубов — и всё же надеялась, что он выберет не убить её... а открыться в ответ.       И несколько секунд тишины сказали ей всё. Она задышала чуть громче, силясь издать тонкий свистяще-шипящий звук, который бы он понял: подойди ближе. Она тянула руки вперёд, осторожно, слыша его тихий предупредительный свист, пока не нашла — едва в зоне её досягаемости. На ощупь она исследовала тело существа — самыми кончиками пальцев, чувствуя, как оно подрагивает и отстраняется, стоит ей попытаться коснуться его чуть больше. Тело было более плотным, гладким и упругим, и извивалось от недовольства, как бы слабо она ни пыталась нажать. Проводя пальцами по боку, она пыталась сосчитать, сколько у него рук, пока не наткнулась на что-то шершавое, затуплённое — и сразу же оказалась оглушена злым, резким свистом. Рука, которую ему оторвал человек... Она убрала руки, чтобы ему было спокойнее.       Близко — дышит чуть позади её уха: ещё поверхностно, настороженно, но так... доверчиво. Она потянулась, чтобы нащупать голову, но она упорно избегала её пальцев. Не хочет, чтобы трогали руками... Осторожно она повернула лицо — и губы коснулись чего-то...       Монстр вздрогнул, отшатнулся с коротким свистом, но тут же вернулся — она почувствовала его дыхание ещё ближе к уху. В страхе, что разозлила его, она отвернулась — но он подался за ней, последовал за её лицом, губами, поставив конечность по другую сторону её головы: не уходи!.. Она чувствовала мелкую дрожь, проходящую по его телу, и её саму пробирала такая же. Она мягко касалась всего, что он ей подставлял: шею, грудь, руку, которой он держал её на месте — и, казалось, ни с одним другим живым существом она не была ближе, чем с ним в этот момент...       Она подпустила его совсем близко — так, чтобы он почти лёг в ложбинку между её грудей, протянулся вдоль её тела, почувствовал трепетание её живота. Между своих ног... Не вздрогнула, не напряглась; приняла его осторожное, изучающее движение внутрь по влажной дорожке. Что же она делает? Дыхание невольно ускорилось; на короткий миг ей завладел страх, ощущать его в себе стало неприятно, и она вжалась спиной в дерево, будто пытаясь слезть.       Но ведь не больно... Совсем не больно...       А он начал двигаться, терпеливо пробовать её вход на ощупь, преодолевая всё более слабое сопротивление. Будто сам ещё опасаясь, он не заходил глубоко, пока лишь знакомясь с теплом мягкого коридора в человеческом теле. Она набирала воздух, когда стенки растягивались, и выдыхала, когда они смыкались вновь. Всё больше привыкая к новому ощущению, она начала расслабляться — и почувствовала, как нарастает что-то приятное...       Движения щекотали её изнутри и посылали волны мурашек; бёдра наливались теплом, как мёдом, сладко сводя её ноги. Она целовала его, наслаждаясь тем, как это заставляет его прижиматься теснее к ней и подольше задерживаться внутри. Ей захотелось обхватить его, прижать к себе, горячо зашептать на ухо! Всё, чего он терпеть не может!.. Её пальцы невольно напрягались, и она вцепилась в кору дерева. Он подавался внутрь, в ласкающие его стенки, в своём, очень медленном темпе; и с чувствами, обострёнными до предела, она впервые ощутила, как где-то внутри пульсирует его сердце.       Слабый свист его затаённого дыхания заставлял её дрожать в предвкушении. Его переместилось, и она с трудом глотала воздух, впуская в себя оставшуюся часть.       — А...       Дыхание громче засвистело ей в ухо: нет. Замолчи. Отростки заскользили по её бокам с тихим, успокаивающим шипением, стараясь отвлечь — не зная, что это заставляет её лишь острее чувствовать, что происходит внутри. Разгорячённая, она дышала всё более шумно, с каждым рваным вдохом боясь конца. В голове вертелось множество слов, готовых слететь с языка. Да, милый... да... Как хорошо он ей сейчас делает!.. Как ему, должно быть, приятно чувствовать, что её тело сжимается, обнимает его, не желая расставаться... Она извивалась вместе с ним, по её покрытой потом коже он скользил, как по маслу, задевая чувствительную точку — и она судорожно подавалась навстречу, то сталкиваясь с ним, то ударяясь об ствол... Движения стали быстрее, резче, из её горла вырывались вздохи:       — А!.. А!!!       Но он уже не обращал внимания... Всё его тело вдруг напряглось, выпрямилось, прижав её к дереву; и ей хватило этого последнего судорожного толчка. Она ощутила это сначала слабо, будто внутри щёлкнул переключатель: началось — а затем её словно пронзило, заставив вытянуться в струну, откинуть голову, беспомощно раскрыть рот — и не издать ни звука, пока напряжение покидало её...       Она приходила в себя, едва держась на ногах под сотрясающее грудь биение сердца. Тело ещё болезненно сокращалось, не готовое отпускать момент, разлившееся по телу тепло — их с ним общее... Он лежал на ней, с головой на её груди, наверное, впервые в полной уверенности, что она не станет трогать его.       И она открыла глаза...       Жизнь вернулась в норму. Два месяца спустя она не чувствовала в теле совершенно никаких изменений — с одной стороны, её не использовали как инкубатор. С другой...       Могла ли она сказать, что всё это было по-настоящему? Что она видела это существо, трогала его, говорила с ним на одном языке? Когда она очнулась под деревом, лёжа на смятом платье, произошедшее легко можно было принять за сон. Но раны на спине, натёртые корой дерева, были настоящими. Как настоящей была и тоска, которую она испытывала иногда.       Выходя в лес, она прислушивалась к завыванию ветра, каждому отдалённому крику — но, похоже, это действительно были птицы. Если бы она заговорила бы с ним, позвала его на языке человека, он бы пришёл — но она помнила, как сильно ему это не нравится. Вынуждать его прийти, значит, отвергнуть всё, что она узнала о нём...       И она свистела — поначалу с трудом, но она научилась быстро. В надежде однажды получить ответ. Высокая нота, повыше, пауза; снова высокая, повыше... Пауза...       Каждую ночь ей снились его глаза: не из тьмы у неё за спиной — а, впервые, прямо напротив.