Военный психолог

«Не молюсь, и уже не помню. Не жду на письмо ответ. Но всё же стоит в изголовье Похожий на твой силуэт…»       Он курит на мокром балконе в гимнастёрке цвета хаки — бессонница. Джес слегла с простудой после своей идиотской выходки, и только что уснула, под действием каких-то таблеток, которые взяла в аптеке. Что-то говорила про то, что ей теперь нельзя антибиотики — Саймон не вникал, только молча присматривал за своей Джесси.       Когда он уедет… Да черт его знает, что с ней будет. Ему не на кого еë оставить, а еë выпады всё более опасны для неё самой. Прежде она не была такой. Может быть, это из-за беременности? Он не знал, поэтому просто медленно тянул в себя табачный дым. На службе не всегда можно было найти пачку нормальных сигарет, да и вообще он совсем уже отвык от гражданской жизни.       Балконная дверь тихо приоткрывается, но Гоуст знает, кто за ней — слышал еë шуршащие шаги. С одеялом на плечах, девушка плетëтся к нему. В открытое окно тянет сквозняк, и Саймон небрежно стряхивает пепел: — Тут холодно. — Знаю, — она добирается до него, затем как бы придерживается за его локоть — Мне плохо. — Морозит? — Нет… Подташнивает…       Болеть, да ещё на раннем сроке — то ещё наказание. Джес уже достаточно долго корила себя за то, что сделала с собой вчера. Зачем был весь этот фарс, когда в сущности всё было в порядке?! Казалось, она не вполне могла себя контролировать. Лишь подвергла опасности будущего ребёнка.       А мужчина всё также молчалив в своей заботе, бросая сигарету и закрывая окно. Хотя прежде спокойно курил при ней. Тёплое тело Саймона было слишком напряжённым — только теперь, когда могла касаться его просто так, Джес это осознала. Она почти не знала его, если вдуматься… Не знала, только трахалась и думала, что влюблена в него. Но теперь всё серьёзнее.       Зачем ему этот ребёнок, почему не дал сделать аборт? Вряд ли он вообще когда-то ей расскажет, что у него в голове. Джес делает неловкую попытку обнять его, и чувствует, как Гоуст невольно дёрнулся. Ему… Неприятно? Она было убирает руки, когда мужчина тихонько приобнимает еë за плечи. Сколько ему лет? Лет на десять старше, не меньше. На лице, в свете уличный фонарей, оттеняются все старые шрамы, но его нельзя назвать уродливым из-за них. Он похож на уличного кота, который полжизни дрался с собаками — не уродлив, скорее неотесан. Его грубая ладонь вдруг гладит еë мягкие волосы: — Ты же сделаешь по своему, когда я уеду, верно? — О чем ты? — Ребёнок. — Вон оно что, — девушка поëжилась, всё ещё укрытая одеялом — Из-за этого ты такой молчаливый сегодня? Саймон… Я всё же решила его оставить. — Прежде ты уже меняла решение. — Ну, если хочешь знать, то я уже выбрала имя! — она судорожно перебирает все знакомые имена в голове, стараясь придумать подходящее поскорее — Сэмми! — Сэмми… — он не выглядит впечатлëнным — А девочка? — Эмми. Пусть будет созвучно. — Нам бы всё оформить официально. Можно заключить брак ускоренно. У меня есть на это право. — Ты… Делаешь мне предложение? — Чтобы в случае моей смерти ты не таскала мои потроха на экспертизу, — он, кажется, улыбается сам себе — Хочу чтобы меня оставили в покое поскорее, если сдохну. — Ты больной. — Возможно. Психологу же виднее. — Саймон… — она вдруг прижимается к нему крепче — Живи пожалуйста, ладно?       Он молча смотрит на девушку тем отрешëнным взглядом, который бывает только у людей его профессии. Джес хорошо знала его, поэтому поторопилась обхватить его лицо ладонями, впервые за столько времени целуя эти обветренные губы. И Саймон немного ожил, собственнически притягивая еë к себе, а затем подхватывая под бедра. И вновь Джес обнимает его талию ногами — срок небольшой, ещë вполне можно…       Громкий хлопок и сотня ярких искр в окне — Джес улавливает это краем глаза прежде, чем оказывается на полу, а Саймон накрывает еë своим тяжёлым телом. В окне переливаются фейерверки, а Саймон, пригнувшись, втаскивает девушку в квартиру. Что с ним вообще такое?!       Громкие взрывы искр… Всё дело в его посттравматическом расстройстве. Джес знала о таком в теории, но в живую с такой реакцией столкнулась впервые. Лицо военного словно на задании — слишком спокойное, только желваки играют на скулах от того, как сильно сжата челюсть. Всё верно — он не до конца понимает, что всё в порядке, и девушка тихонько ластится к его шее: — Саймон, — она говорит шёпотом — Это фейерверки. Всё нормально, мы в безопасности. — Да… Уже понял это. — тяжело дыша, он садится на пол и трет ладонями лицо — Прости. — Эй, ничего, я всë понимаю, — она, на свой страх и риск, ласково гладит его по голове, и не встречая сопротивления, набрасывает на него своё одеяло — Вот так… — Джесси… — Гоуст обнимает еë, укрывая частью одеяла, и всë его тело сводит мелкая дрожь — Спасибо. — А говорил что я плохой психолог! — Ты ужасный психолог, — ему, кажется, легче — Но чëрт, я так привык к тебе…       Обнимая его голову, Джес тянет его вниз, на пол. И Саймон ложится с ней на паркет, вот только теперь это его бережно укрывают от мира… Давно забытое ощущение, когда женщина прижимает тебя к своей груди. Мягко, спокойно… И ты слышишь еë сердце. Со школьного курса биологии он помнил, что у женщин оно бьётся чаще. Главное, что сердце Джес вообще стучит…       Она носит внутри нового человека. И Саймон знает, что должен защитить, потому что на большее он не способен. Он действительно больной, как девушка уже подметила, и самое главное — не причинить из-за этого вред. Возможно даже придётся временами держаться подальше от семьи. Семьи?! Семьи… Джес кашляет, невольно напоминая о своей болезни, и Саймон прижимается к ней сильнее. Ему хочется, чтобы она была с ним такой нежной как можно дольше… Это оказалось даже приятнее, чем спать с ней. И Гоуст начал понимать сослуживцев, которые всегда так рвались в отпуска.       Фейерверки давно затихли, а полутемная комната кажется надёжным укрытием. Саймон знает, что она снова плачет, но поделать ничего не может — он болен на голову, и она это осознала в полной мере. Но ему предательски нравилась мысль, что ей от него некуда деваться — этот ребёнок навсегда привяжет еë к нему. А этого Саймону хотелось больше всего на свете. Ему вообще впервые за много лет что-то хотелось…