1973 год, Лондон
Вечером, перед назначенным свиданием, девочки засиживаются допоздна. Естественно, в комнате Анджали. Амала в принципе предпочитает проводить время в комнате подруги, где уютно и спокойно, и всегда нехотя возвращается к себе, где одиноко и не обжито. В тот вечер, Амале не лежалось в постели, не сиделось за рабочим столом, не медитировалось на полу, зато отлично ходилось кругами по комнате и все никак не успокаивалось. – Кхан, я слышу как ты там стонешь, – голос Анджали доносится с открытого балкона, – но не от удовольствия! Шокированная её словами, девушка спешит одернуть шифоновую занавеску и выйти на балкон в надежде, что никто из многочисленных де Клеров не решил прогуляться в саду и не слышал таких провокационных речей. – Иди сюда и рассказывай, – распоряжается Анжали решительным голосом, – а то еще немного и на стенку лезть будешь. Амала бы поспорила, но во-первых, они обе в ночнушках (разной степени прикрытости и прозрачности) и вся её добродетель, которую в ней воспитывали с рождения, вместе с занудством, которое развилось в ней вопреки всему, кричат чтобы они поскорее оказались в доме, а не были на виду у кого бы то ни было. А, во-вторых… она права. Перелезть кованые парапеты обоих балконов длинноногой Амале не составляет труда. Ведь, выйти из комнаты и пройти в конец коридора до двери Анджали – значит непременно столкнутся с кем-то из обитателей особняка. Девушка почти уверена, что все кому не лень так и поджидают того момента, когда заскрипят половицы под её ногами. Взрослые будут пытаться привлечь её “задушевным разговором” о том, как они тоскуют о своей далекой Родине, её ровесники будут звать “отправится в ночь” и испытать “жизни в стиле диско”, а шкодные кузены и кузины Анджали попытаются в очередной раз её разыграть. Её подруга говорит, что они скоро оставят её в покое, а именно «когда появится кто-то интереснее, чем индийская принцесса». Поэтому поспешив за Анджали в ее комнату, Амала задергивает занавески, выключает главный свет большой люстры, оставляя торшеры, и ходит по комнате, поправляя всё за что зацепится её глаз. Без разрешения, очень дотошно и нервно. – Ты скажешь, что тебя тревожит или мне подождать когда ты начнешь вздыхать из глубины души? – первой заговаривает Анджали. Она сидит перед зеркалом и расчесывает волосы. Амала останавливается и её блуждающий взгляд фокусируется на том, как гребень легко скользит сквозь пряди, бесконечно черные и бесконечно длинные. – Зачем я это делаю? – растерянно спрашивает Амала, присев на край кровати. – Потому что ты душнила и тебя раздражает беспорядок в моей комнате, и… – с готовностью отвечает её подруга. – Нет, я не об этом! – она её перебивает, – но моя бабушка выгнала бы меня из дома, разведи я что-то подобное у нас в резиденции, – и показательно обводит комнату величавым взглядом. Анджали никак на это не реагирует и смотрит на нее через зеркало, побуждая одними вопросительно изогнутыми бровями продолжить. – Зачем я иду с Киллианом на свидание? – Потому что он тебя пригласил, а ты приняла приглашение, – тоном не допускающим пререканий, отвечает де Клер. Амала не выдерживает немого вопроса «В чем твоя проблема?» в её блекло-голубых глазах и опускает лицо. Начинает пальцем выводить узоры на стеганом одеяле, чтобы занять руки. – Но ведь свидание означает… – она чувствует, что собирается сказать какую-то глупость, как она это часто делает с тех пор как приехала в Лондон, но всё равно решается поднять глаза, –... намерение ухаживать? Анджали делает глубокий вдох, откладывает гребень и поворачивается к Амале лицом. – Во всем цивилизованном мире “свидание” – означает провести время вместе, желательно наслаждаясь взаимной компанией и создавая приятные воспоминания. И все. Не надумывай себе лишнего. В ответ девушка начинает спорить, но только бубня себе под нос: – Но на свидания всюду ходят в поисках партнера для серьезных отношений, то есть брака. И на свиданиях люди узнают другого человека получше, чтобы привыкнуть… – Амала, милая моя… – Я оговорилась! – …не нужно ни к чему привыкать! Обе пытаются перекричать друг друга. – Можно сходить на кучу ничего не обязывающих свиданий прежде чем люди решают что у них постоянные отношения. – А бывают ‘непостоянные’? – Сколько угодно. Амале удается совладать с лицом и не выдать насколько неприличным она считает подобный образ жизни. – Это все равно не отвечает на мой вопрос, – более уверенно продолжает она, – зачем я иду на свидание, если меня в принципе не должно интересовать подобное, ведь у меня уже есть мой нареченный? Амала в ужасе от самой себя. Ведь этот очень логичный вопрос мелькнул у нее в голове только этим вечером. После того, как было подобрано платье, – то самое, фиолетовое в оттенке аметиста, с белым отложным воротником, с голыми плечами и чья юбка доходит до середины бедра. После того, как она два дня училась ходить на высоких каблуках, – тех самых, белых кожаных сандалиях на платформе. Только после всего этого, она подумала: «Что это со мной?» «Как так вышло, что еще пару месяцев назад я готова была очистить своё сердце, словно гранат? Своими ловкими пальцами я легко срезала верхушку, отдирала грубую кожуру, раскрывая его сочные, алые зерна, как яркие драгоценности. И я преподносила его Амриту на своих раскрытых ладонях и говорила: «Ешь». А после, как завороженная смотрела на его рот… запятнанный мною. Я – на его языке, я – на его губах. И этим ртом он меня целовал. Что же…? Как же...?» – А я повторю, – из размышлений ее выдергивает голос подруги, – потому что ты согласилась. И тут не нужно искать какого-то двойственного смысла. – Почему я согласилась? – серьезно спрашивает Амала, ведь если Анджали такая умная, то пускай и на это отвечает. – Смею предположить, что он тебе нравится, – без запинки отвечает та, как само собой разумеющийся факт. Уронив голову в руки, Амала говорит через силу и немного отчаянно: – Он не должен был мне нравится. – Не должен, но понравился, – Анджали продолжает нещадно констатировать факты, – в этом нет ничего необычного или страшного. Такие парни как Киллиан многим нравятся, и… – Так дело не в нем! – запрокинув голову к небесам, вымученно признается она. – А в чем? «Во мне! – думает Амала, но смыкает губы прежде чем эти слова вылетят из ее рта, – Мне не может никто нравится кроме Амрита, с которым я связана ритуалом крови с рождения». – Тебя никто не заставляет, – голос Анджали звучит мягче, когда она присаживается возле нее на кровати, – позвони Киллиану и отмени все. Амала чувствует запах кокосового масла от ее волос, когда качает головой. – Или хочешь я ему позвоню? – она касается ее предплечья, – Придумаю что-нибудь и отмажу тебя? – Нет, – строго отвечает она, – это все равно, что не явится на поле боя перед битвой. Воины так не поступают. – Ты и твои кшатрийские замашки, – качая головой, Анджали сжимает переносицу, – я только прошу тебя, не забывай зачем ты сюда приехала. – Я приехала учится, – проговаривает Амала ответ, голосом, каким читают мантры. – Ты приехала, чтобы вырваться из-под гнета своей семьи. – Ну, и это тоже… Анджали переводит взгляд с сжатых кулаков Амалы, упирающихся в острые коленки, на её профиль. – Тебя же никто ни к чему не принуждает. Если общение с противоположным полом заставляет тебя так убиваться – то сходишь на одно это свидание и все. Накрыв её кулачки своей ладонью, она едва толкает её левым плечом. – Ну, раз уж это “битва”, то мы подготовили неплохой “план отступления”, – заговорчески начинает она, – Я буду сидеть в кафе, недалеко от места, где вы договорились встретиться. И если все будет плохо, то ты в любой момент можешь вернуться и зайти туда. Тогда я разыграю сценку а-ля “дальние родственницы, что виделись последний раз на свадьбе двоюродной тети в Бомбее”. Этот экспромт я беру на себя. А если все будет хорошо, то я буду ждать пока ты не вернешься, чтобы мы вместе могли отправиться домой и тебя не украли. В такие моменты Амала жалеет, что у нее не было сестры. Улыбаясь, девушка кивает. – Спасибо. – Пока не за что, Кхан. Амала не согласна, но не спорит. Вздохнув, она чувствует как тревожность понемногу отступает и оставляет после себя чувство приятной пустоты и усталости. Анджали уже порхает по комнате и щебечет какую-то ерунду. Разумеется, чтобы отвлечь её. Наследница Басу односложно отвечает на вопросы и комментирует почти впопад, когда Анджали провожает ее до балкона и остается, чтобы проследить за тем как она перелезает через парапеты. И в момент, когда они желают друг другу доброй ночи, Амала делает то, что кажется делает постоянно с того самого момента, как ступила на английскую землю. Амала ужасается. – О чем я буду с ним говорить? – ахает она и, резко развернувшись, соскакивает с перил, хватается за предплечья Анджали и впивается взглядом в её лицо. – Да, о чем угодно! О чем вы говорите с Амритом? «О том как будем править Западной Бенгалией бок о бок и что наш будущий ребенок станет миссией, что спасет человечество от конца света!» – Амала останавливает себя, чтобы не выпалить все на одном дыхании. Глядя на то, как её подруга хмурится, Анджали предлагает самое очевидное: – Вы можете поговорить о спорте? – Точно! – морщинка между бровей мигом разглаживается, – Спорт - это хорошо! Про спорт я могу. И просияв, Амала, окрыленная и воодушевленная, легко перекидывает сперва правую, а затем и левую ногу через парапеты и оказывается у себя на балконе. Напоследок, она оборачивается и улыбается своей подруге так лучезарно и очаровательно, что кажется на улице становится чуточку светлее. Уже на пороге комнаты, Анджали окликает её: – Эй, Кхан! Ты всегда можешь показать ему пару асан, – она многозначительно играет бровями, – думаю Киллиан оценит. Амала не успевает ответить ничего остроумного, а ее оскорбленное “Ан-джа-ли!” не слышно из-за громкого смеха последней. В такие моменты Амала рада, что у нее никогда не было сестры.1980 год, Калькутта
Тройняшки Басу возвращаются в кабинет рано утром, намеренно пропуская завтрак в усадьбе. Молодая госпожа не в духе и не желает выслушивать нравоучения от бабушки, которая не просто заподозрит что-то неладное, а сразу же это поймет. Поймет и начнет буравить каждого из них по очереди своим проницательным взглядом. Естественно, Амала не собирается скрывать скорый приезд дипломата ни от своей бабушки, в частности, и ни от кого в Дюжине, в принципе. Однако предпочитает чтобы эта самая Дюжина не мешала ей выполнять свою работу. Амала не в духе, потому что полуночные посиделки с Караном и Арджуном не увенчались успехом. Ну, если не считать, что “успех” – это умение Амалы идеально вести документооборот и вести дела так, что даже петух не пожалуется. Разумеется, они ничего не нашли. Амала была бы рада, если бы проблема крылась в ее невнимательности, а так им еще пре… ей еще предстоит решить эту проблему. В то утро господин Санджей Сингх еще не успевает допить первую чашечку кофе как его секретарь сообщает, что госпожа Басу желает поговорить с ним, как только он будет свободен. Мужчина вздыхает, просит чтобы их не беспокоили и незамедлительно направляется в её кабинет. Санджей знает, что Амала могла бы просто ему позвонить, наплевать на его дела и вызвать на ковер. Но молодая госпожа всегда делает это через его секретаря и “как только он освободится”. Санджей смотрит на это, как на проявление уважения, скорее к его возрасту, а не к занимаемому месту в общественной иерархии. Обращение “госпожа” застряёт в его горле, когда он оказывается в кабинете, прикрыв за собой дверь. – Госпожа Амала, господин Каран, господин Арджун, – он склоняет голову в приветствии, – вы хотели меня видеть? Мужчина не ожидал, что помимо молодой госпожи, сидящей во главе стола, его будут ждать молодые львы Басу, что стоят по обе стороны от её “трона”. Как всегда в их присутствии его одолевает странное чувство. Он видел их младенцами, такими прекрасными и беспомощными. Он помнит какими они возвращались из Клифаграма в Калькутту к началу учебного года, такими одичалыми и непослушными. Он знает какими они могут быть, такими хитрыми и бессердечными. Но это чувство, липкое как страх, холодное как непонимание и мерзкое как тревога, всегда оставалось с ним и ощущалось особенно остро, когда он оказывался с ними наедине. Конечно же, он признает тот факт что между всеми близнецами существует некая система общения, и что такой “тайный язык”, понятный только им двоим, есть у Карана и Арджуна. Но тогда почему на этом языке говорит еще и Амала? – Спасибо, что пришли так скоро, господин Санджей, – она одаривает его одной из своих очаровательных улыбок, – прошу проходите. Все трое одеты в офисные костюмы одинаковой расцветки и схожего кроя. Мужчина не знает, дань ли это их детству или просто привычка, ведь на все публичные события: фестивали, свадьбы, дни рождения и богослужения – эти трое, как и подобает тройняшкам, всегда появлялись в похожих нарядах. Санджей думает, что выбор их одежд не случаен. Никогда не случаен. – Мы постараемся сильно не задерживать вас, – упершись локтями в стол и сложив руки в замок, продолжает говорить молодая госпожа, – однако, ситуация требует вашего участия. – Все, что в моих силах – будет исполнено. На её лице отражается довольство, которое проступает на лицах Карана и Арджуна ухмылками. Молодая госпожа бросает короткий взгляд на тонкую стопку бумаг, лежащую перед ним, и пока господин Сингх листает страницу за страницей, излагает ситуацию, неторопливо и обстоятельно. Санджей слушает и судорожно прикидывает, что именно могло спровоцировать этот спонтанный визит английского посла. – Я знаю, что даже если я вас попрошу не тратить время и силы, вы все равно сделаете как считаете нужным и проверите каждую букву в исходящей корреспонденции Дюжины, – она вздыхает и откидывается на спинку кресла, – и я вам благодарна за это. – Однако, мы хотели бы услышать от вас… – начинает Каран. – … как от человека, посвященного во все темные делишки Дюжины… – продолжает Арджун. –... давал ли кто-либо из двенадцати семей повод для такой проверки? – заключает Амала. Три пары глаз направлены на него, смотрят выжидающе и пристально. И Санджей, который и так не особо рад находится с ними наедине, чувствует себя добычей в окружении львов. «О, Темная Мать, они еще и моргают одновременно!» – думает Санджей и его руки начинает бить мелкая дрожь. – Кроме, разумеется, самого очевидного повода? – сжалившись, подсказывает Амала сверкнув своими глазами, словно зелеными сапфирами. Санджей смотрит на нее и видит лицо человека, который прекрасно знает ответ на свой вопрос. – Нет, госпожа, ничто другое не могло привлечь их внимание, – отвечает мужчина, качая головой, – Естественно, я постараюсь что-то узнать… Каран вопросительно изгибает правую бровь, словно бьет хлыстом. – … конечно же, не привлекая внимания, – тут же добавляет мужчина, – также я думаю, что… Амала перестает его слушать и отворачивается к окну. Ведь он не скажет ничего нового. В беседу вступает Арджун и Амала позволяет себе мельком глянуть на свои наручные часы, миниатюрные и аккуратные, как и все модели у «Картье». «Я обещала позавтракать с Анджали, но опоздала уже на добрых полтора часа, – думает госпожа Басу, не ощущая при этом никаких угрызений совести. – но ей не привыкать к моим опозданиям и ждать меня часами».1973 год, Лондон
Киллиан и Амала начинают свое свидание в назначенном месте и раньше времени. И если девочки пришли в кафе пораньше, чтобы Анджали могла затаиться, а Амала перевести дух, то ничем не объяснимый ранний приход Киллиана удивляет обеих. Амала не слушает советов своей подруги, что лучше ей “опоздать” минут на 5-7 и заставить его ожидать её, не слушает, что это такой этикет и так принято. Она хватает свою сумку со стола и спешит на улицу. Не потому что ей так уж невтерпеж, а потому что она не выдерживает комментариев все той же Анджали, например – – Черт побери, Кхан, если ты млела от его предплечий, я не знаю что с тобой будет, когда ты увидишь его задницу в этих джинсах! Амала пытается совладать с собой, с тем чтобы не раскраснеться от её слов и чтобы у нее не тряслись руки от нервов. – Ты не долго ждал? – спрашивает она вместо приветствия. Киллиан, который только-только пришел, оборачивается на её голос. Он заулыбался раньше, чем успел пробежать глазами от её макушки до пят. – Нет, совсем нет. От его взгляда, ясного и цепкого, у нее от плечей до самых запястий бегут мурашки, как это бывает от особо легких прикосновений. – Ты голодна? – интересуется он, и не глядя, указывает на кафе большим пальцем левой руки у которого они и встретились. – Нет, совсем нет. Амала правда не хочет есть, потому что все еще нервничает и думает что от еды ей станет еще хуже. Ну, и она точно не выдержит присутствия Анджали в одном с ними помещении. Кстати об Анджали… Девушка, бросает короткий взгляд на столик у окна, который они заняли чуть раньше. И… так и есть, Анджали сидит там же и улыбается самой довольной, самой сытой и самой двусмысленной улыбкой на которую способна. Киллиан уже поворачивает свою голову, чтобы проследить за её взглядом, но Амала с молниеносной реакцией, которая присуща старшим сестрам, бросается на перевес и хватает его за левое предплечье. – Пошли погуляем? – предлагает она тем же тоном, с каким она обращалась к маленькому Кирану, чтобы заставить его идти туда куда нужно было ей. Только сейчас ей приходится запрокидывать голову, а не как с братом – склоняться и глядеть сверху вниз. Киллиан смотрит на нее в недоумении и с некоторым подозрением, потому Амала берет его под руку и, толкая плечом, старается сдвинуть его в нужном ей направлении. Он с легкостью поддается и позволяет ей вести себя. И только сдержанно усмехается и делает вид, что не замечает, как Амала оглядывается и показывает кому-то язык за их спиной. По классике всех первых свиданий они всюду ходят пешком. Гуляют улочками Сохо и спускаются до Вестминстера, чтобы потом бродить в парках Сент-Джеймс и Грин. И, да, они говорят о спорте, как это планировала Амала. И Киллиан, не скрывая своего изумления, слушает ее рассказы о детских баскетбольных баталиях в подворотнях Калькутты. Она не замечает, как в его наблюдательных серых глазах проскальзывает восхищение, потому что иногда запинается, особенно когда не может подобрать перевод слова или осознает, что опять коверкает старый добрый английский язык ударениями хинди и бенгали. – Моему младшему брату тоже очень нравится баскетбол, – она тепло улыбается, вспоминая кудрявого мальчика, что остался дома совсем один на растерзание мамы и бабушки, – Ты единственный ребенок? – Нет, у меня две младшие сестры. Амала оживляется и улыбается ему так открыто, когда говорит (больше для самой себя): – Значит мы – старшие дети. И, о Боже, сколько много всего она имеет в виду, когда говорит эти слова. Наконец-то, Амале есть кому рассказать, то, чем она ни с кем не делилась прежде. Рассказать, как однажды она потеряла Кирана на старом рынке. Ей было 14 лет и она попросту не уследила. Искала она его меньше часа, но это был её личный Ад длиною в вечность. Как больно кололо в боку от беспрестанного бега и сбившегося от рыданий дыхания. В какой панике металось её сердце по всему телу и как раскалывалась голова от бесконечного потока предположений, что именно могло случится с четырехлетним ребенком. В тот момент, когда она его находит, то радость и облегчение мешаются с лютой яростью. Она больно тащит Кирана за руку, а в ответ на его протесты хватает за ухо и таскает так сильно, что остаются кровавые ранки от её ногтей. – У него за левым ухом до сих пор три шрама полумесяца и никто не знает откуда они, – сознается Амала и выжидающе смотрит на Киллиана, – только я. – Я их никогда не терял, – в свою очередь объясняет он, – но мама теряла. И мы вдвоем бегали по торговому центру, как ошалелые. Я думал что прибью их на месте как только найду. – И где они были? – Кэролайн оставила двухлетнюю Вивьен на прилавке с хлебом, а сама пялилась на витрину с тортами и пирожными. А еще, Киллиан рассказывает как Кэролайн едва не сожгла дом. Ему тоже было где-то 14 и он вышел на задний двор, чтобы повесить белье сушиться, заболтался с соседской девчонкой, а когда вернулся, то плита на кухне уже пылала. Конечно, он все быстро потушил, и никто не пострадал, и он выдраил всю кухню к приходу мамы, и взял всю вину на себя. Конечно же. Амала думает, как хорошо, она понимает этот необъяснимый порыв – брать вину младших на себя. – Твои родители должно быть очень гордятся тобой, – произносит Амала самый заурядный комплимент. Просто потому что ей нужно хоть что-то говорить и потому что она искренне считает, что так и есть. Но та полуулыбка что играла на его губах все это время неожиданно застывает и превращается в тонкую линию. И если бы Амала не смотрела на него, то не заметила бы этой перемены. – Мой отец умер… когда мне было пятнадцать, – признается он, смотря куда-то в сторону, – и я не думаю, что он одобрил бы кем я стал. И прежде чем она успевает что-то сказать (но уже успевает нахмуриться и прикусить губу в сожалении), Киллиан объявляет что купит им мороженого и отходит к киоску. Они как раз гуляют в парке. Вздохнув, Амала думает о том… как же они с ним похожи. «Я тоже не думаю, что мой отец одобрил бы то, к чему меня готовят мама с бабушкой… кем я должна стать». Она отворачивается и наблюдает за людьми в парке. Провожает взглядом женщин с колясками, старается не засматриваться на целующиеся парочки под кронами деревьев, улыбается играющим в салки детям и смеется, наблюдая за собаками, несущимися через лужайки. Амала почувствовала его за своей спиной прежде чем он заговорил. – Шоколадное или ванильное? – Шоколадное, – не оборачиваясь, отвечает она и перед ее лицом возникает вафельный рожок с щедрой порцией лакомства, – спасибо. Киллиан становится рядом и в его руках абсолютно такая же порция шоколадного мороженого. Амала, откусив больше чем она может проглотить, хмыкает, посылает ему озорную улыбку и толкается своим плечом ему в бок. И кажется, что всякая неловкость появившаяся между ними уже испарилась. – Я не знаю своего отца. Никогда не знала. Амала платит откровенностью за откровенность. И прежде чем Киллиан задаст логичный вопрос, говорит: – Киран - мой родной брат. У мамы была рабочая поездка в Лондон из которой она вернулась с ним под сердцем, – девушка облизывает мороженное с губ, – как собственно и со мной, только десятью годами ранее. Амала, будучи девочкой, считала это очень романтичным. Встретить любимого через столько лет и быть благословенной ребенком. Индира считала это кармой за грехи Радхи Басу и молча сносила этот позор. Камал всегда хотел видеть свою сестру счастливой и очень жалел, что она так и не надела свадебного сари, что её руки не украшали узоры мехенди и никто не нанес синдур ей на пробор. Дюжина считала её падшей женщиной и если бы не авторитет семьи Басу, то они бы, наверняка, так просто этого не оставили. Замуровали бы меж стен Калигхата, принесли бы в жертву на алтаре или, еще хуже, заставили бы выйти замуж за кого им угодно. А что посчитал Киллиан, никто никогда не узнал, потому что он был очень воспитанный. Доедая мороженое во взаимном молчании, Амала уже не обращает внимание как ветер развевает её юбку и не вздрагивает, когда Киллиан поправляет прядь волос, что лезет ей в глаза. Его легкая рука напоминает прикосновения служанок, которые часами вплетали украшения ей в волосы. И пускай у нее не такая копна как у Анджали, все рав… – Который сейчас час?! – громко ахает Амала и поворачивается к нему так резко, что чуть не падает, оступившись. – Начало седьмого, – отвечает он, посмотрев на наручные часы и поддерживая девушку под локоть. – О, мой Бог! Она меня убьет! – Кто? Киллиан, сперва в непонимании смотрит на девушку, а после усмехается, когда она засовывает остаток рожка себе в рот и буквально проглатывает его за секунду. Отряхнув руки, Амала хватает его за запястье и тянет за собой. – Мы куда? – Нужно вернутся к кафе, где мы встретились. – Тогда нам в обратную сторону, сейчас мы бежим в сторону Букингемского дворца. Амала слишком часто стала чувствовать себя дурочкой. И скорее всего дело в ней самой, а не в английской земле по которой она ходит! Смотря себе под ноги, она останавливается и, все еще ощущая сладкий вкус шоколада на языке, спрашивает: – Отведешь меня, пожалуйста, назад? – Без проблем. Вечер и в центре пробки, потому никто не предлагает сесть на такси. Вместо этого они возвращаются по незнакомым Амале улочкам, иногда срезая через внутренние аллеи. Киллиан просит её не спешить, предупреждая что она натрет себе ноги. Она сперва отмахивается от его слов и только ускоряется, но спустя пару сотен метров чувствует что он оказался прав. Но она займется этим позже. Ведь сейчас они бегут по улицам Лондона и никого не заботить как неподобающе себя ведет наследница Басу. Как вызывающе оголены её ноги и плечи. Как вульгарно она улыбается во весь рот и смеется запрокидывая голову. Как скандально ее держит за руку мужчина, который не является её родственником или женихом. Она обещает себе подумать и об этом всем тоже…только позже. В своей угнетающе голой комнате, в шумном особняке де Клеров. Завидев на другой стороне улицы то самое кафе, Амала готова разве что не перепрыгнуть весь перекресток лишь бы поскорее там оказаться, но Киллиан вовремя удерживает ее на тротуаре, когда она не замечает «красный» сигнал светофора. На часах почти семь вечера, когда Амала залетает в кафе и натыкается на недовольно-возмущенный взгляд Анжали. – Прости-прости-прости меня! – она сложила ладони вместе на уровне груди и склоняет голову, тараторя одно и тоже слово. Амала готова подойти к подруге и коснуться ее стоп, но синее пламя во взгляде Анджали останавливает ее на месте. – Глаза б мои тебя не видели! – сердито шепчет она и показательно отворачивается, чтобы собрать свою сумку со спинки стула, – я знала что за 2 часа ты не нагуляешься и, наивная, думала, ну 3 часика ей хватит. Но, Кхан! Пять! Пять часов?! – Прости меня, я... – она держит сложенные руки у лба. – Прошу не ругай её, – вступается Киллиан, – Это я не рассчитал маршрут и как неудобно ей будет в подобной обуви. Амала думает, как буквально на уровне атомов, она понимает этот необъяснимый порыв – брать вину на себя. – Обещаю впредь возвращать её в срок. Анджали одними глазами предупреждает Амалу не расплываться в мечтательной улыбке от его слов, скорее чтобы не раздражаться ее поведением, а не потому что Амала в таком случае будет выглядеть наивной дурочкой. – Ведь ты - Анджали? – приветливо улыбаясь, спрашивает Киллиан и протягивает ей свою руку. – Да, Анджали де Клер, – вздохнув (выпуская пар), она вежливо улыбается и сжимает его ладонь в ответ. – Это ваших с Амалой прабабушек подозревали в скандальной связи? Впервые, за все их знакомство Амала стала свидетелем того как Анджали теряет дар речи и стоит с открытым ртом. Амала бросает беглый взгляд на Киллиана и он ей подмигивает. А вот и мечтательная улыбка! – Во-первых, двоюродная прабабка Амалы и моя прабабушка, – совладав с собой, отвечает ему девушка, – а, во-вторых… Она в раздражении поворачивается к подруге и бьет по ее все еще сложенным ладоням, чтобы та, наконец, опустила руки. – … ты ему и это рассказала? – Это пришлось к слову! – Я не могу представить какими словами вы обменивались, если “к слову”! Анджали вновь смиряет их обоих взглядом. Киллиана – учтивым, Амалу – строгим. Тряхнув головой, она объявляет что идет вызывать такси и оставляет их одних. – Ну, это было не так уж и страшно. – Это нет, но “страшно” ждет меня в такси, а “очень страшно” – дома. – Ты смешная, – произносит ей Киллиан, мягко улыбаясь. – Мне никогда такого не говорили, – отвечает на полном серьезе Амала, чем вызывает его искренний смех. Киллиан смеется, мягко, бархатно, подобно мурчанию кота. И от его смеха ощущается тепло в каждой косточке. И Амала неожиданно думает, что все должно быть сводится к этому – люди готовы на все, на все… чтобы услышать такой красивый смех.1980 год, Калькутта
Когда они остаются втроем в ее кабинете, Амала вздыхает и прикрывает глаза. Каран и Арджун переглядываются и переводят обеспокоенные взгляды на нее. О-о-о! Они слишком хорошо знают Амалу, чтобы обманываться и верить её напускному безразличию, её мнимому спокойствию. Они знают что не стоит попадать под её горячую руку и уже тем более провоцировать её в такие моменты, когда что-то идет не так, как она того желает. – Арджун, думаю ты давно не навещал свою невесту, – заговаривает Амала, едва открыв глаза, – поезжай в резиденцию Дубеев, проведи время с Лалит, отобедай и будь там моими глазами и ушами. – Как скажешь, кузина, – послушно соглашается тот, не сводя с нее глаз. – Если встретишь Риши, а ты его встретишь, – она смотрит прямо перед собой не моргая, так что ее глаза похожи на зеленые стёклышки, – то передай, что я хотела бы выпить с ним чаю. – Конечно, – вторит он, склонив голову и тем самым скрывая ухмылку, горькую как лекарство. – Тебя, Каран, я прошу съездить к нашим дорогим родственикам Тхакурам, – моргнув, она обращается к старшему из братьев, – узнай, какие настроения царят… в брахманских кругах. – А что тебе говорит твоя брахманская кровь, дорогая кузина? – интересуется младший из братьев. Ее стеклянный взгляд становится осознаннее и фокусируется на гобелене с тигром, висящим напротив, всегда в поле ее зрения. – Тоже что и ваша, у нас же одна кровь. – Не лукавь, Амала, всем прекрасно известно, что по мужской линии Басу не передается… предчувствие, – продолжает Арджун, не сводя с нее глаз, – мы не читаем будущее по руке и не видим вещих снов. – А еще вы не видите бхутов и не сходите с ума от голосов в голове, – безжизненным голосом замечает Амала. – Арджун, не хотел показаться не почтительным, кузина, – тут же вступается за брата Каран, – мы просто хотели спросить… Возможно тебя посещали видения или сны? Девушка молчит и никак не реагирует на их извинения и вопросы. – Не было видений, ни снов, ни узоров в кофейной гуще.. Близнецы знают ее всю свою жизнь и до сих пор теряются в такие моменты и не могут определить говорит ли она с сарказмом или серьезно. Поэтому они молча кивают и настороженно смотрят на нее и, наконец, Каран спрашивает: – А где нам тебя искать, если ты понадобишься? Только сейчас Амала замечает что все это время накручивала кончик своей косы себе на пальцы. Бессознательно. Она расслабляет руки, давая прядям соскользнуть и отвечает: – Я обещала позавтракать с Анджали, потому отправлюсь в резиденцию Шарма. Ох, там же теперь маленький ребенок, – скривившись, вспоминает Амала. Нажав пару кнопок на телефонном аппарате, она по громкой связи дает поручение своему секретарю, чтобы та позаботилась о подарке для молодой госпожи дома Шарма и безделушки для ребенка. – Не нужно меня искать, – продолжает Амала, – я вернусь в усадьбу к чаю и мы увидимся за ужином. – Хорошо, тогда мы пойдем, – Арджун ощущает как атмосфера в кабинете начинает сгущаться и спешит увести брата за собой, – я хоте.. – Я могу поехать с тобой? – спрашивает Каран тот вопрос, который предвидел его брат. Амала молчит и смеряет его безэмоциональным взглядом. Упирается локтями об стол и укладывает щеку в правую ладонь. Её глаза такие холодные и неумолимые. – Чтобы увидеться с мисс де Клер во время завтрака, – поясняет Каран, то что не требовало пояснений. Арджун чешет затылок и вздыхает. – Я говорила, чтобы ты не докучал ей? – голос у Амалы тихий, вкрадчивый и звучит так ласково, что хочется повеситься, – если она тебя увидит, то возьмет билет на ближайший рейс в Лондон. А мне бы этого не хотелось. Она похожа на львицу бьющую в раздражении своим тяжелым хвостом. Каран сглатывает, поджав губы, и склоняет голову, не выдержав ее взгляда. – Тогда я прошу тебя устроить так, чтобы я мог ее увидеть, – голос его звучит нехарактерно кротко, – так… чтобы это устроило всех. У Амалы дрогнул левый уголок губ и она откидывается на спинку кресла. «М-м-м…чтобы устроило всех… Я всю свою жизнь так живу, чтобы устроило всех… – эта мысль красным пламенем вспыхивает у нее в голове, – устроило всех кроме меня?» Амала моргает и фокусирует взгляд. Должно быть Арджун что-то сказал, потому что Каран стукнул его кулаком в плечо. Неожиданная головная боль проходится волной ото лба до затылка и Амала спешит прикрыть глаза и сдержать болезненный стон. – Я узнаю у Анджали, согласится ли она отужинать с нами завтра, – склонившись над бумагами, она бросает свой компромисс в воздух, как кусок мяса. Лишь бы они побыстрее ушли. – Спасибо, Амала, – просияв, отвечает Каран. – Пошли уже! – закатив глаза, подталкивает его Арджун. Амала сжимает переносицу и в ответ на слова прощания и пожелания хорошего дня, отмахивается от них рукой. Как только за ними закрывается дверь, Амала роняет голову в руки и сдавленно стонет. Ее плечи ссутуливаются насколько это позволяет крой её деловой рубашки. Если бы она не упиралась шпилями ладоней в глаза, то, по ощущениям, они уже бы выпали из глазниц. Боль пульсирует в затылке… или в правом виске? … сжимает поперек, подобно обручу? … а может это кто-то четырехрукий, с красным языком и тремя глазами пустился в пляс в ее голове? Всякий раз, когда ее настигает эта пытка, Амала искренне удивляется как в первый. Ведь единственной милостью во всем этом, является то, что девушка забывает об этой невыносимой боли, как только она прекращается. Как люди порой забывают о снеге, пока он не выпадет снова и они вспомнят все, что было с ним связано. Она ощутила запах традиционных индийских благовоний и легкий аромат жасмина прежде чем он объявляет о своем присутствии. – С добрым утром, госпожа Басу, – вкрадчивый голос Рэйтана проносится прохладным ветром у нее в голове. Амала одновременно вздыхает и мычит ему в ответ, что вызывает снисходительную улыбку на его губах. Девушка едва различает бесшумные шаги и шорох ткани его шервани. – Нальешь воды, – ее голос звучит хрипло и сухо, – пожалуйста. Рэйтан почти сразу же идет к подоконнику, слышится легкий звон хрусталя и звук льющейся воды. Амала с трудом сглатывает и, убрав правую руку от глаза, тянется к верхнему ящику стола и открывает его. Больше на ощупь, чем сквозь прищур, она пытается найти аспирин. Рэйтан безмолвно ставит стакан рядом с ней и также безмолвно рассматривает девушку, склонив голову набок. – Ты поразительна, Амала. В ответ она лишь хмыкает. – Быть такой настойчивой и сильной, не смотря на то, что происходит… удивительно. Собравшись с силами, она убирает левую руку от лица и пытается проморгаться от звездочек в глазах. – У нас всегда что-то происходит, Рита-Шива, – ее взгляд падает на стакан, но прежде чем сделать первый глоток, она подносит прохладный хрусталь к левому виску, – можно поконкретнее? – Нужно быть либо слепым, либо полным глупцом, чтобы не видеть твоих душевных переживаний. – М-м-м, ты об этом… что ж ты всегда был проницателен, Рэйтан, – безучастно отвечает Амала, выпивая залпом весь стакан. Одинокая капля катиться от уголка её губ, и именно за нее цепляются черные глаза мужчины. Цепляются и следят как вода оставляет за собой мокрую дорожку от подбородка до самой ключицы. Амала не знает отчего у нее побежали мурашки. От ощущения ли холода на разгоряченной коже, или оттого, что он так на нее смотрит? Так пристально и глубоко, заставляя чувствовать себя нагой перед ним. – И что же означают… мои головные боли на этот раз? – встав из-за стола, она с баночкой «Аспирина» идет к кувшину с водой на подоконнике и переводит тему на неинтересный ей вопрос. – Что тебе уготован тернистый, но увлекательный путь… Амала хохочет над смешной шуткой и, бросив на мужчину мимолетный взгляд через плечо, одаривает его одной из своих прелестных улыбок. – Мне кажется я вступила на этот путь с рождения, – бросив таблетку в заново наполненный стакан, она подносит его к лицу, чтобы теперь приложить к правому виску. – Считаешь, что поиск ответов принесет тебе спокойствие? – он тоже переводит тему, только на интересующий его вопрос. – Проблема не в моих поисках, а в том что я прекрасно знаю все ответы, – она делает несколько глотков, – а спокойствие я испытаю, как только дипломат покинет мою землю. И Рэйтан и Амала – они оба пример невозмутимости. Амала невозмутимо пьет лекарство, прекрасно зная, что оно, как луковице – в гробу, а Рэйтан невозмутимо наблюдает за ее потугами. Оба знают, что она не попросит о помощи, которую он бы с готовностью оказал. – Ты очень хорошо держишься для той, кто сходит с ума. Амала отворачивается к окну, продолжая попивать воду маленькими глотками. – Вся Калькутта давным давно сошла с ума… Молодая госпожа знает, чего добивается Рэйтан, что именно последует за такими речами. Мужчина настоятельно порекомендует ей посещать службы в Калигхате, принять её обстоятельства, править рука об руку с «ведующими» и прислушаться к тому, что ей хочет сказать Темная Мать. – Я все про себя давным давно знаю, господин Вайш, – её голос звучит увереннее, тверже, четче, – и я же просила не тратить вашу наблюдательность на меня. Молодая госпожа знает, чего хочет Рэйтан, что именно последует за его проницательными взглядами, мелодичным голосом и мягкими улыбками. – А мне интересны… вы, – все также безмятежно отвечает он, – госпожа Басу. – Я слишком устала для таких разговоров. Она ставит стакан на медный поднос немного громче чем следовало бы, тем самым пресекая любые попытки завести разговор в этом направлении. Не удостоив божество больше ни единым взглядом – ни коротким, ни мимолетным, ни спешным, – Амала возвращается к своему столу и присаживается в кресло. – Была ли какая-то причина вашего визита, господин Вайш, кроме как поиздеваться надо мной? Достав из самого нижнего ящика пару ярко-красных туфель на шпильке (подарок Анджали, естественно), Амала сбрасывает свои более практичные и, развернув кресло, собирается переобуться. – Когда-нибудь ты глянешь на все с другой стороны. И тогда поймешь… чего я хотел добиться. Она все также не смотрит на него и ничего не отвечает. У нее все еще болит голова и ей тяжело наклоняться. Возясь с застежкой, она хмурится и вздрагивает, когда ощущает холодные пальцы на своей щиколотке. – Помочь? Амала не препирается, и не спорит, и не возражает. Не потому с какой грациозностью Рэйтан опускается перед ней на одно колено, как бережно он касается ее кожи и аккуратно застегивает тоненькие ремешки. Сперва правый, потом левый. О, нет… А потому что, она вспоминает…1973 год, Лондон
В тот год выдалась теплая осень, не дождливая и солнечная. И несмотря на октябрь, они обедают в пабе, сидя за маленьким столиком на улице. – Можно я попробую? – Тебе разве можно свинину? – Ты так вкусно кушаешь… Амала сама попросила Киллиана отвести ее в паб, когда он позвал ее на второе свидание. Ведь ей очень хотелось, но одна, она бы никогда не решилась. Ее внутренний голос, что уж слишком сильно похож на голос Амрита, все отговаривает ее от этой затеи. Ведь ее милые кузены и дорогой дядя очень далеко и она не собирается просить барона Ашера выделить ей охрану для чего-то столь… пустякового, как удовлетворение ее любопытства. Идти с Анджали ей еще страшнее. Они как-то обедали в итальянском ресторане, где их обслуживали настоящие итальянцы, и Амала не знала куда глаза деть от всех заигрываний её подруги. А с Киллианом ей вообще не страшно. Ничего не страшно. И попросив отвести ее в «самый настоящий английский паб», Амала не разочаровывается. Ни в Киллиане, ни в пабе. Оказавшись внутри, их встречает дымная атмосфера, пропитанная ароматом старого дерева, табачного дыма и смешанных напитков. В тусклом свете каждая темная деревянная балка и потемневшая декоративная обивка выглядят как живые свидетели прошлых веков. На старых, изодранных, кожаных креслах и скрипучих, деревянных стульях, сидят посетители. Старшие “джентльмены”, чей непрезентабельный и неотесанный вид как раз и пугал Амалу, громко обсуждают политику, футбол и насущные дела. А еще ее пугал тот факт, что она не понимала их речи. Как бы сильно она не старалась вслушиваться в их слова сквозь музыку, звон посуды и шум, – ей не удавалось разобрать и слова из-за тяжелого акцента. – Держись ближе ко мне, – склонившись к ее уху, шепчет Киллиан. Амала не замечает как некоторые мужчины оценивающе скользят по ней взглядом, но наткнувшись на сталь серых глаз, предупреждающих и присекающих, смиренно отводят их. Но девушка и без этого послушно подходит ближе и даже держится за ткань его джинсовки чуть выше локтя. Разумеется, она не намерена держаться с ним за руки, ведь на первом свидании это была вынужденная мера. Да, и видела она как парочки переплетают пальцы, стоя в коридорах университета. И не разу она не представляла его пальцы между своих. Честно-честно. – Давай выйдем на улицу? Амала кивает, потому что внутри людно и почти нет мест и она начинает закашливаться от табачного дыма. Вот так они и сидят за маленьким столиком на котором едва помещаются две тарелки. В ожидании пока им вынесут пиво, Амала успела склевать почти всю свою картошку и закуски. – Угощайся пожалуйста, – Киллиан подвигает свою порцию к ней поближе. У нее загораются глаза в предвкушении и, сглотнув, она берет бургер с беконом в руки и подносит ко рту. Первый кусочек – ровно такой какой положено есть леди, не больше и не меньше. От второго кусочка у нее остаются следы соуса на губах и кончике носа. От третьего – она прикрывает глаза и стонет от удовольствия. – Тише-тише, – в приятном удивлении и не сдерживая улыбки, журит её Киллиан, – мы же тут не одни. Наверно, это в первый раз, когда ей наплевать. – Это так вкусно, – облизываясь, объявляет Амала, – ничего лучше не ела! – М-м-м, тогда впереди тебя ждет еще много кулинарных открытий, – серьезным тоном замечает он, бросив пару ломтиков картошки в рот. – Еще одно предсказание? – хитро сощурившись, спрашивает она. – Ну, первое сбылось же? – подобно ей, он хитро улыбается в ответ. Она все еще держит в руках бургер и ей не за что прикрыться от его по-мальчишески прямого взгляда. В этот момент миловидная официантка выносит им две пинты пива. Амала спешит освободить руки и облизать пальцы. Едва огромный бокал касается стола, ее руки обхватывают его в нетерпении. – Тост? – его правая бровь изогнулась в вопросе. – За английские пабы! – ни секунды не задумавшись, объявляет девушка. – Я бы лучше не придумал. Чокнувшись, Амала припадает губами к краю и делает жадный глоток. Киллиан наблюдает за ней поверх своего бокала. Она не морщиться, а лишь причмокивает, вытирая пену с губ. – Ну, как? – Не дурно, – отвечает она и делает еще один небольшой глоток, – в Индии эль горче и более цитрусовый. По ее тону Киллиан распознает, что ей не очень понравилось, но не настаивает. Амала бросает взгляд на его пинту. Очень заинтересованный взгляд. – А у тебя… как? – Хочешь попробовать? – Очень! Киллиан легко меняет пинты местами и внимательно наблюдает за её реакцией. В награду Амала издает стон удовольствия, запрокинув голову назад. Снова. – М-м-м, почему у тебя все вкуснее? – Потому что у меня, в принципе, хороший вкус. Довольная Амала облокачивается на спинку стула и выдыхает, глубоко и удовлетворенно. Немного развернувшись в сторону, она кладет ногу на ногу и поправляет длинную юбку платья так, что видно ее колено, голень и босую ступню. Кожаный сандаль остается под столом. – Мы выяснили, что у тебя хороший вкус на гамбургеры, эль и татуировки, – начинает она издалека, – а на что еще? Амала выпила слишком мало, чтобы списать это на хмель. Но именно этим она будет себя оправдывать, когда вернется домой. – На музыку. Она начинает покачивать правой ногой. – Еще? Туда-сюда. Туда-сюда. – На девушек. Киллиан так красноречиво на нее смотрит, что Амала забывает сделать вдох. – На красивые ножки. Девушка фыркает и добродушно закатывает глаза. – Не знаю, не знаю, – тянет носочек правой ноги и рассматривать свою ступню, – на баскетболе мне сказали, что у меня ноги-палки, как у птички. Только потому что она видит, как его ладонь обхватывает ее щиколотку. Только поэтому она не вскрикивает и не вздрагивает. – У тебя ноги человека, который много ездит верхом, – Киллиан говорит это с такой авторитетностью в голосе, как будто он эксперт в области конного спорта… и тех кто ездит верхом, особенно. Конечно же, щеки у Амалы полыхают румянцем и она не решается что-либо сказать в ответ. Она не двигается и молчит. Молчит и не сводит глаз с его длинных пальцев, что поочередно обхватывают ее ногу в самом узком месте. Будто измеряя. – Ты держишь мою ногу как копье… еще мгновение и забросишь себе на плечо. Амала говорит это прежде, чем успевает подумать. Киллиан моргает и усмехается. Он одним каким-то неописуемо грациозным движением кисти… какое происходит из доисторических времен охотников на мамонтов, какое оттачивали атлеты на Олимпийских играх, какое поныне практикуют любовники на простынях, … перехватывает ее ногу так что изгиб ее лодыжки ложится между его большим и указательным пальцами. В тот день Амала узнала, что это правда… что от одного мановения запястья можно потерять голову. Окончательно и бесповоротно.1980 год, Калькутта
Вот о чем думает Амала Басу, когда чувствует холодные пальцы на своей ноге, когда видит божество, стоящее перед ней на коленях. – Благодарю, – моргнув, она сбрасывает с себя наваждение и поспешно встает. Туфли немного жмут, ведь она их редко надевает и все никак не разносит. – Неизвестность всегда пугает, Амала, – Рэйтан делает к ней осторожный шаг, – Тебе нужно найти в себе силы, чтобы безропотно принять ее. – Вот тут ты ошибаешься! – не обращая внимания на ставшую чуть терпимее головную боль, она так резко разворачивается к нему, что ее коса бьется о ее спину, – В моей жизни нет места неизвестности. Еще до того как я могла понять, до того как я могла осознать…мне твердили кем я стану, что моя судьба предопределена. И я безропотно все слушала и принимала… слишком долго. Ее злость вспыхивает и гаснет под его терпеливым, покровительственным взглядом. – И больше так не будет.1973 год, Лондон
Амала никогда ни на кого не хотела быть похожей. Вопреки всему тому уважению, которое она испытывала к бабушке, девушка не хотела становится такой же бескомпромиссной и принципиальной даже в самых маловажных вопросах, какой всегда была Индира. Не хотела чтобы ее будущие дети испытывали к ней страх, видя как их мать управляет Дюжиной тяжелой рукой. Несмотря на всю свою безоговорочную любовь к маме, она не хотела повторить судьбу Джотсваны. Быть горячо любимой наследницей с многообещающим будущем, с безграничным потенциалом, но, в конце концов, прослыть самой слабовольной из “правящих”, и чтоб за спиной тебя называли “женщиной с сомнительной репутацией”. Поэтому ли Амала так цепляется за своего нареченного… за человека что был выбран ей свыше? Среди других женщин Дюжины никогда не было кого-то равного женщине из рода Басу. Ни по власти, ни по влиянию, ни по богатству, ни по красоте. Вполне естественно, что Амале не хотелось быть ни на кого похожей, если она – лучшая среди них. И никто не делал из этого секрета. Очень логично, что у Амалы никогда не было подруг среди наследниц и младших дочерей из семей Дюжины. То что происходит с ней в Лондоне, очень точно описывается выражением, сказанным Анджали, а именно – кармический удар по голове. Амала уверена что Лондон – это лучший город, чтобы сбить спесь, укротить гордыню и научится смирению. Девушки в ее университете. В темных водолазках, клетчатых юбках и тренчах. Бледные, забрасывающие голову назад когда смеются, всегда громко и свободно. Стучат каблуками, когда идут по мраморным и паркетным полам. Как они закатывают глаза в ответ на восторженные мужские взгляды. Всегда готовы к уроку, аккуратные тетради заполненные образцовым почерком. Они курят в женском туалете и говорят как им нравится ее новое платье. Как же Амала хочет быть похожей на них! Женщины на улицах Лондона. В приталенных пиджаках и кожаных куртках. Белокурая старшеклассница, что помогает старушке перейти дорогу. Рыжая девушка, не оборачиваясь, показывает фак группе мужчин, что кричат ей вслед что-то неприличное. Бизнес-вумен в юбке-карандаше и с кофе в руках ступает по тротуару так, что все уступают ей дорогу. Как же Амала жаждет взрастить в себе такое же чувство уверенность, чтобы не бояться ходить по улицам Лондона в одиночку! Анджали… Смущение, тревога и застенчивость бояться таких людей как она. Резвая, веселая, ты ей слово – а она тебе десять. «Зачем вздыхать, когда так счастливо дни нашей юности бегут?». Беззаботная кокетка, что может поставить на место любого крепким словом, которое ей не положено знать по статусу. Амале хочется быть похожей на Анджали… иногда… очень редко. – Эй, Эшли! Ты не идешь в раздевалку со всеми? – Мне нужно задержаться. Хочу посмотреть на тренировку. – Чью? Амала присаживается на трибуну рядом с со своей сокурсницей. Девушка одним взглядом указывает на дальний баскетбольный корт, где под палящим солнцем проходит тренировка. Первое, что бросается в глаза, так это то, что на площадке одни девушки. Самые высокие, каких Амале доводилось видеть. Ей кажется, что она пересекалась с некоторыми из них в коридорах учебных корпусов, и почти уверена что все они старшекурсницы. Как и положено играют пять на пять. Каждая из них занимает свою позицию на поле, а вместе они работают как хорошо смазанный механизм: точные пасы, высокие прыжки, уверенные броски. Они обладают не только физической силой, но также невероятным чувством взаимопонимания, которое позволяет им предвидеть действия друг друга. Их движения наполнены силой и спортивной грацией. Взгляды сконцентрированы и горят азартом. «Как бы мне хотелось быть такой как они!» – восхищенно думает Амала с широко распахнутыми глазами. – Это женская сборная университета по баскетболу, – поясняет Эшли, – я хочу записаться на отбор в команду. Амала ничего так в жизни не хотела как оказаться в этой команде. – А где записаться? Эшли добродушно улыбается и с готовностью рассказывает ей, что знает сама: – Нужно записаться у тренера, – указывает пальцем на мужчину в спортивном костюме, который выкрикивает односложные замечания, – в зависимости от количества желающих составят расписание этапов. На первом обязательно проверят физическую подготовку и навыки. Потом матчи-просмотры и групповые тренировки, чтобы показать своё умение адаптироваться к требованиям командной игры. Сомнение ползает в ее душе как червяк в яблоке. Справится ли она? Получится ли…? Амала бросает еще один взгляд на площадку и стремление оказаться там, среди таких сильных и прекрасных девушек, быть равной им, выжигает червивую сердцевину где-то глубоко внутри. Дождавшись перерыва, они спешат спуститься с трибун и подойти к тренеру. Амала пропускает Эшли вперед и радуется, что ей не придется заговаривать первой. Девушки попивают воду, шутят и громко смеются, и Амалу колит в затылок догадка, что они обсуждают ее. – Эй, мы черлидерш не набираем! Амала вздрагивает и смотрит прямо перед собой, вопреки всего надеясь, что это обращаются не к ней. – Эй, куколка, ты услышала? «Ну, между мной и Эшли, “куколка” точно я» – прикрыв глаза, думает Амала и поворачивает свое лицо. – Вы что-то сказали? – Если хочешь записаться в команду черлидеров, тогда тебе нужно идти к менеджеру мужской баскетбольной команды. Нам не выделяют бюджет… на такое! К ней обращается смуглая девушка с кольцом в носу. В ее акценте, разлете бровей и злом рте, она угадывает, что та родом из Пакистана. – Спасибо, за совет, но он мне не понадобиться, потому что я пришла записываться в команду по баскетболу, – вежливо и холодно отвечает Амала и отворачивается, вздернув нос. Когда она слышит неприятный смех, от которого ее почти что передергивает, Амала думает, что это было бы слишком просто, если бы хоть что-то в ее жизни прошло гладко. – У тебя рост мелкий, да и щуплая такая, что странно как тебя ветер еще не унес. Амала едва поворачивает голову в ее сторону и бегло оглядывает – от грязной головы до неопрятных кроссовок. – У нас одинаковый рост, – отвернувшись, произносит она, – и это никак не помешало вам оказаться в команде. «Вежливость, учтивость, воспитанность – испокон веков это было женской броней, а иногда и единственным оружием, – учила ее мама в детстве, – не нужно опускаться до уровня твоих недоброжелателей, особенно когда они пытаются вывести тебя на эмоции. Ты всегда можешь показать свое превосходство, выказывая самую обыкновенную учтивость, на которую у них не хватает сил». – Саида, оставь девочку в покое, – на плечо девушке ложится рука ее сокомандницы, – Но, ты, куколка, все равно прислушайся. Тренировки у нас значительно интенсивней обычной физкультуры, да, и времени много требуют. Не получится совмещать со свиданиями. Эта девушка выше их обеих на голову, но Амала старается не задирать свою, когда смотрит ей в глаза. – Спасибо, я прислушаюсь. Эшли наконец отходит в сторону и Амала делает шаг к тренеру. С какой-то солдатской осанкой, с болезненно выпрямленной спиной. Тренер, мужчина средних лет, бросает на ее быстрый взгляд и просит назвать ее имя, возраст, курс и факультет. Он никак не выказывает что слышал те “советы”, которые ей так щедро давали его подопечные, хотя, наверняка, слышал. – Придете в следующий четверг, в 8 утра до первой пары. Я, надеюсь, вам не нужно говорить чтобы взяли с собой воду и спортивную форму, – говорит он, откладывая планшет скрепляющий различные листочки с расписаниями и списками на скамейку позади него. Амала и Эшли кивают, хотя на них уже не смотрят и не ожидают ответа. Мужчина свистит в свисток, объявляя об окончании перерыва и призывая девушек возобновит тренировку. Покидая площадку, Амала делает вид, что не слышит обрывок фразы: – …поймает мяч своим смазливым личиком пару раз и все желание себе отобьет. «А! Вот оно что… зависть, значит… – хмыкнув думает Амала, – а, я то думала что в Лондоне мне такое не грозит». В тот вечер она утаскивает один из стационарный телефонов, которых с десяток поставлено по всей усадьбе, к себе в комнату и звонит домой. Беспокойство в голосе Джотстваны сменяется облегченным смехом, когда она узнает причину плохого настроения ее дочери. – Возможно, они правы, милая? – Что? – Я имею в виду, что тренировки для сборной университета… звучат довольно серьезно, – объясняет она и Амале так легко представить как мама перекладывает трубку в другую руку и поправляет сари, – а ты и так отдаешь все силы учебе. – Мама! Я должна доказать им, что они были не правы! – Ты не должна никому ничего доказывать, милая. У Амалы мало аргументов, но она все равно пробует. – Они назвали меня хилой слабачкой! – Я уверена, что они такого не говорили, – миролюбие так и сквозит в голосе Джотсваны. – Они думают, что я только на свидание могу ходить и… – А ты уже ходила? – тут же оживает Джотсвана и пытается перевести тему, – с каким-нибудь английским мальчиком? – Мама! – прикрыв глаза, стонет девушка в отчаянии и смущении. Сразу после, Амала звонит дяде Камалу в Клифаграм и жалуется: – Их слова подразумевали, что во мне кроме смазливого личика ничего и нет. – Тебя не должно волновать их мнение, – рассудительно начинает он, – ты не можешь нравится всем, да, и к тому же они не твои друзья. – Но я смогу, дядя! Каран и Арджун играют же в крикет от университета, почему… – Амала, я думаю, что тебе следует больше сфокусироваться на учебе, – мягко перебивает ее мужчина, – а не на всем сразу. Впервые в жизни не получив поддержки от мамы и дяди, Амала ощущает себя почти по сиротски одиноко. Она, прекрасно понимает насколько незначительно и глупо ее желание и почти что чувствует укор совести, что она побеспокоила своих родных из-за пустяка. Тогда почему ей как будто дышится легче? От ощущение ли свободы, такого нелепого и чуждого? Ведь никто ей ничего не запрещал, а значит она может поступить так, как ей хочется. Амала встает с кровати и подходит к резному зеркалу, что стоит в комнате во весь ее рост. «Я всегда была послушна и позволяла всем решать все за меня. Ведь, им виднее, как будет лучше… И это продолжалось слишком долго… – всматриваясь в свои черты, она замечает огонек в глазах, которого там давно не было, – и больше так не будет».1980 год, Калькутта
Амала очень хочет, но не отворачивается от Рэйтана и его вездесущих обсидиановых глаз. Под ними тяжело, как от глаз Амрита и в них можно провалиться, как в бездонные глаза Киллиана. – Я знаю, что тебе приходится нелегко. Но мне бы хотелось… быть твоей поддержкой. На непроницаемом лице Амалы мелькнул интерес. – Ты ведь что-то знаешь, – она делает шаг к нему навстречу, – и я не имею в виду грядущие судьбоносные события, хотя и они тебе известны, – еще один, – я говорю о том, что мне и так предстоит узнать, только в свой черед. Амала останавливается в полушаге от Рэйтана и продолжает говорить полушепотом, ведь секретами только так и делятся. Тихо и с ощущением чужого дыхания на своих губах. – Я говорю о том, что может стать для меня неожиданностью… Она на каблуках, но он все равно возвышается над ней и ей приходится обращаться к нему, вздернув подбородок. – Ты, ведь мог бы мне помочь… и предупредить меня. И она выдыхает… так легко и трепетно, через едва приоткрытые чувственные губы, что Рита-Шива непроизвольно выдыхает за ней. Запах жасмина и благовоний окутывает ее и Амала не видит, лишь ощущает легкое прикосновение его холодных пальцев на своем подбородке. Она не отрывает своих глаз от лица Рэйтана, как будто гипнотизирует и боится что ее чары падут. – Столь юная… Ты будешь расцветать с каждым днем и годом… Но как много испытаний тебе уже уготовано, – кончиком пальца едва очерчивает нижнюю губу, – как много выдержки и силы ты демонстрируешь. Рука Рэйтана скользнула от подбородка к ее шее. Тонкие нежные пальцы бережно поглаживали кожу. Амала не хотела признавать, что от его прикосновения хоровод из танцующих ракшаси в ее голове стал заметно тише, и что она сдерживается от искушения приложить его прохладную руку ко лбу. – Кажется, что вы снова переходите границы, господи Вайш. – Если, это так, то только потому что когда ты поблизости, по-другому невозможно, госпожа Басу. Амала вздрагивает, когда Рэйтан обращает на нее свои глаза и смотрит так… как будто она самое прекрасное из всего того что ему доводилось видеть за последние три сотни лет. – Я постараюсь помочь тебе выбраться из того в чем предстоит погрязнуть. От его слов ее отрешенный взгляд становится сосредоточенным, но она не шелохнется, подобно львице на охоте. – Девдас Дубей созывает собрание Дюжины сегодня вечером. У Амалы открывается рот, в глазах вспыхивает зеленый огонь и появляется морщинка между бровей, как будто она не расслышала его слов. – Он что? Рэйтан умиляется такой предсказуемой реакции. – Его осведомители доложили ему о приезде дипломата. Он догадывается, что ты в курсе, но он все равно собирается воспользоваться моментом. – Воспользоваться моментом, чтобы выставить меня некомпетентной и подорвать мой авторитет, – произносит Амала больше сама для себя, не обращая внимания на руку Рэйтана у себя на шее. – Что ты будешь делать? – спрашивает мужчина, очерчивая большим пальцем линию ее подбородка. – Как учат нас сказки поступать со злыми тиграми, – задумчиво произносит Амала, – я подпалю его шкуру.