Чувства цвета киновари

В случае с Маомао чем тише она занималась чем-то лекарственным в своей каморке, тем страшнее было дожидаться её до ужина, так что, надо сказать, Дзинши даже выдохнул, когда Гаошунь доложил ему о том, что неугомонная травница умудрилась пободаться с одним из садовников, атаковав одну из плюмерий, растущих близ солдатских казарм. – Парфюм делать собралась, что ли? – Дзинши с улыбкой даже втянул носом воздух. Плюмериям нравилась здешняя почва, и они пахли как ничто иное, заставляя даже самых чёрствых останавливаться, прикрывая глаза от этой симфонии аромата. – Нет, кору сдирала, вот нагоняй и получила, – лишь развёл руками Гаошунь, – Ну, в общем, в своём репертуаре. Вы знаете её не меньше меня. Хорошо я вовремя подоспел, а то знаете, как она спорит, с этим её абсолютно нейтральным лицом. Главный евнух цокнул языком, покачивая головой. Как наяву видел, как эта маленькая, но отважная энтузиастка наверняка замирает, пока её поносят, а сама только и ждёт, пока праведный гнев стихнет, а она всё равно отдерёт ингредиент-другой. – Расскажи-ка мне лучше, кто сегодня охотился на плюмерию, – как только Маомао всё же соизволила прийти на ужин, спросил её Дзинши. Девушка даже замерла с паровой булочкой, начинённой солёными утиными яйцами. Ни дать не взять, дикий зверёк, который сейчас сорвётся со своего места и исчезнет за окном. И без того долго приучал её приходить хотя бы поесть, всё отнекивалась, мол, не по статусу да не по чину, и вот, снова пугать вздумал? Впрочем, как и в случае с лекарствами, Маомао редко пасовала перед вкусной едой. – И вовсе я не охотилась, – это округлое личико, усеянное веснушками, мигом стало более чем серьёзным, – Я же не виновата, что это хорошее лекарство. Порошок из плюмерии крайне эффективное рвотное, самое то, чтобы выводить из организма яд. А как мне тестировать яды, если я не могу сделать себе рвотное? Дзинши поджал губы. Бесполезно. Здесь её сколько не переубеждай, будет делать по-своему. Но да, придётся сойтись на меньшем из зол, пусть себе сдирает кору. – Ты в следующий раз Гаошуня с собой зови, так на тебя хотя бы никто не наедет, – пошёл на сделку главный евнух, – Ты меня слышишь вообще? – Да, конечно, – она снова принялась за еду, – Я ещё по весне туда наведаюсь, соберу млечный сок. Отлично помогает при воспалении. – Садовника удар хватит. – Так я чего, всё дерево убью, что ли? Всего-ничего, потом глиной замажу, честное слово. Это же огромное дерево, а не маленький пучок лекарственных трав, которые выдираешь с корнем, – она усмехнулась. – Ты же знаешь, почему он негодует. Черенки-то недешёвые, везут к нам из-за моря. – Да знаю, знаю, господин Дзинши, – она едва заметно помрачнела, гоняя еду по тарелке, – Все нянчатся с этим деревом, а ведь плюмерия обманщица. – Обманщица? – заинтересовался Дзинши, тоже отрываясь от трапезы. – Ещё какая, – на лице Маомао появилась улыбка, – Аромат цветов влечёт не только людей, но и насекомых, однако когда они слетаются, то обнаруживают, что нектара у неё нет. И каждый раз одно и то же, но цветы всё равно их манят. – Какое низкое коварство, – Дзинши задумался, а кого ему напоминает подобное поведение. Впрочем, нет, Маомао всё же не такая. Хотя определённое сходство было: плюмерии, в обычное время не представлявшие из себя ничего особенного, так, высокие кряжистые деревца, в один момент усеивались сотнями цветов, будто вылитых из фарфора, с белыми краешками и нежно-розовыми серединками. Как же тут, видя такое перевоплощение, не полетишь проверить, вдруг будет оказана милость? – Раз ты добываешь рвотное, могу ли я утверждать, что ты принялась за работу над лекарством? – чуть подумав, решил повернуть разговор в другое русло Дзинши. – Я сочла, что для лечения всё равно нужен некий яд, такова медицина, а раз яд, придётся долго на себе испытывать, Так что я должна быть готова, – она кивнула, но без особого энтузиазма. Должно быть, устала. И неудивительно, с тех пор, как ей выделили эту небольшую пристройку, Маомао работала не покладая рук, чтобы сделать это место своим и только своим, отвечающим всем её нуждам. Даже кровать туда перенесла, но это можно было понять. В том доме, где она выросла, травы висели пучками по всему дому, но для того, чтобы добраться до комнаты ингредиентов, нужно было приходить в отдельное здание. Здесь же, едва поднявшись, Маомао могла немедленно приступить к работе. Слишком долго она работала на перекладных, прибегая то туда, то сюда. Впрочем, поскрипеть, конечно, пришлось. Несмотря на все увещевания Дзиньши, местные чинуши не сразу поняли, зачем им ещё одна аптекарская лавка. Кроме того, такая нестандартная: Маомао оформила всё на свой вкус. Госпожа Гёкую, однажды посетившая сие строение, не без оснований назвала это «лавка чудес Маомао». Действительно, в отличие от других аптечных лавок, где всё было рассортировано по солидным ящикам, место для медицинских изысканий Маомао скорее напоминало эдакое прибежище ведьмы, в котором, несмотря на хаотичность, прослеживалась самобытная красота, точно такая же, как у самой девушки. Ох уж эта красота... Малейшее взаимодействие западало Дзинши в душу, составляя его бессонные ночи. Будет так и в этот раз, он уже давно с этим смирился. В последнее время сумасшествие достигло апогея, и вряд ли у Маомао было лекарство, способное вылечить от неё самой. То что раньше представляло некий спортивный интерес – как это так, не клюёт ни на смазливую мордашку, ни на сладкие речи – теперь превратилось в самое настоящее безумие. Оно вспыхнуло, словно праздничный фейерверк, переливаясь разноцветными огнями, а затем вдруг превратилось в ровное пламя, которое, впрочем, искрило, едва девушка появлялась в поле его видимости. – Благодарю за угощение, мне пора идти, – встала из-за стола Маомао, прервав его метафорические раздумья. – Уже уходишь? – Мне завтра обещали привезти свинью, я должна убедиться, что вольер надёжный, поскольку если она выберется, то навертит дел. – Может, всё же поселить её снаружи? – в который раз вспомнив о неудобном расположении закутка, предположил Дзинши. Такое чувство, что девушка сделала это специально, дабы отвадить особо надоедливых посетителей, в число коих входил и он сам. – Для создания сыворотки я буду кормить её едой, пропитанной малым количеством гадючьего яда, дабы тот накопился в её тканях. Если поселю её снаружи, всё, кому не лень, начнут её подкармливать, почёсывать и прочее, так что все мои труды пойдут даром. – Что ж, я только предложил. Тебе виднее, доверяю тебе полностью, – на всякий случай поднял ладони в знак капитуляции главный евнух, – Доброй тебе ночи, до встречи завтра. Кстати, совсем забыл. Завтра я проеду на закупки, если у знакомых купцов найдётся какая-то диковинка, обязательно раздобуду её для тебя. Есть особые пожелания? – Вы знаете сферу мою интересов, – её глаза потеплели всего на мгновение, но личико тут же вернуло себе привычное серьёзное выражение, – И Вам доброй ночи, господин Дзинши. Пожелала доброй ночи. Всё равно что палач, который желает беречь голову и тут же отсекает её топором. Едва смежив веки, Дзинши вспомнил о злосчастном листке, который сегодня спикировал из его одеяний и едва не выдал своего владельца. Возможно, у Маомао и хватило бы деликатности не читать, но всё равно... Покинув постель, главный евнух подошёл к столу, куда и перепрятал этот самый листочек. Воистину, наказание какое-то. Маомао не особо-то и попала пальцем в небо, сказав, что он балуется поэзией. Хотя очень даже может быть, что это было начало письма, сам Дзинши так и не разобрал. Он со вздохом развернул листок, на котором сонным почерком было выведено: «Я испытываю к тебе чувства цвета киновари». После, как обыкновенно бывает у задумавшегося человека, виднелась жирная клякса от чернил. Как ни крути, редкостная глупость, но и выбросить жалко. С одной стороны, в этой строке что-то такое да было. С другой, как это дописать, если ты не стихотворец, да и какой в этом смысл, если тебя не воспринимают как мужчину? Сколько ни дари, сколько ни убивайся, тон Маомао оставался ровным. Поначалу и вовсе казалось, что она его презирает, а потому и смотрит волком, да только потом Дзинши узнал, что девушку и саму вырастил евнух. Выходит, дело было не в его физическом состоянии. Складывалось впечатление, что Маомао навсегда желала остаться одинокой травницей, которая доживает до преклонного возраста, и уже тогда, ворча и кряхтя, продолжает выращивать на заднем дворике причудливые травы да гоняя прочь от забора молодёжь, которая считает её самой настоящей деревенской ведьмой. Истинно ведьма, неприступная, разжёгшая в нём адовый огонь и не давшая инструкции, как его погасить. Отравившая приворотным зельем – ведь правда, в ней нет ничего особенного, если не приоденется, так и вовсе можно счесть за дурнушку, и это её угловатое, словно у подростка, тело, даром что почти девятнадцать лет. Дзинши повидал за свою жизнь красавиц, и ни одна из них не смогла поднять такой бури. Что в ней было такого? Неприступность? Острый ум? От чего он бродит по комнате, как неприкаянный, пока она, скорее всего, не уделяет ему и пары секунд своих раздумий? Уже пробовал стряхнуть наваждение, искал то, что должно в ней отталкивать. Этот равнодушный взгляд, эта холодность. Бесполезно. Если от какой любви и существовало лечение, то точно не от той, которая тянула к Маомао. Пламя превратилось в ровный огонь, но это не значило, что этот самый огонь не сжигал несчастного евнуха изнутри. Чтобы хоть как-то, но отвезти душу, он принял решение помочь ей приготовиться к этому собранию врачей. Не можешь осчастливить человека, подарив ему свои чувства, так хотя бы сделай для него нечто такое, что он оценит. Слова во все времена были гораздо слабее действий. К идее стать придворной дамой Маомао осталась равнодушна, захотела свой аптекарский уголок – и вот, пожалуйста. Дзинши надеялся, что вызовет у девушки профессиональный интерес со стороны коллег, вот и рассказал об этом собрании, но даже на это Маомао реагировала слабо, не оставляя своих собственных изысканий. Похоже, ей, словно капризному ребёнку, надлежало подбрасывать новые игрушки в надежде на то, что она чем-нибудь увлечётся. Завтра он непременно обежит портовый рынок вдоль и поперёк, даже если на это потребуется целый день и будут ругать по прибытии, всё равно обязательно найдёт для неё что-нибудь особенное. Да, так и сделает! Относительно успокоённый такими раздумьями, он наконец-то лёг обратно, забывшись пусть и недолгим, но сном: в Поднебесной уже проклёвывалось беспощадное к метаниям влюблённых утро.