dies Dominicus

Представителей долгоживущих видов, таких как видьядхара или лисий народ, не называли людьми в этническом смысле по понятным причинам: рога, хвосты, уши, чешуйки. Это было в порядке вещей. Будучи неорганической формой жизни, эрудроиды тоже людьми вряд ли считались. Авгины не имели ярких внешних признаков, по которым можно было судить. Они не были долгоживущим народом или чем-то синтезированным извне. Но мало кто, даже очень эрудированные люди, считал, что они точно такие же члены общества. Осуждение лилось через край. Пустынная, такая неприглядная и несчастная Сигония породила в авгинах хроническую хитрость, недоверие и чрезмерную осторожность. Обреченные на мучительную гибель люди готовы идти по головам ради того, чтобы выжить в этих условиях. Госпожа эволюция сжалилась над авгинами и даровала хоть какую-то привелегию в этом мире — глаза. Зрение авгинов веками обретало новые возможности. Чем дальше разрастались семейные древа, тем проще, в какой-то степени, людям было выживать. Годы шли, менялось и общество. Колонизаторы с переменным успехом завоевали лучшие земли Сигонии, некоторые кланы авгинов были вытеснены с благоприятных территорий туда, где жизнь, кажется, вообще существовать не должна. Верно предположить, что колонизированной части повезло больше: из них часто вырастали гении, успешные люди, почитаемые в обществе фигуры и образованные самобытные личности. Была ли то эволюция или всё же Фортуна-матушка, но то, что должно было дать этой нации шанс на выживание, повлекло только кошмарные последствия. Отныне городским приходилось шифроваться что есть мочи, втираться в доверие и достигать статуса аристократии. Слухи о феномене быстро разлетелись с первыми посетителями Сигонии, облавы охотников, купцов и ученых рухнули на авгинов. Городских людей, которым скрыть свою принадлежность не удавалось, увозили, клеймили и продавали, разбирали на запчасти во всевозможных лабораториях ради того, чтобы разгадать секрет генетической особенности. Эта же участь постигала и выжатых на предгорья, только церемонились здесь гораздо меньше. Может, их зрение эволюционировало до уровня идеальных охотников? Они видят то, что не дано другим? Никто не знал, наверное, даже сами авгины, которые привыкли к своему существу. Если Фортуна-матушка и приложила к этому свою руку, то теперь она была готова искупить свою вину, отдав всю себя молодому авгину с бедных предгорных территорий. Мальчику лет семи-восьми, закованному в черные тяжелые кандалы в одном из кораблей Корпорации Межзвездного Мира. Уготовленная ему судьба, наверное, перевернулась с ног на голову. Имени у мальчика, фактически, не было. Заключенных звали по номерам их камер. Номер тринадцать клеймили уже через пару дней, а спустя долгие и мучительные 12 лет Фортуна вспомнила о нем. За какие успехи с тощих бледных запястий и голеней Тринадцатого спали чугунные кандалы? Он сам того не ведал. Что, кроме харизмы, обаяния и упорства спасло его? Наверное, Фортуна-матушка. Иных причин Тринадцатый не мог найти, ведь теперь он работал в КММ, в корпорации, где его, вроде бы, готовили к тому, что со дня на день он окажется на операционном столе, а пурпурные глаза, сияющие неоном, будут изъяты и изуродованы. Ему дали начальное образование, а через годы и полную, настоящую свободу. Дали шанс, которым он успешно воспользовался. Теперь у Тринадцатого была работа, деньги, у него появился статус топ-менеджера отдела инвестиций, ему дали имя. Авантюрин обрел цель в жизни. Его щедро поцеловала удача, а он хотел, чтобы такое благословение настигало каждого авгина, что продолжал томиться в пыли и нищете. Чтобы больше ни на одной шее не появилось ненавистной татуировки с товарным кодом.