Elementary

Прошло несколько недель, и в этот раз Хёнджин знает что может случиться. Он дважды проверяет наличие всех своих лекарств (ему правда не нужно повторения последней катастрофы) и берет отпуск в школе на время течки. Это одна из приятных особенностей работы в школах: так как большинство учителей — омеги (благодаря их инстинктам к заботе о детях), у них есть налаженная система, позволяющая легко выйти на замену, пока один из них справляется с течкой. Это также служит оправданием буквально отделаться с работы. И Хёнджин не то чтобы в отпуске. Период течки — совсем не отдых. Было бы гораздо легче, будь у него партнер, способный позаботиться о нем. Хёнджин вздыхает, глядя на свою верную коробку с игрушками, которая помогала ему пережить течки целый год. В любом случае, лучше проводить течки одному, чем с эгоистичным альфой. Его последний (и единственный) парень Джиху всегда ставил себя в центр Вселенной. Даже течки были обустроены для его удовольствия, а не помощи Хёнджину. Хёнджин стряхивает нежелательное чувство, которое начинает разворачиваться в его груди. Ему гораздо лучше без него. Скатертью дорожка, мать твою. — Мы хорошо проводим время, не так ли? — спрашивает Хёнджин у своего 15-сантиметрового узловатого фаллоимитатора. Кажется, что розовый силикон печально смотрит на него в ответ. Хёнджин пинает коробку обратно под кровать. Скорее всего, течка начнется завтра, но идти в школу накануне просто неприлично, так что Хёнджин уже считается в отпуске. Кроме как тревожно ожидать начала, делать было нечего, поэтому он решает прибраться. Прибраться и соорудить гнездо. Даже если это всего лишь разбрасывание подушек и постельного белья по кровати, чтобы он мог чувствовать себя в безопасности. Конечно, это не особо помогает Хёнджину чувствовать себя лучше. Гнезда по-настоящему эффективны, только если сохраняют запах пары, поэтому ты чувствуешь себя в безопасности, защищенным и любимым. Хёнджин ничем из этого списка не может похвастаться, но будь он проклят, если его подушки и одеяла не такие же мягкие и пушистые, и ему нравится в них кутаться. В полдень ему звонят на телефон. — Чонин, уже скучаешь по мне? — поднимает трубку Хёнджин. — Хён, ты… в отпуске? — Инни, ты можешь сказать «течка», ты же знаешь. Когда у тебя появится омега, тебе придется помогать ей с этим, — воркует с ним Хёнджин. Он наслаждается бормотанием Чонина на другом конце линии. — Я знаю, что такое течка, хён! — отвечает Чонин, и Хёнджин может себе представить, как альфа краснеет. — И кто сказал, что я буду с омегой? Прежде чем Хёнджин успевает прокомментировать, Чонин переводит тему: — Я просто хотел узнать, тебе нужно что-нибудь? — Оуу, Чонинни, ты так волнуешься! — снова воркует Хёнджин. — Знаешь что, забудь. Хорошо тебе пострадать, — Чонин издает недовольный звук. — А что, ты собирался предложить мне помощь с приливами? — дразнит омега, подтрунивать над младшим очень весело. — ХЁН! — Чонин кажется возмущенным. — Нет! Я собирался… принести тебе еду или… что-нибудь еще! Хёнджин смеется над младшим: — Это очень мило с твоей стороны, Инни, но Сынмин уже предложил принести мне еду попозже. — О, Сынмин-хён, — голос Чонина приобретает другой тон, который Хёнджин не может определить по телефону. — Не говори мне, что ты ревнуешь, Инни. — У тебя определенно едет крыша, хён, — усмехается Чонин. — Твоя… течка… уже началась? — Пока, Чонин, — Хёнджин добродушно закатывает глаза. — Передай Сынмину, чтобы принес мне вкусненького, если я буду слишком занят, чтобы ответить. Хёнджин сбрасывает звонок на середине еще более ошеломленного гула Чонина, и ныряет в кровать с улыбкой на лице. Эта улыбка исчезает через несколько часов, когда Хёнджин резко просыпается (когда он вообще заснул?). Все его тело горит, и он стонет, когда капельки пота стекают по вискам. Хёнджин бесцельно шарит по тумбочке в поисках приготовленного заранее пузырька с таблетками. Всего пара штук должны немного облегчить боль. Сейчас даже дотянуться до таблеток с водой кажется непосильной задачей. Хочется, чтобы кто-нибудь был рядом в этот момент, и мог позаботиться обо всем. Хёнджин скулит, проглотив лекарство, и дрожащими руками лезет под кровать за коробкой игрушек. Сейчас розовый фаллоимитатор выглядит очень привлекательно, и Хёнджин, не теряя времени, сбрасывает боксеры и проводит рукой по вытекшей смазке. Это грязно, мокро, склизко, это всегда полный беспорядок, и Хёнджин снова стонет, когда легко вводит палец внутрь себя. Слишком легко. Этого не достаточно. Хёнджин, не колеблясь, вставляет игрушку в задницу до конца одним движением. Он издает высокий крик, покачивая бедрами по кругу и наслаждаясь тем, как дилдо бьет по его внутренностям. Это приятно. Или, по крайней мере, лучше, чем не быть заполненным вовсе. Хёнджин начинает двигаться более старательно. Он не опускается до конца, оставляя узел у основания на потом, чтобы сымитировать настоящий член альфы. Позже он почувствует себя намного лучше, когда его дырочка, наконец, широко растянется вокруг узла, и он сможет притвориться, что это альфа вяжет его, а не дурацкий розовый фаллоимитатор. Хёнджин скулит, когда случайно поднимается слишком высоко и член выскальзывает из него, будто в отместку за оскорбления. — Прости, я не это имел в виду, — умоляет Хёнджин гребанное дилдо, и торопливо вставляет его обратно в свою дырку. Хёнджин долго не протянет, точно не в таком состоянии — лихорадочном и отчаянно нуждающемся в узле. Хёнджин скачет вверх и вниз, пока его бедра не начинают дрожать, и он готов рухнуть через пару секунд. Именно тогда, на последнем медленном подъеме, он позволяет себе полностью насадиться, вскрикивая, когда узел насильно растягивает его и застревает внутри. Хёнджин падает назад, его тело дрожит от оргазма. К концу нескольких дней его простыни будут измазаны его смазкой и спермой, но в данный момент Хёнджину плевать. Лучше бы он потратился на фаллоимитатор, который фальшиво кончает тебе в задницу, потому что, как бы ни был хорош узел у его игрушки (хотя и не так хорош, как настоящий, Хёнджин ненавидит признавать. Даже дурацкий узел Джиху был лучше), этого не достаточно. Хёнджину нужно быть повязанным. Даже если он пока не хочет беременеть. Это его омежья сущность умоляет его. Быть наполненным, быть выбранным папой для щенков альфы. Впрочем, за 28 лет никто по-настоящему не желал его. Даже с Джиху, Хёнджин почти не имел значения. Эта мысль выбивает Хёнджина из состояния эйфории после пережитого оргазма. Он не осознает, что плачет, пока не становится слишком поздно. Из-за течки он всегда становится очень эмоциональным, так что эта глупая мысль довела его до края. Он ненавидит подобное состояние. Его омега нуждающаяся и погрязшая в ощущении ненужности. На самом деле, в прошлом он потратил слишком много времени, беспокоясь о том, чтобы быть идеальным омегой, и просто посмотрите, к чему это его привело. Ёбанный Джиху. Хёнджин со злостью вытаскивает из себя фаллоимитатор, от чего ему становится только хуже, поскольку узел оставляет его дырочку открытой и впускает внутрь холодный воздух. Хёнджин дрожит, переворачиваясь лицом вниз в одеяла и подушки. Он чувствует, как смазка вытекает из него, и почти может представить, что это сперма альфы. Хёнджин стонет. Он не собирается тратить свое время на злость и боль из-за своего прошлого. «Подумай о чем-нибудь другом, о чем-нибудь еще!» Он успокаивает себя, сжимая свой член в кулаке и поглаживая его вверх и вниз. В тот момент, когда он закрывает глаза, под веками всплывает образ. Минхо. Хёнджин увлечен мыслью, что Минхо находится с ним рядом и помогает ему справиться с течкой. Он готов поспорить, что Минхо будет с ним очень добрым, даст Хёнджину то, что ему нужно, чего он хочет. Минхо позаботится о нем. Это возбуждает омегу. Он сжимает свой текущий член быстрее, выстанывая имя Минхо. Когда течка закончится, он возненавидит себя за это. Дрочить на образ отца своего ученика. Блять, как же это неправильно. Это кажется правильным, лишь когда Хёнджин двигает рукой все быстрее и быстрее, восхитительно прижимаясь к нижней части головки, выдыхая тяжело и горячо, когда отпускает член и трется им о простыни, как глупый маленький омега. Хёнджин работает бедрами быстрее, его член блаженно скользит по мягким одеялам под ним. Это немного, но все же достаточно. Достаточно, когда он представляет, как Минхо подстегивает его продолжать: «Трахни эти простыни ради меня, малыш. Покажи мне, что бы ты сделал, если бы тебе пришлось воспользоваться своим драгоценным членом». Хёнджин представляет Минхо позади себя, влажное тело, прижавшееся к нему, теплое дыхание на его ухо, мокрые поцелуи, спускающиеся по его шее — требуется всего несколько толчков, чтобы он кончил. После этого Хёнджин позволяет себе зарыться в простыни. Нос морщится от влажности под ним. Он уверен, если бы Минхо был здесь, то помог бы ему немного прибраться, у Хёнджина нет сил самостоятельно двигаться после того, как он кончил два раза подряд. Его глаза закрываются, чтобы дать немного передохнуть до следующего прилива, а затем все начинается по новой.

***

К концу второго дня у Хёнджина было достаточно сил, чтобы доковылять из спальни на кухню. Сынмин (благослови Господь его лучшего друга) днем ранее принес ему достаточно еды, чтобы продержаться до конца течки. Он вошел в квартиру (врученным Хенджином ключом младший пользовался только во время течек), запихал аккуратные контейнеры в холодильник, и даже оставил небольшой поднос с едой возле спальни Хёнджина перед уходом, когда тот едва мог собраться с силами, чтобы встать с кровати и вспомнить, как пользоваться дверной ручкой. Учитывая, что Сынмин был бетой, на него не влияли течки омеги так, как на альфу. Конечно, запах Хёнджина, вероятно, пропитал всю квартиру, и Сынмин, без сомнения, чувствовал его, но это не означало, что он автоматически поддастся своим первобытным инстинктам и внезапно захочет трахать Хенджина до потери пульса. Нет, Сынмин только морщил нос, ставил поднос с едой перед дверью Хёнджина и быстро уходил. Хёнджин с трудом вытягивал ланч-бокс из холодильника, чтобы поесть, когда в дверь позвонили. Хёнджин неуверенно обернулся, думая, что это мог быть Сынмин. Но у Сынмина есть ключ. Он направился к входной двери, цепляясь за стены от слабости, чтобы посмотреть в глазок и ахнуть от удивления. Минхо опустился на колени, оставив что-то перед дверью. — Мистер Ли? — В данный момент мозг Хёнджина стал с трудом фильтровать речь. Он не осмелился открыть дверь, просто решив поговорить через нее. Минхо удивленно поднялся, с предвкушением глядя на дверь. — Мистер Хван? Надеюсь, Вы не возражаете, я просто… Джисон сказал мне, что Вы заболели, поэтому я принес Вам еды. Заболел, Хёнджин бы рассмеялся, будь у него больше энергии. Щенки не совсем понимают, что такое течки и гон (Боже, храни их маленькие сердечки, чем дольше они будут в неведении своей чертовой биологии, тем лучше, серьезно), так что, конечно, Джисон подумал, что его учитель болен. Так мило со стороны Минхо проделать этот долгий путь, чтобы принести ему еду, потому что он думал, что Хенджин болен. Омега Хёнджина скулит, жаждет, чтобы альфа вошёл в квартиру и позаботился о нём, но нет, нет, нет, это неуместно. Совсем. — С-спасибо, — отвечает Хёнджин через дверь. Открой дверь, открой дверь! Его омега пытается заплакать, но Хёнджин старается сопротивляться. Это не может закончиться хорошо. Минхо уже однажды видел его перед течкой, ему определенно не нужно видеть Хёнджина в самый ее разгар. — С Вами все в порядке? — спрашивает Минхо, и Хёнджин думает, что тот ждет, когда же Хёнджин откроет дверь. — Со мной все хорошо, — выдавливает Хёнджин, резко сжимая ручку двери. — Я… ох… Кажется, на него обрушился очередной прилив. Ручка громко дергается, когда Хёнджин падает на пол, цепляясь за нее. Он чувствует, как смазка сочится из задницы, и скулит, его разум затуманивается. — Мистер Хван? — через дверь он слышит обеспокоенный голос Минхо. — Я-я в порядке, — пытается успокоить Хёнджин, но сомневается, что его голос звучит достаточно громко, чтобы быть услышанным с той стороны. Хёнджин дрожит на холодном полу, его тело лихорадит от желания. — Мистер Хван? Мистер Хван??? Чем дольше тянется молчание между ними, тем более обеспокоенным звучит Минхо. — Хёнджин! Хёнджин стонет. Он будет слышать это эхо в своей голове до конца течки. Минхо, зовущий его по имени, намного пленительнее, чем должен быть на самом деле, поскольку влажная дырочка Хёнджина болезненно сжимается вокруг пустоты. — Я в п-порядке! — кричит Хёнджин немного громче. Он случайно бьется рукой о дверь, пытаясь подняться. Ему нужно отойти от двери, иначе его запах дойдет до… — Ты уверен, что ты… ох, — голос Минхо обрывается, и теперь настала очередь Хёнджина беспокоиться. — Альфа? — говорит он, прежде чем успевает подумать. Он так сильно прикусывает язык, что чувствует привкус крови во рту, и снова стонет. — Черт, Хёнджин… мистер Хван, ты… мне… мне пора идти. Он никогда раньше не слышал, чтобы Минхо говорил так измученно. Омега Хёнджина гордится, что это из-за него. Интересно, думает ли Минхо, что от него приятно пахнет? Он надеется на это. Хотелось прямо сейчас почувствовать запах Минхо. Ему бы от этого стало намного лучше… — Я… вот, ты можешь взять это, — слышит он слова Минхо, — мне… теперь мне пора идти. Пока, мистер Хван. Хёнджин ждет пару минут после того, как голос Минхо затихает. Он может довести себя до финиша прямо здесь, у входа, а может и не довести, потому что, блять, не может удержаться, прежде чем соберет достаточно сил, чтобы открыть дверь. Перед ним еда на вынос и… куртка? Хёнджин в замешательстве, но его руки нетерпеливо тянутся к куртке, словно на автопилоте. Он тут же подносит ее к носу и стонет от исходящего от нее запаха. Минхо. Минхо, Минхо, Минхо. Он едва вспоминает, что еду тоже нужно занести, прежде чем запирает входную дверь и удивленно шаркает обратно к кровати, прижав куртку к носу, как кислородную маску. С этого момента и до самого конца, это была одновременно лучшая и худшая течка в его жизни.

***

Хёнджин более чем опозорен. Он унижен самим собой. Куртка Минхо после течки выглядела так, словно пережила три мировые войны. Вероятно, запах Хёнджина пропитал каждую ниточку. Он случайно кончил на нее несколько раз и был чертовски подавлен. Как, черт возьми, Хёнджин собирался вернуть ему это??? Он даже не знал, сможет ли отстирать ее. Он содрогнулся при мысли о том, чтобы отнести ее в химчистку и позволить кому-то еще стать свидетелем этого безобразия. Это ужасно. Ужасно, ужасно. — Чего такой кислый на этот раз? — спрашивает Сынмин после того, как течка Хёнджина прошла и трио встретилось на бранч. — Минхо, — сокрушается Хёнджин, прижимаясь лбом к столешнице. — Минхо? Ты про отца своего ученика? — Угу, — Хёнджин поднимает свой взгляд на друзей. — Он пришёл ко мне домой. — Он что??? — восклицает Чонин, чуть не подавившись мимозой. — Во время течки, — продолжает Хёнджин. Сынмин и Чонин уставились на него. — О, нет. О, нет, нет, нет, — Сынмин машет головой, — пожалуйста, не говори мне, что он… — Нет! — Хёнджин прерывает друга прежде, чем он успевает произнести это вслух. Ох, кошмар. — Нет, он мне не помогал! Сынмин и Чонин выдохнули с облегчением. — Нет, он принес мне еды. И… оставил свою куртку. Сынмин и Чонин снова уставились на Хёнджина. — Он что??? — Почему??? — Я не знаю! — плачет Хёнджин, — Но это даже не самое худшее! — Что может быть еще хуже? — Чонин яростно качает головой. — Он отец твоего ученика! — Я знаю! — огрызается Хёнджин. Ему правда не нужно напоминать об этом. — Так, что ты сделал? — подталкивает Сынмин. — Ну… я… воспользовался ей. — Хён! — Хёнджин! — одновременно восклицают они. — А что я мог сделать! У меня была течка! И пахло так хоро… — Ладно, ладно, слишком много информации, хён! — Чонин затыкает уши руками, как один из его первоклашек. Хёнджин с удовольствием поворковал бы с ним, не будь он в смятении. — Как мне теперь вернуть эту куртку? Она теперь… отвратительна. Мне так жаль ее. Она лишилась невинности… — Хёнджин вздрагивает, вспоминая вид перепачканной кожаной куртки. — Ты не можешь. Ты просто не можешь вернуть ее, — смиренно качает головой Сынмин. — Срочно отправь ее на свалку, — поддерживает Чонин. Хёнджин знает, что они правы, но не может не расстраиваться из-за этого. — Расслабься, если ты так жалеешь об этом, просто купи Минхо новую, — пытается успокоить его Сынмин. — Я думал об этом, но, Мин, это Gucci. — Что?! — снова восклицают его друзья, на этот раз достаточно громко, чтобы другие посетители повернулись и посмотрели на них. Хёнджину хочется снова приложиться лицом о стол. — Я не могу позволить себе такую с моей зарплатой! — Он дал тебе свою Gucci-куртку, чтобы ты осквернил ее во время своих приливов? Этот парень поехавший, — качает головой Чонин. — Мне почти хочется заявить на него в полицию, — грозится Сынмин. — В какую полицию? Моды? — усмехается Хёнджин в ответ. — Нет, он правда не должен был тебя провоцировать. — Ну, я думаю, в этом могла быть моя вина. Оба его друга устало посмотрели на него. — Я думал об этом и помню, что мне так хотелось почувствовать его запах, и я думаю, что, всего лишь возможно, я мог… сказать это вслух? Чонин опрокидывает в себя остатки коктейля. — Мне нужен еще один. — Тебе нужен еще один? Мне нужно еще два, — стонет Хёнджин. — Что мне делать? Как мне в лицо ему смотреть теперь? — Никак, ты немедленно уезжаешь из города и меняешь имя, — бесполезно предлагает Сынмин. Хёнджин с отвращением кривит губы. Вернувшись вечером домой, он чуть не плачет из-за испорченной Gucci-куртки. Он подумывает о том, чтобы устроить похороны в связи с безвременной кончиной косухи, но, в конце концов, решает вместо этого принести ей свои искренние извинения. Он выбрасывает ее прямо в мусорный контейнер за домом. Он не знает, что скажет Минхо, но боится снова встретиться с альфой. Он так подавлен, что почти молится, чтобы никогда больше не встречаться с Минхо. . . . Его влечет этот запах. Сладкий аромат зовет его, словно маяк. Он узнал бы этот запах где угодно. Характерный феромон омеги во время течки. Но это нечто большее, это особенный аромат, который он слышал раньше. Там, в переулке, он надеется найти свое сокровище, но омеги не видно. Разочарованный, он идет по запаху к мусорному контейнеру и грязной куртке, лежащей внутри. Запах настолько сладкий, что у него на месте выделяется слюна. Вот только… есть еще один запах. Другой аромат, слабый, но все же заметный, альфий. Это заставляет его рычать от гнева. Единственный альфа, которого он должен чувствовать с этим опьяняющим ароматом — это он сам. Он туго сминает куртку в руках и идет обратно по темным улицам. Он дает обещание. Той ночью он идет домой и дрочит на куртку, кончая и пачкая ткань, размазывая свою сперму вместе с омежьей. Он метит свою территорию, ему нравится мысль о том, что они кончат вместе, они будут вместе. Он рычит. Других омег все еще недостаточно, чтобы удовлетворить его потребности. Он теряет терпение. Он направляется в другую комнату, из которой доносятся восхитительные хныкающие звуки. Он подходит к связанному омеге, своей последней находке, и наслаждается тем, как они трясутся под его пальцами, как отчаянно нуждаются в прикосновении альфы, теряясь в тумане подступающей течки. Скоро они будут умолять. У него это хорошо получается. Он умеет учуять даже малейшие следы течного омеги. Он знает, как схватить бесшумно, как идеально стягивает его узел, так что они не могут ускользнуть. Он умеет ждать, когда они сами начнут просить его помочь облегчить боль, неважно, что он сделает, неважно, как он захочет. И в самом конце, он научился их убивать. Безболезненно тех, кто ему нравится, тех, кто достаточно хорошо утоляет его голод. И болезненно для тех, кто не справляется. И когда он избавляется от их переспевших омежьих тел, никто ни о чем не догадывается. Теперь он готов к своему основному блюду. Запах которого был таким приторным, что все остальные омеги бледнели по сравнению с ним. Владелец этой куртки. Он должен быть с ним.