Амнистия

Грустные ноты медленного джаза тихо поднялись к потолку. Звон бокалов сливался с ним, как и затихший говор. Все разом почувствовали, как силы после весёлой попойки их покидают. Лакеи утащили посетителей, пьяных в стельку, поэтому спокойствие ощущалось более чем ясно. Шарлотта осталась почти одна у барной стойки. Шампанское, которое она не могла терпеть, как и все спиртные напитки, всё ещё оставалось на дне бокала. Мелодия как нельзя лучше совпадала с её настроением, огорчённым и… разочарованным. Невысказанные слова застряли в горле, хотя звать и доказывать было уже бесполезно. Всегда так. Каждая их встреча, каждый разговор заканчивается таким образом. Словно судьба насмехается над нею и её семьёй, с каждым разом отдаляя дочь от отца, уже от жены, матери от дочери. Их хрупкие связи ломаются, и если бы Шарлотту спросили об этом два года назад, она бы рассмеялась им в лицо. Их семья была самой крепкой, понимающей и дружной на свете. Достаток делал жизнь почти безоблачной, никто не пытался ничего изменить и яростно защищал семейную целостность. Пока не настал 1923 год. Лилиан и Чарли знали о подпольной деятельности главы семейства и Нового Орлеана, а также крупнейшего покровителя мафий и организаций на юге. Удивительно, как он умудрялся затыкать рты нужным людям, чтобы слухи о нём не доползли до севера. Его власть казалась семье бесконечной, полное доверие и преклонение перед этим прекрасным, добрым, но авторитарным мужчиной царило в доме. До тех пор, пока Лилиан Морнингстар не ушла из дома, хлопнув дверью, не попрощавшись ни с Чарли, ни с мужем. Просто испарилась, словно никогда её элегантное платье не вносило шика в их обыденность, мягкий и льющийся потоком голос не очаровывал в тысячный раз, неожиданные оперные арии не раздавались в длинных коридорах особняка. Когда Шарлотта обнаружила это, она была уже далеко. Её не сумели поймать в Орлеане, а за его пределами и подавно. Напрасно телохранители, сыщики, прихвостни династий мафиози прошерстили добрую часть Луизианы — великой певицы Лилиан Морнингстар и след простыл. — Что же делать, что же делать… — третий час бормотал себе под нос Люциус, нервно бегая глазами по документам в надежде найти в них хоть одну зацепку. Услышав об отъезде супруги, он впал в гнев, которого забоялась даже дочь. Бумаги, вазы, картины летали по его кабинету, хрупкий фарфор разбивался в дребезги, щепки от сломанных рам покрывали слоем оставленные вещи Лилиан. От неё осталась только записка, лежащая под подушкой на их совместной кровати: «Ты не представляешь, насколько я зла на тебя. Ты подлец, и как я могла не догадываться об этом. Можешь вычеркнуть меня из своей жизни, ты ведь этого добивался? Даже не пытайся меня искать. Мои связи так же обширны, как и твои.» — П-папа?.. Что это значит? — Чарли нагнулась к полу, чтобы подобрать осколки любимой вазы своей матери, однако сразу порезалась и зашипела от боли. Отец даже не посмотрел на неё, продолжая злобно смеривать записку взглядом. Надменно разорвав её на куски, он повернулся к окну, панорамным видом показывающее бескрайний ночной город. Звёзды словно поджидали время, чтобы скрыться за толстым слоем грозовых туч. — Папа, что мама имела в виду? — девушка с отчаянием смотрела в спину отца. Здесь, в его кабинете, на осколках и обломках, для неё кончалась радостное детство, уверенность и непререкаемая любовь к родителям. — Ответь: она же не могла уйти просто так? О чём она написала там, чем ты её расстроил? Пап… если ты извинишься, то она вернётся к нам? — Шарлотта Морнингстар, — холодное обращение Люциуса осадило её. Она опустила руки, и остаток вазы разбился на не собираемые вместе частицы. — Что я говорил тебе по поводу моих дел? — Не соваться в них и полностью доверять тебе. Заученная строчка больно кольнула в душу. Девушка до хруста сжала пальцы, неотрывно смотря на так и не обернувшегося к ней мужчину. Который почему-то стал слишком далёким за последние минуты. — Ты сейчас нарушаешь одно из правил моего дома, — он сделал акцент на слове «моего», будто вычёркивая жену из своей жизни. — Иди в свою комнату, я сам со всем разберусь. — Но папа… — Живо уходи отсюда! — вдруг закричал Люциус и резко развернулся к ней. Растрёпанные золотые волосы обрамляли лицо, перекошенное от ярости. Шарлотта замерла, из тёмных глаз скатились крупные слёзы, которые бесшумно упали на стекло. Она словно уменьшилась, обхватив себя руками, чтобы не согнуться от внутренней боли. Быстрые шаги удалялись от кабинета, ставшего пустым и неуютным от исчезновения связывающего звена их общности. Недосказанность мучила молодую Морнингстар, утаивание отца от неё каких-то явных секретов подрывали доверие. Она не была глупа, и проницательность с чуткостью были её главными качествами, как и оптимизм и страсть к искусству, поэтому могла с лёгкостью подмечать изменения в поведении людей. Как жаль, что родители, в отличие от неё, были хорошими притворщиками. Холодность Люциуса она ссылала на разочарованность в жене, непонимание её ухода и отвергнутую любовь. Его неустойчивое настроение, от неожиданным приливов нежности до неконтролируемой ярости на весь мир и неоправданной жестокости к ней, истощало весь дом и терроризировали её психику в течение долгих месяцев. Она же считала мать предательницей, сотворившей зло с их семьёй и сделавшей мужа именно таким. Шарлотта постепенно перестала хотеть, чтобы она вернулась. Образ чуткой, понимающей и прекрасной женщины расплывался с каждой истерикой отца, кричавшего на свет этажом выше в своей спальне или кабинете. Девушка слышала его по ночам, когда пыталась безуспешно заснуть, слышала гул шагов, треск мебели, нетерпеливый звон колокола, зовущий слуг. Ночник тогда мигал, заставляя ей кутаться от страха в одеяло с головой. В предсонном бреде ей чудились тени, странно танцующие на стенах, и в центре них стояла её мать, демонические рога которой напоминали Мефистофеля из детских книг Чарли. Потом отец внезапно затих. Будто из него выжали жизнь, которая до этого бурлила в нём разрушающим потоком. Однако Шарлотта повидала уже столько, что теперь она восприняла это почти равнодушно. Дни обрели серый оттенок, как некачественные чёрно-белые фильмы в захолустных кинотеатрах, куда она часто ходила развлекаться в прошлом после учёбы. Апатия охватила её, давление отца на неё больше не чувствовалось, и так протекал первый год их отдаления друг от друга. Второй наступил незаметно для них двоих, и уже его начало ознаменовало начало перемен. Часы в столовой прозвонили полночь. Поздняя трапеза началась молча, и Шарлотта думала, что и закончится так же. Такие же роскошные, но потерявшие вкус блюда покоились на тарелках, наполовину оставшись нетронутыми. Занавешенные чёрным бархатом семейные картины невесомо прожигали взглядом девушку, поэтому она старалась как можно быстрее уйти. Столовые приборы были положены на стол, она встала из-за стола и пошла к выходу, не пожелав спокойной ночи и не попрощавшись. Однако у двери её остановил подавший голос Люциус. — Чарли, детка, подойди ко мне сегодня позже, — сказал он ей, чем немало удивил Чарли. Она недоумённо склонила голову набок, но кивнула утвердительно. Давно ей не приходилось слышать почти ласковое обращение к ней отца. Она догадалась, что произошло что-то весомое. Тот также встал со своего резного «трона», отличавшего от остального гарнитура помещения, словно выделяя положение главы семьи. Его небольшая фигура неторопливо прошла мимо дочери, и она так и осталась смотреть ему вслед. Час ожидания проходил беспокойно, не хотелось ни спать, ни есть. На месте не сиделось, и девушка постоянно вскакивала со стула, потом обратно садилась, потом опять бежала к шкафам, к портретам, брала книгу и ставила обратно. Плохое предчувствие боролось с ожиданием лучшего, присущего ей, но с годами притупившегося. Стрелка часов переместилась на час ночи. Как обожжённая, вскочила Чарли с кровати, и побежала к кабинету отца, в который не заходила с его последнего проявления вспыльчивого нрава. Она старалась успокоить себя, что получалось неудачно: сердце продолжало выпрыгивать из груди, ноги становились ватными с каждым шагом приближения. Наконец, дверь с любимым яблоком Люциуса позволила её войти в неуютный тёмный кабинет. — Присаживайся, — он был уже здесь. Показав рукой на кресло, он опустился перед ней напротив и закурил. Сигара неприятно дымила прямо в лицо, но мужчина этого не замечал, неспокойно бродя глазами по помещению и дочери. — О чём ты хотел поговорить? — как можно твёрже проговорила девушка, словно боясь показать слабину перед ним. Только не после того, что происходило. — Яблочко, — от детского прозвища, которое не использовалось лет пять, в горле встал комок, — я понимаю, что у тебя… у нас всех сейчас сложный период. Так получается, что мы редко видимся, и общаемся тем более. Но сейчас тебя ждёт перемена в жизни. Моя дорогая подруга, — он странно усмехнулся на последнем слове, — с завтрашнего дня переезжает к нам. Её зовут Ева Парадиз, она тебе понравится. Теперь, — Люциус прервал эмоциональный поток слов, уже собиравшийся политься на него, — иди спать. В девять часов за тобой прибудут Раззл и Даззл, спустись вниз в лучшем виде. Чарли не понимала ровном счётом ничего. В ступоре она вскочила с кресла и хотела задать тысячу вопросов о том, кто эта женщина, откуда она вдруг взялась, почему она, чёрт возьми, должна жить с ними?! Она старалась унять гнев на отца, потому что не понимала — зачем ему понадобилось приводить к ним в дом левого человека? Люциус бесстрастно посмотрел на неё и щёлкнул пальцами, отчего в кабинет вломились несколько слуг и аккуратно, но властно взяли девушку под руки и увели из кабинета. Он недовольно что-то пробормотал и снова закурил, иногда постукивая пальцами по столешнице. Возмущение на отца возросло до небывалых размеров, когда на следующий раз она встретилась с Евой Парадиз. Её длинные рыжие волосы, кроткий, но между тем томный взор, миниатюрная фигурка ниже самого мэра Нового Орлеана, очаровательная и нервничающая улыбка показывали человека красивого, но ничем не примечательного. — Здравствуй, малышка, — она мило засмеялась, хотя малышкой можно было назвать скорее её, а не Чарли. Та в ответ с недоумением перевела взгляд на Люциуса, но тот лишь довольно улыбался, чувствуя себя более, чем уверенно. — Здравствуйте, мисс Ева, — она поклонилась, как её учили в детстве. Мужчина гордо похлопал дочку по плечу и засмеялся: — Да, наша Яблочко ещё совсем ребёнок, хоть ей и исполнилось уже восемнадцать лет! Если так пойдёт, я не дождусь внуков лет так десять! — Ох, дорогая, как же повезло, что я встретила тебя! — подлетела Парадиз к девушке и запела, словно птичка. — У моей подруги есть сын, ему всего двадцать шесть, но он окончил Оксфорд и настоящий джентльмен! А красавец… Я обязательно вас познакомлю, малышка, даже не вздумай отрицать. — С-спасибо, — Чарли опешила от такого напора и хороших намерений, бурно обрушившихся на неё. Ева улыбнулась так, что ямочки заиграли на нежных щеках, и девушка невольно залюбовалась ей. Однако когда она опомнилась от ангельского наваждения и перевела взгляд на отца, то заметила, что он смотрит на свою подругу со странным огнём в глазах, который невинной Чарли невозможно было объяснить. Вообще это всё казалось ей до безумия странным. Внезапное появление этой женщины, воспоминания об уходе Лилиан, смешанное отношение к отцу довели юную Морнингстар до состояния тошноты и какого-то всеобъятного отвращения не к миру, а к самой себе. Прежде всего за бездействие и полное равнодушие без попыток узнать правду, которая постепенно начала всплывать наружу. Она убежала в свою комнату и не выходила оттуда несколько дней. За это время ей становилось всё хуже, потому что прямо над ней, где находилась спальня Люциуса, каждую ночь скрипела кровать и слышались странные полукрики-полустоны. Сначала Шарлотта не понимала, что за сумасшествие там творится и ужасалась, что отец творит с Евой то же, что и с ней год назад. Когда крики стали более явственными, ей стало стыдно за себя, что она не пытается помочь той милой девушке, и решила «спасти» Парадиз, даже если навлечёт на себя гнев отца. Ночью полы скрипели будто громче, босые ноги ступали как можно осторожнее, но паркет предательски разрезал противным звуком воздух. Металлический трезубец, до этого находившийся в руках скульптуры Посейдона в гостиной, тяжёлой ношей раскачивался взад-вперёд. В темноте она боялась упасть и привлечь к себе внимание «друзей», однако те даже не заметили, как она тихо приоткрыла дверь. Чарли схватила себе рот рукой, чтобы не закричать. Приложив огромные усилия, она устояла на ногах, которые внезапно подкосились. От увиденной картины тошнота перекрыла дыхание. Да, застать двух человек, одна из которых полностью без одежды сидит на другом, совершая ритмичные движения, и такого же нагого другого под ней, растягивающего губы в жадной ухмылке, при этом испытывавших явное удовольствие от происходящего, стало для девушки последним ударом. Она, уже не заботясь о слышимости, бросилась вон от комнаты, стараясь удержать рвотные порывы в себе. По дороге с грохотом упал трезубец, поранив острыми концами лодыжки, но ей было всё равно. Запершись в комнате, она скатилась по стенке и обхватила руками голову. Кашель раздирал изнутри, как и рыдания, и она заплакала навзрыд. Так и уснула, проснувшись на следующий день в четыре часа вечера. Разумеется, её похождения услышали любовники, поэтому Ева первой пришла в ней извиняться. Она её утешала, говоря, что они любят друг друга до беспамятства, что она обещает всегда быть с ней и её отцом, став новой мамой, что это нормально — после «измены» жены заводить любовницу. Но в сознании Чарли они навсегда остались предателями и вероломными обманщиками, вызывавшими лишь отвращение и горечь за мать. Паззл начал складываться. Недостающей деталью стала Лилиан, которая так и не вернулась ни разу в Луизиану. Только она знала ответы на невысказанные вопросы дочери, но её появление оставалось пока в мечтах. Кто же захочет вернуться к изменившему мужу, каким бы богатым он ни был? Это начало оправдывать мать в её глазах, до этого затуманенных незнанием и ещё оставшимся доверием к отцу. Теперь оно подкосилось под корень и с громом рухнуло в пропасть Чарли под названием «зло». Судя по взглядам Евы и Люциуса, направленных друг на друга, они были знакомы уже много лет. Чарли начала подмечать их идеальное знание один об одном: предпочтениях, вкусах, распорядке дня, привычках. Потом она начала гадать, как же могла не замечать этого раньше, если частые походы отца в свои подпольные рестораны и «дом терпимости» просто кричали о его занятиях на протяжении всех этих лет. Единственное, на что Шарлотта была обижена на маму, было то, что она не взяла её с собой. Увидеть Лилиан вновь стало грёзой во снах, которая истерзала душу девушки в несносимое время. Видимо, именно из-за этого в её голове появилась идея — точнее воскресла из праха прожитых дней детства и померкших радостей — прощать и помогать всем отвергнутым этого мира. Осветить весь мир своей добротой, по отношению к себе которой не хватало. Сначала вынашивая тайно, потом уже высказывая прямо свою идею, такую глупую и наивную, она столкнулась с полным непониманием отца и его любовницы. Но как раз это подтолкнуло Шарлотту продолжать развивать свою мечту до вполне ощутимого плана, противодействие ей лишь распаляло пыл. Так мэр Нового Орлеана и его любовница послужили спусковым курком старта дела всей жизни девушки. Она добьётся своего, докажет всему миру, что добро побеждает зло не только в сказках. Она превратит обыденность несчастных в мюзикл, страсть к музыке поможет ей в этом. А пока… Шарлотта Морнингстар остаётся красивой куколкой в руках отца и самой завидной невестой Луизианы. Потому что без власти и влияния ты — никто. … От алкоголя голова девушки гудела, показывая и мгновенно стирая воспоминания. Небольшое опьянение заставляло сидеть на барном стуле в слегка кружащемся мире и вяло болтать ногами в ужасно неудобном платье. Причёска отягощала голову, завитые локоны упруго болтались у глаз, политые ведром лака. Сейчас она ощущала смесь грусти с упрямством, хотелось закричать на весь мир: «Я смогу!» Но могла только сидеть и проклинать лишь себя за собственную глупость и непредусмотрительность. Быть позором семьи, остаток которой ты и так считаешь позорным, — то ещё мучение. Джаз на сцене совсем стих. Музыканты уснули прямо на местах, и теперь их пытались растолкать задолбавшиеся официантки. Пусть и было только десять часов вечера, вторая волна посетителей ещё не пришла. Чарли решила, что и ей нужно идти домой и отоспаться, потому что завтра начнутся очередные поиски инвестора. Отказ отца хоть как-то ей материально помогать, путь его помощь и была скупой и скромной, сильно подкосит мероприятие. Неустойчивой походкой она пошла по направлению к выходу. В висках гудело, непрошенные слёзы застилали взор, поэтому девушка остановилась на пути и прислонилась к колонне в поисках опоры. Всё-таки решив пройти дальше, она внезапно почувствовала, как падает. Неудачно подкосившийся каблук заставил её теперь униженно распластаться на мраморе и тереть лодыжку от боли, безрезультатно пытаясь подняться. Слава Богу, что она нашла какую-то опору рукой, и теперь могла встать в полный рост. Решив посмотреть на то, что она вслепую схватила, Шарлотта только сейчас поняла, что это была чья-то рука. Смуглая, ухоженная и пахнущая мускусом ладонь до сих пор держала её, и Чарли поспешно убрала свою. Найдя в себе мужество поднять глаза и встретиться лицом к лицу с тем, перед кем она выступила в таком плохом свете, она опешила. Для начала, очки. Слишком знакомая оправа, такой нигде не встречала. Только… За стёклами — карие омуты. Хоть морщинки вокруг них и пытались сгладить впечатление, в них плескалось слишком много опасных эмоций. И, самое важное в этом произведении искусства, которое написал, очевидно, Данте, прошедший все круги Ада и решивший отобразить грех под маской человека, — улыбка. Ровные белоснежные зубы отпечатались в памяти так, что их невозможно было забыть. Так мог улыбаться лишь один человек. Юноша, пытавшийся убить её вчера ночью. Шарлотта отскочила от него, как ошпаренная. В замутнённом мозгу зазвенел колокол — тревога! тревога! он мог, может и сможет нас убить! Глаза расширились от ужаса, будто перед ней действительно стоял демон. Оскал того стал лишь шире. Неестественно натянутая доброжелательность заставляла дрожать и желать убежать от неё на другой конец света. Юноша поклонился к ней и прошептал на ухо весёлым голосом: — Ну здравствуй, мой ангел. Сердце пропустило удар. Ужас сковал движения, словно железные цепи привязали её к одному месту. Множество мыслей, выходящих в панических частых выдохах и вдохах, роились и болью ударяли о череп. Девушка попыталась вырваться из железной хватки, ведь кричать не было сил, но безуспешно — одна лишь рука удерживала её рядом с ним. — Не пугайся так сильно, дорогуша, — вся пугающая сила вдруг спряталась полностью за улыбкой, ставшей теперь мягкой и «добренькой». Огонёк в глазах заиграл с новым жаром, поглощая остатки воли своей жертвы. — Я пришёл к тебе с благими намерениями. — Которыми вымощена дорога в Ад, — невнятно пролепетала Шарлотта, на что тот засмеялся так громко, что у неё сильнее заболела голова. Когда беспричинный хохот прекратился, юноша обратился к ничего не понимающей девушке: — А ты знаешь толк в этом, мисс! Раз ты у нас такая догадливая, предлагаю приступить сразу к делу. — К какому делу? — плохое предчувствие разгоралось всё явственнее в груди. Молодая Морнингстар подозрительно смотрела на него исподлобья, не веря ни единому слову, ведь испытанное на своей шкуре не отменишь. — Самому обыкновенному и банальному делу! Так произошло прошлой ночью, что ты застала меня… не в лучшем настроении, — начал свою импровизированную речь «джентльмен», мелькая размашистыми жестами перед глазами, которые будто отказывались воспринимать происходящее. — Я заметила, — был перебит он сморщившейся девушкой, однако не обратил на это внимания и продолжил: — Ты, видите ли, сделала много чего, что не должна была. Подняла брошь, принадлежавшую моей покойной матери, посмела тронуть мои вещи и раздражающе пыталась притронуться ко мне в любую минуту, что я… — Мистер, — его снова оборвали, и он сердито обернулся на неё. Невольно вскинув брови от смотрящего на него в упор негодующего взгляда девушки, он замолк. — Для начала, вы нарушаете все правила приличия. Что подумают люди, которые скоро придут сюда? Они решат, что вы маньяк, пристающий к девушке — хотя как раз вы им и являетесь, — но вам же это не нужно, я правильно понимаю? Итак, отпустите меня. Он недовольно нахмурился, но исполнил приказ, потому что опасения действительно крутились в его голове. Однако, сделав это, обнаружил, что Шарлотта рванула со всех ног к выходу. Устало вздохнув, он без труда поймал её, когда она уже хотела скрыться за шлюзом ресторана. Неудобные туфли в который раз сыграли с ней злую шутку, и сейчас настал час расплачиваться за непредусмотрительность. В который раз. — Дорогуша, вы слишком предсказуемы, — над ней нависли, полностью закрывая от света и прижимая к стенке. Выскользнуть не представлялось возможным, потому что руки и ноги были надёжно зафиксированы сильным хватом «психопата». — А сейчас прошу спокойно послушать меня. Мне невыгодно сейчас тебя убивать, если б я захотел, то сделал бы это ещё сегодня утром. — Что тебе нужно? — твёрдость в голосе медленно покидала Чарли, за что она себя внутренне проклинала. Сейчас стоит его выслушать, ведь он говорит правду — гори он желанием отобрать её жизнь, она бы сейчас уже лежала в канаве за «Солёным Тибром». Подумать, что делать дальше, она успеет потом. — Так бы сразу, — он недовольно выдохнул. — Предлагаю сделку, дочурка Люциуса: ты будешь умалчивать о том, что видела, и исполнишь несколько моих просьб. — Каких именно? Если они связаны с насилием, убийствами, обманом и тому прочее, то я сразу отказываюсь. Уж лучше мне лежать в могильной яме, чем причинять вред кому-либо. Увидев, что юная Морнингстар непреклонна, юноша ухмыльнулся про себя, подмечая, что игра становится увлекательнее с каждой минутой. Он не смог сдержать смешок, чем заслужил недоумевающий и боящийся взгляд девушки. — Ха, моя дорогая, ты забавная птица! Так уж и быть, они будут совершенно безобидны. Ты и мухи не обидишь, договорились? — Погоди! — неожиданный возглас прервал его, уже убравшего одну руку с запястий Шарлотты и неторопливо протирающего свои очки. Запыхавшаяся, она притупила взор, но проговорила. — А как же моя выгода? — Ха-ха-ха! — смех раздался на лестнице. Юноша смеялся до слёз, словно в этом и правда было что-то смешное. — Дорогуша, быть помилованной мной уже и так огромная честь! Ты должна радоваться, что я пощадил твоё прелестное личико! Неудержимый смех снова раскатами пронёсся по воздуху. Но раз Чарли решила, то так и будет. Не зря она Морнингстар, чëрт побери! — Тогда можешь попрощаться со своей сделкой, — она сняла туфлю, острой шпилькой приставив к горлу. Сначала тот с интересом наблюдал, что же она собирается сделать, но потом усмехнулся с азартом и… страхом? — Дорогуша, твой шантаж неубедителен. Несмотря на слова, он действительно забоялся, что его «инструмент» сломается ещё до того, как он его использует. Испытывать гнев и вместе с тем восхищение хрупким существом, ставившим свою жизнь на кон ради мировоззрения — довольно глупого, как он успел подметить — было для него в новинку. — Неубедительно? — голос девушки дрогнул, и юноша уже разочаровался, что она растеряет свою храбрость. — Тогда держи доказательство! Три крупные капли крови стекли по шее. Аластор сглотнул, отчего-то жадно смотря на них. Нет, сейчас он не может себе этого позволить. Потерять ещё раз контроль над собой — слишком большая роскошь для него. Пришлось принять своë поражение в этой битве и протянуть руку, чтобы заключить договор. — Я согласен на твои условия, — как унизительно было говорить эти слова. Их не было в его возможном плане! Это слова, которые говорят ему, а не он! Однако для достижения своей цели нужно сцепить зубы и приплести всё вселенское терпение, ведь без власти и влияния ты — никто. — Тогда, — она резво надела туфельку обратно, и он подумал: «Чертовка», — ты поможешь мне с отелем для помощи преступникам и людям из низших слоëв населения, которые хотят встать на светлый путь! Аластор опешил. Что он только что услышал? Его, серийного маньяка, действующего во всей Луизиане, хотят вплести в какую-то провальную идею? И это говорит та, которая всего минуту назад дрожала как осиновый лист только от его вида! — Ну что, вы согласны? — она уверенно протянула руку. Его улыбка скривилась на одну сторону. Было видно, что ему составило огромных усилий принять перевернувшуюся не в его сторону ситуацию. Однако это было… интересно. Аластор всегда любил пробовать нечто новое, даже такого свойства. Он посмотрел на Шарлотту, но увидел будто не неë, а ведущую к величайшему, сногшибательному и небывалому Успеху. Руку пробил тремор от предвкушения будущих событий, такой сильный, что успокоить его стоило большого труда. Он тихо засмеялся своим мыслям и воскликнул: — По рукам! Они скрепили рукопожатие, которое окутал зеленоватый свет. Неизвестно откуда послышался хохот, пробежавшийся по всему ресторану и поднявший ветер. Чарли хотела было удивиться, но вдруг почувствовала, что еë непреодолимо клонит в сон. Схватившись за стену, она помассировала виски и уставилась сощуренными глазами на психопата, ставшего теперь партнëром в еë никем не поддерживаемой идее. Тот, в свою очередь, собирался уходить, невозмутимо и самоуверенно поправляя галстук-бабочку. Сил у Шарлотты не осталось, и единственное, что она смогла выдавить из себя, было: — А разве у тебя нет слепоты? Нечитаемая ухмылка расползлась по лицу юноши, который уже открывал дверь-шлюз в ресторан, чтобы вернуться: — Не понимаю, с чего ты так решила, моя дорогая.