Вернись

Никита лежал на кровати в ворохе из нескольких пледов и одеяла, изгибаясь дугой от боли. За ночь его несколько раз стошнило водой, которую Вова не оставлял попыток в него залить вместе с обезболивающим. Ещё час назад показалось, что отпустило, и Вова даже успел приготовить макароны с тушенкой на скорую руку на всякий случай. Но пока клевал носом на диване у окна, снова начался приступ. В этот раз не такой острый, и Вова надеялся, что скоро усталость возьмет вверх и наконец даст Кащею хотя бы несколько часов сна. Сам он с утра планировал сходить к Наташе, взять лекарств и посоветоваться, может в больницу лучше. Хотя знал, что Никита не согласится. За тот час, который он провел без жара и в относительном сознании, они успели немного поговорить. Кащей старался как обычно шутить, развлекая Вову то тюремными байками, то описывая самые невероятные способы умереть от температуры 37 градусов, но быстро потерял запал, когда тот заговорил о его состоянии. Вова раз за разом предлагал вызвать скорую или хотя бы сходить самому на осмотр, как легче станет. Говорил, что на службе всякое случалось — и заражение, и лихорадки, и простужались они всем составом посменно, когда холода ударили. И настаивал — чем раньше меры принять, тем лучше, не мальчишки все-таки. А у Никиты явно уже не простуда была, скорее грипп затянувшийся. Попытался даже припугнуть его пневмонией, но Кащей только отмахнулся, выводя Вову из себя. А когда, чуть полежав, попросил принести грамм 50 водки с кухни, Вова послал его подальше и ушел варить макароны. И вот он снова сидит у кровати, а за окном уже начинает светать. Никита постепенно засыпает, накрытый всем, что нашлось в квартире. Вова смотрит на измученное бледное лицо с прилипшими ко лбу волосами и вспоминает, как внука лечила покойная Арина Андреевна. Никита вообще часто болел, но в тот раз совсем слег. А случилось это в их приезд на дачу, куда родители второе лето подряд отпускали Вову ещё в начальной школе с Никитой и его бабушкой на неделю-другую. Жара стояла невыносимая, и они большую часть времени проводили под раскидистой яблоней, стараясь спрятаться от палящего солнца. Обливались водой и ели крыжовник с куста, помогали Арине Андреевной с грядками, рассматривали звезды ночью и подолгу не ложились спать. На третий день решили пойти на речку. Так было хорошо и прохладно у воды, что домой вернулись только под вечер. А к утру Никита уже мучился ознобом и ломотой в теле, и Арина Андреевна хлопотала вокруг него с горячим молоком с маслом и отваром травяным. И так это Вову удивило в тот раз, — вроде бы тоже простывал нет-нет, да и родители у него были хорошие, а так чтобы заботились ни разу не видел. Да и не по-пацански это было как-то, когда ухаживают так. Но бабушка законов пацанских не знала. Выдала Вове носки шерстяные, и велела ноги Никите сначала растереть, и потом надевать только, а сама в огород ушла за травой какой-то полезной. Так они вдвоем и заботились о юном Кащее — где Вова сбегает компресс поменять, где Арина Андреевна правдами и неправдами супом накормит. Это потом Вова понял, что жалко ей было внука, который жил с отцом и матерью алкоголиками и ничего от них хорошего отродясь не видел. Старалась хоть как-то помочь, приласкать, чаще к себе забирать, но Кащей уже рос колючим и обозленным на мир ребенком, так что только в моменты болезни подпускал к себе, не имея сил на оборону. Вова подумал, что таким его только он и видел — никому больше Кащей слабости не показывал. Даже в тот раз, как на ноги встал, пошел картошку копать неслушающимися руками. А Вове подзатыльник дал, когда тот про болезнь и постельный режим упомянул. Вова и сам не заметил, как задремал, пока караулил кащеевский сон. Проснулся от шагов в коридоре и не сразу понял, где находится. В комнате было холодно, и накинутый Никитой поверх его куртки плед не сильно спасал. Тем не менее, выползти из-под него заставил только запах еды, доносящийся из кухни. — Проснулся, — констатировал Кащей, встречая Вову на пороге своей небольшой кухни и кивая на табуретку. — Еды наготовил, зачет! Кащей довольно помешивал макароны на сковородке, иногда утягивая вилкой несколько в рот. Когда температура его устроила, разложил по двум тарелкам и поставил на стол, к уже приготовленным соленьям. — Ты лечиться собираешься? — Вова хмуро смотрел на Кащея, ковыряясь вилкой в своей порции. Никита только раздраженно вздохнул и засунул в рот соленый помидор, в знак того, что отвечать не собирается. — А если это ангина? Или грипп? Пневмония? Я в этом не разбираюсь, но Наташа знает. Давай спрошу? Никита демонстративно медленно дожевал помидор и смерил Вову взглядом. — Адидас, отстань, а. Ну че тебе надо, скажи? — По-нормальному предлагаю помочь, не к чужим отправляю. Ты ж помрешь тут грешным делом, или совсем околеешь. — Вова с раздражением обернулся к окну. — Тут сквозняк такой, заклеить надо. — Ну так возьми и заклей, умник. Я не пойму, у тебя дел нет? Вова не ответил. Его раздражало то, что они не могут просто по-человечески хоть раз пообщаться. Обязательно Кащею надо всё в штыки, и обязательно вести себя как сволочь. А ведь Вова настроился на то, чтобы наладить всё, и как дурак уже который раз оказывался рядом, когда нужен был. Встал с места, устало глядя на Никиту. Тот выглядел получше, хотя дрожащие руки всё ещё выдавали болезнь. — Если передумаешь, позвони. По поводу машины — тормозную систему менять надо, старая посыпалась с концами. Если не против, дядь Женя сделает, ещё недели две надо будет подождать. Делает он на совесть, опыт большой. — Ну надо, так надо. Скажешь потом, сколько должен, — Кащей встал, протягивая руку. Первую часть Вовиного предложения он проигнорировал, да и выглядел не сильно расположенным к общению. Так что и в этот раз разговор не сложился, а Вова не стал настаивать. Пожал на прощание руку, быстро собрался и бросив «давай» из коридора, ушел с паршивым настроением. Кащей, конечно же, ни за какой помощью не обратился. Валялся где-то пьяный с температурой, наверное, и только хуже себе делал, — со злостью думал Вова. Но сказал себе, что это не его дело, и если хочет себя гробить Никита, то пусть. Если все-таки не угробит, то появится сам, вот тогда и решать будут — от своих намерений всё уладить пока не отказывался. А пока были дела, которые уже сегодня организовать надо было. У Вахита с сестренкой беда случилась, в больницу с почками положили, а с ней и матери пришлось ехать. Теперь всё на нем было, а от вылазок пришлось на время отказаться — уже несколько приводов было, в последний раз с ножом. Чтобы не рисковать, решили пока на СТО его устроить, в помощники дяде Жене. Тот не сильно рад был, но Вова подключил отца, и всячески постарался убедить, что это только на сезон. Дядя Женя в итоге согласился, и сказал приступать после выходных. По деньгам, правда, выходило всего ничего, так что они после переговоров с Турбо и Зимой остались обсудить, что ещё можно подыскать. — А корыто это во дворе Кащеевское, или показалось? — Турбо переводил взгляд с Зимы на Вову, озвучивая наконец вопрос, повисший в воздухе с самого прихода. — Допустим, — Вове не хотелось сейчас поднимать эту тему, но знал, что пацаны не успокоятся. — А у вас с ним типа как, дела какие-то, о которых знать пацанам не обязательно? — Турбо, за собой следи. Мне каждого может проверять, кто на ремонт заезжает? — Вова начинал злится, хотя и знал, что хуйню пацанам какую-то пытается продать. — Ты нас за идиотов держишь? Про поездку вашу к жилковским ничего сказать не хочешь? На неделе двоих отшили, а я так те шприцы и не видел. Может и не ставились они! А старший наш с чернушником теперь братается. Это как понимать? — Турбо, хорош, — Зима напрягся, слушая тираду друга. Он и сам, очевидно, имел что сказать, но к Вове всегда относился с уважением, а сейчас и подавно — с работой тот его сильно выручил. — А что хорош? Я что-то не так говорю? С каких пор наркоманы у нас за людей считаются? — Турбо не успокаивался, намереваясь добиться ответа. — А своих кидать у нас теперь как считается, нормально? Ты лично знаешь, что там у человека, может случилось что? Своим и дела нет, хоть убивают пусть, так получается? — Да кому он нужен, алкаш пропитый? Небось дозу не поделил с такой же швалью. А вот тебя, Вова, я не понимаю. — Ты прежде чем говорить, подумай хорошо, будет ли чем доказать потом. Я с наркоманами не общаюсь, а Кащея не первый день знаю. Дела с машиной меня не касаются, а если спросить с него за что хочешь, к нему и обращайся. Закончили, Турбо. Вова не ожидал, но Валера продолжать действительно не стал. Закурил, сверля глазами стену, и уже было сменили тему, но на пороге появился сам предмет недавних обсуждений. Кащей прошествовал к столу вальяжно, с таким видом, будто через день сюда заходит и чуть ли не указания раздает. — Ну здарова, пацаны! Вова отметил, что выглядел он лучше с их прошлой встречи. На щеки вернулся румянец, в глаза живой блеск, хотя всё ещё худой, как палка. — Привет, — Вова пожал ему руку, и про себя приготовился к неприятному диалогу с Турбо, если сейчас о машине зайдёт речь. Зима с Турбо тоже руку Кащею пожали, всем видом показывая, что делают это только из уважения к решению Вовы. — А че кислые такие? Я отвлекать долго не буду, зашел узнать, как работа идёт. — Кащей похлопал по плечу Зиму, сидящего к нему ближе и расплылся в улыбке. — Но раз все в сборе, можно и посидеть, чаю вместе выпить, а? — Мы заканчиваем уже, а из механиков никого нет. Завтра с утра будут. — Да не проблема, Адидас, хоть послезавтра. Двигайтесь давайте пацаны, старшим место уступать надо. — А ты нам больше не старший, — вскинулся наконец Турбо, все это время сжимавший кулаки. — Ой, а у кого это голос прорезался? Кто тут у нас с папкой-Адидасом такой смелый? — Кащей насмешливо вытянул губы, с нехорошим огоньком в глазах оглядывая Турбо. — Ну не сердись, радость моя, дай дядям взрослым пообщаться. В помещении повисла тишина. Зима смотрел на Вову, а тот не сводил взгляда с Кащея и Турбо. Не принято у них было так. Валера уже не скорлупа, а Кащей сам на сборы ходить перестал, и правила хорошо знал. — Ну че замолчали, может хоть чего интересного в Универсаме вашем? Или так и пляшете по выходным, да рожи слабакам по подворотням бьете? — Кащей рассмеялся, приваливаясь к стене. — Ты нахуй давно не ходил? — Турбо подлетел к Кащею, хватая того за воротник. — Да тебя обгашенного даже чушпан бы сейчас завалил с пятого класса. Про этого ты говорил, что доказать тебе что-то надо? — Турбо оглянулся на Вову, не отпуская Кащея. — Ну смотри сам, на товарища своего. Он же в хлам, Адидас! Вова не успел отреагировать, как в челюсть Турбо прилетел кулак. Тот быстро сориентировался и ударил в ответ, и ещё раз, роняя на грязный пол. Вова начал их разнимать, но Турбо будто с цепи сорвался — бил со всей силы и даже Вову умудрился оттолкнуть в порыве. После этого в кулаке Валеры мелькнул кастет, и в ту же секунду обрушился несколькими глухими ударами. — Хорош, хорош! — Побледневший Вова за шкирку оттащил Турбо и оттолкнул поближе к Зиме. Лицо Кащея было залито кровью, а рука изогнута под неестественным углом. Он почти не двигался, только сплевывал обильные красные сгустки на бетон. — Ты сука больной? Ты убить его собирался? — Вова со всей силы ударил Турбо по лицу, и с трудом удержался от того, чтобы продолжить. — Сука, какого хуя? Вова судорожно стал осматривать Никиту, но из-за обилия крови было непонятно, насколько серьезные травмы. С Турбо он решил разобраться после, а пока кивнул Зиме, и они вместе подняли Кащея, придерживая с двух сторон. Вова осторожно переложил его на диван, а Вахита отправил до ближайшего автомата, чтобы позвонил в общагу и попросил Наташу приехать с кем-нибудь из одногруппников. Турбо только сплюнул себе под ноги и направился к выходу, напоследок окинув Вову полным неприязни и разочарования взглядом. Наташа приехала быстро. С ней был парень-студент, явно моложе всех присутствующих. Но если ему и было не по себе, вида не подавал — сразу приступил к осмотру и первой помощи. К их приезду Вова уже обтер кровь с лица пострадавшего, и приложил холодную тряпку к распухшей переносице. Зима немного потоптался у входа, но вскоре тоже ушел. Наташа уговаривала хотя бы на пару суток оставить Кащея под наблюдением врачей, потому что подозревала перелом руки и угрозу внутренних травм, и Вова вынужден был согласиться. Осторожно погрузили Никиту в чью-то машину, дожидавшуюся хозяина из ремонта во дворе, и направились в больницу. Кащей пролежал в больнице почти неделю. Из-за сильных побоев и сотрясения первое время почти не реагировал на Вову, который был у него единственным посетителем. Только метался по постели, когда просыпался, а однажды даже порывался убежать посреди ночи. В один из таких дней, когда очередной приступ сбили хорошей дозой успокоительного и обезбола, Наташа вывела Вову в коридор для разговора. Последние дни он много времени проводил в больнице, мало бывал с Наташей и быстро выходил из себя. Ей казалось, что он что-то снова скрывает, хотя на все вопросы Вова отвечал отрицательно и убеждал, что все в порядке. — Вова. Посмотри на меня. Ты сам на себя не похож. — Наташа участливо погладила его плечо, пытаясь привлечь внимание. — Всё будет хорошо. Только не понимаю, это друг твой? Раньше никогда не видела его в вашей компании. — Друг, — Вова немного замешкался. — Друг детства, скорее. Дурак, будто специально подставлялся, а я не доглядел. Наташа нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду. — Вов, ну ты же понимаешь… с наркотиками люди сами себя губят. И не такое творят, когда уколятся, у нас таких на третьем этаже полно. Тут уж как уследить. Вова непонимающе уставился на Наташу. — Так он и не кололся. С месяц назад крови много потерял, а потом ещё и ангину подхватил, всё никак не мог долечиться. Вот и сейчас наверное организм не справляется. — Вова, у него ломка. Уж я-то могу отличить. — Наташа с тревогой заметила, как болезненно дернулось лицо Вовы от её слов. — Да где бы он? Я бы давно заметил. Наташа только вздохнула. Смена была долгой и спорить не хотелось, да и не было смысла. Взяла Вову ласково под руку и повела в сторону общежития. — Пойдем домой?.. Субботним утром Вова, уже по привычке, направился в больницу. У регистратуры показалось, что увидел знакомое лицо — будто кащеевский товарищ мимо прошел, но не успел нормально рассмотреть и решил у самого пациента позже спросить. Войдя в палату, увидел Никиту, сидящего на кровати и с аппетитом поедающего бутерброды. Таким бодрым Вова его давно не видел, и внутри что-то отлегло от мысли, что Никита наконец пошел на поправку. — Вова! — Никита сыто улыбался, щурясь в лучах утреннего солнца. — Ну чего ты, жить будешь? — Вова сел на стул рядом с кроватью, без спроса угощаясь куском колбасы с бутерброда на тарелке. — А то! Такой твоя краса мне уход обеспечила, сам себе завидую. Вова в шутку смерил его осуждающим взглядом, но сразу же и сам заулыбался, радуясь, что снова всё обошлось. — Хорошо, что ты, ну, — Вова глупо почесал затылок, не сумев подобрать нужных слов. — Хорошо, что я, ага. — Кащей не упустил возможности поддразнить. — Но совсем хорошо будет, когда вместо меня тут другой человек лежать будет. — Я поговорил с Турбо уже, не надо. Человек все понял. — Пизда твоему Турбо, так ему можешь и передать, — Кащей даже в лице не изменился, все так же жевал остаток бутерброда и улыбался, — с любовью от Кащея. — Никита. — Вова! Рад бы я тут ещё отдохнуть, но дела есть дела. Поможешь, а? До дома может подкинешь? — Кащей смачно облизал палец и выжидающе посмотрел на Вову. Вова вздохнул и подумал про себя, что и сам не против, чтобы в этой палате оказался Валера. Столько ночей провел с кошмарами, в которых умирал Рустам, а останки Кащеевские находили. И каждый раз просыпался в холодном поту, с какой-то жгучей ненавистью к себе, что жизнь его вот такая теперь — стоять и смотреть, как друзья умирают, а самому выживать раз за разом. Но вот он, Никита, здесь, живой, и Вова снова чувствует ту детскую преданность, когда мир делился на черное и белое. Кто против Никиты — против него самого автоматически, и наоборот. — Подкину, подождать только надо будет, за машиной съезжу. Ты собирайся пока. — Вова улыбнулся, убирая стул и утаскивая с тарелки еще один бутерброд на дорогу. Про Кащеевского товарища он так и не вспомнил. Дома у Кащея Вова снова вспоминает про проклятые окна. И пока хозяин отмокает в долгожданном душе после больницы, обыскивает квартиру на предмет ваты и клейкой ленты. И то, и другое в итоге находится, и Вова гордо демонстрирует результат своих трудов Кащею, вернувшемуся из ванной. Тот только хмыкает, глядя на заклеенные щели, но Вова замечает, что вид у него довольный. После они готовят обед, спорят, как правильно есть пельмени — с черным перцем или с маслом, и распивают по паре рюмок водки из Кащеевских запасов, потому что, по его заверениям, «выписку не обмоешь — обратно отъедешь». Вова такое первый раз слышит, и более чем уверен, что Никита это только что сочинил, но на уговоры поддается. В голове шумно и легко, и Вова сам просит налить ещё. Зовет его на обед на Марата день рождения, который уже послезавтра. Рассказывает про СТО, про Зиму, в автомеханики заделавшегося. Кивает, когда Кащей снова проходится по Турбо и нынешним порядкам, соглашается, когда зовет с собой в Самару. На четвертой рюмке думает про кольцо, которое купил Наташе на той неделе, но об этом почему-то не говорит. Вместо этого рассказывает про Рустама, вот так просто обнажая самое больное под сосредоточенным взглядом зеленых глаз. И говорит, говорит, говорит, как никогда и никому ещё про Афган не рассказывал. И так естественно и правильно это ощущается, как и то, что Никита уже не напротив сидит, а осторожно его голову на плечо к себе укладывает, сидя рядом. Внутри будто потоком смывает страх и боль, будто Вова по-настоящему теперь домой возвращается.