Импульс

Серёжа бездумно проводил карандашем по листу, не обрывая четкую линию и прислушиваясь к успокаивающему шелесту бумаги. Слушать тему по обществознанию совершенно не хотелось. Кончик уха успел словить что-то про социальную дифферианциацию — деление общества на разные социальные группы, занимающие определённое социальное положение, но в голову ломились совершенно другие вещи. Вспоминая, как вчера с особой гордостью в глазах его бил Коля, а затем, по какой-то причине за него вступился Волков, Серёжа вздохнул и коснулся синяка на скуле, сдавливая губы в тонкую нить. Сознание и что-то настойчивое внутри скребли по душе оттого, что он не смог постоять за себя. Он был уверен, что сможет, толчки уверенности воцарялись, но и гасли быстро, словно спички. Уверенность и её противоположность — всё так быстро менялось, оставляя за собой лишь страх. Украдкой он кидал взгляды на рядом сидящего Олега. Тот сидел неподвижно, будто собирался слушать новую тему. Это раздражало. Хотелось отодвинуться на край парты, разделить поверхность книгами и показать всю открытую неприязнь, как в младших классах. Раздражение острием прошлось по плечам Серёжи, он медленно повёл плечами назад. К затылку точно приковали чей-то взгляд, хотелось повернуться, взглянуть прямо в глаза, но Серёжа сдержал себя. Зачеркнув нарисованный толстыми линиями сундук с непонятной структурой и градиентом темного дерева на его крышке, Серёжа устало кидает карандаш на тетрадь и подпирает кистью руки подбородок. Колени ноют из-за давления в ненавистную низкую парту и он шумно, с раздражением выдыхает через нос. Вытянув ноги вперед под стулья сидящих впереди, Разумовский стремительно подтягивает их назад под парту, когда чувствует прикосновение к чужим ногам. Марина, чьи ноги невзначай задел Серёжа, тяжело вздохнула, цокнув языком неприемлимо громко и, кажется, хотела повернуться, но в кабинет влетела женщина, чью физиономию Серёжа не любит еще больше. — Здравствуйте, — Мариванна повернулась в сторону Людмилы Викторовны. Та в свою очередь прекратила бурные объяснения обществознания. — Придётся прервать урок, Людмила Викторовна, у нас новый психолог в школе, — Мариванна задрала подбородок в сторону мужчины. — Директор сказал отвезти пока в наш класс тесты какие-то там проходить. Смоляные собранные волосы отдавали лёгкой сединой в нескольких прядях. Тёмная рама очков подчеркивала морщинку меж ломаных бровей Мариванны. Серёжа не любил эту женщину с класса пятого уж точно. Мечтал распрощаться раз и навсегда, каждая секунда под одной крышей — настоящее мучение, а теперь ещё и какой-то психолог с ним в проклятых четырёх стенах. Он ненавидел необразованных специалистов, их в его жизни достаточно. Ему всегда казалось, что на психологов-то они и не учатся, а лишь взглядом опрокидывают программу психологии и строят из себя гениев. Программа есть — эффекта ноль. Психологов в «Радуге» Серёжа не любил ещё больше. Все они ссылались на одну простую проблему: «Попал ты в детский дом, поэтому и психика детская твоя нарушилась.» От вынесенных вердиктов Серёжу тошнило. Сколько раз замечали, что ему бы со специалистом поговорить, но сколько раз эти специалисты внедряли в разум чистого происхождения бред. И Серёже становилось противно глядеть в сторону психолога, вошедшего в класс. Не внушали они теперь никакого доверия. Противно смотреть, но взгляда оторвать не мог. Изучал. Русые волосы мужчины уложены назад и лишь одна прядь небрежно спадает локоном на лицо. Серёже показалось, что психолог специально уложил выбившуюся прядь волос, уж больно красиво та лежала на смазливом лице с искривившейся ухмылкой на пунцовых губах. Серебряные глаза мужчины метнулись прямо ко взгляду Серёжи. — Добрый день, — непрерывно психолог глядел в глаза Серого, — я Игорь Николаевич — новый психолог, как сказала ваша классная руководительница. — Игорь отвёл взгляд на левую руку, медленно подняв рукав светлого пиджака. Запястье обвивала блестящая цепь с толстым переплетом и, кажется, часы. Каждое движение мужчины выводило Серёжу из себя. Слишком филлигранно. Хотелось скорее вернуться в «Радугу». Тело сковывалось, а в одном помещении со всеми, кого он всей душой презирает, становилось до одури тесно, душно, словно кончался кислород. Серёжа смотрел, слушал, но не слышал. Все сказанные слова чересчур медовым голосом Игоря Николаевича витали в пространстве, растекались. Совершенно бесформенные, мягкие, незначительные. Запоминать Разумовский ни грамма из раскрытых уст мужчины не хотел. Раздражала каждая секунда беспощадного времени. То оно бежало слишком быстро, когда его хочется продлить, то точно смолой становилось, и появлялось желание его ускорить. — Вы рисуете планеты в своём представлении и клеете их на ватман, — мужчина стучал по костяшкам пальцев. — Всем понятно? Кажется, все поняли и класс даже оживился, бурно отреагировав на слова психолога. Тот излишне демонстративно приземлился на простой стул возле учительского стола, словно на настоящий трон. Его глаза вольно бродили по классу, внимательно наблюдая за каждым учеником. Подростки менялись цветными карандашами и громко выкрикивали, что дорисуют к своей планете. Радовались, что Людмила Викторовна невольно завершила урок обществознания, а Разумовский с радостью бы просидел хоть половину дня под унылые речи учительницы, прогоняя мимо ушей базовые знания про их общество в стране. Когда Игорь Николаевич прицепился взором к Волкову, Серёжа зачем-то повторил то же самое. Олег выводил круг на листе бумаги и зарисовывал в нём что-то яркое. Что именно — Серёжа так и не разглядел, не додумал, а когда глаза сами вернулись к Игорю, захотелось вздрогнуть от твердого взгляда визави. — Вам тоже следует нарисовать планету своего представления, молодой человек, — и зачем-то повернул голову набок. Серёжа едва сдержался, дабы не закатить глаза, и уткнулся носом в листок. Каждое слово, сказанное слащавым тоном Игоря Николаевича новой волной раздражения проходилось по телу Серёжи. Ни один психолог еще не заставлял так быстро изливаться жаром агрессии. Серьёзно к заданию он относиться не собирался, однако решил дать фантазии волю. Идея в голове точно красовалась, провоцируя воплотить её в реальность. Серёжа закусил нижнюю губу и лёгким движением руки, бегло, без особых усилий, нарисовал круг. Ему показалось, что круг вышел достаточно большим, даже больше, нежели у Волкова. Мысленно отмахнувшись, Серёжа вырисовывал крылья у планеты. Черные и белые с детализированными густыми перьями. Вышло действительно превосходно, утонченно. Оценив скептическим взглядом рисунок, Серёжа прищурился. Чего-то ему не хватало, словно его планета жаждала больше жизни, больше реальности. Тогда Разумовский схватил яркие оранжевый и красный. Размашистыми движениями он принялся выводить густые ряды пламенных языков на своей планете. Её охватил огонь, целиком и полностью, лишь белое крыло слева и черное крыло по правую сторону оставались невредимыми от огня. Аккуратно вырезав рисунок по его контуру, Серёжа щедро добавил клея на обратную сторону. Когда он подошел к ватману, висевшему на середине темно-зеленой доски, синий взор резво заприметил то, что планета у него получилась самая большая. Сергей быстро окинул взглядом чужие планеты. Захотелось смеяться от сей ереси. Одобрительно хмыкнув, он уверенно приклеил свою планету в самый центр. Кажется, управился он последним. — Отлично, я проведу анализ ваших планет, а пока попросил бы Соню Озаринскую и Сергея Разумовского пройти со мной в мой кабинет. Все остальные свободны. Серёжа замер. Надежда на адекватность и благоразумие Игоря Николаевича мигом превратились в пустоту. В голове то и дело крутились негодования. Ну кто в таком свете одноклассников пред другими выставляет? Благо, ума хватило не при всех его великие наблюдения высказывать. Хотелось бы возразить и уйти домой. Скинуть свой уход на то, что много разных планов, но границы размыты, личного нет. У детдомовцев так всегда, ничего своего, даже выбора отчасти. — Это моё, вообще-то, — отчеканил Разумовский и выдернул красный карандаш из ладони Волкова. Тот приподнял ладони в примирительном жесте, но недовольный взгляд Олега из глаз Серёжи никуда не делся. Уже сидя в тихом кабинете психолога наедине с Соней, Серёжа нетерпеливо вдыхал воздух, то и дело искоса поглядывая на девушку. Взор взмыл наверх к грамотам. Размашистые подписи были на каждой грамоте по окончанию курса психологии. Серёжа максимально тихо хмыкнул, выражая презрение, и уставился на Игоря Николаевича. Идеально ровная спина, широко расправленные плечи, облаченные в пиджак, ещё больше подбивали снизошедшую агрессию прямиком из глубокого сознания Серёжи. В венах кипела не просто ярость, а настоящая ненависть и безграничное раздражение в примесь с презрением. — Ну, Сонечка, — выронил психолог из уст и прочистил горло, — с тобой я поговорю после беседы с Сергеем. Девушка знатно расслабилась, Серёже показалось, что он даже услышал её выдох, полный облегчения. Однако теперь напрягся до предела он. Ожидания того, чтобы София вышла и Серёжа поговорил с Игорем наедине, обернулись грубым провалом. Слыша слова психолога уже ненавистным голосом, Серёже хотелось закрыть уши и закричать. Перекричать его. — Сергей, по моим наблюдениям и по рисунку вашей планеты я смело могу заявить, что даже если не наяву, то внутри вы точно превозносите себя выше других, — шаги Игоря из одной стороны в другую подталкивали раздражение Серёжи. Когда мужчина глянул прямиком в глаза Разумовского, он не был в силах сдерживаться, закатил глаза, шумно выдыхая, и перевёл взгляд на дверь кабинета. Главное — не видеть лицо психолога, иначе, ему казалось, он бы разодрал его на мелкие кусочки, уродуя смазливую физиономии, и ни капли не пожалел бы. — Что скажете, Разумовский? Какой посыл у планеты? — Баланс, — коротко отрезал Серёжа. Игорь Николаевич многозначительно покачал головой и, вальяжно разрезая воздух шагами, направился к Серёже. Серёже казалось, он собрал всё терпение в кулак. Кулаки действительно стиснулись до предела, и без того тонкая кожа на кистях, кажется, и вовсе стала прозрачной. Костяшки побелели, а на их середине образовались красные просветы. — А знаете, — наклонился психолог почти к самому уху Серёжи, сжав его плечо; голос спускался на шепот, — я набираю учеников на занятия раз в неделю после уроков, и, как школьный психолог, настаиваю на том, чтобы на них являлись и вы. Мариванне я всё скажу. Серёжа повёл плечом, противясь чужого прикосновения. Схватив сумку одной рукой, другой он с грохотом задвинул стул, заставляя Игоря Николаевича невольно отпрянуть. — Очень спешу, простите, — презрительно улыбнувшись, процедил Серёжа. Вместо былой улыбки явилась недовольная гримаса. — Да-да, как скажете. На неделе зайдёте ко мне, я скажу всё Марьванне, — повторился Игорь, — до свидания, Сергей! Серёжа едва сдержался, дабы не хлопнуть дверью со всей силы, что у него есть. Он быстро и широко зашагал в сторону «Радуги». Свою скорость он оправдывал нежеланием мокнуть под очередным осенним дождём Санкт-Петербурга, но в глубине души знал — он просто сбегает из злосчастной школы. И духу её по горло хватало аж до тошноты. Что-то внутри скребло и надрывалось. Снова сознание металось от страха к презрению, а от презрения к ярости. Внутри него точно ураган, война, справиться с которой он не мог. Сей непонятный диапазон чувств точно глумился над Серёжей, поселился в нём и брал контроль мёртвой хваткой. Серёже никогда ещё так сильно не хотелось вернуться в детский дом. Всё же доля правды в словах Игоря Николаевича была: Разумовский действительно считал себя лучше других, считал себя гением и совершенно не заслужившим этой жизни человеком. Шаг ускорился, когда взгляд синих глаз сфокусировался на серых воротах. По лестнице Серёжа не поднимался, а точно летел, перепрыгивая сразу две ступени. Он шел всё нетерпеливее, но помедлил, когда стал приближаться к своей комнате. — Поэтому и к мозгоправу скачет частенько, — знакомый смех приглушенно зазвучал из-за двери, — ну или скакал. Серёжа почти успокоился, но ярость вновь всполыхнула жарким пламенем внутри. Не сложно было догадаться кто именно обсуждает колкую тему и кого тема сия касается. Грубо отворив дверь, Разумовский опешил, увидев Олега. Уж Вадима-то он ожидал увидеть, но точно никак не его. Кончики ушей всполыхнули от гнева. — Привет, рыжий, — задрал Вадим подбородок вверх и оскалился, — ну, что очередной мозгоправ сказал? — Не твоего ума дела. Что он здесь делает? — словно ребёнок, обреченный детской обидой, Серёжа указал пальцем на Олега. Не хватало лишь ударить пол ногой. Олег глядел на Серёжу и молчал, закусив щеку. В тёмных глазах читалась пустота. Ничего взгляд не выражал. Серёже от такого расклада становилось неуютно до бешено бьющегося сердца в грудной клетке. И не зря. Вадим уже стоял у двери, блокируя выход. Снова это жгучее отвратное чувство загнанной жертвы в угол. Серёже хотелось исчезнуть лишь за долю секунды. — Так ты спасибо скажешь? — Олег перешагивал с ноги на ногу, приближаясь к Серёже. В груди закралось ощущение конца света. — Спасибо, — Серёжа отскочил в бок, почувствовав за собой тело Вадима. Тошнота вновь подступила к горлу. Снова он уязвим. — Ты теперь будешь всегда лезть великим спасителем, чтобы «спасибо» услышать? Голос Серёжи дрогнул. Ярость металась дикой птицей внутри. — Учись человечности, Серый, — широкая ладонь Волкова сдавила плечо Серёжи под собой, угрожая. Прикосновение было тёплым, но не менее противным. Ладонь обретала тяжесть с каждым мгновением. Серёжа сдержал свою гордыню, метнул взгляд в глаза Волкову и невольно свалился на кровать, почувствовав давление в плечо. Всё же рука потянулась к нему. Растирая кожу под одеянием, Серёжа неприятно поморщился то ли от большего отвращения, то ли от лёгкой боли.