Импульс

Сумеречный воздух окутывал Серёжу с ног до головы. Вдыхая запах мокрого асфальта, он старался успокоить бьющие, аж в самом горле, нервы. Капли стучали по крыше небольшой беседки. Это место было любимым у многих детдомовцев. Пара деревянных лавок с треснутой зеленой краской и металлическая выцветшая синяя крыша с ржавчиной стали самым уютным местом для Серёжи. Пусть море или горы, которые он хотел лицезреть в данном месте не было, пейзаж его всё равно вполне устраивал. Запутанные ветви уже голых кустов, что были выстроенны вдоль забора напротив самой беседки, напоминали Серёже трещины на сером асфальте. Летом на зеленые густые растения садились бабочки. Разумовский любил наблюдать за ними, придумывая им разные истории в своей голове, как только те начинали взмахивать и трепещать маленькими белыми крыльями. Подобные наблюдения почти никогда не заканчивались без слёз. Такие изящные белоснежные насекомые почти излучали яркие искры света. Точно мама Серёжи — бабочка, порхающая в воздухе, жизнерадостная и невозможно красивая. И не цветы её украшали, а она украшала цветы. Она делала жизнь лучше. Она делала жизнь Серёжи лучше. Захотелось вновь прильнуть к её рукам, что приятно пахли лавандовым мылом. Её руки пахли детством, безграничным счастьем и безопасностью. Серёжа сильнее сжал столбцы, что держали крышу беседки. Костяшки на руках побелели, челюсть сжалась настолько, что казалось, будто бы зубы вот-вот треснут или уплывут вглубь самих десён. В глазах снова всплыли яркие детали гибели мамы. Белокурые волосы горели ярким пламенем. Нежная кожа женщины покрылась бордовыми и черными пятнами, поверх которых беспощадно прицепились бесконечные дороги пламени. Женщина кричала, билась о стены горящего помещения. Серёжу придавило тяжелой мебелью. Тело было парализовано и тогда Серёжа просто смотрел. Смотрел и ненавидел себя, ненавидел всё вокруг. Пред глазами катились клубы дыма, а мать горела. Горела заживо, напоминая самых настоящих дьяволов, восставших прямиком из ядра самого Ада. Из белого лебедя она превратилась в черного, засохшего, убитого с хаотично выщипанными перьями по всему телу. От воспоминаний и непреклонно стоявшего перед глазами образом сгоревшего трупа собственной же матери, к горлу стремительно подступила тошнота. Серёжа затрепетал ресницами, дабы удержать слезу. Тошно было от воспоминаний и от минувшей утренней драки. Дрался он, конечно, не раз, но почему-то именно сейчас стало неприятно от себя. Не такому его учила мама. Не таким он хотел стать, но иначе тут было безумно тяжело. В детдоме тебе диктуют правила и либо ты следуешь им, либо тебя давят подошвой в асфальт, как мерзкого жука. Падать так низко Разумовский не хотел, хотя в глубине души чувствовал, что вся былая мораль, заложенная ему с трепетной любовью и добром от мамы ещё с раннего детства, испарилась. Точнее Разумовский сам испоганил всю суть и грань добра. Он ведь стал таким же, как и все тут. Стал таким же гнилым с зияющей дырой вместо сердца. С дырой, в которой ползали гадкие опарыши. Серёже хотелось смыть с себя всю грязь. Ему хотелось просто закрыть свинцовые веки и не открывать их, представляя счастливую жизнь в кругу семьи. Парень зажмурился, ударив кулаком столб. Кости пальцев слегка заныли от силы удара, но больнее было внутри. Серёжа не чувствовал лица и землю под ногами. Он ничего не ощущал, кроме тяжеленного кома в горле. Тошнота перекрывала все былые чувства. Разумовскому хотелось вывернуться наизнанку и оторвать то, что сидело внутри, то, что так болело. — Всё в порядке? — Олег неуверенно шагнул в беседку. Немного опустив голову, он глядел на Серёжу. Пальцы рук, что были спрятаны в карманах бесконечно мяли швы ткани. Нервозность подступила к самой глотке. — Прости за то, что произошло днём. После всего, что произошло тяжело держать себя в руках. Олег выпрямился и шумно выдохнул. Он выжидающе глядел на Разумовского, который неподвижно стоял. Голубые глаза прикрылись густыми ресницами и тут же распахнулись. Лишь на мгновение нахальная улыбка снова коснулась лица Серого. — Я тоже потерял семью, волчара, — Разумовский сжал кулаки. На месте улыбки нарисовалась ярость, охватившая сознание парня. — Здесь всех кинули в одну кучу неудачников. Смирись с тем, где ты находишься и сними свою долбанную корону. Импульсивность и чрезмерная агрессия извергалась из Серёжи, словно лава из настоящего вулкана. Он подошёл к Олегу почти вплотную, становясь на носки, чтобы быть на одном уровне. Глаза искали хоть что-то, за что он мог бы зацепиться в тёмных, словно глубина реки ночью, глазах Волкова. Серёже хотелось сказать как можно больше, уж больно раздражал его Олег. Совесть Олега не заморалась, и в глубине души Серёжа не хотел бы того. Мало осталось в детдоме людей, которые были честны с собой и со всеми. Мало осталось «чистых». Все покрылись грязью и она проникла в них, застилая остатки чистых душ. Серёжа тоже изрядно запачкался. И глядя на сверкающую чистоту в глазах Олега, он хотел снова стать таким же. Волков продолжал смотреть в глаза Серёжи. Смотрел и не смог не отвести взгляд на волосы. Рыжие пряди были взлохмачены. Олег разглядывал интересной формы брови Разумовского, его бледные щеки и опрятный нос. Глаза блуждали по всему лицу, а к тонким губам не доходили. Сейчас Разумовский в глазах Волкова уже не выглядел так хищно и глупо. На губах мелькнула полуулыбка. — Просто прости, — неожиданно для самого себя голос прозвучал мягко. Олег вернулся к глазам Серёжи, заглядывая как можно глубже. Разумовский юрко отвёл взгляд и тяжело вздохнул. Он отошёл, глядя по сторонам. Он сцепил ладони между собой, хрустнув фалангами пальцев. — Я подумаю, — развернулся Серый на пятках и, быстро шагая по мокрому асфальту, направился ко входу детского дома. Прикрыв глаза, Олег обхватил переносицу своими пальцами, потирая её. Часть скребущей по сердцу вины отлегла, это не могло не радовать. — Бесполезно, — вальяжно достав зубочистку изо рта, отчеканил Вадим. — У рыжего в голове бардак, он же к мозгоправу местному шатается стабильно раз в месяц. Волков взглянул на Вадима, губы которого больше напоминали оскал, нежели улыбку. Тот кинул зубочистку на асфальт и придавил подошвой. — А что с ним? — Олег зашагал ближе к Вадиму, сложив руки на груди. Заинтересованность он старался не показывать, однако сведенные к переносице брови и серьезность глубины взора выдавали его. — Мне откуда знать? Псих он просто. Что непонятного? — смешок скатился изо рта Вадима. Подойдя ближе к Олегу, он обнял его за шею, притягивая к своему боку. — Не те ты знакомства пытаешься завести, Волков. Тут мир иначе устроен, хоть в чем-то рыжий прав.