Дела чести. Без надежды. (продолжение)

      - Дор Рикардо, соберано просит вас к себе. – Хуан кланяется, по его лицу ничего нельзя прочитать.       До полуночи осталось четверть часа, Дикон засиделся, сочиняя письмо матери. Зачем Рокэ зовет его к себе? Внутри что-то оборвалось. Нечто мучительное и болезненное отзывалось в сердце. Так и есть, Хуан ведет его в спальню. Рокэ все известно про недавнее купание в Данаре, от него вообще ничего не скрыть и вот теперь расплата. Каждый шаг пытка. Каждая секунда приближает его к смерти, точнее к тому, что хуже смерти. Вот и до боли знакомые двери. Внутри его ждет Рокэ, но он не один. В хозяйском кресле сидит коренастая фигура в темном балахоне странствующего монаха.       - Брат Виктор! – выдыхает с облегчением Дик.       - Ричард Окделл, - монах поднимается для приветствия. – Я рад, что нам довелось вновь встретиться.       - Я слышал, вы были ранены, в своем путешествии. И брат Пьетро, и преосвященный Оноре… - Ричард умолкает. Ему действительно жаль почивших эсператистов.       Виктор поднимает широкие рукава показывая бинты на запястьях и плече.       - Добрые люди помогли мне. Как видите, ничего серьезного. Ничего, что стоило бы ваших тревог. А что до умерших, то среди наших слез есть место и радости, ибо они ожидают в садах Его. Я буду молиться за них каждодневно. Мои же раны исцелятся в скорости. Что же до ваших ран, как мне сообщили, оставлены они не оружием, но действием.       Ричард смущается. Он рассматривает носки своих башмаков, моля Создателя только о том, чтобы этот разговор не продолжался.       - Герцог Окделл нуждается в исповеди и исцелении через слово, - раздается ровный голос Алвы. - Помогите ему, брат Виктор. Монах смиренно кивает, сложив руки на груди.       - А вам, Ричард, я советую воспользоваться возможностью. Неровен час ваши силы истощатся, и вы побежите рассказывать о своих горестях на Базарной площади.       В этом весь Ворон – привычно жесток. Привычно бьет словами наотмашь.       - Я вас оставлю, - Ворон затворяет двери и в спальне слышится только потрескивание поленьев в камине.       - Я приму вашу исповедь, Ричард. Но если вы не захотите, герцог Алва предупредил, что может быть и так, я приму и это.       - Вы проделали такой далекий путь, да еще и раненным ради меня?       - Я должен был вернуться, только не знал, когда. Вот и представилась возможность.       Зачем Алва притащил домой исповедника? Неужели ему мало тех мучений, что испытывает Дикон. Неужели его наказание никогда не закончится? Медленно Ричард преклоняет колени. Над его головой монах чертит знак эсперы и шепчет положенные слова.       – В чем ты грешен перед Создателем, Ричард Окделл?       Что же сказать? Грешен в том, что лгал? Грешен в том, что предал? Грешен в том, что желал себе смерти?       - Я отверг дар Создателя. Если бы не Эрике, мой слуга, меня бы здесь не было.       - Ты покусился на жизнь, подаренную тебе Всевышним? Это великий грех. Но разве это было истинным желанием?       - Я хотел все закончить, я не могу так больше. Все что у меня было, всем кем я был – этого ничего нет! В моем сердце ненависть.       - Ненависть там, где нет Создателя. Ненависть там, где Чужой. Впустить в сердце ненависть – значит впустить Леворукого.       - Моя ненависть там, где раньше была любовь.       - Может быть она и сейчас там? А то, что ты называешь ненавистью это боль? Молодой герцог закрывает глаза. В этой самой комнате все случилось. Здесь он познал настоящую боль.       - Он был мне никем, а стал всем. Отцом, старшим братом, наставником. Я называл это место домом, единственным домом, что у меня был. Где я был свободен и счастлив. И он же сам все это уничтожил. – Дик осекается, вспомнив, что было прежде.       - Была ли для этого причина?       - Была... – каждое слово дается с трудом, воспоминания жгут его изнутри. - Это мой грех. Я принес сюда смерть. Я хотел всех спасти, я хотел, чтобы всем стало лучше. Я был готов умереть вместе с ним. Это была линия.       - Линию, которую предложил он? – Виктор догадывается, о ком идет речь. Его смуглое лицо белее мела, ни единого проблеска снисхождения.       - Нет, я сам решил, что это будет вроде линии.       - Воистину Леворукий владел твоими помыслами! Ты вознамерился погубить невинную душу.       - Он не был невинен! – внезапно кричит Дикон. – Столько смертей. Он и впрямь как ворон - кружит везде где есть смерть. Он убил Оскара, а мог его простить, он убил столько людей, затопив долины в Сагранне, матерей и детей, утопил всех без разбору!       - И вы взялись судить чужие прегрешения. Гордыня, вот что вами двигало.       - Если бы я не остановил его, Катари бы погибла!       - А вы остановили? – вкрадчивым шепотом спрашивает монах.       - Нет. – угрюмо отвечает Ричард.       - И Катари погибла?       Ричард трясет головой. Хорошо, что брат Виктор не понимает, о ком идет речь. Впрочем, тайна исповеди нерушима.       - Нет, она жива.       Ее Величество жива и здорова, принимает у себя Валентина Придда. Эр Август бежал, Рокэ даже не стал его убивать. А еще, кажется, никому из Людей Чести не угрожает опасность. А вот он, Ричард ранен глубоко, почти смертельно и не знает где взять утешения.       - Гордыня и впрямь затмила мой разум. – Ричарду больно признавать, что его доверие обманули.       - Да простится этот грех герцогу Окделлу. Да придет свет туда, где была тьма. Да будет отринуто Чуждое.       Они оба замирают. Брат Виктор ждет новых покаяний, но Ричард не в силах вымолвить ни слова.       Подлец и мерзавец, игрушка в чужих руках! Но разве эр Август не был добрым к нему, не заботился о нем? И тут же Ричард понимает, что не помнит проявленной заботы. Не помнит, когда сказанное эром Августом обращалось во благо. Эта новая мысль подобна пуле навылет. Ричард ловит ртом воздух, он задыхается.       Монах подает чашку с водой, но Ричарду трудно дышать, не то что пить. Он вскакивает и отступает к двери, но не сделав и двух шагов отшатывается в сторону, натыкается на пуф, мечется между камином и постелью, наконец, хватаясь руками за консоль, он кричит от ярости. Он кричит от боли.       - Герцог, прошу вас, - в растерянности монах пытается успокоить Дикона, но тщетно.       Молодой вепрь, рыча в полубезумии бросается к двери, распахивает ее и бежит по коридору, вниз по лестнице, к кабинету.       - Рокэ! – кричит Дикон. - Как вы могли такое допустить! Рокэ!       Ворон явно ждал его. Маленький стол сервирован на двоих, - закуски и дичина, два бокала и графин полный вина.       - Что именно я смог допустить? – осведомляется Ворон.       - Вы все всегда знали наперед. Вы все знали! Куда я хожу и что я там слышу. Но вы ничего не сделали. Вы оставили меня в руках человека способного на ложь и предательство…       - Разве я не предупреждал вас? – спокойно отвечает Алва. – Разве не говорил вам, что думаю о тех Людях Чести, с которыми вы имеете несчастье водить дружбу? –       - О нет, герцог! – бушует Ричард как раненный зверь. – Вы сотворили многократно худшее зло. Мне было бы привычнее, отнесись вы ко мне как к щенку на сворке. Я ждал обыденных плевков за свое происхождение, за кровь изменника, что течет в моих жилах, за нищету и свою веру. Вы же соорудили для меня дыбу, где с одной стороны те, кого я уважаю и люблю, а с другой те, кого я ненавижу, но каждая сторона будто бы поменялась местами. Всякий раз, когда мне было плохо, вы дергали еще сильнее. Вы же видели, как меня предают те, кому я доверял. Я был совершенно один, без дома и семьи, как бродячий пес, приласканный до поры, до нового пинка. Я не сделал вам зла до той проклятой ночи, так отчего же вы, всякий раз, когда вы были так нужны, отбрасывали меня прочь? Зачем нужно было спасать меня там, в Варасте, дали бы мне погибнуть, раз я такая обуза! Но нет! Отдали бы меня Людям Чести, изгнали бы прочь, в Надор, в Торку! Но вам зачем-то понадобилось держать меня так близко, чтобы каждый раз мне было больно. Каждый раз! Мне было больно!       - На войне, Ричард, всегда кому-нибудь больно. Вы перепутали меня со своей нянькой, должно быть…       - Вот и сейчас, все тоже самое! Я впервые говорю вам все как есть, но я будто стучу в запертую дверь. Вы не слышите меня!       - Хорошо, - Рокэ прижимает пальцы к вискам. - Предположим, что это так.       Предположим, что я отправил вас в Багрелее, ожидать смертной казни. В назначенный день, Ричард, вас обезглавят под барабанную дробь и торжественный марш. Станет ли в этом мире светлее? Вестимо – нет! Вы, Ричард, слишком часто забывали, кто я. Первый маршал Талига, не ваш отец и не должен им быть...       - Но вы им были!       - Так считали только вы!       - Вы должны были арестовать меня, монсеньор! Так сделайте это! Сделайте то, что нужно, я не нуждаюсь в ваших милостях! Они обходятся мне слишком дорого.       - Да, не за каждый свой проступок можно заплатить. Зачастую вы и вовсе не найдете покупателя. Вспомните об этом, когда будете творить очередную глупость.       - Я заплатил сполна, монсеньор! Довольно, прошу вас!       - Может быть и так, Ричард. Но тут не я ваш палач, а вы сами. Ваше наказание было окончено в день, когда вы вновь получили перевязь.       Ричард молчит. Ему больше, нечего сказать. Впервые он так зол на самого себя.       - Налейте мне вина, раз уже вы здесь, - снисходительно приказывает Ворон. Ричард Окделл сознает, что его дерзкая эскапада вновь сошла ему с рук. Как всегда, впрочем.