Вернись

Вова вернулся в комнату в тревожном настроении. Он жалел, что сорвался на Наташу, но одновременно злился, что она не хотела его слышать. От всего этого у него разболелась голова, сказывалась и бессонная ночь у постели. Кащей уже оделся и выжидающе смотрел на Вову, когда он зашел.  — Я спрошу у отца сегодня, он знает хороших врачей. Могу отвезти, или машину вызовем. Вова подошел к кровати, на которой сидел Кащей и занял свой уже привычный пост — стул напротив. Никита выглядел вымотанным и бледным, но температуры не было. — Вов, я тебе благодарен, и всё такое, но я сам разберусь. — Никита устало улыбнулся.  Вова помолчал, собираясь с мыслями. Хотелось снова сорваться, или схватить за шкирку и насильно потащить в больницу, или начать умолять не страдать ерундой и не строить из себя бессмертного. Вместо этого он вздохнул и заговорил спокойно.  — Дай мне помочь. Я спрошу отца, съездишь на осмотр, не обязательно ложиться никуда. Решим по ходу, пусть только скажут, как лечиться и что это не воспаление легких. А там сам думай. — Вова пытался придать голосу убедительности, но не давить сильно, чтобы не оттолкнуть.  Никита раздраженно подорвался с кровати и сделал круг по комнате.  — Бля, ты же не отвалишь, да?  Вова заулыбался, поняв, что добился своего. Никита только покачал головой, подходя ближе.  — Ладно. Сам поеду, скажешь адрес и время. Курить хочется, зараза. Сигареты есть? — он снова опустился на кровать, осматривая комнату на предмет оставленных пачек.  Вова достал из кармана сигареты и протянул одну Никите. Они синхронно закурили, и в комнате повисла тишина. Никита задержал взгляд на Вове и чуть заметно улыбнулся. Тот смотрел в окно, краем взгляда замечая, что его сверлят глазами. — Что? — не выдержав, Вова повернулся к Никите.  — Да ничего, — тот усмехнулся, лукаво щурясь в ответ. — Сон мне сегодня приснился интересный.  Вова замер, наблюдая за веселящимся Кащеем. Тот затушил сигарету и встал убрать окурок в банку-пепельницу на окне.  — Ты там тоже был. — он оглянулся на Вову, так и сидящего столбом. — Чего только не привидится с температурой, а?  Вова не знал, как ему реагировать. Если Кащей намекал на его дурацкий порыв с носками, то это было бы странно — зная его натуру, он бы не улыбался, а нос Вове разбил уже. А если на то, что Вова всю ночь как курица-наседка провел рядом, то тоже веселого мало — как будто первый раз, да и не уезжать же ему домой было, в самом деле. Его размышления прервал Никита, решивший наконец сменить подколы на милость и перевести тему.  — Ты ложился сегодня? Может поспишь? Я ключи оставлю, если уйду.  — Да поеду наверное, надо с Наташей поговорить, и у отца всё разузнать.  — Ну давай, Ромео. — Кащей протянул руку Вове, который уже поднялся с места. Они вместе дошли до двери, и в неловкой тишине Вова надел куртку и обулся. Он обернулся, чтобы всё-таки что-то сказать на прощание, но Никита внезапно заключил его в объятия. Вова на автомате обнял в ответ, и в эту же секунду оторопел от того, каким истощенным ощущалось тело в его руках. Никита будто весь состоял из острых углов, скрывающихся под широкой рубашкой. Он какое-то время не отпускал Вову, делая всё ещё более напряженным.  — Спасибо, — когда он все-таки разжал объятия, на его лице снова было нейтрально-равнодушное выражение и Вова подумал, что может это из-за суток без сна ему всё замедленным кажется.  Они пожали руки на прощание и Вова отправился домой.  У отца, как и ожидалось, нужные контакты нашлись. За последние месяцы атмосфера дома стала гораздо дружелюбнее — Кирилл Сергеевич был рад, что сыновья не отказывают в помощи на СТО, учатся хоть какому-то делу, да и Вовины планы на семью всех сблизили. Он выписал Вове номер терапевта, предварительно предупредив того, что сын будет звонить. Правда очередь к нему на неделю вперед была, так что после вовиного звонка отцу снова пришлось перезванивать и уговаривать принять друга сына на следующий день. Вове это стоило обещания подменить его на встрече с перекупщиками автозапчастей, но дело было нехитрое, так что Вова без раздумий согласился. Прием назначили на обед следующего дня, и он со спокойной душой отправился восполнять отсутствие сна, чтобы вечером отправиться к Наташе с цветами и извинениями.  Вове снилась кащеевская квартира. Они снова оказались в том бесконечном месяце, когда шло следствие. Только Кащей был юным и нескладным, а Вова таким же, как сейчас. Они привычно сидели на кухне, за окном было лето, на столе холодный компот, а на Никите тонкая майка без рукавов. Он показывал трюки с карманным ножиком и смеялся, когда Вова пробовал повторить и неловко ронял нож раз за разом. А потом внезапно поднялся с места, подошел вплотную и накрыл вовины руки своими. Поочередно перекладывая пальцы в правильное положение, он объяснял, как надо подкручивать рукоятку в броске, но почему-то когда закончил, рук не отпустил.  — Вова, попрощаться нам надо. — Никита смотрел на него сверху вниз и улыбался. — Теперь надолго. По вовиному телу прокатилась холодная волна: он вспомнил и про тюрьму, и про то, как вез его обескровленного в ночи, и про болезнь эту непроходящую.  — Давай уедем! — Вова подорвался, не отпуская рук с зажатым ножом. — Переждешь, а там видно будет.  Никита только горько усмехнулся, и убрал ножик на стол. — Ну всё, Адидас. За Мараткой следи, бабку мою навещай иногда. Любит она тебя, — Кащей всё улыбался, глядя Вове в глаза.  Вова не понимал, что происходит, но по телу расползался липкий страх. Он притянул к себе Кащея и сильно прижал, обнимая. Пушистые кудри лезли в лицо, и он вдохнул родной знакомый запах, зарываясь в них носом. Хотел прямо сейчас затолкать его в машину первую попавшуюся и отвезти куда-нибудь в дачную местность, чтобы хотя бы на полгода Никита пропал отовсюду. Когда он разжал объятия, то почувствовал, как тело обмякло в руках без движения. Вова опустился на пол, удерживая Никиту, и только сейчас заметил, что лицо у него серое и безжизненное. Он в панике начал тормошить его, но тот не реагировал. Хотел было закричать, но легкие будто сжало стальным обручем, так, что ни звука не издать. Комната пришла в движение, сжимаясь вокруг них, но он всё пытался привести Никиту в чувства. Вещи падали с полок, пол ходил ходуном, и он наконец-то смог закричать так громко, что задрожали окна. По стеклу побежали трещины, с потолка посыпалась штукатурка, и он мокрый проснулся в своей постели. Сначала долго не мог отдышаться, а потом сам своих мыслей испугался. Конечно, он переживал за Никиту, но не настолько же, чтобы от кошмаров просыпаться. Похлопал себя по щекам, пытаясь окончательно вернуться в реальность, и спустя некоторое время начал собираться к Наташе. Под окнами общежития Вове пришлось стоять долго. Сначала Наташа и вовсе не хотела с ним разговаривать, но после третьей душераздирающей композиции «Ласкового Мая» вмешались соседи из других комнат и убедительно попросили Вову заткнуться и не мешать заниматься. Вова замолкать не планировал, так что Наташе пришлось разрешить ему подняться. Сама она к тому времени тоже немного остыла, и когда Вова поклялся, что никогда и ни при каких условиях не притронется к шприцу, обняла его и попросила больше не пропадать вот так.  Вместе они потушили картошку с мясом, и в компании уже знакомых соседей с этажа сели ужинать на кухне. Наташа повеселела, и на пару с подругой спела пару песен под гитару. Рита, подруга Наташи, обладала удивительным талантом не попадать ни в одну ноту, но Наташа только подбадривала её и всем видом давала понять, что если кто-то за столом сделает ей замечание, то гарантированно останется без добавки. Вова улыбался, глядя на них, и жалел, что заставил такую светлую, чуткую Наташу переживать из-за него. Ночевать решил остаться в общежитии, потому что никак не мог наговориться с ней, как у них это часто бывало. У Вовы даже отлегло, потому что смог наконец переключиться с тревожных мыслей после обеденного сна и всей это странной ситуации с Кащеем. Но когда легли спать, сердце снова заныло, и мрачные образы встали у него перед глазами. Кровь, сухие серые губы, малой в кровавом комбинезоне, снег и пропахшая сыростью машина, вылетающая на обочину и переворачивающаяся вместе с изломанным телом Кащея. Вова тихо встал и пошел покурить на лестницу. Никита проник в его сны и реальность, и никак не отпускал, хотя по факту каждый раз пытался поскорее выпроводить домой. Но ему нужна была помощь, Вова точно это знал, и в этот раз он не собирался пускать всё на самотек. Никита мог быть мудаком, утаивать, махать кулаками, но Вова видел, как в момент обрываются людские жизни, и жизнь Никиты собирался сохранить, если не для него самого, то хотя бы для себя. О том, что с утра из общежития решил отправиться к Кащею, чтобы повезти того к врачу, Вова решил Наташе не сообщать. Не хотел лишний раз её тревожить и нарушать восстановленное перемирие. Но уже на подходе к дому появилось неприятное предчувствие — его машины не было на привычном месте. Предчувствие оказалось обоснованным и Никиты дома не оказалось. Вова долго звонил в звонок, но за дверью было тихо. Прождав ещё пятнадцать минут во дворе, он решил пойти в качалку, чтобы выпустить пар и увидеться с пацанами. Пацаны встретили его ещё прохладнее, чем обычно, хотя Вова и сам не чувствовал уверенности в том, что хочет быть с Универсамом. Они, как и большинство других группировок, совсем стали жестить — избивать за внешний вид, отнимать последнее, даже на стариков уже не стеснялись нападать. Но больше всего доставалась парням, которые давали хотя бы малейший повод усомниться в своей ориентации. Чаще всего и это было не обязательно, — выбрали по смазливому лицу и через чур опрятной одежде, и забивали толпой чуть ли не до смерти. Вова и сам испытывал неприязнь к таким людям, но расправ ради расправы не понимал.  Тем не менее, пока что Вова был с улицей, и это накладывало на него определенные обязательства. Дни снова помчались сплошной чередой, и в повседневных делах он даже не заметил, как наступил апрель. Всё это время не было ни дня, чтобы он не думал о Никите. Несколько раз встречал его друзей, но те от его расспросов отмахивались, говорили что сами ничего не знают. Вове снились кошмары, которые сменяла бессонница. Он пил снотворное, и на несколько дней все успокаивалось, а после возвращалось с двойной силой. Каждый день он говорил себе, что это ненормально, что надо сконцентрироваться на заработке и семье, но каждую ночь обнаруживал себя в оцепенении от смеси растущей тревоги и невозможности уснуть. С Наташей у них стало никак. Он так и не смог сделать ей предложение, а она будто догадывалась об этом, и держалась отстраненно. Всё так же приходила, и к себе звала иногда, но они уже почти не разговаривали, не целовались и не занимались сексом. Просто обедали вместе, гуляли в парке, ночевали друг у друга, повернувшись друг к другу спиной. В одну из таких ночей она попросила его не разрывать отношения, пока учеба не закончится. После этого Наташа хотела поехать доучиваться в Москву, и ей было страшно оставаться без вовиной защиты. Конечно, никто к ним в постель не лез, но очевидно было, что она уже не девственница. И если бы Вова её оставил, его же пацаны первыми бы воспользовались возможностью. Вова никогда не испытывал к себе такого отвращения, как в ту ночь. Ему было стыдно перед Наташей, и он долго лежал головой на её коленях, думая о своей ничтожности. Конечно, бросать её он не собирался, сам знал, чем Наташе это грозило. Но даже так, для неё это не имело ничего общего с нормальной жизнью на ближайшие два года, и виноват в этом был он. А Наташа была сильной и гордой, ни слова ему не сказала в упрек. Даже когда просила его формально остаться вместе, её голос звенел сталью и решимостью, как будто даже в случае отказа она бы не стала его винить, и так же продолжила бы гладить его глупую голову у себя на коленях.  Из-за очередной ночи без сна, Вова остался спать у Наташи, когда она ушла на учебу. Проснулся только после обеда, и пока собирался вспомнил, что обещал Диляре зайти на рынок за мясом. Время ещё было, так что Вова поторопился на остановку, чтобы успеть до закрытия. Когда приехал на рынок, долго ходил рядами, снова попав в круговорот мыслей и тревоги. В итоге мясо всё-таки купил, а когда направился к выходу, боковым зрением увидел знакомый плащ в конце торгового ряда. Вова едва не выронил пакет от неожиданности, и быстрым шагом пошел вслед за фигурой. Но она почти сразу скрылась за поворотом, и Вова прибавил скорость. Он не обращал внимание на толпу, так и норовящую броситься ему под ноги, на тяжелые тележки, которые приходилось перепрыгивать на пути. Ему показалось, что плащ снова мелькнул возле выхода у склада, и он уже не глядя под ноги помчался следом. От долгого бега у него заныло в груди и сбилось дыхание, люди кричали проклятия в спину, когда он ненароком расталкивал их локтями, но сейчас было не до приличий. Вова добежал до очередного поворота и наконец увидел его. Взрослого мужчину лет сорока, в таком же плаще как у Кащея, торопливо шагающего к своей красной Жигули. Это был не Никита, и когда Вова это понял, ему показалось, что сейчас его вырвет от напряжения. Он не помнил, как добрался домой, но каким-то образом умудрился и сам не ввязаться никуда, и мясо в целости доставить Диляре. А ночью раздался звонок от Кащея.  Никита звонил от соседей, и Вова не сразу узнал его голос. Говорил почти шепотом, и даже через трубку было слышно, как напрягаются голосовые связки. Он попросил Вову заехать к нему, если не сложно, и захватить какой-нибудь сироп от горла и еды. Вова, месяц метавшийся из настроения втащить Кащею при встрече в настроение закрыть его в больнице насильно, смог выдавить только «скоро буду» и второпях начал собираться. Пока бежал дворами, успел снова надумать несколько самых страшных сценариев, и, поднявшись на нужный этаж, с тревогой открыл входную дверь. В квартире было темно и тихо, и Вова направился в спальную. Осторожно приблизившись к кровати, он увидел Никиту. Тот лежал поджав ноги, и пустым взглядом смотрел впереди себя. Вова присел на корточки, осторожно касаясь его плеча.  — Эй, — тихо позвал.  Никита устало поднял на него глаза и Вова увидел, как сильно у него осунулось лицо. Разбитая бровь ярко выделялась на фоне белой и сухой как бумага кожи, на подбородке алела свежая рана, а шею почти полностью покрывала крупная сыпь.  — Что случилось?  — Жизнь, — Никита хотел было усмехнуться, но закашлялся и уткнулся лицом в подушку.  — Где ты был? Нет, я вызываю скорую, иди нахуй. Кащей с трудом приподнялся и схватил Вову за запястье.  — Адидас, не надо. Я клянусь тебе, поеду куда скажешь, только давай утра дождемся.  Вова не верил ему. Не понимал, конечно, куда бы он такой пошел с утра, но внутренний голос буквально кричал, что его срочно госпитализировать надо. Никита чуть сжал его руку, привлекая внимание.  — Пожалуйста. Вова вздохнул и кивнул в знак согласия. Его пугало состояние Кащея, но если сейчас они бы послали друг друга, то он остался бы один без еды и лекарств. А Вова — без него, и от этой мысли к горлу снова подкатывала паника.  — Я принес мясо по-французски и салат свекольный, Диляра готовила. Сироп и какой-то раствор для полоскания ещё. Это после еды, наверное. — Пиздец жрать хочу. Только, — Никита немного замешкался, — можешь сюда принести? Тяжело вставать. Вова кивнул снова, сходил за пакетами с едой и переложил всё в тарелки на кухне. В комнате он пододвинул к кровати стул и расставил на нем всё, а сам сел в ногах Никиты. Тот не без труда приподнялся, подложил под спину подушки, и принялся за еду. Вова не хотел его отвлекать, но его буквально разрывали вопросы и желание отвесить затрещину на упрямство. Хотел же помочь, столько раз, и всё без толку. Кащей заметил сосредоточенный вовин взгляд и отложил вилку. — Ну как на похоронах, честное слово. Дай поесть, а? Потом можешь мне что хочешь высказывать.  Вова промолчал, переводя взгляд на окно. Курить рядом с человеком, едва ли не выплевывающим свои легкие, было как-то не к месту, и он ушел на кухню. Одной сигареты показалось мало, и он сразу закурил вторую. Возвращаться в комнату почему-то не хотелось. Он прожил больше месяца с кошмарами и бесконечными мыслями о том, что могло случиться. А сейчас, когда Никита был на расстоянии вытянутой руки, было так тяжело с ним. Это был не его друг детства, не свой, Универсамовский пацан. Это была тень человека, которым Вова когда-то его знал, и бог знает почему так — может быть тюрьма, может смерть родителей или алкоголь сыграли свою роль, а Никита позволил этому произойти, не приняв руку помощи. Вова злился, и был уверен, что имеет право на эту злость. Но в то же время, он не мог не попытаться в последний раз, просто не простил бы себе этого. Так что он принял решение с утра вызванивать того отцовского врача, любыми способами организовать его выезд на дом и с его помощью убедить Никиту заняться своим состоянием.  Когда Вова вернулся в комнату, Никита уснул. Он был в уличной одежде, на вид давно не стиранной, а в комнате стоял странный неприятный запах. Вова не мог понять даже, на что этот запах был похож, но решил, что может это грязная одежда, и что завтра надо будет отправить Никиту на водные процедуры и помочь со стиркой. Он по обыкновению застелил себе диван, и в кои-то веки быстро и глубоко уснул. С утра они снова спорили и Вова уже готов был сдаться. Кащей наотрез отказывался от больницы, а Вова пытался объяснить ему, что всего лишь хочет вызвать терапевта на дом, и что тот на месте уже скажет, можно ли чем-то помочь в домашних условиях. Против терапевта Никита в целом ничего не имел, но его выводила из себя вторая часть плана — позволить врачу решать, нужна ли госпитализация. — Какой же ты еблан! — Вова уже срывался на крик. — Мы договариваемся с тобой, как взрослые люди, а ты пропадаешь на месяц! Возвращаешься и снова делаешь мне мозги!  — Иди нахуй, мать Тереза! Мог сказать, что ломы тебе приезжать, тебя никто насильно не заставлял! — Господи… — Вова обхватил голову руками, устало глядя на Никиту. — Давай так. Это знакомый моего отца, он нормальный мужик. Пусть просто осмотрит, скажет свое мнение, и если тебе оно покажется неубедительным, мы поищем кого-нибудь ещё. Никита с недоверием посмотрел на Вову, но кивнул. — Ладно. Слушай, пусть прихватит капельницу с физраствором, если не затруднит.  — Сразу нельзя было так? Пиздец просто. — Вова натянул кофту и направился к выходу, чтобы сходить к соседям и позвонить от них врачу. — Схожу позвоню домой, номер узнать, и постараюсь вызвать на дом. Если откажется, будем другого вызывать. Знакомый отца приехать не отказался. Правда, пришлось предложить ему хорошую сумму, но Вова уже готов был на голове стоять, лишь бы что-то сдвинулось с мертвой точки. Когда он зашел в квартиру, Вова сразу понял, что визит пройдет гораздо менее приятно, чем наташин. Тимур Эльдарович, тучный и неприветливый мужчина, всем своим видом выражал брезгливость. Он сразу надел перчатки, и перед тем как надеть маску, отвел Вову в сторону. — А отец знает, что ты по притонам ошиваешься? — Не понял, — Вова окинул глазами коридор, в котором они стояли: да, не хоромы, но люди бывает и похуже живут. — Не понял он. Уксусом у вас тут так воняет, что глаза выедает. Пациент где?  Вова не нашелся, что ответить, и указал рукой на дверь спальни. В квартире и правда пахло, но вчера он принял этот запах за пот на нестиранной одежде. Тимур Эльдарович прошел в комнату и закрыл дверь перед его лицом. Вова и не собирался мешать, просто растерялся из-за слов о притоне. Он ушел на кухню, чтобы налить себе чай и покурить, пока осмотр не закончится. Спустя минут пятнадцать на кухню зашел врач и сел напротив него за стол. — В общем так. Я поставил капельницу, через пол часа нужно будет убрать. С горем пополам в вену попал. Какие нужны таблетки, витамины, растворы — всё напишу. Товарищ твой если не врет и переломался уже где-то, сильно страдать не будет, главное не сорваться. Ну это вряд ли, я тех, кто завязать может, издалека вижу, и он явно не из таких.  — С чем завязать? — Вова чувствовал себя идиотом, не понимая, о чем Тимур Эльдарович всё это время говорит. — У него не пневмония? — Я что-то понять не могу, ты сам дурак или из меня дурака делаешь? Вместо пациента с простудой подсунул мне чернушника, а это уголовная статья. Вова почувствовал, как из-под ног уходит земля. Кажется, кроме него уже все были в курсе, что Никита колется, а он просто наивный идиот, который до последнего спорил с фактами. Судя по реакции врача, его мысли отразились на лице, и тот продолжил уже мягче. — Он не говорил тебе? Вова отрицательно помотал головой. — Ну, ты спроси, но это уже дела ваши. Хороший ты парень, Вова, мой тебе совет — не нужны такие друзья. Про пневмонию я тебе сказать ничего не могу, это в больницу ехать надо. Но с лимфоузлами беда, и сыпь эта меня беспокоит. Ты же в курсе, какие болезни передаются через шприцы? Тимур Эльдарович тяжело вздохнул, наблюдая за реакцией на свои слова.  — Что нужно делать? — бесцветным голосом спросил Вова. — Тут уже ничего не сделаешь, если по правде говорить. Облегчить симптомы можно, но я тебе никаких гарантий дать не могу. Если твой друг с наркотой завяжет, путь в Москву попробует съездить, может там чем помогут. А ты капельницы научись делать, если в больницу обращаться боитесь. Стойку можете себе оставить, ту, что в комнате. И гепариновой мази возьми побольше, я запишу. Вова кивнул, заторможенно наблюдая, как Тимур Эльдарович достал ручку и бланк, чтобы выписать все необходимые лекарства. — Смотри, вот это в ампулах возьмешь, сильное обезболивающее. Рецепт не потеряй, так не продадут. Только в крайнем случае ставить, если совсем плохо будет. От него привыкание сильное, дозировка на глазах взлетает.  Вова забрал листок, всё ещё не в силах произнести ни слова. — Ну всё, давай. Я очень тебя прошу, будь осторожен. Отцу я твоему, так и быть, говорить не буду, но ты чтоб сам мне позвонил через неделю-другую и отчитался о ситуации. А лучше родственников его попроси приглядеть, а сам делом займись. — Врач встал и направился к выходу. — Нет у него никого. — Запоздало ответил Вова, выходя из кухни, чтобы проводить. — Ну, что ж. Тогда желаю тебе сил. — Тимур Эльдарович похлопал Вову по плечу покинул квартиру.  Вова зашел в спальню спустя ещё десять минут. Молча вынул катетер, наконец заметив, в каком страшном состоянии были руки. Приложил к месту прокола вату со спиртом и убрал пустой пакет. Никита тоже наблюдал за его действиями в тишине, не решаясь начать разговор. Теперь дым сигарет был последним, что волновало Вову, и он закурил, облокотившись на подоконник. Сделав несколько затяжек, он не торопясь потушил окурок и подошел к изголовью кровати. Никита успел только поднять на него глаза, перед тем как в его челюсть впечатался вовин кулак.  — Сука! Когда ты собирался сказать? — Вова схватил Никиту за ворот, замахиваясь и ударяя снова.  — Так ты не спрашивал. — Никита сплюнул кровью, пытаясь сконцентрировать взгляд на Вове.  — Какого хуя! Это по-твоему нормально? — Вова грубо толкнул его в грудь, опрокидывая обратно на кровать. Никита не пытался подняться или дать сдачи. Из его разбитой губы струилась кровь, стекая по подбородку. Вова издал болезненный стон и снова подошел к постели, с силой хватая его за плечо. Но вместо очередного удара он склонился над Никитой и прижался губами к его рту. Руки обвили худое тело под собой и с неожиданной нежностью прижали к себе.  — Я так ненавижу тебя, — едва слышно прошептал, отрываясь от его лица, чтобы снова поцеловать — щеки, висок, уголок глаза и снова в губы.  Никита реагировал слабо, всё еще не придя в себя до конца после ударов. Но Вову он не остановил. Запустил руку в его волосы, мягко поглаживая слабыми пальцами.  — Сволочь, только посмей умереть, только попробуй. — Никита почувствовал мокрые капли на своем лице, и обвил руками вовину шею, притягивая ближе.  Вова лег головой ему на грудь и не смог больше сдерживаться. Слезы струились по его щекам, и он отчаянно сжимал ладонь Никиты, поднося к губам и покрывая поцелуями худые пальцы. — Тише, тише, — Никита гладил его волосы, стараясь успокоить.  В какой-то момент под тяжестью вовиного веса ему стало сложно дышать и он закашлялся. Вова поднялся и в ужасе обнаружил окровавленное от его собственных ударов лицо перед собой.  — Прости, прости! — Он испуганно переложил голову Никиты на подушку, подрываясь за ватой и перекисью. — Прости, я не знаю, что на меня нашло, господи. Никита слабо улыбнулся, жестом показывая, чтобы Вова заткнулся. — Всё нормально, заебал. — Никита морщился, пока вата проходилась по свежим ссадинам. — Голова раскалывается, дай таблетку, а.  Вова торопливо нашел обезболивающее и принес стакан воды. Когда Никита выпил таблетку, он аккуратно вытер кровь смоченной салфеткой, и приложил чистую к распухшей скуле. — Да заслужил, что уж там. — Никита накрыл его руку своей, погладив между пальцев. — Не то слово, — Отозвался Вова. — Но это пиздец, я правда не хотел.  Никита чуть сжал его ладонь, без слов прося перестать.  — Тебе надо поесть. Я схожу в магазин взять чего-нибудь, приготовлю. Ещё в аптеку зайду, тебе там целый справочник выписали.  — А пюре умеешь? Сейчас бы шпротов с картошкой, — Никита мечтательно прикрыл глаза, намеренно или случайно пропуская мимо ушей слова о лекарствах.  — Попробую, но за результат не ручаюсь, — Вова напоследок сжал руку в ответ, и начал собираться в магазин.  После обеда Кащей снова лег в постель. Вова вымыл посуду и вернулся к нему. Немного помедлив, он лег рядом, обнимая со спины, но тот отстранился и повернулся к нему лицом. — Надо помыться. Вова успокаивающе провел рукой по его плечу, давая понять, что всё в порядке. — Вова, блять, я же воняю как собака помойная. Можешь как-то, ну, помочь? Там-то я сам, но дойти бы. — Уверен? Никита кивнул, и Вова встал с кровати, чтобы найти чистое полотенце и одежду. Помог подняться Никите, и острожно отвел в ванную. Тот неловко стянул рубашку и майку, и попытался спустить штаны, но наклонятся было тяжело и он чуть было не упал, но Вова во время подхватил. Без слов он опустился на колени и помог вышагнуть из штанин, стянул домашние носки и замешкался, когда глаза уперлись в последнюю деталь одежды. Из-за колотящегося сердца Вова видел и слышал всё будто через пелену, и переживал, что делает что-то неправильное, что Никита сейчас пошлет его подальше. Но тот терпеливо ждал, и Вова неуверенным движением всё-таки стянул с него трусы, сразу упираясь глазами в пол. Он помог переступить Кащею борт ванной, и сам открыл кран, настраивая подходящую температуру. — Если что зови, — всё так же глядя себе под ноги, он вышел в коридор. Вова решил подождать на кухне, чтобы если вдруг понадобится его помощь, быстро подойти. Но едва поджег сигарету, раздался грохот, и он мгновенно побежал обратно. Никита растянулся на дне ванной, неловко пытаясь подняться за бортики. Вода из душа разбрызгивалась во все стороны, заливая все вокруг. Вова быстрым движением переключил кран, помог Никите сесть и накинул на его плечи полотенце. Тот дрожал и не смотрел в его сторону. — Всё хорошо, так, давай, — Вова на автомате заткнул слив пробкой, убрал полотенце. — Рано ещё в душ, давай так, я помогу. Нормально? Никита кивнул, обхватывая себя руками. Напряжение в воздухе казалось можно было пощупать, даже звуки воды, заполняющей ванную, ощущались громче автоматной очереди. Но постепенно оно пошло на спад, и Никита наконец убрал руки, позволяя Вове смыть с него засохшую кровь и грязь. Они старались не встречаться глазами, и Вова как можно деликатнее проводил мочалкой по спине и шее. Благо, лампочка в ванной была тусклой и грязной, так что он мог сделать вид, что двигается наощупь. Волосы мыть было безопаснее всего — Никита даже расслабил напряженные всё это время плечи и боднул его в ладонь, откликаясь на приятные массирующие движения. Но когда Вова закончил, до него дошло, что теперь нужно поднять Никиту, чтобы обмыть его торс и ноги. Тот тоже это понимал, и протянул Вове руку, чтобы он помог ему встать. Когда Никита распрямился, откидывая последние крупицы неловкости и достоинства, Вова почувствовал, как его сковывает паника. Тело Никиты было невероятно худым, только ноги выглядели отекшими. На левой руке было несколько глубоких язв, а место на сгибе локтя распухло и покрылось буграми. Правая рука тоже выглядела плохо, но с левой в сравнение не шла. До запястий тоже виднелись бугры и болячки, чуть меньше в диаметре. Весь торс покрывала сыпь — мелкая и покрупнее, а на сгибе бедра алели мокрые раны. И синяки — в них было все тело, в особенности ноги. Кащей сжал челюсти, готовясь к реакции Вовы, но тот быстро взял себя в руки и молча принялся намыливать торс, стараясь не проходиться сильно по больным местам. Он надеялся, что Никита не замечал, как дрожат его руки. Было понято, что если сейчас он своей жалостью оттолкнет или разозлит, то проебет последний шанс помочь. Но свою реакцию контролировать не мог — в ушах стучала кровь, а на глаза так и пытались набежать слезы. Вова усилием заставлял себя продолжать, как будто всё в порядке. И только когда развернул Никиту спиной, позволил себе сморгнуть соленую влагу. Никита же словно хотел исчезнуть, прижимая снова к себе руки и сутуля спину. Ему явно было больно стоять, и при контакте ран с водой он болезненно морщился. Но он ничего не говорил, низко опустив голову и прислонив её к стене. Вова будто на себе ощущал всю эту боль, и, отложив мочалку, он аккуратно погладил его бока. Кащей замер, никак не реагируя на прикосновения. Тогда Вова опустил ладонь ниже к бедрам, и невесомо поцеловал возле лопатки. Он хотел, чтобы Никита знал, что он не испытывает отвращения, что Вове можно доверять, и что с ним ему безопасно. Но Никита только ссутулился сильнее, и попросил Вову помочь ему выйти. — Хватит, — Он наконец повернулся, с отчаянием глядя Вове в глаза. Вова хотел было озвучить всё, о чем только что думал, сказать, что всё будет хорошо, но промолчал, заметив, как дрожат разбитые им же губы. Он осторожно промокнул тело Никиты полотенцем, вытер волосы, накинул сверху сухое побольше размером и помог дойти до спальни. Там он надел на него чистое белье и одежду, и вышел из комнаты, решив, что Никите нужно время это всё прожить.