***
Им удалось закрепить несколько походных ламп на стенах. Те неплохо рассеяли мрак в помещении, позволяя разглядеть оборудование. Лёшка примостился на бортик одного из генераторов, красный глаз налобного фонаря осветил листы брошюрки. Её он прихватил из архива их котельной на Кольской — там подобные брошюрки по запуску генераторов раздавались всем сотрудникам. На всякий аварийный случай, если в котельную придется спуститься работнику, до того не имевшего с энергоблоками дела. — Итак, сначала нужно, — Лёшка прищурился, всматриваясь в мелкий шрифт, — подключить топливный насос к отверстию А-1. Рекомендуется надеть защитные перчатки во избежание… — Да бля, — горсть неразборчивых матов рассыпалась по полу. Лёшка поднял голову. Белый огонек фонаря мелькал под генератором — она ползала где-то под ним, елозила спиной по полу и скрипела основанием насосного шланга, вкручивая тот в отверстие. Раздался стук, маты стали громче, и Лёшка подскочил с места, подойдя к машине. Фонарь покатился к его ногам — и она выбралась из-под генератора, протёрла лоб рукой. — Готово. — Перчатки где? — нахмурился он, опустив руки на пояс. — Отстань, — проворчала она, встав на ноги. Штанина и без того старого комбинезона продралась, обнажив тощее колено. Она осмотрелась, шмыгнула носом, — что там дальше? — Проверить заряд и правильность подключения аккумуляторной бата… — Уже, — нетрепливый кивок. — С учётом полярности. Ты знаешь, о чем речь? — Знаю, знаю, — уже с бо́льшим раздражением закивала она, — потом масло? Масло проверить нужно, это я помню. — Откручивают пробку-щуп… — увидев, что она снова скрылась где-то за трубами, Лёшка прекратил читать, — тебе фонарь не нужен? — От него толку никакого, — ответили ему из мрака. Нахмурившись сильнее, Лёшка задумался. Он припомнил, как она едва ли не с головой залезала в тайник, ища консервы. Как засыпала в кружку заварку, поднося ту вплотную к очкам. Теперь ей с выроненным фонарем удалось закрутить насосный шланг — наклонившись, Лёшка проверил, что вкрутить получилось крепко. И она собиралась проверять уровень масла в полной темноте… Неужели ко всему прочему она ещё и?.. Додумать ему не дали. — Подойди сюда. С фонарём. — Понадобился? — ухмыльнулся он. Она ткнула пальцем в двигатель внутреннего сгорания: — Проверяй. Масла достаточно? — Ты сама не видишь? — нарочито язвительно спросил он, — пустой полностью. — Вот и наполняй, — она сложила руки на груди, — а то засел читать и вроде бы делом занят. А я, значит, насос прикрути, масло проверь, коллайдер адронный собери... Нет, так не пойдет. Бери канистру, она у дверей в котельной стоит, и наливай. Стандартный объём там… В брошюре своей смотри, короче, — махнула она рукой. Масло густо наполнило пустоту. Лёшка аккуратно обмакнул последнюю каплю о бортик, завинтил канистру и снова уткнулся в текст. Отыскал декомпрессор, снизил давление в камере сгорания. В полной тишине — она куда-то исчезла вместе с идущем за ней попятам шумом — перезапустил несколько раз стартер. Сигнальный индикатор уровня масла погас — теперь его было в достаточном количестве и давление пришло в норму. При наличии системы жидкостного охлаждения требовалось проверить и количество антифриза — Лёшка принялся искать соответствующие ёмкости. После этого можно было приступать к главному — к кормёжке генератора топливом. — Теперь проверяем количество дизеля в ба… Бах! Лёшка повернул голову на грохот. Бочка с горючим ударилась о дверной проём — откатилась — и вновь загремела, толкаемая ногой. Дверной проём оказался у́же бочки, поэтому пришлось перевернуть её и впихнуть боком. Она ввалилась в комнату вместе с бочкой, едва не снеся второй генератор, поэтому Лёшка сорвался с места и вовремя перехватил бочку. — Не буянь! Ответом ему послужил смех. Она откинула крышку бака и помогла ему поднять бочку. Топливо с громким плеском наполнило пустовавший бак. Плотно закрыв крышку и посветив вокруг фонарём, Лёшка убедился, что дизель они нигде не разлили и никаких лишних трубочек не тронули. Только её руки, попавшиеся ему на глаза, оказались перемазаны соляркой. — Ты хоть что-то можешь делать аккуратнее? — беззлобно вздохнул он. — Ты можешь не доебываться? — парировала она, — мне нужен гаечный ключ. Он где-то… Руки в пятнах принялись шарить по карманам. Она ворчала, выворачивала каждый карман наизнанку, даже подняла болтавшийся нагрудник комбинезона и проверила карман на нём, с трудом расстегнув заевшую молнию. Выругавшись, она ушла в котельную и долго скреблась, шумела и рыскала по тайникам. Наконец, вернулась, держа целый букет ключей — кажется, там были размеры от десяти до всех тридцати. — Осталось воздух спустить. Да ведь? Мы ничего не забыли? Лёшка уткнулся в брошюрку — и закивал. Она так же молча кивнула в ответ и, прежде чем открутить гайку топливного насоса, несколько секунд шарила по нему пальцами. Нашла, так же наощупь приложила подходящий по размеру ключ к гайке и, придерживая гайку, медленно открутила. При этом движения ключом выглядели уверенно, она явно не в первый раз работала с подобными машинами. — Ты плохо видишь? — решился, наконец, подать голос Лёшка. — Прокрути стартер. Живо! — проигнорировала она вопрос, — так, ещё крути… Ещё… Пока топливо без воздуха не начнёт идти. Всё? Весь воздух вышел? — Погоди, — поднял Лёшка палец, — сейчас… Вот, теперь порядок. — Тогда обратно закручиваю, — скрипнул ключ, — можешь запускать. Затарахтел насос. Генератор подчинился, и по трубам потекла живительная энергия. Лёшка сразу направился к распределительному щитку. Она возникла из темноты по правую руку от него, надбровные дуги вновь стиснули очки — так на её лице отображалась сосредоточенность. Кашлянув, она прохрипела: — Теперь включи подачу энергии только в энергоблок. Для коридоров там рядом счётчик должен быть, потому что они к одному этажу относятся. — Этажу? — уточнил Лёшка, — то есть, их здесь все же несколько? Под землей? — Ты сам лифт видел, — от неё вновь разило нежеланием отвечать на расспросы, — стоп, ты наверх подачу пустил? — А что? — Быстро выруби, идиот, — прошипела она сквозь зубы, — перещёлкни обратно! Хочешь топливо тратить? Сам говорил, тебе коридоры только осветить нужно, осветил — и хватит. С таким транжирой никакого дизеля не напасёшься, пусти козла в огород. Она совсем разворчалась, но, когда Лёшка опустил рычажок вниз, постепенно успокоилась и замолкла. Теперь можно было пустить в ход выключатели — белые лампы осветили обе комнаты энергоблока. При осмотре с фонарём Лёшка не ошибся — всюду царило запустение и разруха. Заметив, как она ссутулилась и начала словно бы неосознанно прятать лицо от света, он снова подошёл к выключателю. Лампы погасли, остались только фонари. — Зачем? — глухо спросила она. — Я так понимаю, ты долго сидела здесь в полной темноте. Глаза отвыкли от света, я вижу, что тебе от него неприятно. Привыкни пока к фонарям, потом лампы включим. Главное — оно работает! На самом деле, удивительно, как хорошо здесь сохранилось оборудование, вот не зря брат говорил, что все машины на полярных станциях делают на века. Не врал. Сколько времени это подо льдом морозилось, а стоило отогреть — и пришло в действие. И даже брошюра подошла. Они вернулись в котельную. Коридоры теперь освещал жёлтый мягкий свет ламп с потолков. Лёшка полез в рюкзак — убрать брошюру и приготовиться к небольшому путешествию вглубь манивших его с первого взгляда коридоров. Его отвлёк внезапный стук. Букет гаечных ключей лежал на полу. Она стояла — замерев, словно изваяние, напротив правого коридора. Того, что уходил к шахте лифта. — Я… — голос ощутимо дрогнул, и Лёшка подскочил на ноги, — я…в-видела его. Вот таким, освещённым… Он не всегда был тёмным. Он не… Но когда?.. — О чём ты сейчас? — он подошел к ней с уже закинутым на плечи рюкзаком. — Ты хотел осмотреться, — её тон пронзил холод, — так идём.***
Мы идём вперёд — туда, где сквозь поволоку я различаю свет. Коридор немного нагрелся, и стены так слабо отсвечивают желтизной. Вдалеке синевой очерчена пустота, где находится шахта. Ты рядом, не отступаешь ни на шаг. Кажется, на спине проступает пот от твоей теплоты. Неприятное и словно знакомое ощущение. Такое же как вид этого коридора в освещении. Мне нехорошо. Нехорошо с самого пробуждения. В голове снова что-то ёрзает и трётся о черепную коробку, это всё из-за тебя и твоих невыносимых вопросов. Зачем ты столько спрашиваешь? Зачем продолжаешь спрашивать? Зачем… Почему эти вопросы снова такие неприятные и опять такие знакомые, как будто не ты — а кто-то другой уже задавал их мне, или не другой, а я сама, только… Пусто. В мыслях пусто и колется. Мне нездоровится. Моей голове нездоровится. Зачем тебе обязательно было нужно об этом напомнить? Оборачиваюсь. — Ты и тогда был в респираторе. На кой он нужен? — Здесь вредно дышать, мне кажется, — собираешь что-то со стены и протягиваешь вперед ладонь, — видишь? Везде пепел. Пепел. Огонь. Много огня. Красный, насыщенно-красный, головы исчезающих в нём людей. — Так вот где он был, — мажу пальцами по стене и наощупь подтверждаю, что это вправду слой пепла. — Кто был? О чём ты? — Огонь, — меня подташнивает, каждое слово с трудом сходит с языка, — мне часто снился пожар, теперь понятно, почему… Я помню этот коридор при свете. Я была здесь. Наверное. И пожар был прямо здесь, так много огня, везде сплошной огонь, и пахло всё, что горело. — Смотри, — обходишь меня и делаешь несколько шагов вперёд, — дальше идут комнаты. Ты знаешь, кто здесь мог жить? Решётки на каждом окне, внутри… Теперь можем разглядеть… Внутри они очень похожи на комнаты полярников, вон умывальник, койка, как я ещё в тот раз понял. Они точно были жилыми, но для кого? Изолятор? Просто я не думаю, что правонарушителей держали бы рядом с котельной… Не слышу, что ты говоришь дальше. А ты продолжаешь говорить, мягким голосом бьёшь прямо в уши, отчего начинаю мотать головой. Сильнее, как можно сильнее. Прочь, прочь от твоего голоса, от твоих слов, от тебя всего. Меня роняет назад. Жмурюсь, так, что слёзы проступают, но не суть… Главное — не смотреть, не видеть, не видеть коридора и комнат, потому что… Они опять-опять-опять-сука-опять знакомые. Могу, не слыша тебя, перечислить — койка, стул, стол у стены, квадратное зеркало и рукомойник. Не понимаю, нет сил понять. Мне снился пожар и снились похожие комнаты — но отчего я не знала, что они находятся прямо здесь? Я знаю эту станцию. Живу здесь. Живу всё время, что себя помню… Всё время… Что… Помню… — Их было девять, — вспышка ослепляет изнутри, — но чаще всего семь. Семь человек жили в этих комнатах. Они были здесь. Но потом… Потом их не стало. Больше их здесь нет. Они совершенно точно были, они ходили по этому самому коридору до камер… — Камер? — …Тогда здесь горел свет. В котельной было тепло, как сейчас, а не как в те разы, когда я просыпалась одна. И если пройти через котельную, то становилось очень душно… А после котельной… Я разворачиваюсь и смотрю туда, где глаза снова различают едва заметный блёклый свет. Второй коридор. В нём тоже раньше всегда горел свет. — После котельной шла кают-компания, — теперь говорю уверенно, и слова летят сами собой. Мне не нравится это. Но не сказать тебе было бы ещё хуже — оно рвётся наружу, оно хочет, чтобы ты услышал меня. И ты слушаешь, склонив голову набок, кажется, я тоже стою со склонённой головой. Ты не просто слушаешь. Киваешь. Ты слышишь. Живот подкручивает, в желудке щекотно и чешется, мне становится совсем неспокойно. Почему я сама не хожу в те коридоры? Почему внутри так сильно чуется, что мне не следует туда ходить? Как наверх… Но ты сходил туда — и вернулся. — Да, я вчера увидел, там сначала кают-компания, а дальше начинаются сплошные завалы. Думаю, стоит разобрать. По крайней мере, давай попробуем? Что с нас убудет? Не… — Давай, — стискиваю руки в кулаки, чтобы не дать слабину, — не будем терять время. хо…ди.