dies Dominicus

Утро пришло быстрее, чем ожидалось. Безусловно, еще было достаточно времени на беззаботное пребывание в небытие сна, но движение под левой рукой буквально заставляет Авантюрина разомкнуть веки. Это Веритас пытался приподняться в постели, чтобы аккуратно, не будя партнера, выудить с тумбочки книгу, которая там уже заимела себе законное место. Несмотря на осторожность доктора, Авантюрин, в отличие от него спящий не на спине, спокойно, а предпочитающий распластаться на животе по диагонали кровати и то и дело закинуть левую руку или ногу, лежа по правое плечо от Веритаса, на него, все-таки с тихим шипением приоткрыл глаза. Левый локоть заныл при первом же излишнем движении, побудив менеджера, морщась, проснуться. Рацио книгу все же берет в руки и смотрит на Авантюрина, ожидая, когда тот уберет с него конечности и позволит сесть в постели для удобного чтения. Тот, однако, только закрыл глаза обратно, и, даже не взглянув в сторону часов, — более того, не подняв головы, — глубоко вздохнул. — Ты время видел? — Веритас понимал, что ничего-то он не видел и видеть не хотел. — Нет. — Бормочет голос, спросонья звучащий чуть ниже обычного, где-то из-под левой руки, еле разбираемый из-за того, что лицом его обладатель упорно прятался в матраце. — 8:28. — Осведомил он, — В 11:00 мне нужно быть на встрече с Кланом Гончих. — Намек о том, что от него требуют убрать руку и ногу, был понят Авантюрином прекрасно. Стал ли он менять свое положение хоть как-то? Ну, он приподнял голову и ответил с саркастичным возмущением. — Так ты ж читать собрался. Вот и читай. — В лоб небольно ударяют книгой, провоцируя подняться. Авантюрин звонко айкнул, но парировали его быстрее, чем он успел высказаться. — Ну так дай мне почитать, раз проснулся. Авантюрин бормочет последнюю фразу Веритаса себе под нос искаженным пародийным тоном и все-таки переворачивается в другую сторону, оставаясь лежать на животе и подминая под себя одеяло. Левую руку приходится придерживать правой, чтобы без дискомфорта уложить ее удобно. Он всё-таки засыпает снова, почти сразу после того, как Рацио садится в кровати, облокачиваясь на ее изголовье спиной. В следующий раз Авантюрин просыпается уже окончательно, когда слышит из ванной комнаты звуки воды. Всегда все происходило одинаково. Он уже будто приучен просыпаться под них, и пока инвестор найдет в себе силы и желание открыть глаза, пока растянется в постели и посмакует ощущение приятной легкости после сна, Веритас уже выходит, едва ли не полностью готовый к рабочему дню. Несмотря на то, что сегодня ни сил, ни желания просыпаться, ни приятной легкости после сна не чувствовалось, всё происходило как по регламенту. Свесив с кровати левую руку и слегка разгоняя в ней кровь покачиванием, Авантюрин молча наблюдает за тем, как изящно на Рацио оказываются его побрякушки в виде золотых лавр, портупеи на бедре, перчаток и колец. — Во сколько будешь? — Авантюрина угнетала одна только мысль о том, что он бог знает сколько дней теперь вынужден сидеть в четырех стенах, не имея возможности даже посетить бар в ВИП-зоне. И раз только Рацио может скрасить это, нужно знать, чем себя занять до этой поры. — Поздно. — Веритас присаживается на банкетку у входа в номер, обуваясь. Он лишь мельком взглянул на растекшегося в постели Авантюрина, и его глаза так по-привычному не позволяют разобрать в них хоть капельку читаемых эмоций. — У меня еще пара у студентов по основам астрономии в формате лекционной экскурсии. Авантюрин сонно корчится, закрывая лицо изгибом правой руки, и соответствующе мычит на такой поток слов. Но очень быстро возвращается взглядом на Рацио, и оба задерживаются на глазах друг друга. Долго, чутко внимают каждому их движению, и это было намного больше, чем сладостные объятия, поцелуи и пожелания хорошего дня на прощение. В зеркалах их душ именно это читалось лучше всего. И только в такие моменты та неуловимая связь, образовавшаяся между ними, ощущалась намного прочнее и интимнее, чем любой половой акт или сплетня о самом себе из прошлого. — Ни шагу из номера, помнишь? — Веритас счел необходимым удостовериться в том, что Авантюрин не вздумал улизнуть хотя бы на завтрак. Пусть уж лучше ближайшие несколько дней он побалуется своими поднебесными накоплениями с лудоманства и заказывает в номер доставку из ресторана при отеле. С кровати раздается вымученное «Ага.», а вслед за ним и щелчок язычка в дверном замке. Дверь закрылась, и день официально начался. Теперь Авантюрина никто не мог развлечь острой дискуссией или ворчливым бормотанием над ухом. Что уж — он и сам себя-то не мог ничем занять. После нескольких успешно проваленных попыток уснуть снова Авантюрин, долго принимая удобную позу на боку, где левая рука была бы не задействована, берет телефон и открывает какую-то социальную сеть. Онлайн в ней будет беспрерывно держаться до тех пор, пока не заурчит живот — примерно до обеда. Это стало отдельным квестом. Нужно было подключить к гостиничному телефону голосовой контроллер, чтобы во время звонка не дать знать о своем местонахождении, а затем забрать еду, оставленную на подносе у двери так, чтобы его никто не видел. Да, номер записан на его имя, но вдруг он любезно уступил его на время своего отсутствия кому-то другому? Возможно, Сандэй уже поднял на уши едва ли каждую фракцию на Пенаконии, чтобы те расправились с картежником. Но не станут же они вламываться в номер, особенно, если по голосу там совершенно посторонний человек. Не станут же, да? Рацио всецело абстрагирован от окружающих тонким слоем гладкого гипса. Он то и дело жмет на экран телефона, считая минуты до назначенного времени. Он уже на месте, ждет в коридоре у двери в кабинет представителя, и через четыре минуты его наверняка окликнет чей-то голос из Кланах Гончих, приглашающий пройти в эту обитель грядущего стресса. Четыре минуты остается для того, чтобы придумать последнюю версию, наиболее выигрышный вариант речи, которая обязана убедить в соглашении. Часики тикают, и напряжение под окаменелой маской неумолимо растет. Веритас переживал, осознавал это. Ведь изначально встреча была назначена как коммерческий проект, и только вчера вечером ему пришлось думать о том, как бы интерсекатор помог наладить ситуацию с контрактом КММ. Однако, даже подумать было некогда: теперь ситуация достигла своего апогея, а время на часах — отметки в 10:57. Придётся ли ему прибегнуть к навыкам преподавателя, наработанным годами, и уверенно зачитывать убеждающую лекцию? Придётся, конечно. Более того, это его единственный вариант на данный момент. Нет смысла говорить, что в эту секунду он проклинал вспыльчивость своего партнера. Вернее, наверное, сказать, что он проклинал то, что породило в нём эту бойкую натуру. Будь это условие хоть на долю мягче, есть ли вероятность, что не было бы этой бойни в Мире Грёз? А того рвения спрятать авгинов за стальными дверьми? Пожалуй, стоит порассуждать об этом позже, ближе к ночи, к желанному выходному воскресенью. Вокруг него почти пустые коридоры: где-то на таких же "креслах ожидания" сидят люди, то ли и вправду из интереса, то ли из искренней скуки разглядывающие Рацио, вероятно, сразу же проводя аналогию с эрудроидами. Только такая следственная связь их только больше путала, ибо и одежда, и открытые участки кожи опровергали только появившуюся в голове теорию. Гипсовый бюст на абсолютно живом человеке вводил в недоумение, а совершенное отсутствие движения, исключая подергивающуюся ногу, создавали впечатление, что и не человек это вовсе, а лишь статуя, выполненная мастером с таким превосходством, что гладкий камень смотрится кожей. Но он абсолютно точно человек, просто желающий как можно меньше невостребованных контактов. Веритас пяткой сандалии отстукивает секунды по сияющему кафелю, когда без двух минут одиннадцать его окликнули. Источник голоса выглянул из-за двери, улыбнулся и пригласил доктора на аудиенцию. Тот, как по команде, поднимается со своего места и скрывается за дверью. Гипсовое лицо, его защита в такие моменты, его собственная утопичная тишина своих мыслей пропадают, а за ними все такие же эмоции, только отныне не каменные, а фарфоровые: гладкие, статные, сияющие и уверенные. — Доброе утро, доктор Рацио. Мы рады Вашему визиту. — Его учтиво приветствует аккуратно одетый мужчина, вернувшийся в свое кресло за столом. Рацио присаживается на стул напротив, закинув ногу на ногу и изящно сложив руки на столе, не касаясь его поверхности локтями. Почти сразу начав свою речь, Веритас понимает, что будет звучать убедительно, что есть шанс помочь Авантюрину выкрутиться, но не слишком ли это очевидно? Наверняка Гончим известно о произошедшем в грезах. — Квантовый интерсекатор отделов мозга, связанный с кровотоком организма био-чипом, позволяет быстрее перемещаться между сном и реальностью. Он может быть фиксирован как на голове, так и на запястье. Контролируется с регулятора на напульснике, где так же выставляются параметры тела носителя. — Веритас внимает каждой эмоции на лице мужчины, чтобы быть уверенным в том, что ничем уже сказанным не выдал хоть малость своей тревоги или истинных намерений. Он старается говорить больше, «лить воду» в надежде, что так только сильнее запудрит сознание представителя и даст несколько выигрышных минут. Уже пересохло во рту, язык вяжет от сухого трения о нёбо. Сколько минут прошло? 20? Это начинает походить на лекцию, и даже кивки и согласное мычание мужчины напротив напоминают ученика. — Таким образом, имея связь с лобными долями человека, он позволит быстрее покидать как Мир Грез, так и обычный сон даже в экстренных ситуациях. Не придется ждать собственного пробуждения или искать выход, если вам грозит опасность. — Дыхание потяжелело, словно он заткнул нос ватой. Рацио начинает прерываться после каждого предложения, чтобы сделать вдох, и закапывает себя только сильнее, ощущая, как эти передышки сушат горло пуще прежнего. Веритас снова делает паузу прежде, чем озвучить вывод, поджимает бархатные губы всего на секунду, но его успевают прервать. — Могу я предложить Вам выпить? — Гончий улыбнулся, приветливо разведя руки в стороны в пригласительном жесте. — Ваша лекция превосходна, как и ожидалось, но, кажется, Вы устали. — Нет, благодарю. — Он снова сглатывает, надеясь смочить рот и скорее закончить, но мужчина напротив жмет кнопку вызова на столе. — Что Вы, я настаиваю. Мне нравится Ваш проект, и я хотел бы послушать еще больше, но Вы, простите, на исходе. — Тут в кабинет входит симпатичная молодая девушка в строгой форме и с подносом в руках. Она ставит перед Рацио гравированный стакан из толстого стекла и наливает туда что-то в роде "Услады" из заранее открытой бутылки. Пробка и классический винный штопор лежат рядом. Но запах "Услады" Веритас знал очень хорошо — не то, что бы хотел его знать вот так, но с Авантюрином иного ждать не стоило. Этот напиток чем-то отличался. Изыск для высшего общества, не так распространенный среди приезжих? Может быть. Девушка удаляется так же внезапно и незаметно, как и пришла. Рацио продолжил своеобразную лекцию, но едва ли не поперхнулся от сухости во рту сразу после того, как перешел к завершению. Он учтиво просит прощения и теперь не требует уговоров, пропитанных гнусной лестью, а сам делает несколько внушительных глотков из принесенного и наполненного для него стакана. Пузырьки газа неприятно и щекотно защипали сухое горло и язык. Но это помогло, и Веритас наконец заканчивает ознакомление с проектом, перейдя к вопросам. Это дало ему шанс на передышку и время, за которое вторая часть напитка в стакане оставляет о себе только воспоминание и кубики льда, продолжающие таять. Время на экране телефона показывает 12:17, когда Рацио видит два сообщения от Авантюрина — он, запертый в достаточно роскошной камере, со скуки добрался до их чата, где теперь висят два непрочитанных сообщения. Наверняка они гласят что-то вроде «Ну? Твоя штука помогла?». Удивительно, но Авантюрина правда обожает госпожа-Фортуна, и она даже не побрезговала пожертвовать частичку себя Веритасу через два коротких СМС. Потому что сразу после того, как экран блокировки погас, Гончий огласил вердикт: — Нас всё устраивает, Вы чудно постарались. Я буду ждать Вас завтра в это же время со всеми необходимыми документами, образец которых мы вышлем, для подписания контракта. — Спасибо. — Веритас неохотно жмет протянутую ему руку. — Приятно иметь с Вами дело! — Слышит он за спиной, уже выходя из кабинета. Статуя, не снизойдя даже до взгляда вокруг, снова каменеет, закрыв за собой дверь. Она открывает чат с партнером, набирает на клавиатуре простое «Да.» и вскоре вовсе покидает здание. О, если у Авантюрина решатся узнать о самом скучном дне его жизни, то он будет в замешательстве. Потому что он не знал, что утомляет сильнее: долгие годы в камере с цепями на шее и запястьях или сутки в роскошном номере самой шумной и яркой планеты, где тебе позволено всё, а в то же время ничего. Ты свободен и волен развлекаться, однако заперт самим собой в четырех стенах без окон. Что ж, в этом была доля иронии, но, как отметил сам Авантюрин, в одной из камер, в которой он существовал, всё же было небольшое решетчатое окошко. А здесь и сейчас его не было. Он уже битый час играл в карты на телефоне, меняя только свою дислокацию с кровати на пол и обратно. Его взбудоражил только звук разблокировавшейся двери, за которой тут же возник доктор. Мельком взглянув на время, что уже близилось к одиннадцати вечера, Авантюрин возвращается к картам и заканчивает партию, явно устав даже от постоянных выигрышей. Даже будучи по-своему рутинными, они тоже надоедают, особенно, когда это единственное, что происходит с тобой за день. Отложив телефон в сторону, инвестор потягивается в кровати и салютует Веритасу двумя пальцами, подмечая его помотанный вид. — Кажется, студенты тебя разочаровали. Как оно? — Мурлычет он с таким удовольствием, с каким обычно заказывает выпивку. Кто бы мог подумать, что сутки абсолютной изоляции от социума так скажутся на восприятии ценности общения. — Посредственно. — Ожидаемо сухой ответ почти сразу заглушается за дверью ванной комнаты, где уже через мгновение зашумела вода. Так справляться с усталостью было излюбленным занятием Веритаса, едва ли не полноценным хобби. И когда эта сессия релакса была окончена, он выходит из комнаты, теперь напоминающую сауну; свет в основном помещении уже потушен, и только неоновая подсветка позволяет без проблем ориентироваться. Авантюрин все еще в постели, но теперь домашняя футболка покоится на тумбочке. Что же до брюк.. их вовсе не наблюдалось. Высшей степенью комфорта было спать лишь в нижнем белье, а значит Авантюрин ожидает доктора к себе под бок, чтобы наконец уснуть. — Ты даже после сеанса своих процедур выглядишь дурно. — Отмечает Авантюрин, протягивая к доктору руки. Они без слов укладываются вместе, рядом, лицом к лицу, соприкасаясь лишь ногами и ладонями. — Основы астрономии в формате лекционной экскурсии, домашние задания, практикум по основной дисциплине курса и контракт об изобретении и тебя помотают. — Веритас устало сжал зубы, закрыв глаза, но ненадолго. Сейчас, в такие душевные моменты единения, именно зрительный контакт был апогеем уважения, интимности, близости, любви искренней и глубокой. — О, да я уже устал, пока ты перечислял. — Вздохнул менеджер, обеспокоенно приложив тыльную сторону ладони ко лбу Веритаса. Он помнил, как так делала сестра, если мальчику становилось дурно. — Заболел? Лоб горячий. — Не знаю. Устал, наверное. — Рацио отклоняет голову, убирая ладонь менеджера от своего лба, вместо этого накрывая ее своей рукой. Пальцы переплелись, и теперь Авантюрин чувствовал непривычно горячую ладонь доктора. — Неспокойно мне. — Неспокойно от чего? — Вокруг так тихо, что слышно, как бьются сердца. И одно спокойно теплилось в груди, а второе будто норовило выскочить из нее. Для холодного нрава Веритаса и его абсолютной уравновешенности это не было нормой. — Тебе.. Теперь нам надо пересмотреть наш план действий. После этого инцидента ты не сможешь убить Сандэя. Это ничего не решит. — Решит. — Возник Авантюрин, возмущенно взглянув на Рацио. Но тот лишь смотрел мимо партнера, в стену, так потеряно, а сердце отбивало пульс так часто, что это было видно, если приглядеться к груди. — Тем более после инцидента. Это будет сложнее, но решит сразу две моих проблемы! Я не понимаю, почему ты боишься, если ты не принимаешь в этом участия напрямую. — Небольшая пауза. Он будто собирается с силами или ищет слова. — Это моя забота, мое решение и моя ставка. И мне всегда везет. — А если ставка не сыграет? Нельзя быть таким беспечным, когда дело касается жизни человека. — Это искреннее возмущение, звучащее через глубокие вздохи, разрезало воздух подобно лезвию и заставляло поджимать губы. — Бога ради, не учи меня. Ставка сыграет, если ее ставлю я. — Ты неисправим. — Зачем меня исправлять? Они снова замолкают. Авантюрина, наверное, впервые начала мучать совесть за вспыльчивость. Если Рацио правда волнуется, то он должен его поддержать, ведь так? Он может помочь. Если не всем авгинам, что томятся в той разрухе, то хотя бы тому, кто сейчас в одной постели с ним. А Веритас и правда кажется крайне погруженным в эту ситуацию. — Веритас. — Шепотом окликнул он и дождался, пока это состояние античной паузы партнера пройдет, чтобы на него посмотрели. — Ничего не случится, потому что ты к этому отношения не имеешь, а я облюбован Фортуной, так? У нас будет контракт, у авгинов будет шанс жить чуть спокойнее, чем прежде. В таких критических обстоятельствах Семье просто придется согласиться. Что может пойти не так? — Да что угодно- — Пра-авильно, — Томно тянет он, перебивая с широкой улыбкой на устах. — Ничего. — Он приподнимается, опираясь на правый локоть, чуть сжав левой рукой ладонь Веритаса, когда она неприятно заныла все еще морозящей болью. Нежный, редкий, оттого и настолько приятный поцелуй ложится на висок доктора. А его не покидает ощущение, что всё с каждой секундой катится к черту. — Ты мне веришь? О, он очень хочет верить. Но сердце неумолимо требует отмены этого плана, пересмотра, паузы, хоть чего-то, что не будет крайностью. — Надеюсь, что да. Авантюрин удобнее укладывается рядом, накрывается одеялом, будучи в принципе удовлетворенным таким ответом, и закрывает глаза. Он по-привычному закидывает руку на плечо Рацио, а колено ему на ногу. Тишина снова устоялась в счастливом номере счастливого этажа, прерываемая только редким бульканьем в Чаше Воспоминаний где-то в другом углу комнаты. Уверенность Авантюрина в себе поражала, но была немного заразной. А в купе с подвешенным языком, какую-то часть Веритаса удалось убедить в том, что план рабочий. Но лишь самую малую часть. Остекленевшие глаза неустанно сверлили собой роскошь стен и белизну потолка, пока счет времени не был утрачен окончательно. Он будто что-то не договорил. Такое чувство, возникающее под легкими, когда опустошенный неизвестностью и стрессом человек совершенно потерян. Только помимо противной пустоты Веритас чувствует боль. Может, фантомную, но очень неприятную боль, которая не утихает до тех пор, пока он вовсе не заснул, так и не отпустив ладонь Авантюрина, которая в цепком замке с другой лежит на темных простынях меж их грудей. Веки тяжело открываются от глухого гула вокруг. Авантюрин едва ли не чертыхнулся, мгновенно сообразив, что он попал в Мир Грез. Он одет, хотя уснул почти нагим, лежа в постели и даже не думая соваться сюда. Оглядываясь по сторонам, он видит не те яркие улицы, блещущие кричащими неоновыми вывесками, а только темный разваливающийся зал, кишащий головоломками и монстрами труппы «Кошмарики». Авантюрин, знавший местности Мир Грез как свои пять пальцев, не узнает ни дюйм этого помещения: он тут впервые, и план действий не выстраивается как надо. Что уж, сама суть происходящего ему не ясна. Он оборачивается — сзади дверь. Менеджер хватается за ручку и тянет на себя, но та не поддается. Он дернул за нее несколько раз и отпрянул назад, когда с той стороны постучали. — Эй! — Крикнул он, ожидая, что ему ответят. — Авантюрин? — Это Рацио, и он, видимо, подвергся тем же манипуляциям, что и инвестор, оказавшись тут, но по другую сторону изгороди. Они перекинулись парой фраз, поняв, что не в них самих дело, не в том месте, где они заснули, а в ком-то, кто поместил их в этот кошмар. Тяжелая витражная дверь не поддавалась ударам, плотно держась на петлях. — Ты уверен, что нам стоит идти? — Веритас не спешит доверять плану Авантюрина, который состоял в том, чтобы просто идти по левой стенке. Так работают все лабиринты — если придерживаться левой стороны, то рано или поздно получится выбраться. Только выбираться-то им придется отдельно, и еще не ясно, существует ли выход вовсе, или стоит подождать пробуждения. Ах, был бы здесь квантовый интерсекатор Рацио, и как бы сильно он облегчил эту задачку. — А что ты предлагаешь? — Язвительно спрашивает Авантюрин, и были бы они лицом к лицу друг друга, он бы наверняка сейчас поднял голову, смотрел в глаза Веритаса с высоко вскинутыми бровями и скрестил руки на груди, волнообразно постукивая пальцами по предплечьям. — Выход — картина в рамке? И всё? — Да-да, ты поймешь, как увидишь ее. Она здесь только одна, поэтому мы можем встретиться у нее. Без меня внутрь не заходи. — Менеджер инструктирует лениво, однако лицо его вы глядит встревоженным. Он хочет звучать уверенно, но понятия не имеет, работают ли законы Мира Грез здесь так же, как должны. — Я пошел. Не тупи, делай все так же, как обычно. Только Авантюрин не уходит, ждет ответ, чтобы удостовериться, что доктор его послушал, сделал как надо, что он вообще здесь, что он цел. Ему не отвечают, но он слышит, как Веритас забормотал себе под нос рецензию в духе «Какая нелепица» и удалился. Этого было достаточно, чтобы начать движение. Он всеми силами избегает труппы, периодически прокручивая барабан, чтобы вокруг сияла мерцающая оболочка щита. Если бы только это давало какой-то толк.. Как же сложно было ориентироваться здесь, при этом невольно спеша найти выход. Было страшно задерживаться здесь слишком долго, ибо неясно, кто, с какой целью и как поместил их обоих сюда, вырвав из теплой постели и сонных объятий. Сколько времени прошло? Кто знает, но Авантюрин изрядно подустал, выбравшись только из первого зала. Он прижимается плечом к левой стене, продолжая придерживаться своей тактики, когда спускается по лестнице к следующей витражной двери, которая завела его в такой же хаотично перевернутый и спутанный зал, пуще прежнего нарушающий хоть какие-либо законы физики. В целом, о них можно вовсе забыть. Что ж, это станет новым аргументом в их с Веритасом споре. Авантюрин бы с удовольствием записал себе его, чтоб не забыть. Оглядываясь, он снова накидывает щит, замечая в дальнем углу потолка за стенами лабиринта на нем сияющую раму. Вот он, выход! Значит откуда-то оттуда выйдет и Рацио. Менеджер приободрился: он наконец близок к выходу. Веритас пусть и осведомлен о Грезах чуть меньше своего партнера, особенно в практическом плане, но очень умен, значит выйдет если не быстрее, то одновременно. Шагнув вперед с новыми силами, Авантюрин только отклонился от левой стены, чтобы подойти к фонтану, как голова болезненно загудела, вокруг все в миг потемнело, в ушах зазвенел мелодичный аристократичный смех. Перед глазами мелькнул пыльный силуэт и тут же исчез вместе с прочими галлюцинациями. Такого Авантюрину никогда в жизни не виделось, и сказать, что он насторожился — ничего не сказать. Это видение продлилось всего секунду, его образ даже не запечатлелся в памяти, но в груди появился неприятный осадок. Что-то изменилось, оборвалось. Душа ушла в пятки на короткое, леденящее сердце мгновение, в крови забурлил адреналин, и теперь Авантюрина никакие труппы не беспокоили, он лишь шел вдоль левой стены, не боясь битвы и порой переходя на бег. Леденящий душу смех осел в голове пугающим эхом, порой ритмично совпадая со звонким стуком каблуков. Его даже не потрепали, когда Авантюрин, шумно дыша и ликуя, достиг заветной рамы. На некоторые холодные мгновения он даже позволил себе секундное чувство победы, понимая, что пришел раньше Веритаса. Однако, чего таить — он надеялся, что придет позже и увидит его здесь. Он стоит минуту, две, пять, десять, если это время здесь поддается подсчету, успевает заскучать, но доктора даже не слышно. Ни его, ни звуков борьбы, только тихая пустошь. Сердце замерло, всё внутри скрутило от страха. Менеджер пытается снова и снова убедить себя, что он что-то себе придумал и накрутил, что надо просто ждать. Однако, эмоции победили, и Авантюрин срывается с места, сразу переходит на бег, держась теперь правой стороны. Он начинает исследовать каждый угол противоположного коридора, в котором бродил Рацио. Он наверняка просто заблудился, не понял, как работает этот Мир Грёз, забрел в тупик и запутался там. Неоновые глаза Авантюрина, не бликующие даже от ярких освещений коридора, судорожно метались в каждый угол во всех направлениях, шея начала уставать от того, как часто он запрокидывал голову, исследуя потолки.. или то были полы? Стены? Он уже давным-давно перестал вести хоть какой-то счет множественным поверхностям. Веритаса нигде нет. Он не мог выйти отсюда, не дождавшись менеджера. Авантюрин ведь сделал акцент на этом, попросил ждать, сколько бы времени это ни заняло. Может, наоборот, Рацио очень быстро нашел картину, устал ждать, направился искать Авантюрина, заблудился, и они разминулись? Или это Авантюрин рано спохватился и теперь бродит тут, а его ждут у рамы? Он останавливается, пытается отдышаться и привести мысли, что в панике были разбросаны во всех направлениях, в порядок, испуганно озирается. В верхнем углу левой стены он видит этот пыльный силуэт снова. Он не пропадает, победно наклонив голову в сторону, оглушительно смеется звонким эхом с таким превосходительством в голосе, что каждый сустав, даже в пальцах, сводило судорогой. Стоит Авантюрину снова сорваться с места в сторону силуэта, как земля пропадает из под ног, и, вскрикнув от неожиданности, он падает вниз, наблюдая, как кафельные полы над ним схлопнулись, погрузив в темноту. Авантюрин напуганно открывает глаза и глубоко дышит, уже рефлекторно собирается приподняться в кровати, успевает облегченно вздохнуть, видя, что Веритас здесь, рядом, как слышит позади звук взведения револьвера. Всё оборвалось снова. Так же внезапно, как с глухим звуком дуло больно уперлось в затылок. Душа ушла в пятки, и впервые за свою многогранную жизнь Авантюрина настолько пугает этот холодный металл огнестрельного оружия в такой опасной близости к себе. — Когда частое биение сердца станет ускорять исход души твоей: Фортуна ныне не милует тебя. — За спиной раздается тот смех, что леденящими иглами пронзал разум в грезах миг назад. Его мурлыканье заставляет Авантюрина широко раскрыть глаза и панически озираться вокруг, не шевелясь. Он пытается приподнять голову, но его больно впечатали дулом обратно в подушку. — Тише, без резких движений. Тебе ведь так нужен был этот драгоценный контракт.. — Сандэй, сжав рукоять револьвера, звякнув курком, наклонился к уху, ребром дула давя на затылок. — ..Эти бесценные жизни авгинов, да? Одного-то ты не сберег, погляди. Менеджер сбит с толку пуще прежнего, он часто дышит и моргает, боится хоть как-то пошевелиться и пребывает в ужасном непонимании. Сандэй даже в номере добрался до него, он инициировал эти сумбурные Грёзы, он сейчас держит взведенный револьвер у его затылка. Он сейчас готовится пристрелить его. Он.. в Грёзах путал и вводил в ужас и Веритаса. Авантюрин видел доктора, спящего напротив, но не ощущал. Он сжимал руку, которую держал, засыпая, но не чувствовал ее. Она, вечером обжигающая непривычным жаром, была холодной, окочаневшей. Авантюрин боится вглядываться в лицо Рацио, но, наверное, очень опрометчиво выдает себя и тот феномен, доставшийся ему родословной, когда первый раз пропустил по ослабевшему от испуга телу дрожь. Его родные персиковые губы напротив уже совсем не напоминают весенние цветы, а, скорее, жалкую грязную пыль — сине-серые, они едва разомкнуты; аристократично бледная кожа теперь совсем белая, будто загримированная; веки, которые должны подергиваться в фазе быстрого сна, тяжело опущены, обрамленные густыми темными ресницами. По щеке предательски скатилась бесшумная слеза. Захотелось провалиться под землю, исчезнуть, уйти, сбежать, сжечь мосты, как обычно. Ему страшно. Зажатый между собственной смертью и трупом партнера, Авантюрин первый раз готов был заплакать прилюдно. Он сожалеет, что так редко позволял себе целовать эти некогда теплые, живые, порой бурно эмоционирующие черты лица. Теперь казалось, что тех чувственных, долгих, глубоких взглядов было недостаточно — всего было недостаточно. Столько осталось несделанным. — Какая жалость, да? Это ты повлек его за собой, утянул в эту пучину. Это ты отравил его, не думаешь? — Наседал Сандэй, с каждой секундой давя на револьвер сильнее. Авантюрин затылком ощущает этот прожигающий взгляд и ту широкую победную улыбку, пропитанную злорадством, надменностью, предвкушением. — О нет, я так не думаю. — Авантюрин рад, что его лицо сейчас спрятано от главы Семьи. Иначе бы его тон, насмешливый, уверенный, самодовольный, не оказал такого эффекта, потому что уголки его губ дрожат при каждом вымученном слове, глаза, такие прекрасные и одновременно проблемные, принесшие ему столько страданий за всю его жизнь, намокли от бесшумных слез. Это всё сопротивление, которое он смог оказать, не выдавив больше ни одного слова. А в голове их было так много. — Рицин так многогранен в своих побочных эффектах… Разрыв кровеносных сосудов, отказ разных органов.. Я не знаю, от чего именно он умер, и не подскажу даже при большом желании. — Сандэй продолжает наседать. Еще одна слеза упала на темную наволочку подушки. — Но он почти не страдал. Авантюрин беспомощно раскрывает рот, пока картинка перед глазами начинает заплывать, но может только жалко глотать воздух. Сжимает руку Веритаса сильнее, очень хочет потрясти ее, вцепиться в плечи, тормошить их, но едва ли находит силы сглотнуть. — Ты всё видишь. Даже в полной темноте. — Сандэй широко улыбается и взводит курок. Он понимает.— Когда зрение твое помрачится и пресечется голос, окаменеет язык твой; Когда душа твоя, пораженная воспоминаниями твоих преступлений и страхом суда Моего, изнеможет в борьбе с врагами твоего спасения, силящимися увлечь тебя в область мрака мучений: Фортуна не помилует тебя. — Он больно режет каждым словом этой молитвы, тянет предложения, смакует их на кончике языка, отточенно бросая каждую фразу. Авантюрин вопреки всему тянет руку Веритаса к себе, пытается прижать ближе. Почти безуспешно. Трупное окоченение уже берет свое. Стоит ли говорить о том, что этим действием он подписал себе приговор? Наверное, он только этого и добивался. То, как Сандэй ликующе капает на него из-за спины, берет своё: Авантюрин принял это. Он оплошал. У него очень много вопросов, чувств, сожалений и слов. Ни одно не срывается с раскрытых губ. Он хочет, просто ждет, когда же пуля раскрошит череп и прервет этот изматывающий монолог. — Ты знаешь, что мне нужно. У тебя, в отличие от твоего любовника, есть шанс на жизнь, и я- , — Сандэя перебили. — Нет. — Авантюрин делает вынужденную паузу, чтобы голос не дрожал. В горле предательски образовался неприятный комок, что встал поперек, блокируя любые попытки вздохнуть. А ему хочется звучать уверенно, потому что в своем намерении он четок и однозначен. — Стреляй. — Какая самоотверженность… — Шумно вздохнул Сандэй, спустив с губ усмешку искреннюю, наполненную превосходительством. — У Семьи повсюду есть уши и глаза, Какаваши. Авантюрин дает слабину и жмурится, когда слышит, как палец лег на курок. Он пытается держать себя в руках. Раздался оглушительный выстрел. Алая кровь в перемешку с вышибленными мозгами украсила густыми брызгами чужое трупно-бледное лицо, тело, кровать, стены. Хватка худой ладони посмертно ослабла, пока другая, навеки охладевшая, неустанно ее сжимала. Это было в воскресенье, в четвертом часу ночи. Последнее, что слышал счастливый номер на счастливом этаже до прихода заранее подготовленной клининговой службы, это то, как захлопнулась его дверь за прямой спиной в белоснежном пиджаке, держащей горделивую осанку.