Чувства цвета киновари

– Дамы, дамы, дамы. Я вижу, каждая из вас отмечена небесами по части таланта, и знает свой инструмент как собственные пять пальцев. Теперь осталось только сладить, чтобы на свет появилась мелодия, от красоты которой даже птицы петь перестанут. Вы сможете, я знаю. – Мы будем стараться, господин Дзинши!! Маомао уже надеялась, что оглохла от неистовых визгов женского пола, но нет. Её уши ещё могли различать пытки музыкальных инструментов. Девушки не столько старались показать себя по всей красе, сколько действительно были не готовы. Хуцинь, пипа и бамбуковая флейта, не могли договориться три предыдущих раза, но теперь, кажется, в этой семье наконец настала гармония. Маомао против воли покосилась на Дзинши, на чьём лице играла полная безмятежности улыбка. А ведь раньше не задумывалась, зачем он это делает. Красавец он красавец и есть, ему же лестно, когда вокруг вьются обожатели, но теперь… Он использовал свою внешность, чтобы утихомирить этих идиоток, которые без его увещеваний не то чтобы не играли, а попытались бы друг дружке глаза выцарапать за то, что не выходит ничего толкового, и вообще, они не хотят играть на дне рождения «какой-то девчонки». Но вот, улыбка, ободряющих слов, очарование – и сработало. Почему теперь Маомао кажется, что это ужас как тяжело?.. – Так и что там с пузырьками? – грубовато вернула её в реальность наложница, сейчас сидевшая рядом с ней на вышитой шёлком подушке. Усмирив думы, лекарка ещё разок разглядела её ладонь, хотя уже и так было понятно, просто требовалось время, чтобы собраться с мыслями: – Это от воды. Потовые железы воспалились. Если ладони сильно потеют, лучше аккуратно протирать их, а не всполаскивать каждый раз. Лекарство не нужно, просто протирай хорошенько руки, и лучше не вскрывай пузырьки. – И это всё, что ли? – даже отпрянула наложница, приподняв бровь. – Единственным лечением будет не делать того, что противно телу, – ровно таким же тоном ответила ей Маомао, заглядывая в глаза. Красавица хмыкнула, но, казалось, преисполнилась: – Ладно, попробую, так уж и быть. Лекарка осторожно заглянула уходящей за спину. Очередь только прибавилась. Краем глаза заметила, что и Дзинши оглянулся к ней, посмотреть, всё ли в порядке. Маомао кивнула ему, мол, занимайтесь своим оркестром, и он снова принялся нахваливать трёх кумушек, пытавших музыкальные инструменты. Надо сказать, что медосмотр был хорошей идеей: не то, глядишь, прямо глазами бы разорвали, что это она делает с их любимцем, заглянувшим по делам. Проблем в гареме по медицинской части было не то чтобы было много, в основном девицы переживали относительно волос и кожи, но и тут Маомао могла им пособить. Одна, например, запнулась, спросив, что можно сделать для того, чтобы убрать веснушки. Возникла неловкая пауза, после чего травница предложила ей маски из огуречного сока и смеси сока петрушки и молока в равных частях. В глазах наложницы читалось «Почему ты сама этого не делаешь?», но лекарка и ухом не повела. В «Медяном доме» тоже периодически принимались наскакивать, мол, сведи их да сведи, но Маомао никогда не считала нужным гнаться за этой самой эфемерной красотой. Это важно тем, кого за эту красоту и ценят, а не тем, кто избрал своим путём совершенствование ума. Во всяком случае, там, где она была сейчас, к веснушкам не придирались. Напротив, когда наносила пудру, пару раз даже сказали, что выглядит непривычно. Уж не нравятся ли они господину Дзинши?.. Снова эти проклятые мысли. Маомао никак не могла взять в толк, что с ней такое стало: то отмахивалась от него, а теперь, когда он приноровился вести другой разговор, вдруг заинтересовалась, что ли? Для нее господин Дзинши был... Нет, милым это слишком, скорее, вызывал приязнь подобную той, какую испытываешь к в принципе неплохому человеку. Да, вроде всё. И всё, думать здесь больше не о чем. Да только и отрицать того, что узнавала его в эти дни с новых сторон Маомао тоже не могла. Например, сегодня, диву даёшься, как у него ещё рассудок цел со всеми этими вертящимися кругом красотками. То одна подбежит, то другая, то евнухи чередой ходят, и то, и другое у них. Бумаги на рабочем столе оказались лишь малой толикой из всего того, что нужно было делать главному евнуху, и, надо сказать, Маомао была весьма удивлена. Раньше считала, что он перекладывает это всё на подчинённых. А вот нет, как оказалось, Дзинши не просто формально смотрел, но принимал во всех этих действиях живейшее участие. Один только поход в швейную мастерскую чего стоил, лично прошёлся и взглянул на все наряды, не отрезали ли нигде себе лишний цунь. Шороху навёл, аж на колени опустились! Потом пояснил, что не зазря: бывали случаи. После учителя танцев спроваживали на заслуженный отдых, вот тут её помощь пригодилась, поскольку оценивала перелом. Если бы не она, должно быть, возились бы изрядно: тут были и мягкие увещевания, твёрдые уговоры, мол, пора и честь знать. Чудом спровадили. Теперь вот, в гареме сидят, а задачам конца и края не видно. Слишком много уже у Императора подопечных женщин. – Царапины воспалилась. Возьмите, – порывшись в порядком опустевшей сумки, Маомао нашла кусочек сосновой смолы, – Держите над свечой, пока не станет мягкой, потом замажьте рану и накройте чистой матерчатой тканью. Не снимайте до тех пор, пока тряпица не размахрится, проверять тоже не нужно. – Как это не… – начала было новая пациентка, но Маомао решительно затрясла головой: – Не разматывать, не заглядывать, не проветривать, не промывать – ничего! Вы и без того её натёрли, и царапины превратилась в незнамо что. На этот раз слушайте лекаря и всё будет хорошо. Слава небесам, это была последняя. Когда Маомао встала с подушек, у неё аж спина хрустнула. Дзинши хоть и изобразил непринуждённость в стиле небожителя, а всё же было заметно, что тоже утомился. А ведь ещё надлежало оценить, что из всего предназначенного к празднованию добра уже перекочевало во дворец госпожи Риишу. – Как Вы это вообще всё выносите? – простонала Маомао, плюхаясь в повозку перед новым отрезком пути. – Что именно? – Такое сумасшедшее количество задач, – она ненадолго зажмурилась, представляя себя в лавке чудес, в тишине и покое, – Я бы с такой нагрузкой уже через неделю к предкам бы отправилась. – Да как-то привык, наверное. Однажды просто перестаёшь обращать внимание. Вот ты, например, врачуешь раны. Разве же тебя смущают вдувшиеся животы или нагноения? – Это немного не то, я не воспринимаю пациентов со всеми их проблемами, я лечу, а Вы подолгу общаетесь, что-то там говорите, это… Не совсем моё. Пожалуй, мне бы хватило и одного дня, чтобы позже запереться от людей и остаться наедине с моими травами да ядами. – Прости, я не знал… – начал было главный евнух, но она лишь отмахнулась: – Нет, не сейчас, я говорю в целом, если бы была на подобной должности. – Каждый делает то, что ему сообразно, – мягко улыбнулся Дзинши, и Маомао наконец полностью осознала цену его улыбки. И по её меркам цена оказалась действительно огромной. Госпожа Риишу встретила их в радостном оживлении: шутка ли, в её дворце давненько не было такой суеты. А ещё в стане помощниц прибавилось: у окна виднелась белокурая голова Байлу. Тут удивился даже Дзинши: от привык девушек дворца под уздцы, как непокорных коней притаскивать, если куда было необходимо помимо покоев Императора, а тут вон, сама пришла. – Вы знакомы с сестрёнкой Байлу? Я сначала немножко испугалась, а потом поговорили, и наладилось, у неё знакомый мне говор, – прощебетала Добродетельная супруга, – Заходите, мы скоро будем обедать!.. Сестрёнка Байлу, ты будешь салат с маринованными медузами? Главный евнух лишь переглянулся с травницей, и в его глазах читался немой вопрос в стиле «Да когда они успели вообще?». Маомао только и могла что весело прищуриться: – Как знать, вдруг они были знакомы в прошлой жизни, и вот, возобновили дружбу. Пока кругом царила суета, и мимо главного евнуха то и дело носили то вазы с цветами, то мебель, то обрезы тканей для украшения интерьера, он некоторое время понаблюдал за младшей в гареме. Суетливая, но в целом непохоже, что обманута и носится туда-сюда, словно в лихорадке. И действительно, в этих самых глазах зажёгся тот огонь, который переводит из детства во взрослую жизнь. Дзинши с удивлением для себя заключил, что эта девочка выросла у него на глазах. Годы летят, возможно, скоро у неё на руках уже будет попискивать новый наследник… Но не через девять месяцев, нет, рано для эдакого! Где клятый витекс?! – Выдыхайте, господин Дзинши, мы же не хотим, чтобы на этом прелестном лице появились морщины? – словно бы невзначай поддела его Маомао, заметив задумчивость главного евнуха. Вот так дела, обычно она не позволяла себе такого при посторонних, хотя и здесь сказала практически шёпотом. – Я бы больше волновался о том, не появится ли у меня после завтрашнего празднования седых волос. – Вы хотели сказать «прибавится»? Неважно, с какой целью лекарка его подкалывала, но искра в её глазах, похожая на прочерк летней молнии, в который раз воскресила желание признаться в чувствах. – Язва несусветная, – проходя мимо, Дзинши словно бы невзначай пихнул её локтем, услышав довольное хмыканье. – Дождь будет, – когда они сели за стол, объявила Байлу, косясь в сторону окна. – Уверена? – вскинула бровки Риишу, – Там солнышко. – Я чувствую, – названная в честь белой цапли погладила собственное запястье, покрытое кожей столь тонкой, что вены под нею напоминали карту рек неведомой страны. – Шуй Лан у меня сегодня пилюли просила от ревматизма, – припомнила Маомао, – Эта болезнь частенько обостряется, если в небесной канцелярии неспокойно. – У меня идея, – госпожа Риишу кликнула одну из служанок, и та удалилась, – Вроде бы моряки берут с собой в плавания тот камень, который мне подарили ещё в детстве, фиолетовый, как же… Аметист. Если на море предвидится шторм, он темнеет. Давайте проверим! Требуемое принесли очень быстро, жеода размером с крупную виноградную гроздь переливалась остриями отдельных кристалликов. – Взгляните только! – даже ахнула Добродетельная супруга, – Он темнее вина! Не находите? – Не хочется Вас расстраивать, госпожа, но, боюсь, мы с господином Дзинши не видели исходный цвет Вашего камня, чтобы утверждать, потемнел аметист или нет, – на всякий случай даже легонько поклонилась Маомао. – И правда, что ж это я… – несколько растерялась госпожа Риишу, но вдруг увидела, что Байлу улыбается. – У нас нет причин не верить Вам, раз Вы говорите, что камень потемнел, значит, так и есть, – тоже боясь, что Добродетельная супруга расстроится, как можно мягче произнёс Дзинши. – Вот увидите, быть дождю, – довольно и ни сколько не обиженно заключила Риишу, прося отнести жеоду прочь и весело улыбаясь. Уже собираясь обратно домой, Маомао пришлось дождаться главного евнуха на входе. Несмотря на её увещевания, тот попросту не мог не убедиться в том, что госпожа Риишу понимает, что завтра впервые разделит ложе с мужчиной. – Ни дать ни взять беспокойный отец, выдающий дочь замуж, – не удержалась лекарка, когда главный евнух наконец-то вышел наружу. – Максимум, старший брат, мне всего двадцать три, – несмотря на серьёзность, на его лице виднелось и облегчение, – Похоже, всё действительно налаживается. Хоть где-то видно просвет. – Чего не скажешь о небе, – Маомао показала пальцем наверх, намекая она действительно набежавшие тучи, – Похоже, аметист не соврал. – Тогда скорее в повозку, надо поторопиться, не то промокнем до нитки, – быстро сориентировавшись, ответил ей Дзинши. Люди и не подозревали о том, что возле лавки чудес Хуан Цзюнь решала задачку, действительно сложную для любого поросёнка. Домашним свиньям полагается быть спокойными и довольствоваться тем, что им дают, не выходя за пределы вольера, и свинка действительно старалась, чтобы так и было, но вчерашняя прогулка уж сильно порадовала её сердце. Место, где её поселили, было неплохим, но вот одной было скучновато. Хозяйка куда-то ушла, и единственная, кто составил ей компанию, была пахнущая старостью служанка, которая немножко постояла возле вольера, пошамкала беззубым ртом да и развернулась, уходя восвояси. Даже не погладила и не почесала. Не факт, что Хуан Цзюнь далась бы ей так просто, но попробовать-то стоило. Исследовав свою обиталище на предмет подкопа, свинка с негодованием обнаружила, что повсюду лежат камни, а сдвинуть она их не в состоянии, копать под них практически бесполезно, только копытца собьёшь. Подошла к ограде, приподнялась, изучая пятачком деревянный колышек, который и держал калитку в закрытом положении. Росточка не хватало, поэтому она встала на заднюю перекладину, и, балансируя, попробовала достать негодную защёлку сначала губами, затем и зубами. Нет, засело крепко. И пожевать не получалось, слишком уж неудобно торчит. Каким-то диким чутьём Хуан Цзюнь поняла, что очень скоро будет дождь, А дождь – это лужа. А лужа – это грязь, столь нежно любимая всеми свиньями. Вон там, буквально в нескольких шагах, виднеется земля, которая хорошенько отсыреет, стоит только пролиться в воде, и какая бы вышла шикарная ванна, даже сам свиной бог бы обзавидовался! Хуан Цзюнь была не из тех, кто мечтает, а потом с тяжелым вдохом идёт обратно на солому. Вот уж нет уж! Наверное, именно поэтому её и не любили предыдущие хозяева: все поросята как поросята, и только одна, как демоница, ломится куда решила. И в этот раз она решила накрепко, всей своей полудикой душой. Первые крупные капли упали Хуан Цзюнь на спину, заставив вздрогнуть, но дождь, который повис над дворцом, обещал быть тёплым. Падал он и на защёлку, и пусть для свиньи были непонятны физические законы, она не сдавалась, раскачивая пятачком колышек. Рано или поздно он должен был поддаться, и на каком-то моменте полукровка почувствовала, что влажное дерево действительно шевелится. Пару раз Хуан Цзюнь падала, прямо на спину, возмущённо хрюкала и вскакивала снова, находя оптимальное для копытец положение. Она ещё маленькая и не нагуляла жирок, чтобы снести ограду тушкой, но вот же, ещё самую капельку! Колышек практически беззвучно приземлился на смоченную дождём землю, и Хуан Цзюнь, словно героиня театральной постановки, величественно выехала наружу вместе с открывающейся калиткой. Спрыгнула, лихорадочно озираясь, не заметил ли кто, а затем рванула навстречу приключениям, только её и видели. Разгул стихии, равно как и свиньи, мог продолжаться сколько угодно долго, если бы веселье не прекратила Маомао, ещё на подъездах к дому заметившая, что вольер открыт. При мысли о том, что мог натворить сбежавший поросёнок, внутри у лекарки похолодело, и она выскочила гораздо раньше, едва ли не споткнувшись о собственную юбку. – Тормози! – только и успел отдать команду Гаошуню Дзинши, выбегая следом за ней, – Что... – Поросёнок! – лекарка бросила это через плечо, и не предполагая, что главный евнух броситься за ней, но он действительно это сделал, шлёпая по грязи. Едва увидев приближающиеся фигуры людей, Хуан Цзюнь поняла: её песенка спета. Учитывая, что последствия для её свиной души могли быть самыми что ни на есть разнообразными, она приняла наиболее мудрое с её точки зрения решение: сделать всё возможное, чтобы её не поймали. – Иди, иди сюда, Хуан Цзюнь, дурочка ты моя, – тон Маомао был снисходительным, но хитрая скотинка, почуявшая неискренность, отступила вглубь той лужи, которую уже успела раскопать: ни дать ни взять укрывшийся в ущелье военачальник, – Господин Дзинши, идите домой, промокнете же. Я сама управлюсь. – Глупости, вместе сподручнее. Дай я попробую… Хуан Цзюнь, цветочек, иди сюда, помнишь я обещал тебе печенье? Чёрный пятачок пытливо втянул воздух, и, не учуяв никакого лакомства, лишь боевито дёрнулся, мол, как принесёшь, так и поговорим. Главный евнух кинул затравленный взгляд на ворота, ведущие в военную часть: в коем веке закрыты. И тут Маомао шустро бросилась вперёд, как коршун, решивший закогтить кролика. Мокрая и грязная, Хуан Цзюнь уступала по скользкости разве что капле ртути, и увернулась из – под рук лекарки заставив хозяйку плюхнуться на колени прямо в лужу. – Не ушиблась? – Дзинши протянул девушке руку, но не учёл, что разыгравшаяся свинья решит пробежать прямо у него под ногами. ШМЯК! Зачем терять равновесие и падать на облагороженную, сделанную специально для людей дорожку, если вместо этого можно шлёпнуться в самую грязь? Маомао, перехватившая было чёрную стрелу свиной породы, выпустила её снова: волна брызг от тела главного евнуха окатила её с ног до головы. – Значит, война, мелкая ты… – грязь набилась в рот при попытке вытереть губы рукавом. Дзинши попробовал встать, но понял, что эта сотворённая на скорую руку (или скорое копыто) трясина всосала его почище ловчей ямы. – Держитесь, я помогу! – Маомао смогла встать, протягивая обе руки, но её ноги с готовностью заскользили, так что лекарка тут же плюхнулась рядом с главным евнухом под какое-то даже издевательское хрюканье Хуан Цзюнь. Полукровке было чем гордиться: теперь на открывших на неё охоту людей не было ни одного сухого участка. Дзинши и Маомао взглянули друг на друга, и в их глазах засияла мрачная решимость. Они синхронно обернулись к негоднице, заставив её сделать пару шажков назад, а затем молча рванули вперёд, хватая поросёнка четырьмя руками разом. Хуан Цзюнь, поняв, что попалась, истошно завизжала, но куда там. – Осталось придумать, как встать, – крайне довольный собой, произнёс главный евнух, и только теперь понял, что они сидят в обнимку со рвущейся на волю свиньёй, по пояс в мутной воде, а одеяния по роскошеству не уступают нищенским обноскам. – Что за… Они обернулись в сторону дома. В дверях стояла Шуй Лан, и лицо её свидетельствовало о глубочайшем потрясении. Старая служанка с трудом могла собраться с мыслями, переводя глаза то на участников ловли поросёнка, то на корчившегося в попытках сдержать смех Гаошуня, и когда наконец сообразила, над домом разнеслось… – Что ещё за непотребство вы тут творили?! Вообще эта фраза должна была образумить молодёжь, но эффект получился обратный: Дзинши захохотал так, что едва не переплюнул раскаты грома, хозяйничавшего над их головами. – Поднимайтесь, поднимайтесь, Гаошунь, помоги! – засуетилась Шуй Лан, силясь вычерпать из воды два инертных тела, заливающихся во всю мощь лёгких, – А если увидит кто, позора не оберёшься… Молодой господин, ну в самом-то деле! Поздно. Вместе со смехом главный евнух расставался и с накопившимся напряжением, и остановить его было практически невозможно. – А теперь живо мыться! Оба! – как только Хуан Цзюнь, несмотря на бурный протест, вернулась обратно в вольер, распорядилась Шуй Лан, и тут уж хочешь, не хочешь, а пришлось подчиниться.